Несгибаемый

Памяти Мистера Гудвина.  Март 10, 1984 – Март 8, 1999.

   "...наступит день, когда ты станешь искать меня,
    но ты меня не найдёшь…" Евангелие от Фомы

Предупреждение.  Тем, кто не знаком с НАСТОЯЩИМИ охотничьими собаками, и кто чувствует отвращение к охотникам "за их жестокость" (при этом обожая бифштекс и куриный паштет) читать эту историю, не рекомендуется.

Мистер Гудвин (МГ) был величайшей таксой своего времени.  Для многих, величайшим из когда-либо живших.  Он был непревзойдённым охотником, и легендарной непобедимой фигурой в кругах полевых состязаний норных собак.  Как России, так и Америки.  Он был моим верным спутником и бесстрашным защитником всю его жизнь.  Он сознательно рисковал жизнью ради меня три раза.  Он не считал.  Считал я.

Наши узы были почти незаметны посторонним, будучи скрыты маской его независимости.  Бывая в гостях, он не шёл знакомиться и обнюхать хозяина и гостей, давая им погладить себя, как обычно делают собаки, а тихо и неприметно укладывался вдали - внимательно следя за моими перемещениями и особенно уделяя пристальное внимание намерениям тех, кто меня окружал.  Ничто не могло поймать его врасплох.  Он всегда был начеку.

Маленьким щенком он осознал, что твёрдая решимость и несгибаемая воля способны вызвать иммунитет ко всем бедам, которые окружающий мир мог на него обрушить.  Всю жизнь он был окружён аурой абсолютной уверенности в себе и ею защищён.  Он был Терминатором.

МГ не ожидал благоприятных возможностей.  Он их создавал.  Сама неспособность уступать обстоятельствам приводила его к успеху.  Будь то затоптанные остатки запаха старого следа, или едва уловимый шумок в отдалённом кусте - всё требовало его придирчивой проверки и чаще всего приводило к вознаграждению: белка, гусь, лис, или енот.  Он был живым воплощением американского выражения "Удача — это сухой остаток воплощённого замысла".

Будучи щенком, он любил играть и преследовать других собак.  Ничего необычного, верно?  Однако идея БЫТЬ ПРЕСЛЕДУЕМЫМ была настолько чужда ему, что те, кто осмеливались на это, были немедленно наказаны.  Вне зависимости от их размера!

У него в запасе было немало сюрпризов даже для тех, кто думал, что хорошо его знал.  Вроде такого, что начинался с игры в мяч с моим сыном-школьником.  Сын старался подальше забросить теннисный мяч, а М-р Гудвин бросался за ним.  Тем временем мальчишка прыгал в седло велосипеда, удирая от собаки в противоположном направлении.  Вскоре МГ бежал за велосипедом, безуспешно пытаясь его остановить.  Это было их обычное соревнование.  Оно дало сыну основание считать, что максимальная скорость, которую мог достичь велосипед, была также "естественным" пределом его любимца.  Он был поражён, когда однажды, далеко впереди, М-р Гудвин перевидел кота.  Скорость, с которой пёс скрылся с глаз, создала у сына ощущение, что его велосипед остановился.

Каким же изобретательным он был!  На Московских улицах не было белок, так что МГ с ними не был знаком.  Кроме того, во время охот у него была намного более серьёзная дичь на уме.  Когда же он попал в Нью-Йорк, где белки встречались на каждом шагу, он взялся "регулировать" их популяцию.  Несколько безуспешных попыток взять их погоней (они, естественно, спасались на деревьях) заставили его изменить тактику.  Притворяясь, что не интересуется погоней, он медленно и терпеливо подталкивал их в направлении плотных невысоких кустов.  Для белки это был путь в один конец.  Так было всю его жизнь.  Если МГ взял след (известное выражение, являющееся охотничьим термином) — это было смертным приговором оставившему его.

