В последнее время люди крайне редко пишут друг другу письма. Я сам давно не писал никому писем. А ведь именно в словах, накарябанных на мятом клочке бумаге, зачастую скрывается наша сущность. За этими словами, как ни за какими другими скрываемся мы сами. СМС и электронная почта никогда не заменят простого письма в конверте. Ведь это так просто: стереть, удалить, «забанить», очистить почту. Человек больше уже никогда и не вспомнит, ни воспроизведет в точности до запятой, каждую фразу, в которую он вкладывал определённый, порой даже сакральный смысл, карпел, дрожал над каждой буквой, выдавливал слова. А письмо - это, то, что можно хранить, пускай не тысячу лет, но какое-то определённое время оно может полежать в шкатулке или в секретере, чтобы в любой момент (и плевать, если такой момент никогда не настанет) можно было взять его, развернуть и вспомнить тот день или ночь, когда оно было написано. Письмо - это наши воспоминания, и не важно, какие чувства в него были вложены густыми волнами чернил. Если ты расставался с кем-то, признавался в любви, здоровался или прощался, письмо сохранит это, как сохраняется кадр на фотоплёнке или голос на аудиозаписи.
Но писем никто больше не пишет. Люди боятся искреннего проявления чувств. Им легче скрыться за толщей мерцающих призрачным светом интернет - страниц, придумав искусственный мир, где они на самом деле не такие, какие они есть и даже не такие какими могли бы быть, а такие, какими они хотят казаться. А это по моему мнению лицемерие высшей степени.
Письмо выдаёт человека с потрохами. Там он весь отпечатывается на тонкой белой бумаге, рисуя словесный портрет своей души, вкладываю в очередную строчку дыхание, стараясь передать не слово, а именно чувство. Потому что здесь слово уже не сотрётся с экрана. Оно накрепко вгрызётся зубами в листок и не захочет никуда уходить, и вам придётся замазывать его, оставляя кляксу и некую недосказанность, либо перефразировать предложение, чтобы это самое злосчастное слово перестало быть лишним.
Я уже пять лет никому не пишу писем. Возможно, потому, что мне просто некому писать. А может быть, мною движет что-то другое, может быть, где-то на Земле живёт такой человек, который ждёт письма именно от меня, чтобы мои слова оживили его, как капля воды оживляет засохшее растение, разбудили, как будят первые лучи утреннего солнца в приятное летнее утро. Но это всё красивые метафоры.
Скорее всего, я не пишу писем потому, что те люди, которым я бы мог теоретически их написать, вероятно, либо подтёрлись бы ими, либо сожгли на костре. Мои письма для них не отголосок прошлого, которое порой тревожит тебя среди ночи лёгкой ностальгии, они больше плевок в омут их памяти, который будит волнующую рябь и поднимает со дна весь ил.
Но что-то опять метафоры. А чем их меньше, тем понятнее. Просто, когда ты творишь за жизнь столько дерьма, сколько не можешь съесть и постепенно давишься сам и заставляешь давиться им тех, кто тебе дорог, кто всегда находится рядом, не многие жаждут разделить такую трапезу, и прост о исчезают из твоей жизни, не удосужившись черкануть и коротенькой записки, чего уж там говорить о письме.
Я больше не ждал писем от многих из тех, кто долгие годы разбавлял моё одиночество, как джин разбавляет сейчас тоник в моём стакане. Но одного письма я готов ждать целую вечность, жаль только, оно никогда не будет написано. И скорее ящик успеет покрыться ржавчиной, чем эта рука выведет на бумаге «Привет».
Но надежда на то и надежда, что не перестаёшь лазить в ящик не только за бесконечными счетами, но и за чем-то большим, как будто жаждешь обнаружить там сраную Нарнию или вроде того.
Но жизнь научила меня не верить в чудеса. Легче дождаться письма из Хогвартса, чем того, которого жду я. Да и плевать, если люди не хотят больше писать писем, я им не судья. Я лучше побуду немым свидетелем того, как экономя слова, они упускают тот момент, когда всё ещё можно исправить, когда одно единственное предложение на крохотном листочке может изменить всё.
Но, похоже, облизывать пустой конверт куда интереснее, ведь тогда остаётся право на загадку. А шпионские игры точно не по мне. Поэтому лучше заказать себе ещё выпить и не ломать голову по пустякам, ведь, как мне кажется. Самое лучшее моё письмо, это то, которое никогда не будет мною отправлено.
- Да ты просто попробуй, - сказал Максим и допил свой виски.
Мы сидели в каком-то баре, аккурат под лампой с зелёным плафоном и пили виски. Я облокотился на исцарапанную стойку, а Максим крутился на расшатанном табурете и улыбался мне своим маленьким ртом. В воздухе расползался табачный дым, вперемешку с парами алкоголя. Может быть, правда, а может игра моего воображения, но мне казалось, что дым и электрический свет сталкиваются между собой и начинают бороться, как в армрестлинге, и постепенно дым склоняет чашу весов в свою сторону.
- Да бред всё это, - отмахнулся я. Я не особо верил Максу, зная, как тот любит приукрасить.
- Говорю тебе, он очень даже хорош.
Максим уже был навеселе. Его тощее лицо со впалыми щеками раскраснелось, он то и дело хихикал и пытался подозвать официанта, чтобы тот налил ему ещё.
- Больше похоже на бред человека, которому уже хватит, в смысле, тебе уже хватит сегодня. Ты вроде как позвал меня для того, чтобы сказать важную новость, ещё и развёл меня на выпивку за мой счёт, а теперь несёшь околесицу.
- Всё правильно, новость - то действительно важная, - и без того узкие глаза Максима превратились в щёлки, - ты говорил, что уже совсем отчаялся, вот я и даю тебе спасительную соломинку.
Отчаянье. Интересно, а что в моём случае считать отчаяньем? Я много раз в жизни отчаивался: когда не получалось писать стихи, когда терял пресловутый смысл жизни, когда работа переставала быть мне по душе. Не важно, у человека много поводов объявить себя несчастным и приступить к обливанию себя жалостью. Это закаляет его самолюбие, словно контрастный душ. В таком случае моё самолюбие никакая зараза в виде суровой правды о том, что я просто бездельник или то, что у меня просто нет литературного таланта, не могла меня пронять. Человеку свойственно винить в своих неудачах кого угодно, но только не себя. Себя винить - последнее дело, особенно, когда ты считаешь себя пупом земли. Даже то, что я так легко признаю, уже является проявлением моего самолюбия, если не нарциссизма. Ведь я так легко мирюсь с этим фактом, что самому противно. Можно ещё поплакать в душе для пущего трагизма. Ну, вот, опять самобичевания, полное шаблонных фраз и поверхностного самоанализа, который я выдаю за плавание в глубинах своей псевдоромантической души. Хватит, баста.
- Ты опять в облаках витаешь? Ну, ты брат, конечно и фрукт. Лучше выпей ещё, а то я чувствую себя нахлебником.
Макс лицемерил. Ему нравилось пить за мой счёт, и я знал это. Природная наглость, данная ему от рождения, делала его склонность к сибаритству не чем-то отрицательным, а скорее забавной чертой характера, с которой мирились его друзья, а подруги называли «довольно милым».
- Да, извини, я опять отвлёкся. Так о чём ты?
- Я нашёл частного детектива. Сначала я тоже подумал, что это бред, но потом посмотрел на его резюме, почитал отзывы, и понял, что человек он стоящий.
- Ты уже говорил с ним?
- Нет, он странный. Он не говорит с посторонними. Только с клиентами. Остальных вообще не пускает. Если у тебя нет дела, которое его заинтересует, то пиши, пропало.
- А ты почём знаешь, что моё дело его заинтересует, может для него оно самое заурядное?
- Да брось, у тебя такая история, что не одну книгу можно было бы написать. Не понимаю, почему ты до сих пор этого не сделал.
- Отстань.
- Ты, конечно, не литературный гений, но я, хоть и не читал твоих книжек, слышал о них очень много хорошего.
- Ты в принципе книжек не читаешь.
- То - то и оно. Но все фильмы, снятые по ним я честно посмотрел.
- Фильмы - дерьмо.
- Ну, ты у нас известный кинокритик, тебе лучше знать.
Бармен налил нам ещё по стакану. Мы чокнулись и выпили залпом. Я закурил. Максим отмахнулся от меня.
- Тут и так все дымят как паровозы, ещё ты добавь.
- Не скули, потерпишь. Так на чём остановились? Ты утверждаешь, что нашёл детектива, который разыскивает людей.
- Людей ищут многие детективы, этот ищет особенных людей. Не знаю, как сформулировать.
- Первую любовь.
- Хм, по-моему, звучит бредово. Нет, не первую. Скорее, самую важную для тебя что ли, ту, которую ты хранишь в своём сердце, с тех пор как потерял свою половинку. Уф, как сказанул - то. Используй в рассказе, каком - нибудь.
Максим улыбнулся и помешал виски пальцем.
- Ерунда. Зачем ему это?
- А я почём знаю? Сам и спроси.
- И много он берёт?
- Не очень, видимо много сумасшедших.
- Ты считаешь меня сумасшедшим?
- А как тебя ещё назвать? Как вообще можно назвать человека, который разыскивает девушку, с которой у него много лет назад был даже е роман, а чёрт знает что. Ладно бы вы встречались, а ты просто увивался за ней, а она тебя всё время отшивала. И вот сейчас тебе приспичило её найти. Зачем? Для чего? Что ты ей скажешь?
Я молчал. Я не знал, что я сделаю, что я скажу и зачем мне это нужно. На эти вопросы просто невозможно найти ответ. Она долгое время наполняла смыслом мою жизнь, давала мне тот источник вдохновения, благодаря которому я мог творить то, от чего мне хотя бы не было стыдно. Когда она была рядом со мной, то земля уходила из под ног, а дыхание тут же перехватывало, и сердце билось в такт секундной стрелке. Так мне тогда казалось. И сейчас, я, скорее всего, почувствовал бы то же самое, если бы увидел её.
- Не знаю, просто земля уходить из-под ног.
- Это потому что ты пьян.
-Дай мне его телефон.
- Ага, заинтересовался. Ты всё-таки недобитый романтик. Пиши.
И я записал. А потом попрощался с Максом, расплатился и, пошатываясь, пошёл домой. Клочок бумаги я отчего-то крепко сжимал в руке.
_______________
- Что с тобой? - спросила она.
- Нога болит.
