Признание

«За что я её люблю? И люблю ли? М-м-м, да! Не знаю. На оба вопроса..., не знаю. Да и как можно любить или не любить, уважать или не уважать, жалеть или не жалеть, и так далее, и так далее по общему списку очень близкого тебе человека? Поясню.

Взять родителей. Пусть из нашего довольно далёкого, но всегда близкого детства. Нормальных родителей, разумеется. Наверное, все мы их, своих родителей, в том детстве где-то любили, где-то боялись, уважали, наверное, по-своему, может быть иногда жалели. Наверняка мы испытывали по отношению к ним всю гамму чувств, в зависимости от нашего возраста, от конкретной ситуации, нашего и их настроения, и прочее, прочее, прочее. Как бы там, и что бы там ни случалось, имею в виду наши отношения с папами и мамами, они, родители, всегда оставались нашими близкими и родными. Любимыми. Пусть это слово никого не смущает. Такое оно обобщённое и размытое в своём широком понимании, такое затёртое, но другого нет. Поэтому скажем: мы все любили и любим своих родителей. Пусть каждый по-своему, в меру своих эмоциональных возможностей, в силу своей природы. Правда, ведь?

Возьмём далее, для примера, детей. Наших собственных деток, у кого они есть, конечно. Кто поймёт. Дети... Да, они часто капризничают, ведут себя просто отвратительно, доводят нас, своих пап и мам, что называется, до белого, нет, даже до зелёного каления, и, тем не менее… Мы их любим. Хотел бы я посмотреть на ту мать, которая не любит своё дитя. Есть, безусловно, и такие. Но это редко и, к счастью, ненормально. Про отцов молчу. Тут по-всякому случается. Негодяев хватает. Дети. Такая радость! Как можно их не любить? Они наши родненькие. И вопрос: за что мы их любим... Да за всё. За то, что они есть. За то, что они наши. Любовь за пределами логики, за пределами слов. И это нормально. Любим отъявленных негодяев в том числе. И такое случается. Да, слепо любить своих родителей и детей, я считаю, нормально и естественно. И не нужно искать объяснений: за что и почему. Это данность.

Так и с ней. Она мне родная. Она мне родитель, она же дитя, она самый близкий мне человек и, естественно, друг. Однозначно, я её люблю. Хотя не выношу кидаться этим словом. За что люблю? Да ни за что. Ни за что-то конкретно. Просто, за то, что она есть в моей жизни. Вся целиком и полностью. Наверное, так.

Познакомились мы..., боже мой! Очень, очень давно. Первого сентября в восемнадцать часов с чем-то там минут я вошёл в огромную аудиторию, где уже началась лекция по физике. Я опоздал. Совсем немного опоздал. Работа на заводе до шестнадцати ноль-ноль, затем спортзал. По пути в институт — столовая. Благо, что всё рядом. Но всё равно не вписался. Ничего. Это первый день, я потом притрусь, приспособлюсь. Да, да, оправдываюсь. Потому что не люблю опаздывать. Более того: стараюсь делать всё наперёд, с запасом. А тут первое сентября, новая для меня группа, общая лекция. И моя физиономия в дверях, прерывающая речь лектора:

— Разрешите войти? Извините, пожалуйста.

Нехорошо получилось. Преподаватель мудро махнул рукой, пригласив, не прерывая своей речи. Аудитория амфитеатром уходила под потолок. Большая, человек на двести. Почти столько и сидело. Несколько групп сразу. Я поднялся на самый верх. Устроился в хвосте, на пустом ряду, за группой парней. Осмотрелся. Тихо спросил у одного из ребят:

— Ты не в курсе, двадцать первые где сидят?

— Здесь и сидят. Вот мы, все тут. — Он внимательно посмотрел на меня: — Что, новенький?

— Вроде того. Арсен. — Я протянул руку. Парень мне понравился.

— Юрка.

Мы скрепили наше знакомство крепким рукопожатием.

В школе я всегда сидел на задних партах. Всех видишь, занимаешься своими делами, скрываясь за спинами впереди сидящих. С годами привычки не меняются. Я внимательно рассмотрел всех ребят и девушек предположительно своей группы студентов-вечерников. Слушать преподавателя? Пустая трата времени. Всё равно ничего не поймёшь. А если и войдёт сейчас в голову хоть немного информации, то на завтра, до утра, успешно из неё выйдет. Хороший студент начинает учиться во время экзаменов, во время сессии. В запале, хватко, дерзко, нагло и решительно. С бессонными ночами и без сантиментов. Остальное время он должен делать вид, что учится. Серьёзный вид. Например, показывать хорошую посещаемость. А заниматься исключительно своими, согласно молодому возрасту, интересами.