Во время полевых состязаний (лисица, барсук) в Подмосковье он обычно сидел в нашем автомобиле, ожидая своей очереди.  Бывало, зимой температура опускалась до 20-30 градусов мороза.  Однажды, когда его нетерпение стало невыносимым (его подстёгивал не холод, а желание поскорее ввязаться в эту кровавую игру) он непредумышленно нажал звуковой сигнал.  Я, естественно, поспешил к автомобилю унять моего компаньона.  Он тут же уразумел, что может положиться на это устройство, чтобы вызывать меня.  Впрочем, он не злоупотреблял своим открытием.

Обладания выдающимися достоинствами, однако, недостаточно чтобы быть великим.  Настоящее величие приходит тогда, когда множество достоинств сочетаются, дополняя и совершенствуя друг друга.  Помимо его выдающегося характера, МГ обладал редкой комбинацией физических качеств.  У него были крайне острые обоняние и слух, пропорциональное атлетическое тело, мощные челюсти с огромными клыками, гарантирующими мёртвую хватку.  Знаменитая молниеносная реакция.  Необычная гибкость (когда МГ дремал, расслабившись у меня на чуть расставленных коленях, его тело формировало букву М, напоминая оплавленные, подобно сыру, часы картины Сальвадора Дали "Постоянство Памяти").  Владение хотя бы двумя из перечисленных выше характеристик могло бы дать их владельцу право притязать на почтение.  Что же говорить об их избытке!

Способность умело применять свои сильные стороны делает тебя гигантом.  МГ умел гармонично сочетать множество своих талантов.  Умение фокусироваться было для него простым делом.  Почему?  Он не "распылялся" ни на что другое, кроме меня и охоты.  Все остальные устремления не стоили его времени и энергии.  Он был безразличен к еде.  Он был безразличен к людям; особенно избегал детей и подвыпивших за их непредсказуемую жестокость (я одобрял его подход, зная, что, ответив, он может оставить шрамы на всю жизнь).  Он, однако, не был мрачным и неприветливым.  Он весело подходил, если его приглашали.  Его можно было погладить.  Его, правда, нельзя было купить чем-то "вкусненьким".  МГ не брал еды из чужих рук.  Этому я его не обучал.

Он произвёл множество хороших щенков.  Как у сверхзвезды, у него была возможность выбирать подруг из гарема желающих иметь от него потомство.  Ни один из щенков его не интересовал, кроме как объект наказания за любое "неправильное" истолкование его приказов.  Он был суров, мой железный солдатик.

МГ мог охотиться в любых условиях: в суровые морозы, в одиночку или загоном, со стаями собак любых (охотничьих) пород.  Однако он никогда не был членом ни одной стаи.  Он использовал партнёров в своих интересах, манипулируя их поведением.  И, если не редкая случайность, исход загона был неминуемо за ним.  Была ли это свора лаек или стая гончих - он всегда возвращался с добычей в зубах.  Часто добыча была больше несущего её.  Да, с дичью он был свиреп.  Его морда (по-охотничьи, щипец) была в шрамах.  Заживших и свежих.  Это его мало беспокоило.  В зеркало он не смотрелся.

МГ был блистательным стратегом.  Он всегда организовывал своих партнёров так, чтобы они "выталкивали" добычу на него, доставляя её прямо в зубы.  Постороннему наблюдателю этот результат мог показаться простым совпадением.  До того момента, пока он, к своему удивлению, не убеждался, что это продуманная поведенческая модель.  Вроде шахматной комбинации, приводящей к неизбежному мату (Zugzwang).

В охоте на фазана с пойнтерами он ловил момент их стойки, бросался в куст, на который они указывали, и после короткой яростной атаки, выходил, гордо держа птицу в зубах.  Не было необходимости в выстреле!  Слово "гордо" здесь не связано с гордостью.  Просто, он был маленького роста, и нести большую птицу ему было не просто.  Да, добыча была ему вознаграждением.  Однако это было для него почти будничным делом.  Как бы точкой, завершающей предложение.  Куда важнее ему было само предложение, сам детективный процесс охоты.  Именно этим он жил.