- Ничего, это пройдёт. Всё наладится, вот увидишь, а пока можешь завести себе собаку.
- Я ненавижу собак.
- А мне врал, что ты их любишь.
- Я не врал, я действительно раньше их любил.
- И что изменилось?
- Тебя больше нет рядом.
- Не вижу логики.
- Я тоже не вижу логики в том, чтобы я завёл собаку. Нога от этого точно болеть не перестанет, ты не бросишь своего жениха и не будешь со мной, и мир не изменится к лучшему. Так что как ни крути у меня будет побольше логики, чем у тебя.
- Да всё нормально. Я счастлива теперь, раньше я не верила, что могу быть счастливой, а теперь я счастлива. Не важно, что не с тобой. Ты просто эгоист, всё время только «я», «я»…
И ты тоже можешь быть счастливым. Не хочешь собаку, удочери ребёнка, девочку, только не называй её моим именем, а то я тебя убью.
И она улыбнулась.
Чёрт побери, думал я, люди всегда называли меня эгоистом, в то время как сами являлись такими же эгоистами по отношению ко мне и друг к другу. Когда человек думает, что он находится на пути к своему счастью, он уничтожит всё, что встанет у него на этом пути. Даже если на самом деле путь к несчастью. Лучше выстраивать в голове красивые замки из песка и надеяться, что их не накроет океанской волной, и не смоет в пучину.
Я - сволочь, и мой сволочизм всегда помогал мне не плакать на горстях мокрого и липкого песка, а сразу бросаться в океан, захлёбываясь в волнах и отмахиваясь от водорослей. Счастья не существует, так или иначе за одним счастьем тебе понадобится другое, затем третье, но океан он на то и океан, чтобы не дать выстроить тебе целый бастион, чтобы ты плакал над разрушенным замком солёными слезами, такими же солёными, как и его воды.
Так океан доказывает себе, что он не одинок, и ему плевать, что тем самым он разрушает твою твердыню, где ты мог чувствовать себя в придуманной безопасности.
Мне лучше барахтаться в волнах, а потом уходить в сторону предзакатного солнца, пока вода стекает с меня ручьями, и искать следы на песке. Следы, которые оставил такой же идущий, такой же, не ищущий счастья, лучшей доли, семейного очага или тихой гавани.
Нельзя сказать, что я был одиноким, но такого человека мне всегда не хватало. Те, кого я принимал за таких, выходили из воды после первой же волны и бросали свой якорь в бухте спокойствия.
Мне это не было нужно, потому что я знал, что океан бывает спокойным не больше трёх дней подряд, и лучше быть готовым к шторму, чем ставить волнорезы, и верить, что это остановит ту силу, которую ничто на Земле не может остановить.
Господи, когда я встретил её, я думал, что она такая, думал, что смогу зайти с ней в этот бурлящий волнами кромешный ад, взяться за руки и без страха окунуться, чтобы достать до самого дна, не боясь, что она отпустит мою руку. Потому что вдвоём бороться с волнами куда проще, вдвоём тонуть куда веселее, чем в одиночку.
Но теперь я тонул один, и мне ни капельки не было страшно.
- И что теперь, - спросил я.
Она положила руку мне на плечо и ответила:
- Я надеюсь, что ты тоже будешь счастлив. Мы ведь можем быть друзьями. Давай, я познакомлю тебя со своим женихом. Хотя нет, после того, что я тебе про него рассказывала, он захочет набить тебе морду.
Она улыбнулась ещё раз.
- Он мне, или я ему. Жизнь такова, что всегда поучается пятьдесят на пятьдесят.
Она ничего не ответила.
-И ты думаешь, я смогу быть счастливым?
- Кончено, сможешь, ведь ничего особенного не произошло. Ты знал, что рано или поздно это случится.
Да, я знал. И сознательно шёл на это. Она была права, для неё действительно ничего не случилось. Очередной шаг на пути к осуществлению мечты. Хороший муж, семейный очаг, дети. Полгода назад она мечтала о другом, год назад совсем о другом. Но сейчас, в данную минуту, в данный час, в этом месте она пришла именно к этому.
Люди никогда не знают наперёд, чего они хотят. Они видят у себя в голове некую проекцию, контуры того, что они хотят построить в реальном мире. Их не волнует тот факт, что возможно такой рисунок получится у них как в детстве, когда ты держишь в голове прекрасную картину, где большой гнедой конь в яблоках могучими копытами пробивает себе дорогу к закату, мчась по зелёному лугу, окропленному багряными лучами заходящего солнцу навстречу розовому небу и зефирным облакам, а выходит несколько овалов, пару кривых линий и каляка - маляка вместо густой гривы.
Эта проекция очень хрупкая, она не выдерживает критики. Стоит только посмотреть на неё реальным взглядом, как строгие линии начнут размываться, как размываются чернила на бумаге от первых капель дождя.
А может быть мне просто хотелось, чтобы всё это было правдой, хотелось, чтобы этот её прекрасный мир оказался хрупким и иллюзорным, и она поняла, что это не то, что ей нужно.
А что ей нужно? Как будто ты знаешь, чёртов эгоист. Думаешь, ей нужен ты? Да посмотри на себя. Бездельник, бездарность с кучей комплексов и вредных привычек. Уж ты-то точно предел мечтаний любой женщины. В тебе она точно нашла бы своё счастье. Ну, это тебе с твоей колокольни так кажется. А что ты ей можешь дать? Вот, бери меня таким, какой есть? Да кому ты такой нужен?
Это только в твоей голове её мечта кажется абсурдной. Тебе до последнего хочется верить, что то, что она говорит, окажется неправдой, и у вас сможет что-то склеиться, но это бред. Ничего в этом мире не заканчивается хорошо, если тебе очень сильно этого хочется. Просто не нужно мешать ей, быть счастливой. Даже если она заблуждается, то это её ошибка, а не твоя. И её право совершить такую ошибку или обрести своё счастье.
Если ты хоть чуть-чуть любишь её, то хватит думать о себе.
О, какие пафосные мысли. Ты всё равно будешь думать только о себе. Это часть человеческой природы. Оставь высокие мысли и красивые слова, сейчас ты наговоришь ей кучу гадостей и как всегда уйдёшь, и станешь жалеть себя и истекать чёрной желчью.
- И он, конечно, гораздо лучше меня.
- Ну, у него есть два качества, которых нет у тебя.
- И какие есть у меня?
- Вот, ты опять говоришь только о себе. Ты - эгоист.
- Да, я эгоист, и я не скрываю этого. Хорошо, и какие есть у него?
- Нет, я скажу, какие, есть у тебя.
- Начни с него. Ты меня уговорила.
- Нет, с тебя. Знаешь, ты очень умный, с тобой я могу говорить обо всём.
- А он?
- Иногда мне кажется, что нам с ним и поговорить не о чем, но зато он добрый и храбрый.
Я не хотел спорить. Но мне, казалось, что это бред. На самом деле добрых людей не бывает. Мир вообще не создан для доброты. Для чего-то, он, может быть, и создан, но не для доброты. Она есть в каждом, но, видимо, слишком прижата кучей дерьма или залита желчью из печени. Люди из кожи вон лезут, стараясь показать добрыми, но доброта напоказ - ещё хуже, чем полное отсутствие доброты. Хотя бы в этом я не лицемерил. Я не был добрым, но и злым я не был тоже. Я относился к миру так, как он, по моему мнению, того заслуживал. Если я хотел, то сдавал кровь для переливаний, возил игрушки в детские дома, кормил бездомных на передвижной кухне, а если хотел, то бил в челюсть какому-нибудь засранцу в баре или хамил кондуктору в трамвае. Для меня и то и то не было чем-то выдающимся, я просто делал то, что хотел или считал нужным и важным. Я не мог всегда быть добрым, очень часто злился, ругался как сапожник, но я не считал, что это какой-то критерий плохого человека. Просто я никогда не кичился хорошими поступками, не выставлял их напоказ, не был милым и приветливым с теми, с кем мне не хотелось быть милым и приветливым. Что ж, если она не считает меня добрым, значит я того заслуживаю. Я не собираюсь её в этом переубеждать.
А храбрость - это, что у меня всегда граничило с бесстрашием и безрассудством. Я мог без боязни зашить распоротую ногу пьянчуге на остановке, обработав её водкой, но не мог решиться поцеловать её, потому боялся навлечь на себя её гнев.
Значит, я действительно не был храбрым, значит это тоже правда. Но вот я опять о себе. Мой эгоизм всегда заставлял меня размышлять над тем, не чем лучше меня другие, а чем я хуже их. Может быть, для кого-то это не было пороком вовсе, но меня это бесило до безобразного состояния, но сделать я ничего не мог.
- Ну, что мы теперь друзья? Пойми, и он и ты мне одинаково дороги, так давай будем гулять, разучим песни на гитаре, будем ходить друг другу в гости.
Она по-прежнему улыбалась. Для неё это было решение всех проблем, когда все были счастливы и довольны, для меня же это бы прыжок в пустоту. Меня грызло только одно осознание того, что она теперь будет с другим, что он будет целовать её, чувствовать её запах, трогать её волосы, чувствовать кожу. Меня аж дрожь пробирала от одной мысли об этом. Называйте это как хотите, говорите, что это не любовь, а страсть и эгоизм, но я не мог остаться. Делят кусок пирога, последние капли воды в пустыне, но любовь не делят. Это то сокровенное чувство, которое всегда будет вверено только одному, тому ч кем оно действительно взаимно. Мне, как всегда, на взаимность рассчитывать не приходилось.
- Нет, мы не будем гулять, петь и радоваться жизни, для тебя всё это просто и хорошо, ты счастлива и рада. Твоя жизнь вернулась в нормальное русло, но моя-то жизнь закончилась. Я сломлен, раздавлен и не знаю, как быть дальше. Я не буду сидеть, улыбаясь, у тебя на свадьбе и нянчить твоих детей. С тобой будет он, а не я, и просыпаться по утрам с тобой будет тоже он, а значит, мне придётся уйти. Ведь это не то, чего я хочу. Я так жить не смогу. Ты говоришь, что у меня всё будет хорошо, но ты не можешь знать, как у меня будет. Знаешь что, это моё дело и только моё. Захочу, просто пущу свою жизнь под откос, но как будет у меня - теперь только моя проблема, а ты живи и создавай крепкую ячейку общества с ним, а про меня забудь.
- Я думала, что тебе нужен друг, а тебе он не нужен.
