Ноль Овна. Астрологический роман. Гл. 4 ред

– Это обязательно? – жалобно спросил Розен тающим робким голосом.

– Это совершенно необходимо, Герман Львович, – авторитетно заверил его благообразный и твёрдо-положительный, как мраморный бюст, чиновник. – Если бы эти люди действовали только на своём уровне, честное слово, мы бы не стали вмешиваться. Но складывается впечатление, что они целенаправленно уничтожают наших людей. Уничтожают, разумеется, не буквально. Но вы ведь понимаете, что в нашем случае эта разница не принципиальна? Кроме того, – чиновник указал на лежащий перед ним документ, – в вашем отчёте приводится факт реального доведения до самоубийства, пусть и неудавшегося. А это, извините, уже статья.

– Отчёт? – На нежном интеллигентном лице Розена отразилось беспредельное удивление.

– Отчёт составлял я, – вежливо встрял Гранин.

Розен неприязненно покосился на него, но промолчал.

– Неважно, кто из вас составлял отчёт. Важно, что приведённые в нём факты после тщательной проверки полностью подтвердились. Поэтому мы и усиливаем вашу группу и повышаем уровень вашего допуска. А вот, кстати… Входите, Вера Павловна! – громогласно откликнулся чиновник на чёткий, но очень тихий стук в дверь. – Проходите. Знакомьтесь. – Он выбрался из-за стола, застёгивая пиджак. – Розен. Герман Львович. Отныне ваш непосредственный руководитель. Ну, с Петром Яковлевичем вы, я полагаю, уже знакомы…

Неопределённого возраста женщина в старомодном костюме и наглухо застёгнутой под горло блузке скреплённой под воротничком тяжёлой винтажной брошью, не поднимая глаз, протянула Розену свою руку тыльной стороной кисти вверх – как для поцелуя. Розен растерялся и робко пожал кончики её пальцев. Гранин в свою очередь тряхнул её руку, как следует, вовсе не заметив неловкого момента. Видимо, они, в самом деле, были давно знакомы.

– Я считаю, что вам следует приступить к совместной работе прямо сейчас, – твёрдо сказал чиновник. – Введите Веру Павловну в курс дела как можно скорее, Герман Львович.

– Но я работаю дома – у меня разрешение, – запаниковал Розен.

– Работайте. Вера Павловна вам не помешает. Она просто должна при этом присутствовать. А сейчас, позвольте мне побеседовать с Верой Павловной наедине. Это не займёт много времени…

Розен – подавленный и несчастный – вышел из кабинета в пустой коридор, весь – от пола до потолка – заполненный солнечной пылью. Гранин за его спиной тихо прикрыл начальническую дверь.

– Какого хрена, Аграфена, ты за моей спиной составляешь доносы? – окрысился на него Розен.

– Аграфена? – не понял Гранин.

– Ну, Груня это же от Аграфены сокращение? Разве, нет? И не заговаривай мне зубы!

– Это моя работа, – пожал Гранин плечами.

– Зубы заговаривать?

– Отчёты составлять.

– Как ты не понимаешь! – Розен нервно выдернул руку из кармана и по полу звонко заскакали монетки. Он нелепо замахал руками, пытаясь поймать их в полёте, потом кинулся их собирать, умудрился, наклонившись, придавить ботинком полу своего плаща и чуть не грохнулся носом в затёртый паркет.

Гранин вздёрнул его под локоть, заставляя встать, помог отряхнуться, методично собрал оставшуюся в зоне видимости мелочь и ссыпал её Розену в карман.

– Ну, и тело тебе досталось, – сочувственно покачал он головой.

– Тело? – Розен с недоумением оглядел себя. – Нормальное тело, – отмахнулся он. – Мне главное, что оно безобидное. Остальное – мелочи.

– Мне кажется, оно по большей части не понимает, что происходит, – усмехнулся Гранин.

– Не без этого. Оно явно ждало от этой жизни большего, – хохотнул Розен, – Но, поскольку оно с самого начало заявляло о своих потребностях очень робко, мне всегда удавалось успешно их игнорировать.

– Герой, – ехидно поджал губы Гранин.

– Я знал, что ты оценишь, – важно кивнул на это замечание Розен.

– Так что у тебя за претензии ко мне? – Гранин подошёл поближе, поправил завернувшийся ворот розеновского плаща.

Розен сразу помрачнел, процедил сквозь зубы:

– Я бы сам разобрался – по-тихому. Потому что я уже понял, что к чему в этой истории. И можно было распутать всё постепенно. А ты влез со своими отчётами. Что – я не знаю, какие методы у Конторы? Неужели ты этого не понимаешь?!