Этот легендарный эпизод произошёл во время Национального Чемпионата США в Пенсильвании в середине 90-х.  В финале, наш (уже неоднократный!) Абсолютный Чемпион, преследуя зайца, оказался висящим на горле оленя.  Бедный олень "неблагоразумно" пасся вдалеке за кустом, полагая, что травля пройдёт мимо.  Бедолага, он просто не подозревал, что попал в "сферу влияния" МГ.  Высвобождение оленя потребовало значительных усилий судей.  Они держали оленя.  Я же был занят разжимом челюстей моей собаки, сомкнутых мёртвой хваткой.  При мне ВСЕГДА была небольшая бамбуковая лопатка, которой я разжимал ему челюсти (щадя его зубы).  Он не разжимал их "по команде".[1]

Переубедить его мог только я (ведь он любил только меня).  Но только до определённого момента.  Резкое изменение его походки сигнализировало, что он взял след.  С этого момента у нас не было времени на "обмен мнениями".  Такое поведение не имело никакого отношения к непослушанию.  Поскольку непослушание — это сознательное поведение.  Такое же, как то, что он всегда был рядом.  Не потому, что был "послушным мальчиком".  Он всегда задумывался на секунду, стоит ли выполнять мою команду, и часто ограничивался лишь ответным взглядом, показав, что понял её, но, в настоящий момент ситуация "не позволяет" ему выполнить моё указание.  А рядом, несмотря на отсутствие поводка, он всегда был потому, что считал своим долгом защитить меня от опасности если понадобится.  Он делал это вполне сознательно.

Но я отвлёкся.  Я здесь говорю о другом ярком таланте моего питомца.  Я называл его "туннельным эффектом".  МГ настолько фокусировался на преследовании цели, что его невозможно было ничем отвлечь, даже выстрелом над головой.  Он был подобен стрелке компаса, которая неостановимо указывает направление на север.  По-охотничьи, такая высокая концентрация собаки на предмете охоты именуется вязкостью.  У МГ она бросалась в глаза.

Внимательный читатель может спросить, а как же вышеприведённый случай с оленем, когда МГ шёл по следу зайца?  Мы не знаем.  Воможно наш копытный случайно оказался "внутри туннеля" моей собаки.  Причуды ветра.  Зато мы знаем, что у М-ра Гудвина была сложившаяся иерархия важности добычи.  Если бы вы его спросили, - "Кто важнее: олень или заяц?", - МГ просто рассмеялся бы вам в лицо.

Он был очень терпелив со мной.  Например, подходя к перекрёстку (всегда без поводка), он поворачивал тело в направлении, в котором, как ему хотелось, я должен был следовать.  При этом он поддерживал зрительный контакт со мной.  Если наши планы совпадали, он гордо шествовал впереди.  Если же я предлагал иное направление, он бывал огорчён.  Ведь он считал себя моим гидом.  При этом он прощал мои маленькие слабости (такие, как выбор "неправильного" направления).  Он никогда не ставил свои желания выше моих.  За исключением, конечно, случаев, когда он обнаруживал "дичь" на улице вопреки моему желанию.  Поэтому он старался делать это вдалеке.

На улице он частенько предлагал мне то, что было белкой, котом или енотом всего минуту назад.  Он знал, что я буду его ругать.  Поэтому он спрашивал меня издалека (глазами; его рот был занят): - "Ну что, угодил я тебе на этот раз?  Если нет, не кричи, пожалуйста.  Я тут же отнесу это назад".  Он "резонно" полагал, что абсолютное удушение — это процесс обратимый.  Я подозревал, что в своей предыдущей жизни он был трёх-звёздным генералом.  Похоже, это моя большая удача, что он - мой питомец, а не наоборот.