Её приметил сразу. И не потому, что выделялась красотой или какой-то особенностью, нет. Просто понравилась. Из всех она одна и понравилась. Засмотрелся. Пока меня не отвлёк Юрка.

— Подсаживайся. Поболтаем, — не оборачиваясь, предложил он тихим, заговорческим голосом. Сразу чувствуется, свой человек.

Уловив момент, когда лектор повернулся к доске, я перебрался к новому знакомцу. Мы шёпотом проболтали до конца пары.

Следующих два урока по математике, или следующая пара, как принято называть у студентов, проходили или проходила в соседнем здании институтского городка, в соседнем от главного корпуса, в самолётостроительном корпусе авиаинститута. Наша вечерняя группа В-21 оказалась немногочисленной — двадцать пять молодых людей. Из них около десятка девочек. Только один парень был старше меня по возрасту. Он же оказался старостой. Остальным, как под копирку, по восемнадцать лет. Мне же летом исполнилось двадцать один. Почти аксакал!

Это сейчас, в солидных годах... Что такое два, три, пять лет? Да ничего. Не различишь. А тогда, в студенческие... А в школьные годы. Огромная разница. Я был старше и опытней, и естественно, вёл себя с остальными с небольшим чувством превосходства. Чуть, чуть. Без задирства. Весомо и с достоинством, согласно своему возрасту, на “ты”. Три года — это не шутка.

Мой новый приятель Юрка познакомил меня с нашими одногруппниками. Не всех я запомнил сразу, в тот день. Её запомнил. Елена.

Две первые недели сентября пролетели мгновенно. Работа, спортзал, институт. Работа, спортзал, институт. Мы с ней ни разу не общались. Как-то не было повода. Я только посматривал на неё. Она иногда на меня. Шестнадцатого сентября Елену поздравляли. На второй паре ей вручили цветы и ещё что-то. Она выставилась перед ребятами домашним тортом на всю группу. Я не был в курсе дела насчёт её дня рождения. Во время короткой, пятиминутной переменки между уроками пары я, улучшив момент, когда девушка осталась одна, подошёл к ней.

— Привет.

— Привет.

Она смотрела прямо и просто, без кокетства, но с интересом. Глаза огромные, живые, чистые и честные. Именно честные. Такие глаза не могут лгать. Такие глаза не могут строить козни или выкручивать, выискивать для себя какие-то выгоды. Глаза ребёнка. Для себя я сразу всё про неё понял. И, как показала в дальнейшем жизнь, ни грамма не ошибся.

— Поздравляю.

— Спасибо.

Она мило улыбнулась. Какая у неё, оказывается, искренняя улыбка! Как это просто, значит, вот так улыбнуться и очаровать человека. Навсегда очаровать.

— Позволь пожелать тебе счастья. Большого человеческого счастья.

— Спасибо.

Она продолжала улыбаться. Я не нашёлся, что ещё сказать. Пожал ей руку и отошёл. Рука крепкая, хоть и маленькая. Мой человечек. Безусловно, мой. Такую девушку нельзя упускать. Такие встречаются — одна на миллион, на очень много миллионов. Это человек! Настоящий человек! Сто процентов — мой размер. Надену, не пожалею.

День ото дня, чувство во мне потихоньку росло и крепло, мужало. Я его не торопил. Я присматривался к ней и прислушивался к себе. И только в ноябре нам довелось нормально пообщаться. В самом начале месяца я предложил Елене прогулять вторую пару. Мы её прогуляли. В осеннем лесопарке. В сумерках, за разговорами: я — о себе, она — о себе. Под ногами хрустели жёлуди. Желто-золотистый, постепенно сереющий лес в многочисленных тропинках. Редкие прохожие. Что я позволил себе? Взять её под руку. И всё. Остановка. Автобус. Она просила не провожать. Без жеманства. Я послушал. Посадил её в автобус и сам поехал к себе, на трамвае. В тот день я уже всё прознал про нас, про наше будущее. Пусть не совсем осознанно, пусть интуитивно, но прознал. Без сомнений.