- В этом ты права, мне нужна ты.
- Тогда до свидания.
- Прощай.
У неё зазвонил телефон. Звонил он. Она засветилась как майское солнце после первой грозы, и тогда я ушёл.
Купил себе пива и сигарет в ближайшем ларьке и отправился домой по трамвайным путям. Рядом вырастали серые девятиэтажки, июньское солнце плескалось в мутных стёклах их маленьких окон, а я тонул в лиловом океане неба, и листья шелестели мне вслед прощальным хором, а от дороги вверх поднималась пыль, оседавшая на моих кроссовках. Я курил одну за другой, а в голове электричкой неслись мысли о том, что было и о том, что будет. Но затормозить поезд было невозможно, и я не сосредотачивался на них. Просто шёл и пускал дым, отхлёбывая противное пиво со вкусом лайма.
______________
- Вот и всё. Вы, наверное, станете осуждать меня и называть эгоистом, неспособным понять то, что девушка, в которую он был влюблён, предпочла ему другого, а он отверг её предложение высокой человеческой дружбы.
Он сидел в кресле напротив, тощий с суровым немигающим взглядом, розоватыми щеками и выпирающими скулами. Голова его немного смахивала на репу, а чёлка была зализана на правый бок. Он часто гнул пальцы и практически не шевелился. По строгому лицу, на котором за всё время рассказа не дрогнул ни один мускул, как лично мне показалось, невозможно было понять, заинтересовала его моя история или нет.
- Нет, я не собираюсь вас осуждать, - сказал детектив ровным тихим голосом и чуть ухмыльнулся, - по - моему вы поступили верно, вот только жаль, что не сказали ей всё, что думали в тот момент, как мне кажется. У вас было пара интересных мыслей.
- Вы так думаете?
- Я думаю, что им надо говорить всё, что приходит на ум, и не жалеть слов и о словах. Так будет правильнее всего. И теперь вы хотите, чтобы я помог вам её разыскать?
- Да, наверное, я этого хочу.
- Так, наверное, или хотите? Знаете, она возможно за эти годы сильно изменилась: растолстела, груди обвисли, родила троих детей, вышла замуж в третий раз, разбогатела, обнищала…
- Меня это не волнует.
- Разве? А что вас тогда волнует?
- Она. Меня волнует, счастлива ли она.
- Да, ладно, не лгите.
Меня покоробила его пренебрежительность и это странное обвинение. Но что если я и в самом деле лгу? Самое страшное, что вдруг я лгу не ему, а себе.
- Вы убили за эти годы надежду заполучить её?
- Да, убил.
А убил ли, в самом деле?
- Правда? А мне кажется, вы снова мне врёте.
Его глаза буравили меня, и казалось вот - вот во мне появится небольшая дыра. Зрачки упирались мне точно в ту область, где моё сердце колотилось сейчас, как кролик зажаты в углу гончими псами, от его пристального и холодного взгляда.
- Знаете, - продолжил он, - надежда - самое худшее, что есть в жизни у человека. Этого паразита невозможно насытить или искоренить. Он грызёт ваше нутро день за днём, но не может насытиться. Лучше бы вы задавили его ещё маленьким. а теперь уже поздно, теперь он как глист, пронизывает всё ваше тело, как яд течёт по венам. Я не пугаю вас,я говорю о том, что вами движет. Если это надежда, то можете идти, я ничем не могу вам помочь.
- Нет, надежды уже нет.
Я солгал. В этом мире не стоит жить без надежды. Ты просыпаешься и засыпаешь с ней; она есть и в примятой травинке и даже под могильной плитой. Надежду может победить только смерть, да и то не всегда. Твоё сердце бьётся в такт тому, на что ты надеешься. С надеждой не боишься утонуть или войти в горящий дом. Она даёт силы, и заполняет пустоту внутри. И плевать, что это обман. Если оставить в этом мире только правду, то люди бы давно исчезли с лица земли, быстрее, чем от радиации или канцерогенов. Я надеялся ещё хотя бы раз увидеть её, и это давало мне силы каждый день вставать с постели. Может быть, для кого-то это было и плохо, но для меня это было лучше, чем работа президентом или доза героина.
- Вы возьмётесь за это дело?
- Не знаю, мне нужно подумать, подождите, не торопите меня.
Я вышел приёмную, сел на стул и начал рассматривать рисунки на обоях. Я с детства люблю рисунки на обоях. В них есть какая-то магия, новый потрясающий воображение мир. По крайне мере этот мир намного лучше, чем тот, что сейчас был вокруг меня. Сквозь окна в помещение попадал тусклый солнечный свет, пробивавшийся сквозь серую мантию облаков. В углу паук плёл тенёта, такие же липкие и унылые как моё настроение. Пауку было плевать на окружающий мир, его больше волновало, сколько глупых мушек попадутся в этот день в его сети. Может быть, если бы я был пауком, меня тоже не волновали разные странные вопросы, которые ежечасно лезли в мою голову. Только бы насытить своё брюхо. Хотя по этой логике многих людей можно считать пауками. Да я и сам временами большой жирный паук.
Худенькая блондинка - секретарша поманила меня в кабинет, отвлекая от моих мыслей.
- Маленькое наблюдение. Не верить тем, кто говорит, что прям души в вас не чает, и никого ближе у него нет, кроме вас. Есть. У них есть они сами. И обязательно наступит момент, когда в выборе между вами и ними они выберут себя. И тогда эта теория накроется. Это следствие закона подлости и на моей памяти он работал всегда.
И такими чужими они становятся в этот момент, кстати, говоря... Смотришь и не веришь, что когда-то вы имели хорошие отношения с этими людьми. И начинаешь понимать, что слова - это водичка из унитазного бачка. Люди их спускают только тогда, когда им это нужно, - с порога начал детектив.
Я остолбенел. Не то, чтобы такая прямота в людях пугала меня до чёртиков, но уж больно он во время своей речи буравил меня своими глазками и слишком уж безапелляционно выдавал это своё суждение.
- О чём это вы?
Он ухмыльнулся.
- Я о том, что ваше дело - табак. Вы гонитесь за мечтой, за иллюзией. Вы точно не нужны этой девушке, раз она предпочла вам другого мужчину. Она и шанса для вас не держала в своей голове. Вы понимаете это?
- Да, я это прекрасно понимаю.
- И всё равно хотите, чтобы я взялся за это дело?
- Да, я хочу.
- Тогда я вам дам пару заданий, которые вы непременно сейчас должны выполнить. Это важно, учтите. Вспомните, пожалуйста, самый счастливый день, который вы провели с ней.
Хм, чтобы такое ему рассказать? Порой очень сложно бывает вспомнить что-то такое хорошее, что могло быть у вас с другим человеком. Плохое вспоминается сразу, всплывает как раздувшийся утопленник в лунную ночь, ну, или мешок с дерьмом. А вот хорошее приходится собирать по крупицам, и не потому, что его было мало, а потому, что люди склонны забывать яркие краски и видеть всё в полутёмных тонах. Хочешь вспомнить, как вам было хорошо, но тут же в память врезается момент, когда всё пошло наперекосяк, и вы жгуче почувствовали обиду или злость на этого человека. Добро трудно хранить. Оно разносится как песок ветром из мелочных обид и склок, которые происходят между людьми. Должно быть, также и собаки, палку помнят намного чётче, нежели сочный бифштекс, доставшийся им после хорошего застолья от объевшихся хозяев.
Но я, несмотря ни на что почему-то продолжал помнить очень много хорошего, хотя, возможно, стоило и забыть. Как она впервые отвела меня в парк, где я до сих пор люблю гулять, когда нет работы, как мы покапали друг другу закладки для книг в магазине и ели пиццу, как ходили в театр, или сидели в университетском буфете, как бродили по улицам, или как я встречал её с работы по ночам. Всё это можно превратить в кучу забавных историй, которые греют мою душу, и иногда тревожат меня среди ночи. Я никогда до этого никому не посвящал стихи, не играл на гитаре, не ждал по полтора часа около подъезда, чтобы вручить нелепого плюшевого ежа. Любовь делает нас безумцами. Не глупыми, не идиотами, а именно безумцами. Для тебя перестаёт иметь значение окружающий мир. Ты просто живёшь и радуешься, что где-то в мире есть человек, который небезразличен тебе, и надеешься, что ты небезразличен ему тоже.
Люди часто забывают об этом, потому что они слишком цинично относятся к любви, друг к другу, к своим и чужим чувствам. Мы привыкли чего-то требовать, ждать, добиваться, но разучились просто ценить то, что у нас есть или могло бы быть. Если мы любим, то требуем взамен того же, забыв про то, что слово «любовь» для многих ничего не значит, или значит настолько много, что они пугаются, когда говоришь им о ней.
Но на самом деле любовь невозможно объяснить. Я сам её не понимаю. Просто говоря это кому-то (а говорил я это ой как нечасто), я всегда принимаю на себя определённую ответственность не только за это чувство, но и за того человека, которому я это говорю.
Ещё труднее любовь понять, также, как и понять, если у другого человека нет к тебе ответного чувства, потому что всегда живёт надежда, что какое-то действие или поступок или случай может всё изменить. Но упиваясь надеждой, зарываясь в собственных мечтах, мы как раз и упускаем этот самый момент, а вместе с ним и того, кто нам по - настоящему дорог.
Иногда люди начинают сожалеть об утрате, иногда предпочитают поскорее о ней забыть, но в любом случае любовь, сколько бы она не жила у вас внутри, оставляет такой след, который меняет всю вашу жизнь в ту или в другую сторону.
Моя любовь сложилась не за один день, она росла, крепла, умирала, снова возрождалась за огромное количество часов, минут и секунд. Поэтому очень сложно для меня сейчас выбрать самое лучшее из того, что я так бережно хранил в своём сердце.