На охоте ли, или во время полевых состязаний, он являл собой абсолютную уверенность.  Хочу подчеркнуть, это не имело никакого отношения к агрессивности или злобности.  У него их не было!  Само его присутствие, его вид абсолютно собранного и непреклонного был ясным знаком, как соперникам, так и их владельцам отказаться от борьбы.  Однако для дичи, волей случая, попавшей в сферу его влияния, это обстоятельство было роковым.

МГ не был агрессивен в отношении собак, несмотря на необоснованную репутацию.  Да, он мог выкроить своё имя на шкуре, практически, любой собаки.  Да, он имел доминирующий вид.  Однако он редко демонстрировал клыки; если только появлялся редкий "непреодолимый" случай.  Ему это просто не было нужно.  Его оппоненты чаще всего сдавались при демонстрации его подавляющей самоуверенности.  В чём же она выражалась?  Это была его удивительно непринуждённая обезоруживающая манера, с которой он подходил к своим противникам.  Он их брезгливо обнюхивал.  В принципе, это оскорбительно любому кобелю.  От мала, до велика.  Это позволено лишь, так сказать, "старшему по званию".  Никто (кроме сук!) не осмеливался обнюхать МГ.  При этом он выглядел таким благонамеренным, таким незащищённым!  Порой даже мне становилось страшно за него.  Но эта демонстрация, или, скорее, провокация,  длилась только до момента, когда (если!) его соперник решался сделать первый (и, обычно, последний) угрожающий ход.  Тут клыки М-ра Гудвина моментально вступали в игру.  Игре конец!  Их игре.  После этого неохотно вступал в "игру" я.  Мало того, что надо было аккуратно разжать челюсти моей собаки не повредив зубы - вспомним мою бамбуковую лопатку.  Надо было ещё умудриться не быть укушенным, часто, очень мощным, соперником.  Не надо также забывать степень озверения владельца, который, естественно, был заранее предупреждён, чтобы он не доводил эту случайную встречу до драки.  Как правило, ответом была снисходительная улыбка.  Мало кто мог представить себе драку огромного кобеля с таксой, не доходящей ему до колена.

Повторю, он не любил драться.  Ему просто было жаль тратить время на совершенно не важные вещи, когда вокруг было столько дичи "требующей" его внимания.  Для него драка могла быть оправданной, когда он получал явный вызов.  Вообще говоря, центральным мотивом любой собачьей драки могли быть…

  •  Защита меня или себя - оставлю без комментария.
  •  Доказательство умения победить.  МГ не нуждался в доказательстве.  Это его умение было врождённым.
  •  Подчинить соперника, чтобы в дальнейшем манипулировать его поведением.

Да, последнее имело некоторый смысл во время долгих охот: такое, как использование помощников для вспомогательных услуг (таких, как выталкивание дичи в твоём направлении). Доминирование также могло быть полезным, чтобы внушить крупным напарникам, что М-р Гудвин не одобряет попыток отнять его трофей.  Однако подавление любого встретившегося на улице кобеля не имело для МГ никакого смысла.  Вспомним, он выходил не гулять.  Он выходил на охоту.  Так что его подход был резонным.  Даже во время травли такое подавление тоже не имело смысла: все участники сфокусированы на дичи, а не на иерархии.  Манипуляцию же МГ вёл исподволь, причём, позитивным стимулированием.  Вроде фальшивого обещания напарнику после молниеносной оценки ситуации: - "Дружище, если я брошусь к кусту, а ты окажешься вон у того камня, то считай, добыча - твоя".  Представьте, что всё это происходит в считанные секунды на бешеной скорости!  И действительно, из-за камня выпрыгивает, вспугнутый напарником, огромный лисовин и пулей мчится… к кусту.  На печальную встречу с МГ - вкратце обсудить некоторые детали предстоящих "похорон".