Через день Елена уехала по путёвке от работы в Латвию: в Ригу, в Даугавпилс. Латвия, тогда ещё республика единой страны, была своего рода форпостом Советского Союза. Своего рода полуевропой. Я к тому времени перебрался жить во флигель старой еврейки бабы Лилии. Юрка, тот самый, Олег — ещё один студент и я. Мы сняли жильё по десятке с каждого. Это тебе не общежитие. Тут тихо, спокойно, уютно. Жареная картошка на сале по вечерам, пачка индийского чая, заваренного прямо в трёхлитровом чайнике, иногда — по сто грамм домашней водки. Разговоры по душам до глубокой ночи. Томление молодой души по любви и подвигам. Красота!

Что я о ней успел узнать? Росла без отца. Мать — простая доярка. Есть младший брат-оболтус. Живут более чем скромно, в совхозной квартирке, которую тяжело назвать квартирой. Без удобств, воды и газа. Не балована, привыкшая к труду. Начитана. Романтична. Как говорят автомобилисты: не бита, не крашена. Интересно! Откуда и почему в простой семье вырастают такие красивые люди? Настоящие. Быть может, как раз в таких простых семьях и формируются чистые души? Не знаю. Но, похоже на то.

Есть парень в армии. Ну, как парень? Встречались, целовались. Ну, встречаются и встречаются, надо же с кем-то дружить. Он, как и она, из совхоза. Друзья с детства. Она ему ничего не обещала. Он надеялся. Наверное. Был ещё один в институте. Пробовал ухаживать за ней. Стал мне хамить. Поговорили. Договорились. Я оказался убедительным. Убедил.

В том же ноябре, когда она вернулась из турпоездки, я прямо предложил ей встречаться.

— Будь моей девушкой. Будь со мной, — сказал я.

Она поверила мне. Мы стали регулярно пропускать занятия в институте. Мы бесконечно гуляли по городу. Куда-то ходили, что-то посещали, где-то что-то смотрели, кое-что слушали. Нам очень нравилось быть вдвоём и только вдвоём. Месяц пробежал в прогулах.

На Новый год мы собрались лететь в Армению. Я хотел познакомить Елену со своими родителями и родственниками. Хотел похвастаться ею перед своими друзьями.

Как она согласилась лететь? До сих пор удивляюсь. Значит, уже тогда доверилась мне полностью и окончательно. Я понимал, что это ответственность, большая ответственность для меня. Для неё Армения представлялась некой дикой горной страной, по которой бегают носатые и бровастые, с горящими глазами мужики, готовые броситься на любую беззащитную девушку и съесть её тут же вместе с костями. Но со мной она ничего не боялась.

Ради нашего дела Елене пришлось немного солгать. Совсем немного. Так надо было. Иначе никак. Матери она сказала, что едет на новогодние праздники к подруге в Никополь. Тут недалеко. Каких-то четыреста километров. Это сразу за Запорожьем. Это чуть дальше, чем Днепропетровск. Там ведь, в Днепропетровской области родственники, а ведь они туда часто ездили. И ничего страшного. Её отпустили. В конце концов, не ребёнок. Восемнадцать лет — не десять.

28 декабря 1986 года. Аэропорт Харькова. Тридцать два рубля билет в одну сторону на одного. Два с половиной часа лёта и почти две тысячи километров. Мы приехали в Ереван из аэропорта Звартноц, как два эскимоса из заполярья в Сочи в разгар купального сезона. Мы в шубах, в тёплой зимней обуви, в шапках прибыли из заснеженного Харькова, в котором минус большой. А тут, в столице Армении, плюс десять. Но мы молоды и влюблены. Нам любая вода по колено и самая жара до свитера.

Мы гуляли весь день по Еревану, а вечером поехали в Ленинакан. Елена, сказать, что была поражена, ничего не сказать. Она была в шоке от Армении. От приветливых, гостеприимных людей, от прекрасной восточной архитектуры, от суровой и величественной красоты гор, от обилия самых разных товаров в магазинах. Обувь, сувениры, конфеты и всевозможные сладости, продукты на полках — сотни видов. По сравнению с перестроечным Харьковом — небо и земля. Даже недавняя чистенькая Латвия скромно стоит в сторонке и вздыхает. Я горд и счастлив. Я в положении хозяина. Я — принимающая сторона. Я на кураже. Старательно и непринуждённо окучиваю огород, на котором нам в дальнейшем трудиться, на котором нам растить урожай, и с которого нам жить вместе.