- Наверное, это тот день, когда мы с ней пошли гулять на набережную, - неуверенно начал я. Мы ходили по лестнице, потом бродили по тропинкам, знаете, там было что-то вроде такого большого холма с деревьями, и много дорожек, среди этих деревьев, по которым можно было гулять. Мы шли по одной из такой дорожек и рассуждали о том, что было бы лучше, если бы на ней не было фонарных столбов, а были бы только деревья. Я считал, что столбы можно оставить, а она утверждало, что их нужно убрать, так будет больше места для живой природы. У нас под ногами хрустела хвоя. Мы шли рядом, обходя мелкие лужи, а через ветки деревьев пробивалось майское солнце, растекавшееся по голубому небу с редкими молочными облаками. Потом мы нашли какой-то выступ, и сели на него, и она начала кормить меня травой, которая там росла. И хотя я напоминал козла, но послушно жевал эту траву вместе с ней. И это было здоров. В тоже время мой друг писал мне СМС о том, что поругался со своей девушкой, и мы на пару давали ему советы о том, как ему поступить. После она подарила мне свой браслет, который ей отдала лучшая подруга, сказав, что это самая дорогая для неё вещь, и что она хочет, чтобы она была у меня. И если честно, лучшего подарка для меня никто никогда не делал. Я чувствовал, что что-то значу в её жизни, и мне это было очень важно и очень приятно. Я хотел поцеловать её тогда, но мне не хватало решимости. Я боялся, что этот мой шаг может уничтожить всё хорошее, что было между нами, боялся, что слишком рано, что я тороплюсь. Ия просто обнял и прижал её к себе. И тогда я понял, насколько она много значит в моей жизни. И плевать я хотел, что это идеализм недобитого романтика. Для кого-то да, но мне нравилось это чувство, которое я испытывал к ней.
Потом мы пошли по большой мощёной улице, держась за руки, и увидели сову. знайте, с такими птицами или удавами рекламируют террариумы, зазывают посетителей. Вот у этой совы тоже в тот день была такая шабашка. Она очень любила сов, поэтому её как магнитом к этой птице потянуло. Сова была такая маленькая, коричневая, щурила глаза от яркого солнечного света. Я даже не помню девушку, которая её держала, потому что в тот момент я смотрел только на неё, на её огромные зелёные глаза, которые прямо лучились радостью. Я затащил её в террариум, где нам, как студентам сделал скидку бабуля - кассирша с такими добрыми голубыми глазами. Я без умолку трещал обо всех змеях, пауках, птицах, стараясь, не знаю на кой чёрт, показаться ей умным. Она вряд ли меня вообще слушала, ей просто нравилось там, и мне было хорошо от этой мысли.
А позже мы сидели в сквере на траве, и пили ананасовый сок. И о чём-то болтали. Мы всегда с ней много разговаривали. Я ни с кем так много никогда не говорил, хотя когда-то любил почесать языком. Мои руки утопали в сочной весенней траве, и мне было наплевать на голубые джинсы, которые пришлось бы стирать. Я слушал её, думая о том, чтобы этот день никогда не заканчивался. Потом я попытался отделаться на время от друга, который писал мне на протяжении всей нашей прогулки, а он не понял намёка, когда я написал ему, что не один, и ответил мне что-то вроде «Ты там с проститутками что ли?». Тогда она взяла у меня телефон, позвонила ему и распесочила на чём свет стоит. Я давно так не смеялся. А потом я проводил её до дома, и снова не решился поцеловать. Я всегда в этом отношении был слабаком.
Я не знаю, помнит ли она сейчас об этом. Наверное, уже нет. Ведь она не любила меня. Для неё это было просто событие, одно из многих в череде других, простая прогулка с другом. А для меня это до сих пор важно, не знаю почему, но мне нравится вспоминать об этом. Для вас эта история наполнена литрами розовых соплей, но мне всё равно. Я очень рад, что такие дни были в моей жизни, и что я проживал их. Конечно, это всё романтика, аромат яблока в освежители воздуха, которым устраняют запах от кучи дерьма в общественном сортире. Но я хочу, чтобы среди этого дерьма сохранялось хоть немного того, что можно бы было назвать по - другому. Иначе всё теряет смысл. Так что не вините меня сильно за столь возвышенный рассказ, думаю, что наша с ней история, несмотря ни на что, такого рассказа заслуживает.
- Знайте, вы сопливый романтик, ваша правда, да и моя тоже. Слушать эти ваши рассказы противно, честно. Вы так самозабвенно живёте иллюзией о том, что это было прекрасно, и ей с вами было хорошо, что мне страшно становится, глядя на то, как сильно вы себя обманываете, ни на секунду не задумываясь над тем, что это ложь от первого до последнего слова.
- Вам не понравилась моя история?
- Нет, от чего же? История красивая, но не про вас. Для вас это этакая романтическая сказка, но на самом деле жизнь - это вовсе не сказка. Сказка заканчивается там, где начинается суровая правда в жизни, где вы жутко одиноки, где она сообщает вам, что у неё есть жених, а вы можете быть просто другом, её верной подстилкой, а потом идёт и трахается с ним в разных позах. Не вписывается в концепт вашей истории? А зря, потому что это правдивая история. А закат описывать каждый наивный мечтатель может. Вот только никто не попробовал описать блевотину в подъезде или кучу дерьма на мостовой, хотя поэзии тоже полно. Вы сидите и истекайте тут романтикой, когда на самом деле в вашей истории больше выдумки, чем правды. Не напрасно всё - таки ваш последний тираж не распродали, потому что сейчас такой идеализм не в моде, тем более, что в правде отказывает себе сам автор.
Он знал про тираж, знал про всё. Я уже начал бояться этого человека, уж слишком прямоты и цинизма он выпускал на меня из своих закромов.
- Извините, но вы не мой психоаналитик. Вы - сыщик. Мне не нужен мой психоанализ или ваша литературная критика. Просто скажите, вы найдёте её или нет.
- Да, я немного отвлёкся. Я скажу вам о своём решении после того, как вы расскажете мне плохое воспоминание.
Плохое воспоминание. Это было ещё сложнее, чем воспоминание хорошее. Может быть в другой ситуации, тем более, выпивши, я бы выплеснул здесь свои негативные эмоции, но сейчас было трудно припомнить что-либо конкретное. Время всё смазало серой краской однотонных споров и мелких склок. Я не знал, почему у нас не получилось, какой мой поступок окончательно загубил мой шанс быть рядом с той, которую я до сих пор люблю. Иначе я бы рассказал здесь именно про него.
Но время, на то оно и время. Человеческая натура вообще склонна к идеализации всего. Я всегда удивлялся, как умные, красивые, талантливые девушки могут идеализировать своих бойфрэндов - засранцев, которые и волоса с их головы не достойны. Они не замечали их идиотизма, необразованности, ограниченности, плохого запаха изо рта, вредных привычек и прочих вещей, в глубине души надеясь на, то «что он всё - таки хороший». Что, может быть, он дерётся в барах, пьёт как грузчик, не читает книг, слушает отстойную музыку, но зато он храбрый и у него доброе сердце. Блин, с этой «добротой и храбростью» я теперь точно не распрощаюсь ещё очень долго. Буду поливать желчью и везде крутить эту пластинку.
Так вот, опять я отвлёкся. Если бы такой вот человек захотел, то помогал бы сиротам в Нигерии или кормил бездомных по четвергам. Или, самое худшее, что его можно изменить или «что он изменится ради меня - любимой». Никто никогда не изменится. Если человек - тупой засранец, то он и останется таким до конца жизни. И только она будет видеть в нём героя, когда все остальные будут думать, что такая умница делает рядом с таким обсосом. Герои не терпят критики.
Люди не меняются, и у них нет в душе ничего, что могло бы сделать каменщика музыкантом или бомжа без образования великим математиком. Как резонно говорил классик, если Моцарт в душе умирает, то он умирает раз и навсегда. Ну, или близко к этому.
Эта моя мысль не нова. Мысли вообще не могут быть новы, потому что каждая из них мусолится не одно поколение. То, что девушка видит в парне, навеяно лишь её симпатией к нему, а не тому, что в нём действительно что-то есть. Это странно и мерзко в моём понимании, так как по-настоящему лучшие из них тратят свою жизнь на тех, кто никогда не оправдает их ожиданий. Они запирают себя в эту клетку семейных уз и прочей фигни, подгоняя человека под свой идеал или кромсая идеал под него. Но дерьмо останется дерьмом, сколько не мажь его мёдом. Эту истину слепо любящее сердце никогда не поймёт. Да, может, это и не любовь, а лишь иллюзия того, что ты любишь то, что рядом с тобой, чтобы вся твоя предыдущая жизнь не казалась ошибкой. Людям легче придумывать себе разные фантазии, нежели послать всё к чёрту и изменить свою жизнь, потому что перемен мы боимся ещё больше, чем тех, кто не сумел стать нашим идеалом.
Может быть, ещё чуть - чуть, и он станет таким. С этой мыслью мы проходим через всю жизнь, лишь временами осознавая, как мы несчастны.
Но если честно, я бы не отказался от того, чтобы в меня кто-то тоже влюбился и принял со всеми недостатками, которые во мне есть. Вот сейчас вроде как минуту назад брюзжал о том, как это мерзко, но на самом деле, если бы это случилось со мной, то я бы вряд ли отказался. Я бы уже не считал это таким уж ужасным. Но везло всяким засранцем, а мне, увы, не везло. Потому что я был первостатейным засранцем. И, возможно, просто, и меня раздражал тот фактам, что я не был ничьим героем. Может быть, я тоже видел бы, как кто-то хочет, чтобы я изменился и старался бы меняться, под стать этим представлениям. Стоит только полюбить кого-то и все твои рассуждения о том, что люди не меняются, тут же перерастают в тезис о том, что «ради любимой можно измениться». С такой верой легче совершать гадости, и говорить, что скоро всё будет иначе.
А теперь нужно вспомнить плохое. Не идеализировать, не романтизировать все моменты, как школьница идеализирует своего первого парня, который параллельно имеет ещё трёх её подруг, а выдать действительно то, что я считаю негативным событием.
- Всё, я понял, что хочу вам рассказать. Наверное, самым ужасным был момент, когда мы с ней поругались, и я , ничего никому не сказав, уехал на три дня в в другой город. Это был не первый наш скандал по поводу того, что она видит во мне только друга, и не хочет со мной встречаться. Всё было как обычно, но у меня есть такая черта: дерьмо во мне копится, как в биотуалете, а потом засоряет мозг и лезет из ноздрей наружу. И я ничего не могу с этим поделать. Я стараюсь, чтобы оно не попадало на дорогих мне людей, но порой злоба настолько сильно меня перехлёстывает, и я творю такие вещи. о которых потом жалею. Всё вышло очень спонтанно. Мы поругались, потом мне предложили сделать интервью с одним человеком в другом городе. Я, было, отказался, но вечером позвонила она, волновалась, добрался ли я до дома. И слово за слово, и я снова сорвался. Мне захотелось, не знаю, отомстить ей что ли, спровоцировать её на какие-то эмоции. Это уже потом, по прошествии времени, я понял, что этого делать ни в коем случае было нельзя, я осознал, как низко играть с чувствами людей, которых любишь. Но сработал пресловутый закон: человек должен сначала залезть в грязь по самые уши, испачкаться с ног до головы, вымазаться в этой глине, а только потом, отмываясь, уже жалеть, что полез. И ладно бы, просил меня знакомый редактор или ещё кто. Меня попросила давняя знакомая, в которую я был жутко влюблён когда-то. На тот момент я уже ничего к этой знакомой не чувствовал, но и той, другой, я успел рассказать о том, что когда - то был влюблён в эту особу.