Наши охоты вдвоём заключались вовсе не в его бешеном поиске дичи, а в его тщательном изучении ситуации с точным (насколько этот термин применим к охоте) предсказанием её результата в зависимости от наших действий.  Вначале, к моему изумлению, поведение моего щенка было похоже на охоту матёрой лисицы у курятника.[2]

Примерно так же взвешенно М-р Гудвин разрабатывал свой план нашей охоты.  Ведь у него был дар видения общей картины.  Только, отличие его подхода от лисьего заключалось в том, что он должен был предложить свой план сразу.  И чтобы я его понял!  Как только его план был готов, он устанавливал со мной зрительный контакт, затем указывал головой предлагаемое направление моего движения, чтобы я мог проверить, на его взгляд, подозрительное место.  Однако я забежал вперёд.  Ничего этого я ещё не понимал.  Подобно остальным охотникам, я просто следовал за своим щенком.  Это заметно сужало границы его поиска и инициативу.  В самом деле, зачем ему была нужна инициатива, если всё, что было в пределах досягаемости выстрела, становилось "моей" добычей.  И исход таких охот был типичен: "как получится".  Я, однако, был вполне удовлетворён результатом.  Потому что я его ожидал.  Всё-таки, молодая неопытная собака…

Однако я чувствовал, что с МГ творилось что-то неладное.  Возвращаясь к нашему лагерю, он шёл, понурив голову и изредка поглядывая на меня с укором.  Я думал, что это вызвано усталостью.  Вовсе нет, он не был уставшим!  Даже по дороге назад, он успевал азартно погонять деревенских котов и кур.  (По дороге "туда" он себе этого не позволял.  Концентрация!)   Я крепко призадумался.  Наконец, до меня дошло, что я действую совсем не так, как пытался предложить мне МГ.  Он предлагал мне то, что могло бы быть советом рыболову: ловить не удочкой, а широким бреднем.  Когда один из нас выталкивал дичь на партнёра.  Тем самым, мы бы работали совместно, покрывая большие участки территории.  Часто, находясь на большом расстоянии друг от друга.

Это стало нашим эталоном…  Когда он отмечал, что контакт со мной установлен и я принял его сценарий, он начинал своё действо.  Зачастую медленно, чтобы убедиться, что представление идёт по его плану.  Он не спешил.  Он оценивал, какую дичь я смогу вытолкнуть на него, а какую, он на меня.  Здесь он работал за двоих.  Ведь у меня не было такого фантастического зрения, обоняния и слуха.  И, добавлю, хладнокровия.  Разумеется, я был настороже, но всё, что я предположительно мог на него столкнуть он уже знал.  При этом он также определял и точку, в которой ему будет легче её (дичь) перехватить, если я промахнусь.  Но как же умело он преследовал дичь, которую был не в силах взять, выталкивая её на меня и подставляя под выстрел!  Сколько ложных манёвров и обходов дичи ему приходилось делать!  Это был блестящий невиданный спектакль!  Соответствующим был и результат.  М-р Гудвин, ещё щенок, преподал МНЕ урок охоты.  Какой там охоты, всей жизни!  Он учил мыслить свободно.  Не сужать проблему, довольствуясь её копеечным решением.  Мои друзья, матёрые охотники, приглашённые разделить наши походы, вначале настаивали, что я отпускаю собаку слишком далеко.  Дескать, её невозможно контролировать. – "Погодите со своим контролем", - отмахивался я, – "отложите советы на потом".  Когда же наставало “потом”, они удивлённо разводили руками, видя сказочный полёт моей собаки.

Именно тогда МГ выстроил свою иерархию важности преследуемой дичи.  Когда мы концентрировались на определённом её виде, игнорируя ту, которая в данное время нас не интересовала или травля которой не была разрешена.