Вечером — мы у меня дома. Знакомлю Елену со своим отцом. Пока она устраивается в комнате, отец на кухне с серьёзным лицом спрашивает меня на армянском:

— Надеюсь, у тебя всё по-настоящему, серьёзно с девочкой? Она хорошая, правильная, сразу заметно. Смотри мне, не балуйся.

— Серьёзно, отец. Очень серьёзно. Иначе не привёз бы.

— Вижу, что влюбился, дурик. — Глаза отца подобрели.

Мать уехала в Прибалтику разбираться, помогать. Там моя сестра со своей малолетней дочкой и куча проблем с мужем. Обзваниваю всех своих ребят. Поздно вечером, фактически в ночь, идём с ней к моим друзьям. Собираемся на свободной квартире. Коньяк, люля-кебаб, лаваш. Коньяк, шашлык, матнакаш. Коньяк, ламаджо, пури. Благо, далеко бегать не надо, кафе-ресторан — через дорогу. Ребята, Армения не совсем Советский Союз! Как я Елену измучил! Представляю, каково девушке было! Столько впечатлений! А меня не остановить. Только к утру мы вернулись домой и заснули на моей кровати в моей комнате. Какая я нетерпеливая и ненасытная сволочь! Всё это время отец нас ждал. Елена всё вынесла. Ни слова упрёка или жалобы какой. Ни разу никакого нытья. За ручку, и вперёд.

На следующий день опять по тому же сценарию. И на следующий день. Гости. В гости. Отец. Гости. Отец. Расспросы. В гости. Разговоры, разговоры. По городу, по городу. Из конца в конец. Из конца в конец. Гости, гости. Люди, разговоры. Общение и ещё раз общение. Сейчас, наверное, я бы с ума сошёл. Тогда всё шло по кайфу.

Новый год. Ура! 1987-й. Квартира друга. Нас, пятеро друзей детства, все, кто смог приехать, и она. Моя Елена. В центре всеобщего внимания. Гуляем до утра. Неделю пробыли мы в Армении. Два дня из них, перед отлётом, — в Ереване. Родня, друзья. Родня, друзья.

Головокружительная поездка получилась. Мы были молоды.

К Рождеству мы возвращаемся в Харьков. Отныне... всё, отныне и во веки только вместе. За неделю мы прошли испытание боем. Мы сдали экзамен, к которому допускают лишь через год-другой общения и встреч. У нас получились ускоренные курсы. Не раздумывая, мы решили жить вместе, создать семью, родить детей. Это уже я решил. В смысле последнее. И никаких но...

А дальше? А что дальше. Ставшие мне друзьями Юрка и Олег пошли служить в армию. Один — в Ташкент, другой — на север страны. Я поговорил с бабой Лилей. Елена собрала сумку личных вещей, кое-что из посуды, бабинный магнитофон “Иней”, старые, но всё ещё красивые шторы и переехала ко мне, во флигель старой еврейки. Мама её плакала-плакала и отпустила дочь в лапы к нерусю. Так началась наша общая история. Мы взялись за ручки, за лапки и — вперёд по жизни.

Вместе на работу. Приехали, разбежались до перерыва, до окончания рабочего дня. Вместе на занятия в институт. Вместе в столовую. Вместе домой на долгом трамвае. Вместе на кухне, в четыре руки. Вместе на уборке нашего скромного жилья. Вместе на узкой кровати. Вместе на выходных: по городу, по театрам, по музеям, по магазинам, по концертам, по друзьям, по дискотекам. Во всём и везде вместе. Отдельно Елена ездила только к матери в совхоз. Раз в месяц. Моё время ещё не пришло. Пока.

Потом, как у всех. Летом — свадьба. Зимой — ребёнок. Спустя несколько лет — второй. И пошло, и полетело. Год, два, три, десять, двадцать, тридцать, сорок... Всякое было. Споры, ругань, обиды. Но всегда заканчивалось примирением, пониманием, уважением, согласием. Года исчезали один за другим, как столбы в тумане на дороге жизни. Детки, подростки, институты, внуки. Музыка, танцы, хомяки, кролики, покемоны. Охи, ахи, садики, сопли, выпускные, слёзы, свадебные платья, фотоальбомы. Зятья, зятья. Сваты, сваты. Концерты, поездки, моря, деревни. Как и у всех. Жизнь, достойная хорошего многотомного романа. Если в подробностях. Он у каждого свой.