И я уехал. Мозгов у меня было тогда ещё мало, совести не было вообще. Два дня я делал интервью, один день мы закатили большую вечеринку по поводу публикации. Ко мне клеились девушки, а я никого вокруг себя не видел, думал только о ней. И много пил. Я ни к кому там не прикоснулся за весь вечер, и нисколько не жалею об этом, а на следующий день уехал, а когда вернулся, она месяц со мной не разговаривала, ненавидела меня. И правильно, я это заслужил. И вот этот месяц был самым страшным в моей жизни. Я не мог есть, пить спать, я не мог писать. Ни слова, ни строчки, выдавливал иногда, как кровь из пальца и сразу зачёркивал, как перечеркнул всё то, хорошее, что между нами было. Я старался извиниться, один раз в мороз (а стояла зима), я вышел из дома в полночь, по сугробам прошёл мост. Этот мост до сих пор аукается мне болью в суставах. Знайте, там были навалены огромные сугробы после чистящих машин, и я как первопроходец в арктической пустыне бодро шагал по ним, проваливаясь по самое колено. Потом я нашёл трамвайные пути, которые должны были вывести меня на ту улицу, где жила она. Я шёл, курил дешёвые сигареты, и думал о том, что я напрасно не лежу дома, в своей постели, потому что сейчас приду, и снова стану её доставать, и всё запоганю. Но ноги шли, а голова переключилась на поиски смысла бытия. Дорога моя была подсвечена редкими фонарями, под ногами хрустел снег, а ветер морозил мне щёки. Ветви деревьев превращались в кривые лапы сказочных существ, и сверху сыпала мелкая противная крупа, пачкавшая мне очки мелкими капельками мороси. Ночь была безлунная с кучей серых туч на иссиня - чёрном небе, и мне казалось, что сегодня я точно умру где-нибудь на середине этих чёртовых путей, а она придёт на похороны, чтобы плюнуть в мою могилу. На тротуаре появилась одинокая старушка с авоськой и бессонницей на плечах, и посмотрела на меня, как на идиота. Ноги у меня просто отваливались, а впереди тянулись бесконечные коробки стальных гаражей, обросших кустами и кучами грязного снега вперемешку с мусором. Я дошёл до её дома уже засветло, и ждал пять часов, пока она проснётся, чтобы извиниться. Я жутко замёрз, замёрз так, что у меня зуб на зуб не попадал. Грелся и курил в соседнем подъезде, прижавшись к батарее. Когда она вышла, я подбежал к ней как сумасшедший, понёс с ходу высокопарную чушь, которую она и слушать не захотела, а я не знал больше, что сказать, как ещё попросить прощения. И был вдвойне мерзок, чем при обычных наших ссорах. Потом мы сели в трамвай, и она на месяц выключила меня из своей жизни, делала вид, что я вообще не существую. Так было проще всего. И потом долго ходила, будто не замечала меня, будто я чужой и вот тогда я впервые понял, как никчёмна моя жизнь без неё.
Это сейчас я понимаю, что я был идиотом. Ведь я старался исправить ошибку, а не признать её. И сейчас мне очень грустно от этой мысли. Может быть, у нас и так ничего бы не вышло, может быть, мой поступок ничего не менял, но я до сих пор не могу простить себя, потому что, так или иначе, причинил ей боль.
- Странный вы человек. Она утверждала, что не любит вас, что вы ей не нравитесь, как мужчина, а вы ещё считаете себя виноватым. Я, право слово, вас не понимаю. Почему она, почему ей вы можете простить всё это? Когда она отодвигает вас на второй план, находит себе жениха и преподносит вам всё это как должное, а вы ещё столько лет, живёте с этим, и думайте, что любите её, хотите найти. Вы либо, на самом деле, идиот, либо у вас ещё более тяжёлый клинический случай. Вы должны понять, что не нужны ей, что она вас просто использовала и не имела при этом не капли совести, а вы как барашек шли у неё на поводу.
- Так вы не станете браться за это дело?
- От чего же? Вы заинтриговали меня. Такой детской наивности я не видел давно. Без обид, я не хочу вас оскорбить, но и скрывать своё отношение ко всему тому, что вы мне рассказали, я тоже не собираюсь. Так что вам придётся выслушивать всё, что я буду говорить, нравится вам это или нет. Согласны?
- Если это часть нашей с вами работы, то да.
- Хорошо, я уже нашёл несколько адресов, по которым мы с вами завтра проедимся. Скажите, мне просто ради интереса, вы считаете себя одиноким человеком?
- Да, я считаю себя одиноким, возможно, поэтому я больше ничего не пишу и напиваюсь почти каждый день. Знайте, у людей есть гнусная привычка всё усложнять. Я никогда не любил сложностей. Когда мне грустно и одиноко, то я напиваюсь. Я напиваюсь не из - за того, что мне это нравится, что в этом есть особый ритуал или удовольствие, а потому, что это помогает мне перестать думать о том, что рядом нет тех, с кем я мог бы разделить своё одиночество. Именно не избавиться от него, ибо это невозможно, а разделить, как делятся куском пирога. Я всегда считал, что самое лучшее в последней пластинке жвачки - возможность разделить её с тем, кого любишь.
Я знал одного парня, который мог говорить на шести языках и прочитал практически всё от Гоголя и Достоевского до Ницше и Гегеля. Он синячил каждый день. Видимо он что-то понял, что-то, что не поняли пока многие из нас, чего пока до конца не понимаю я.
Жизнь каждого человека - это история обыкновенного одиночества, которое сопутствует ему минимум 325 дней в году из 365. В итоге мы меньше месяца можем общаться с теми, кто нам по - настоящему дорог, а остальное время проводим, обливаясь жалостью к себе, как душем по вечерам и присысасываясь к бутылке, будто в этом есть спасение.
Когда я напиваюсь, то стремлюсь на контакт с людьми, которые мне по - настоящему нужны и важны. Я звоню им, пишу СМС, спрашиваю, как дела и чем они заняты, зная, что мои звонки и письма не имеют для них никакого принципиального значения. Даже наоборот, они бы лучше жили без моих разговоров. Или в тот момент, когда я им пишу, они либо спят, либо занимаются своими делами, либо трахаются. И вот тогда мне становится действительно грустно, потому что я понимаю, что в отличие от меня, люди могут плевать на то, что они одни или находить себе тех, рядом с кем они могут не замечать это одиночество.
У меня есть игрушечный баран, с которым я разговариваю и пью пиво по вечерам. Скажете это ненормально для человека моего возраста? Вот только мне будет насрать, потому что этот баран для меня лучший собеседник, чем бутылка дешёвого виски, и лучше я буду делиться с ним, чем с дном стакана или с унитазом после всего выпитого.
Я не упиваюсь своим одиночеством, не горжусь им, но и не убегаю от него. Оно помогает понять, что для меня в этом мире действительно важно. Люди могут иметь больше ста друзей в социальных сетях, кучу номеров в телефонной книжке, но при этом не понимать, что когда по пьяной лавочке им захочется поболтать из этой кучи контактов им понадобится всего два или три, и если они не ответят или пошлют подальше, то вот тогда и можно назвать себя одиноким человеком.
И никакой бармен или девка из ночного клуба не заменят вам такого собеседника. Это лишь уход от проблемы, но для кого - то лучше бежать за ушедшим поездом, чем подождать другого.
- У людей есть гнусная привычка любить писать о себе на публику и приводить в пример себя в разговоре. Вот это точно есть. Вы кичитесь своим одиночеством, выставляйте его напоказ. Вам важно быть в центре внимания. Вы не писали ничего стоящего уже долгое время, и вам не хватает тех, кто носился бы с вами как с писаной торбой. На самом деле тот, кто страдает, не выставляет это страдание напоказ. Он прячет его глубоко внутри, поэтому такое нельзя найти ни в Фэйсбуке, ни в заголовках газет. Оно только у вас в голове, и поделиться вы можете только с другим человеком. Ваше пьянство - это тоже показуха, демонстрация мнимой боли, чтобы все увидели как вам хреново. Но ничего не спасает. Да и вообще, что и кому вы доказываете? Вы не одиноки, и вы не алкоголик, вам просто нужно сострадание, потому что жалости к себе вам не хватает, как не хватает и славы, которой вы лишились, зарыв свой талант в могилу.
Я не ответил. Я не знал, что здесь можно сказать. Начать с ним спорить? Ещё чего доброго, откажется от дела. А мне это как раз не нужно.
Мы попрощались, пожали друг другу руки, и я вышел из его офиса.
Хорошо, что этот разговор был закончен. Слишком тяжело ворошить прошлое, оживлять в своей памяти такие непростые моменты. Хотя для этого детектива это лишь были улики, пара ярких серий из многосерийного заурядного и однообразного сериала с посредственной игрой актёров. А для меня это было важно.
Помнится, в детстве, я всегда трепетно берёг старые открытки, с картинками, которые мне больше всего понравились. Особенно мне нравилась открытка с фотографией вереска на фоне голубого неба. Для остальных в ней не было ничего примечательного, а я видел в этом вереске что-то особенно красивое и утончённое. Спорю, на что угодно, она до сих пор лежит у мамы серванте, зажатая между страницами какого-нибудь альбома.
На улице лето вовсю расползалось по мостовой своей знойной дремотой. Я шёл вдоль набережной, а розовый диск солнца следовал по пятам за мной, утопая в серых волнах широкой бурной реки. Я остановился и решил закурить. Как всегда, мне пришлось долго чиркать зажигалкой, закрывая её от ветра. Наконец, сигарета зачадила, и я смог продолжать свой путь.
Я шёл, совершенно ни о чём не думая. Мысли просто не лезли в голову. А над моей пустой головой сумерки серыми всадниками заполоняли небо. Ночь приближалась медленно и неспешно, будто осознавала своё преимущество.