Будучи удивительно изобретательным на охоте, МГ был рабом своих маленьких привычек.  Часто, гуляя полем для гольфа, мы должны были взбираться на крутую горку.  У неё была, хоть и плоская, но довольно длинная альтернатива.  Когда его сердечко стало сдавать, я шёл этим путём, предлагая ему следовать за мной.  - "Нет", - был его ответ. - "Ты, папуля, иди сам, а я пойду горкой.  Встретимся через пять минут".

Интересно, что простая щебечущая детская игрушка могла ввести его в сентиментальное настроение.  Он слегка сжимал её зубами, вызывая нежное чириканье.  Затем клал её на пол и начинал завывать.  Эта процедура могла повторяться безостановочно, или до тех пор, пока я не прерывал её, доведённый до грани сумасшествия.

М-р Гудвин остро ощущал границы моей уязвимости.  Он видел во мне слабое существо, которое надо было беречь, опекать, согревать, защищать.  Даже поучать.  Он считал меня не подготовленным к этой жизни.  Вижу, он в чём-то был прав.

Все мои остальные собаки по-детски любили меня (был даже один, который с трудом меня переносил), признавали моё превосходство, уважали мои решения, даже, в душе, не соглашаясь с ними.  Один лишь М-р Гудвин старался принимать решения за меня (хотя, частенько, делал это довольно снисходительно).  Он считал, что действует мне на пользу.  Потому что любил меня.  Беззаветно.  Как суровый отец - любимое дитя.  Со всеми слабостями и недостатками.  Как ребёнка-инвалида.  Не способного вырасти равным ему.  Никогда!

А ведь я в то время этого не понимал.  Понимание пришло много позже…

   "...наступит день, когда ты станешь искать меня,
    но ты меня не найдёшь…" Евангелие от Фомы

Этот день, увы, наступил.

-------------------------

[1] Отмечу, что это был тот единственный раз в жизни МГ, когда судьи дали ему второе место.

— "Вы шутите!", - сказал я им, — "М-р Гудвин СДАЛ вам на руки ОЛЕНЯ!  Давно вы держали в руках живого оленя?"
— "Никогда.  Но он потерял след зайца".
— "Вы же видели, что он шёл первым, и след зайца не ’терял’.  Он его ОСТАВИЛ, обнаружив оленя!  Вы не задумались о причине его решения?  Разве вы не поняли иерархии предпочтений не только великой собаки, но и охотника?"
— "М-м-м, это наше окончательное решение".

Я был огорчён.  Мой пёс сиял, получив большое удовольствие от охоты.  Будучи всегда первым, второе место даже разнообразило его ’меню’.  Пришлось и мне принять это, как обычную встречу с некомпетентными людьми.

[2] Для тех, что не знаком с лисьими хитростями: плутовка не гоняется за квочками сломя голову, и сильно не пугает.  Потому что в этот раз она "наткнулась" на этот курятник вовсе не случайно.  Днём раньше она тихонько пронаблюдала его распорядок, и составила детальный план охоты, попутно выяснив, не сидит ли на соседнем дереве хозяин курятника с ружьём.  Сегодня же она "невинно" являет себя поблизости.  Именно, являет.  Не бежит, не угрожает…  Вроде, она есть, а вроде, и нет.  Куры же, будучи слегка обеспокоены, криками намеренно преувеличенной ими опасности, зовут петуха, который, разумеется, пасётся невдалеке, стараясь держаться подальше от непрестанных разборок и вздорной куриной болтовни.  Даже понимая притворство кур, петух бросается разобраться в ситуации.  Он ведь тоже должен играть свою роль покровителя.  Будучи, как правило, самым крупным экземпляром стаи, он и является истинной мишенью нашей лисицы.  Кроме того, он, может быть, даже не станет убегать, а попробует "встать на защиту" стаи.  А это будет наилучшим, наиболее экономным - мы слышали о законе сохранения энергии - вариантом для лисицы.  Как мы догадываемся, слишком уж силы не равны.

Норволк, Коннектикут
Май 1999