– Нет, это ты не понимаешь, – спокойно ответил Гранин. Он вдруг заметил, что пуговицы на розеновской рубашке застёгнуты криво – в произвольном порядке, и принялся расстёгивать их одну за другой, а потом каждую вставлять в родную для неё петельку. Розен следил за ним удивлённо и настороженно. – Это я тебя пригласил, чтобы заняться этим делом. А мне его поручила Контора. Поэтому ты работаешь, а я пишу для Конторы отчёты. Всё честно.

Розен попыхтел возмущённо, но не нашёлся, что возразить.

– Я вижу, тебя не слишком напрягает, что в твоей квартире поселится теперь эта… Муза Чернышевского! – обиженно бросил он.

– Кто?

– Вера Павловна! «Кто». Ты в школе-то хорошо учился?

– Ах, в этом смысле… – хмыкнул Гранин. – Потерпишь.

– Я не ты, чтобы терпеть, – капризно заявил Розен. – Ещё стажёр этот… – Он театрально изобразил меру своего отчаяния трагическим изломом бровей.

– Стажёр будет завтра. А Вера Павловна надолго у нас не задержится – сделает свою работу и съедет. Я понимаю, о чём ты переживаешь: нельзя будет голым по квартире ходить, бросать носки под кроватью, скабрезно шутить по любому поводу.

– А ты и рад.

– Да, Розен. Ты будешь вести себя прилично, и мне ничего не придётся для этого делать. Это ли не счастье?

– Нет. Счастье – это ходить голым, бросать носки под кроватью и смотреть, как ты краснеешь, словно барышня, от всякой ерунды.

– Я непременная составляющая твоего счастья? Я польщён, – кашлянул в кулак Гранин.

– Шутить научился? Замечательно. – Тут Розен вздрогнул, услышав, как открывается дверь, и с тоской проводил глазами Веру Павловну, тихо прошедшую мимо. Тяжёлый пучок её гладких речных волос выглядел ещё более старомодным, чем её одежда.


***
– Герман, а зачем ты вернулся? В этот раз?

Пётр Яковлевич натянул на подушку всё ещё пахнущую утюгом наволочку и устроил её в изголовье постели. Спать ему сегодня предстояло на жёстком диване в комнате, которую он привык считать кабинетом – свою спальню он уступил Вере Павловне.

Розен оторвался от виртуальной переписки, покрутился в компьютерном кресле. Задумчиво обшарил пространство расфокусированным взглядом, завяз им в лужице густой черноты, заполнившей оконную раму.

– Ну, ты же знаешь, что тело – это карта, – увлечённо заговорил он, прядя своими тонкими паучьими пальцами воздух. – Моментальный снимок космоса, который каждый человек носит на себе и в себе. А элементы этой карты продолжают своё движение вовне и в определённые моменты резонируют с телом человека. И все ощущают это по-разному. И чтобы понять, как именно, нужно отбросить свой защитный слой – грубо говоря, попробовать жить без кожи. Это больно, но познавательно, – кивнул самому себе Розен. И улыбнулся широко. – Так что я сижу и чувствую, лежу и чувствую, еду в метро и ловлю космические вибрации. И пытаюсь понять, как они во мне и в других преломляются – вот такая вот у меня в этот раз работа.

– А тут я со своими требованиями потрудиться на общее благо, – понимающе покивал Гранин, присаживаясь на столешницу и виновато заглядывая Розену в глаза.

– Да, Гранин. А тут ты… – смеясь, развёл руками Розен.

– Жалеешь, что согласился? – Гранинское сочувствие и раскаяние, кажется, можно было пощупать руками, таким оно было плотным и осязаемым – как шерстяное – колючее – но очень домашнее и согревающее одеяло.

Розен снисходительно понаблюдал за тем, как Пётр Яковлевич часто и беспомощно моргает, пытаясь справиться со смущением, и великодушно его успокоил:

– Не жалею. Мне с тобой как-то спокойнее стало. Сам удивляюсь! – театрально изумился он, сделав бровки домиком и мультяшно округлив глаза. И радостно добавил,  – И потом – это же ненадолго!

Гранин после этих слов как-то очень поспешно опустил взгляд, сдержанно кивнул каким-то своим мыслям и ушёл в противоположный угол комнаты – к шкафу, в котором ему слишком явно было ничего не нужно.

Розен вздохнул.

– Пётр Яковлевич, ты же что-то другое хотел спросить.

– Хотел, – упорно не поворачиваясь к Розену лицом, согласился Гранин.

– И почему не спросил?

– Понял, что ты ответишь.

– Ты хотел предложить мне в Конторе остаться? Да?

– Ну… в общем, да.

– Пётр Яковлевич, ну ты же понимаешь…

– Понимаю.