И что же в ней, в Елене, особенного? — спросите. Ведь всё как у всех. И да, и нет. Для меня, естественно. Но... Завидуйте, мужики! Мои друзья и не только.

Умеет слушать. Нет, нет. Ещё раз и внимательно: умеет слушать. На самом деле — это очень редкое и достойное качество: уметь слушать. Выслушать, дать дельный совет. Далее.

Умеет быть ведомой. Без выпендрёжа, ненужных споров и вынесения мозгов. Она, вроде хорошего артиста кино второго плана. Многим жёнам посоветовал бы. Это лучше, чем лезть в первые роли, когда на это нет ни таланта, ни способностей. Все ж мнят себя умными и так и норовят прибрать верховодство к своим рукам. Они, глупые, не понимают, что только хуже делают. Я — в семье голова, это точно. Но Елена — шея. И это ещё точнее.

Умная, но не напоказ. Добрая и отзывчивая. Скромная. Немногословная. Верная и надёжная. В одной связке с ней можно смело идти на любые вершины. Не предаст, не подведёт.

Мало вам. Пожалуйста, ещё. Красивая, усидчивая, чистоплотная, хозяйственная, женственная, заботливая мать своим детям и не только своим. Пожалуй, достаточно, иначе загордится.

Я не знаю никого, кому бы она не нравилась. Никого. Ни одной души. Теперь вам понятно, что сам вопрос, за что я её люблю, не имеет смысла?

Конечно, с годами она устала. Очень устала. Наверное, такая человеческая, в особенности женская, доля. Всю жизнь мы вкалываем, тратим свои силы, эмоции, слабеем. Мужикам проще. Они просто тихо мрут. Потому что трусливые и слабые. Уйти — проще простого. А женщины, бабы, старушки пыхтят и тянут лямку самопожертвования и самоотдачи.

Сегодня у неё юбилей. Значимый юбилей. Наверное, это своего рода рубикон, черта, за которой неукротимо надвигается старость. Не надо её стесняться, родная. Нужно её принять. Старость надо беречь и уважать. И мне бы хотелось, конечно, оберегать твою старость. Но в моих ли это силах — я не ведаю. Надеяться на молодых? Не знаю, не знаю. Многие молодые тоже состарятся, тогда им многое станет понятным. Но пока молодость очень эгоистична. Я хочу, чтобы Елена знала, что она в моей жизни была и есть самым значимым и продолжительным событием. Самым весомым. Самым настоящим.

Что у вас сегодня? 16 сентября две тысячи двадцать восьмого года!

Милая моя, помнишь стройную невысокую девушку с тёмно-каштановыми кудряшками на голове, с огромными чистыми глазами, со скромной улыбкой на чувственных губах? Помнишь своё совершеннолетие?

А помнишь милую, приятную молодую женщину под руку с мужем, катящим детскую коляску с мирно спящей малюткой в ней, катящего коляску вместе со старшей дочерью, в четыре руки? И ты — такая сияющая и гордая!

А аккуратную, добрую учительницу, уже немолодую, но по-прежнему привлекательную, стоящую у школьной доски и терпеливо объясняющую предмет школьникам в классе, помнишь?

У всех у них одно лицо. Оно почти не изменилось. Оно всё такое же открытое и чистое. И честное. Поздравляю тебя, единственная моя! Поздравляю! Не переживай за меня, у меня всё в порядке. Как говорят молодые: тут прикольно. До встречи!»

Женщина закончила читать. Она сложила вместе листки бумаги, перегнула их пополам и засунула в большой конверт. Руки её немного дрожали. Вытерла платком непослушные слёзы. Присела за стол.

— Вот, друзья. Только вскрыла конверт. Такое поздравление от мужа. На него это похоже. Полгода всего. М-м-да, удивил так удивил. Зацепил. Спасибо, что выслушали. Всем вам, конечно, от него большой привет. Подразумевается. Между строк. Кстати, как раз он и настоял провести и отметить мою дату. Категорически настоял. Так что, продолжаем. Включите музыку, пожалуйста. Гуляем. Юбилей всё же.