Я решил зайти в магазин и купить бутылку вина. Лично для меня ночь больше ни на что не годилась.
_____________
Как правило, сны всегда бывают разными. Как правило, сны почти никогда не бывают нормальными. То есть, то, что с нами не может приключиться в обычной жизни, очень часто случается во сне. Искажается пространство и время, самые заурядные люди или предметы начинают, творит такое, что в реальной жизни никогда не смогли бы сделать. Да и вы тоже могли бы начать выкидывать такие фортеля, что на утро бы долго тёрли глаза, испугавшись, что всё это могло быть с вами наяву. Ограбить банк? Легко! Интересно, а действительно, кому - нибудь когда-нибудь снилось, что он грабит банк? Или это только мои домыслы?
Во сне можно было полетать, полазать по скалам, побывать там, куда бы ты никогда бы не попал в реальной жизни.
Я лежал в зарослях вереска. Ветер разносил золотой дождь из пыльцы по вему полю, а я сжимал руками траву и смотрел прямо в ясное голубое небо, по которому плыли редкие, чуть серые с бочков облака. Самое странное, что я прекрасно понимал тот факт, что всё это только сон. Вокруг меня монотонно жужжали шмели, и солнце огромным жёлтым шаром палило так, будто пыталось иссушить меня как биолог бабочку или редкого жука – скарабея.
Но тут размеренное спокойствие этого прекрасного места прервал паровозный гудок. Не знаю, зачем, но я встал и пошёл на звук. Вдруг вересковое поле сменилось зелёным лугом, посередине которого была высокая насыпь с колеей железных путей, тянущихся прямо в синюю мякоть небес.
Поезд соткался прямо из воздуха. Он проехал несколько метров и внезапно остановился. Я хотел пойти к нему, но внезапно остановился, потому что понял, что он пришёл не за мной. Эти двери никогда бы не распахнули передо мной свои железные пасти, даже если бы мне этого очень сильно захотелось.
Змейкой потянулась к путям узкая тропинка. Я стоял и смотрел, как она извивается подобно гадюке под пламенем летнего солнца.
По тропинке шла она, такая, какой я помнил её. Я смотрел как завороженный. С ней рядом шёл какой-то парень. Нет, он не был похож на её мужа, он больше смахивал на хиппи с огромным пивным пузом в клетчатой рубахе и немытыми охристыми космами из - под баданы.
Они подошли ко мне.
- Я беременна от него, и мы уезжаем, прости.
Я схватил её за рукав.
- Отпусти.
- Не отпущу.
- Отпусти, ты ничего не изменишь.
Её живот рос на глазах.
- Я и не обираюсь ничего менять. Я просто хочу, чтобы ты осталась.
- С тобой?
- Да, со мной.
- Это невозможно, ты же знаешь.
- Нет, я не хочу знать.
- Почему? Почему, когда я говорю, что хочу. чтобы ты ушёл, ты не уходишь? Уходи, пошёл прочь.
- Я не уйду. Я люблю тебя. Ты нужна мне, ты важна мне.
- Нет, я не люблю тебя и ты мне друг. Всё, хватит, это невыносимо. Пошёл нахрен! Ты мне уже в кошмарах снишься! В кошмарах, понимаешь? Отвали от меня. хватит меня преследовать. Я скоро буду тебя ненавидеть. Пошёл нахрен!
Она вырвалась.
- Подожди!
Я не знал, что сказать. Я хотел сказать так много, такими словами, чтобы она поняла, что я не смогу жить без неё, но они сели в поезд, двери закрылись, и он умчался.
А я остался стоять на лугу и смотреть ему в след.
Я мог сказать так много, но не сказал ничего. Так было и так будет всегда. Самые хорошие и нужные слова, самые важные троки приходят к тебе в тот момент, когда уже всё потеряно и ничего нельзя изменить. В любом другом случае эти слова перестанут быть нужными и важными. И мне всегда приходится оставлять их при себе, или говорить взамен совершенно другие, глупые и неуместные, которые только всё портят. И по таким вот словам люди запоминают меня намного чаще.
Она хотела уйти, и ушла, а у меня не было ничего, благодаря чему она могла остаться рядом со мной. Я понял это давно, но смириться с этим так и не смог.
Поэтому в этом сне я каждый раз буду вынужден оказываться посреди пустого луга с зелёной сочной травой, колыхающейся на лёгком ветру и вдыхать тишину полной грудью.
___________
Я проснулся в холодном поту. Была половина третьего ночи. Луна призрачными нитями своей серебряной паутины оплетала мою постель. Я встал и отыскал зажигалку с сигаретами. Закурил. Теперь требовалось немного выпить. После таких снов обычно бывает либо психушка, либо разрыв сердца, у меня проснулась только жажда.
Дерево скреблось ко мне в окно, проводя по стеклу своими тонкими крючковатыми пальцами, и я решил впустить его. Ночь была тихая и душная. В комнату ворвался запах молодой свежей травы, разбавленной мазутом и выхлопными глазами, а теперь ещё и табачным дымом. Ни ветерка не колышинки, только сверчки без устали стрекотали, разрывая своим присутствием тишину.
Я глотнул немного вина и поплёлся в постель. Потом долго пришлось ворочаться, обиваясь потом, чтобы уснуть. Заснул я под утро, а часов одиннадцать меня разбудил телефонный звонок.
Неизвестный номер хотел услышать мой голос. Я решил ответить.
- Ну, вы и народ, писатели, мне бы так. Неужели вы всегда дрыхните до полудня? Я думал, что так только Буковски мог, - это звонил детектив.
- Я от него не далеко ушёл.
- Только не по степени таланта. Причём он пока обгоняет вас корпуса на три. Ладно, не обижайтесь, это я так. Вы готовы?
- К чему?
- Как к чему? Первый адрес ждёт нас. Я около вашего дома. У вас пятнадцать мнут на сборы.
Он знал, где я живу, думаю, он знал обо мне всё ещё до того, как я переступил порог его кабинета.
- Хорошо, сейчас буду.
Минут через двадцать я спустился. Слишком долго пришлось искать одежду. от которой бы более или менее прилично пахло.
Детектив сидел в обыкновенной «пятёрке» и смотрел в какую-то точку на лобовом стекле. Я сел на пассажирское сиденье и пристегнулся.
- Вы не особо торопились.
- Извините, мне нужно было время, чтобы собратья.
- Слишком много времени вам нужно, столько ни один продавец предложить не сможет. Запомните на будущее, я ненавижу ждать.
- Хорошо, я запомню.
Деваться мне было некуда.
Мы покатили по разбитой асфальтовой дорожке в сторону шоссе. День был ясный и тёплый. Мимо меня мелькали фонарные столбы, слегка разбавленные тонкими деревцами с куцей зеленью. С Востока к солнцу ползли серые тучи, стараясь измазать его диск своими унылыми красками.
Детектив долгое время молчал, а я боялся прерывать это молчание вопросами типа «куда мы едем». Уж слишком он нервный, право слово. Не люблю нервных людей, хотя у меня самого импульсивность частенько бьёт через край. Но этот был как-то по – странному нервный. Вот есть «тихие» алкоголики, а этот «тихий» невротик. Вроде как варит мысли в своём котелке, но выдаёт их, только когда крышка трястись от пара начнёт.
И вообще он был похож на маньяка или вроде того, потому что я не мог прочитать в его глазах не единой эмоции. Они были холодными и прямыми, как и хозяин. Даже не хотелось разбираться какого они у него цвета. Плевать, что я к нему привязался? Мне по большому счёту на всех плевать. Сижу тут, анализирую, а он анализирует меня, только не как Фрейд, а как удав кролика.
И чего я так людьми сильно интересуюсь? По сути, он ведь все одинаковые. Нет, есть у них отличительные черты, заскоки, червоточины, которые делают их непохожими друг на друга, но в целом суть не меняется, как не меняется суть розы вне зависимости от количества на ней шипов. Каждый на чём-то зациклен, каждый живёт в своём мире, который прячет от всех остальных. Я не собирал марки, не клеил картинок из макарон, не играл в лапту. У меня не было интернет - зависимости или секты. Я был социопатом, атеистом и фриком высшей марки. Честно, ну, никогда я не понимал людей, которые хотят выделиться, подчеркнуть свою индивидуальность, вытянуть себя за волосы из толпы. Многие красят волосы в зелёный цвет, покупают футболки с британским флагом или носят сапоги со шпорами. Кто-то делает татуировку во всю грудь в виде фака, и считают это формой социального протеста. По-моему все они просто идиоты. Если ты протестуешь против чего-то, то не стоит показушничать и выделываться перед другими. Не хочешь работать – не работай, пьёшь – пей, нечего делать это трендом, писать об этом книги и делать ток – шоу. Когда протест превращается в шоу, он перестаёт быть протестом и становится пиар - акцией того или иного человека, который его олицетворяет.
А когда он добьётся славы и денег, то бросит протестовать и выделываться, и станет строить особняк на Канарских островах. Ты можешь не соглашаться, творить, думать, только когда ты голоден, когда у тебя ничего нет. Люди на вершине Эвереста вряд ли будут вспоминать, что они чувствовали внизу или в середине пути, ведь у них есть верх. Ты можешь забираться к ним или завидовать, иногда поднимая глаза и отмеряя расстояние для плевка.
Когда ты одинок, зол на весь мир и тебе нечего терять, то ты можешь протестовать, плевать на все правила и делать то, что никогда не пришло бы в голову ни одному нормальному человеку. Быт, семья, работа затягивают, и лишают свободы и безумия. Они делают тебя всего лишь человеком. Когда тебе плевать на то, что от курения может быть рак, а от алкоголя цирроз, когда ты можешь ругаться как сапожник, то возникает комплекс бога, и кажется, что уже можно всё.
Когда-то мне тоже так казалось, но сейчас я понимаю, что это иллюзия, и цирроз раком более реальны, нежели мнимое ощущение независимости и вседозволенности. Честно говоря, я сейчас бы не отказался от того, чтобы у меня была жена, дом, чтобы меня где-нибудь хоть кто-то ждал и любил. Потому что только так понимаешь цену того, что имеешь. Я бы променял всю свою славу на чистую квартиру на окраине города и работу в офисе, только потому, что если бросить это на чашу весов, а на противоположную пьянки, драки и череду бесконечных случек, то они будут равноценны и ничего не перевесит. Ведь смерть и там и там. Так лучше умирать с теми, кто тебя любит, чем с теми, кто тобой спит.