Розен с сожалением покачал головой. Повздыхал немного. Потом решительно поднялся, пересёк комнату и стал с Граниным рядом, с любопытством разглядывая ровные ряды томов какой-то энциклопедии, на которые тот так сосредоточенно, не моргая, смотрел.

– Петь? – весело позвал Розен, толкая Гранина плечом.

Тот пошатнулся от весьма ощутимого толчка. Глянул испуганно.

– Петь, а у меня – другое предложение.

– Какое? – Гранину пришлось прокашляться, потому что он внезапно осип – чего он так разволновался, он и сам не понял.

– А давай просто дружить. Я и без Конторы тебе всегда помогу! – поспешно заверил Розен, прикладывая руку к сердцу. – Так зачем нам посредники?

– Верно. Ни зачем, – разулыбался Гранин.

Он развернулся к Розену лицом, привалился расслабленно к шкафу плечом. Уж Пётр-то Яковлевич в состоянии был оценить значение этого розеновского жеста. Может, для кого-то предложение дружбы было способом отделаться от нежелательного контакта и отодвинуть человека за черту реальной значимости и ценности, но для Розена это было равносильно признанию в любви. Дружба была для него всем – без неё он не мыслил ни сотрудничества, ни настоящего общения, ни секса – ничего. Дружба была для него основой всех самых близких, сердечных и прочных отношений. К счастью, Пётр Яковлевич это знал. Поэтому едва не прослезился, соответственно значимости момента, и развёл пошире руки, приглашая Розена в свои объятия.

Они обнялись порывисто, крепко, по-братски, похлопали друг друга по спине, обменялись умилёнными взглядами. Гранин был счастлив. Теперь Розен у него есть! И будет вне зависимости от обстоятельств.


***
– Может, прервёшься? Перекусишь? – негромко спросил Гранин, склоняясь над розеновским плечом.

Розен, как всегда, сутулился – острые лопатки чёткими галочками обозначались под мятой рубашкой. Он был плечист, но лёгок – ни мощи, ни тяжести не было в его торсе, что больше всего напоминал алюминиевый каркас, к которому должны крепиться крылья.

– Позже, – тем же заговорщицким полушёпотом ответил ему Розен. И покосился в сторону дивана, где в паутинной кружевной тишине сидела Вера Павловна и пришивала пуговицу к гранинской рубашке.

После полудня именно эта сторона дома оказывалась в тени, поэтому ясный сентябрьский вечер проникал сюда лишь отголоском, бледной золотой кисеёй на стене, эхом детских голосов и стуком мяча на площадке.

– Когда они приходят, вы меняетесь, – не отрываясь от шитья, заговорила вдруг Вера Павловна. Её голос оказался неожиданно низким и проникновенным.

– Вы очень наблюдательны, Вера Павловна, – хмуро отозвался Розен.

– Что? О чём она говорит? – встревожился Гранин. – Вера Павловна, что вы имеете в виду? – Он подошёл к дивану и остановился перед ней, не решаясь присесть рядом.

– Они слишком хотят чего-то своего, и их желание трансформирует Германа Львовича. Он перестаёт быть собой и транслирует чужие желания. Его ловят за эти вибрации и утягивают туда, куда ему совсем не нужно. Боюсь, нам потом его не собрать.

– Ерунда! – обиделся Розен. – Я всегда могу вернуть свою первоначальную настройку.

– А ещё через него они чувствуют вас, Пётр Яковлевич, – вкалывая в ткань иголку и вытягивая нитку, ровно продолжила Вера Павловна, не реагируя на эмоциональную розеновскую реплику. – Чувствуют и пытаются пробить. А попадают по Герману Львовичу. Они принимают вас за одного человека.

– Спасибо, Вера Павловна, – хмуро поблагодарил Гранин. – Я вас понял. Что вы посоветуете?

– Я порекомендую руководству отстранить Германа Львовича от этого дела.

Розен неожиданно рассмеялся – зашёлся детским заливистым смехом.

– Не получится, Вера Павловна. На данный момент я единственный свободный и находящийся в пределах досягаемости специалист необходимого для выполнения задания уровня. Так, Пётр Яковлевич?

– Так, – с заметным облегчением выдохнул Гранин.

– Моё дело предупредить о возможных осложнениях, – пожала плечами Вера Павловна. Она откусила нитку своими неожиданно острыми мелкими зубками, убрала иголку в футляр и отложила рубашку. – Желаю удачи. До свидания.

Гранин спохватился, что гостью надо проводить, только когда хлопнула входная дверь.

– Рядом с тобой я становлюсь хамоватым придурком, – с укором бросил он заметно повеселевшему напарнику и устало потёр ладонью лицо. – И – не наглей, Львович. Ноги со стола убери.