- Вы много сейчас пишете? - детектив, как всегда заговорил неожиданно.
- Нет, почти ничего не пишу, - встрепенулся я.
- Вы неплохо пишете, - продолжил он.
- Я не думал, что вы являйтесь поклонником моего творчества.
- Я им не являюсь, просто интересуюсь вами, как клиентом. Я вообще не люблю читать. Вы бросили писать три года назад. Почему?
- Больше не хочется.
- Почему?
- Потому что, наверное, это никому не нужно. Людей больше всего интересуют бульварные романы и перестрелки, а я о таком не пишу.
- Ерунда, если вы пишите для таких людей, то на доброе здоровье, но я думаю, что на любого писателя найдётся свой читатель.
- Найдётся, но издательства не станут печать книгу для четырех человек. Им нужны деньги.
- А что вам нужно?
- Не знаю, чтобы меня читали.
- Так пишите так, чтобы вас читали, остальное сделают за вас. Я с ужасом для себя замечаю, какие современные писатели - нытики. Ваши агенты вам задницы подтирают, пылинки сдувают, поставляют вам элитных проституток и дорогой алкоголь, не задумываясь, что этим развращают ваш талант, делая музу капризной и толстой дурой из утончённой ценительницы.
- Может быть, вы правы.
- Я прав. Вот, посмотрите, до чего вы дошли, ищите первую любовь, тратя на это свои деньги и время, хотя могли бы сидеть и писать. Зачем это вам? Разве за такое количество лет, вы не поняли ещё, что она не любит вас, вы не нужны ей. Если люди любят друг друга настоящее взаимной любовью, то они стремятся, тянутся друг другу, остаются вместе несмотря ни на что. Тут нет никаких «но» и проволочек, если таковые появляется, то это не любовь, потому что в ней нет мета сомнениям. Любить надо просто и понятно, а не полунамёками. Влюблённые всегда придут друг к другу, а если любви нет, то нет и будущего.
- Мы скоро приедем?
- Да, что я пред вами распинаюсь, в самом деле, вам хоть кол на голове теши. Мы уже приехали, вот первый адрес. Первый подъезд, четвёртый этаж, квартира двадцать четыре. Идите уже отсюда бога ради, писатель. Первый подъезд, тридцать первая квартира.
И я вышел из машины.
Обычный двор, обычный четырехэтажный дом из красного кирпича. На обычной скамейке сидели обычные старушки и о чём-то шушукались. Около лужи лениво бродили голуби и клевали засохший хлеб. Всё было слишком просто и обыденно, что меня чуть не вывернуло наизнанку. Солнце высунулось из-за тучи наполовину, лениво посмотрело на меня и снова спряталось в своё укрытие.
Я зашёл в подъезд. Благо, дверь была распахнута настежь, будто меня тут всю жизнь ждали. В подъезде было грязно, всюду валялись пивные бутылки и окурки, а уборщица, видимо, спала где-то в одной из куч подгнивавшего мусора.
Судя по нумерации квартир, тащиться мне нужно было на самый последний этаж. По-другому быть не могло. Я из тех, кто везёт, а не из тех, кому везёт.
Я плёлся по лестнице с высокими ступеньками и думал над тем, что я ей скажу, когда она откроет дверь. Мысли, как назло, в голову не шли. Я никогда не умел начинать разговор. Вот, например, стоял я однажды в книжном магазине и листал Буковски. К книжной стойке подошла симпатичная девушка. Когда я ставил книгу на место, то случайно задел её. Пришлось извиниться, она махнула рукой, и ответила что-то вроде типичного «ничего», и мы разговорились. Сейчас, я уже и не помню точно, как она выглядела. Вроде, русые волосы, стройная, ноги красивые. Мы болтали о чём-то отвлечённом, кажется о проблематике в современной литературе. Она больше говорила, а я слушал. Мне было не особо интересно. И как бы ничего, но тут мой взгляд упал на корешок книги, на котором она всё это время держала свой палец. Это был Коэльо. Чёрт побери, меня как кипятком ошпарило. Не люблю пародию на литературу, просто органически не перевариваю, хоть вешай меня, хоть стреляй. Всё равно, что вместо рока поставить попсу. Если в литературном мире и была попса, то типы вроде Коэльо, Мураками, Баха и многих других, напыщенных идиотов её отождествляли. Я не говорю, что я пишу шедевры, скорее наоборот, моё творчество – это заштампованная посредственность с элементами копирования стилей других писателей, но, тем не менее, читать напыщенных певдоинтелектуалов, делающих вид, что они что - то понимают в смысле жизни, и срубающих на этом деле огромные бабки, было выше моего понимания. Может быть, мне суждено будет читать все их произведения в аду без остановки, но сейчас, я, пожалуй, буду покупать такие книжонки в холодный год для растопки камина. Честное слово, в моих фекалиях больше индивидуальности, и в шуме унитазной воды больше философии, чем в таких вот произведениях.
И такие вот русые красотки думают, что в их головке может зажечься светоч разума, если они на коктейльных вечеринках начнут цитировать своим менее начитанным подругам эту муть, в который якобы скрыт какой-то высокий смысл, а на самом деле никакого смысла нет и в помине.
Я быстренько сосался девушке на какие-то там дела и улизнул. Наверное, я идиот с высшей степенью нарциссизма и завышенным требованиями к другим людям, поэтому я до сих пор и одинок. Но с другой стороны лучше быть одиноким засранцем с Буковски, Чеховым и Хемингуэем в руках, чем по вечерам какая-нибудь фифа будет читать мне вслух Коэльо, мать его так, и смотреть «Сумерки». И вот сейчас я гонюсь неизвестно зачем, когда бы уже давно мог снизить планку, найти себе девушку и иметь двух-трёх детей. Но, должно быть, таков удел мечтателя, когда от натуги вернув синице шею, прищурившись с ружьём в руках, выцеливаешь в небе журавля.
С этими мыслями я добрался до квартиры, отдышался и надавил на кнопку звонка. Звонок не работал. Я постучал. Дверь распахнулась, и передо мной предстал толстый лысый мужик двухнедельной щетиной и бутылкой пива в руке.
- Чего надо?
- А, я, должно быть, ошибся дверью…
Я оторопел, всё сразу пошло не по плану.
- Ну, и хрен с тобой.
Тут я услышал женский голос.
- Кто там с кем ты разговариваешь?
Из-за спины мужика появилась женщина в цветастом халате. На голове её была прическа в стиле взрыва на макаронной фабрике, на носу некрасивые очки в роговой оправе, под глазами обозначились первые морщины.
Она или не она. Слишком много времени прошло, мало ли, что могло лучиться за это время?
- Иди в комнату.
Мужик глотнул пива и поплёлся вглубь квартиры.
- Вам чего?
- Я…я…Вы, может быть, помните меня, кажется. что мы учились с вами давным-давно…
Я не успел закончить, как она кинулась и обняла меня.
Неужели и в правду она?
- Ах, Лёня, Лёнечка, Леонид, это ты, ты приехал за мной, как обещал. Я всё помню, помню, как ты мне в школе признавался в любви, каждый вечер до дома провожал, цветы дарил. Дорогой, я всё помню. Я тебя все эти годы ждала. протии, протии, что отвергла тогда, что не приняла в серьёз. Дура была наивная, думала, будут ещё лучше. А вон, оно, лучше-то…
Она кивнула в сторону комнаты. Она тараторила так быстро, что я и слова не успевал вставить.
- Давай уедем. Дорогой мой, любимый, забери меня, я так долго тебя ждала, думала о тебе все эти годы. Представляешь, засыпала и думала, где ты, как ты, что с тобой. Я так несчастна была. Слава богу, ты меня нашёл.
Какой ещё к чёрту Леонид?! Видимо, она меня накрепко спутала с каким-то Леонидом…
Вот влип, чёрт подери. До меня только теперь, кажется, дошло, что произошла ужасная ошибка. Я попытался высвободиться из её железного захвата, но не тут-то было.
- Женщина, простите, я кажется, ошибся. Я не Леонид! – что есть мочи завопил я, меня не Леонидом вовсе зовут, простите, я просто не туда попал, напутал, я вас отродясь не видел. Я ищу другую.
Она подняла на меня свои большие полные слёз глаза, но не отпустила. Наверное, тяжело было расставаться со сказкой, так внезапно начавшейся и внезапно закончившейся.
- Ах, ты, шлюха! Уже в дверях со своим любовником обжимаешься! Васька, с винзавода, я так и знал, так и знал, проститутка!
Неожиданно коридор заполнился её толстяком – мужем.
«Мне хана», - молнией пронеслась мысль в голове. Вася ли я с винзавода. Леонид ли со школьной скамьи, но череп мне проломят вне зависимости от моей профессии и имени.
- Убью нахрен обоих!
В комнате громко заплакал грудной ребёнок. Ну, детектив, ну, сукин сын, вот это я попал. Проверенная информация, твою мать. Едва вырвавшись из объятий несчастной женщины, я нёсся по лестнице, а за мной, судя по звукам, гналось стадо африканских слонов.
Я вылетел из подъезда, а со скоростью пули под немое удивление старых сплетниц, загоравших на лавочке. Я собрал на свои кроссовки и джинсы все лужи, распластавшиеся на дороге пока добежал до машины, рывком открыл дверь и заорал, что есть мочи: «Трогай!».
- Что случилось? - удивлённо спросил детектив.
- Жми, чтоб тебя так! Из-за тебя весь сыр бор!
Детектив, похоже, понял по моему испуганному лицу, что дело пахнет керосином, повернул ключ зажигания и начал оживлять свою колымагу.
Из подъезда выскочил толстяк и начал озираться по сторонам. Старушкам для полного кайфа не хватало только поп - корна, видимо, это было первое их яркое представление за последние сорок лет. Даже голуби перестали клевать хлеб и уставились на тяжело дышавшую располневшую белую версию Отелло.
Мы выехали на шоссе, и детектив начал истово хохотать глядя на меня.
- Честное слово, если каждое посещение вами возможного адреса проживания будет заканчиваться таким вот цирковым номером, я сам вам буду платить.
- Не смешно, по-моему.
- А по-моему очень смешно. Видели бы вы себя, особенно выход из подъезда. Десять баллов!
- Вы мне свинью подложили.
- Ничего подобного, я сказал, что это только ориентировочно ваша пассия. Я сам ищу только варианты, с теми данными, что вы мне предоставили, ничего нельзя проверить наверняка, поймите.
- Да, понимаю, чёрт побери, но всё же.
- Ладно, первый блин всегда комом. Хотя ваш получился самым забавным на моей памяти. Нужно было видеокамеру прихватить. Вы отказывайтесь от дела?
- Нет, не отказываюсь. Сколько ещё адресов?
- Осталось два совпадения. Но опять же ничего точно обещать не могу.
- Поехали.
- А может, хватит на сегодня приключений, а то я живот надорву.
- Я казал, поехали.
- Хозяин – барин.
И детектив вдавил педаль газа в пол.
_________
Второй двор был вроде как поприличнее. Симпатичная девятиэтажная новостройка в тихом спальном районе.
На детской площадке играли дети, и даже, кажется, солнце светило как-то ярче.
- Квартира сто три, - буркнул мне детектив.
Я встал как вкопанный около домофона, но на моё счастье, дверь распахнулась и из подъезда вышла как бы интеллигентная пожилая женщина с красной сумочкой в руках, гармонировавшей с её сарафаном.
Хорошо, потому что я не люблю разговаривать по всяким домофонам, телефонам, «скайпам» и прочим радостям технического прогресса. Мне нравится не только видеть и слышать, но и чувствовать своего собеседника, его настроение, интонации и прочее. Может быть, это очередной мой заскок, но всё же.
- Вы к кому? - прогнусавила женщина.
Я проскользнул мимо неё и не ответил. Просто я хам. Я не здороваюсь в библиотеках, не надеваю бахилы в больницах, не стучусь, когда захожу в кабинет к чиновнику. Не то, чтобы я был плохо воспитан, просто мне всегда было плевать на условности.
Я сел в лифт, высчитал, что это на третьем этаже. Но после сегодняшнего забега мне было лень подниматься по ступенькам.
И что я скажу на этот раз? Не знаю. С ней я всегда боялся не найти нужных слов. Это было даже не смущение, скорее страх совершить ошибку.
Мы много гуляли, много разговаривали, и я всегда старался подбирать слова, крайне редко ругался, ещё реже хамил. Мне никогда не хотелось обидеть её. Только в конце, когда моё дерьмо начало лезть через край, я не перестал сдерживаться. Нет, сдерживаться здесь неуместное слово, просто рядом с ней мне было хорошо, и не хотелось грубить или говорить гадости.
Хорошо, да это то слово, которое тут будет наиболее уместно. Мне больше ни с кем не нравилось проводить время как с ней. Дело в том, что просто я не люблю людей. Но я любил её, её голос, её походку, и мне хотелось побыть с ней подольше. Мне нравилось ходить с ней в книжные магазины. Это было совсем как-то по-особенному. Она часто затаскивала меня туда сама, но в конце концов я стал сам звать её туда. Мне нравилось смотреть на неё там, такую неподдельную, восторженную, счастливую. Она медленно ходила между полок с книгами, доставала одну за другой, прижимала к себе, открывала, пролистывала, нюхала страницы, прижималась к нм губам. и как будто, сливалась с ними в единое целое. Казалось, она попадает в какой-то волшебный таинственный мир, который наполняет её положительными эмоциям. Она проникалась магией этого места, не важно, была ли это маленькая книжная лавка или большущий отдел в торговом центре. Она не замечала людей, которые то и дело сновала вокруг. Она окуналась в мир фэнтези, романтической прозы или всемирной классики и приглашал меня с собой. Я любил читать, но до знакомства с ней никогда не чувствовал себя в книжных магазинах так по-особенному.
Она очень любила книги, любила, когда ей их дарили. Ей не нравились цветы и мягкие игрушки, но когда ей дарили книгу, её огромные зелёные глаза наполнялись неподдельной радостью и восторгом. Мне очень нравилось делать ей подарки, иногда мне казалось, что они приносят мне удовольствие даже больше, чем ей. Мне не важно было, сколько я потрачу, потому что по сравнению с ней любая валюта тут же обесценивалась, а драгоценные металлы превращались в обыкновенные железки. Подарки на неё – гораздо лучше бухла и сигарет, тогда я знал это наверняка.
Самым моим первым подарком был «Маленький принц». Я списался с ней в социальной сети и с чего-то вдруг пообещал задарить ей эту книгу. Старую, в сером переплёте. Я до этого никогда никому не дарил книг. Просто я не был знаком с такими людьми. И вот я пообещал ей, а она спросила: «Ты всегда даришь книги незнакомым девушкам, или ты просто такой добрый», а я ответил, «что я добрый только по четвергам, а книги я вообще никому ещё пока не дарил».
На следующий день я притащил ей эту книгу. Странно, но раньше я робел перед девушками, боялся заговорить с ними, а тут мне ни с того ни с сего захотелось сделать ей приятное. Именно ей.
Она стояла в коридоре университета, ждала английского вместе со своей лучшей подругой, а я подошёл и сказал что-то вроде того, что «обещания надо выполнять, а я всегда их выполняю» и вручил ей книгу. А она меня обняла меня крепко – крепко и прижалась ко мне. Я обнял её в ответ, и мы простояли так минуты две. Я был удивлён, уж чего-чего, а такой реакции я точно не ожидал. В коридоре появился мой друг и тоже вытаращил глаза, встал как истукан. Она сказала: «Спасибо», и отпустила меня. Я попрощался со всеми и пошёл. Меня как будто обнял ангел, так хорошо и тепло мне было. Может быть, я влюбился в неё именно тогда, может и нет, я не знаю. Но что-то тогда ломалось в жутко циничном и озлобленном голодном студенте – раздолбае. пообещавшем себе ни в кого не влюбляться. Глупо, не правда ли?
С тех пор дарение книг стало у нас своеобразным ритуалом. Я старался отыскивать более или менее интересные для неё книги и дарить ей в самых неожиданных ситуациях. Просто мне хотелось удивлять её.
Это сейчас я понимаю, что тогда, когда она брала все эти книги, она не представляла таких последствий, иначе давно бы послала меня надолго подальше. Уж что-то, что, а моя любовь ей никогда не была нужна, ведь сама она меня никогда не любила. Ну вот опять злость попёрла. Ладно, проглотим смолу, чтобы не захлебнуться. Иначе опять измажу всё вокруг.
Двери лифта давно были распахнуты, а я держал кнопку и думал, как залипший наркоман. Наконец, я вышел и подошёл к двери.
Звонок, слава богу, работал.
- Кто там? – спросил приятный женский голос.
- Добрый день. Извините за беспокойство, я к вам по делу. Не могли бы вы открыть дверь, чтобы я мог всё объяснить?
Когда я хотел, то мог быть вежливым.
- Вы от Кирилла?
Такого вопроса я точно не ждал. Можно было послать меня с криком «Грабители!», просто промолчать, пообещать вызвать полицию, но вот какого-то Кирилла я точно не ожидал. Причём тут Кирилл? Кто это?
- Нет, я не от Кирилла, я по другому делу.
- Не врите мне. Я знаю, что это он вас подослал. Вы один из его дружков, я вас узнала. Я уже ему всё сказала. Довольно!
- Я не знаю никакого Кирилла. Выслушайте меня, пожалуйста, потому что сначала моё объяснение прозвучит как полный бред.
Внезапно дверь распахнулась. Передо мной стояла стройная блондиночка с красивыми чертами лица, изумрудно-зелёными глазами и тонкими поджатыми губами, которые ничуть не портили её симпатичную мордашку. Нет, к сожалению, снова мимо кассы, вот блин.
- Я уже сказала Кириллу, что у нас с ним всё кончено, так ему и скажите. Пусть отваливает.
- Развод и тапочки по почте? Нет, я не по этому вопросу, я право слово, не знаю, о ком вы мне говорите.
- Тогда, что вам нужно? Проходите, чего застыли в дверях.
Я вошёл в небольшую прихожую оклеенную симпатичными голубыми обоями.
- Разувайтесь и рассказывайте свою необычную историю.
Странно, похоже она совсем ничего не боится. Что-то везёт мне сегодня на сумасшедших. Хотя психи психов притягивают, это факт. А я видимо, как магнит просто концентрирую их вокруг себя. Но я её точно не боялся.
- Проходите на кухню и рассказывайте, только сначала определитесь тем, что будете пить.
Я попросил водки, а потом, не знаю зачем выложил ей всё как на духу.
- Вы точно шизик, - рассмеялась она, - зачем вам это нужно?
- Я не знаю. Честное слово, сам ума не приложу, просто в глубине души чувствую, что мне это необходимо.
- Верно говорят, писатели чудной народ, но вы по-моему, зашли уж слишком далеко, в самые дебри.
- Кажется, что все люди зашли в эти дебри, если даже специальные детективы стали появляться для такого дела.
- Ваша правда. А он что сейчас с вами?
- Да, ждёт в машине, чтобы ехать по следующему адресу. Можете выглянуть в окно, убедиться сами.
Чего я с ней так откровенничаю, чёрт меня дери. Но девчонка, право слово, была не промах. Мне она нравилась.
Мы подошли к окну, и я указал на машину:
- Вон он.
- Я никого там не вижу. Она, кажется, пустая.
- Должно быть, пошёл за сигаретами. Или отлить. Нужды у всех людей разные.
- Но у вас какая - то особенная.
И она снова рассмеялась. Я улыбнулся в ответ. Мне очень понравилось, как она смеётся, наверное, потому, что этот смех был очень искренним, а такой я ценю.
- Садитесь, ещё немного поболтаем. Я надеюсь, что не сильно вас задерживаю?
- Не особо.
- Позвоните вашему детективу. пусть тоже поднимется. Посидим немного втроём, а то мне совсем одиноко в последнее время. И очень тоскливо. Составите мне компанию на часок.
- Не стоит, он не самый приятный собеседник. Думаю, перекантуется в машине. К тому же, у него почасовая оплата, поэтому ему грех жаловаться.
Мы выпили ещё немного, она рассказал мне про своего бывшего, я вспомнил какую-то вою историю расставания, потом слово за слово и я пересказал ей свою историю, всё, до недавних поисков.
Она слушала очень внимательно, а потом вдруг спросила:
- Красивая романтичная история, а что будет ели вы её всё – таки не найдёте?
- Я не знаю.
- А что будет когда найдёте?
- Не знаю. Простите, мне пора идти.
- Ладно, не смею вас задерживать, запишите мой номер телефона.
- Хорошо.
Мы вышли в прихожую.
- Знайте, сказал она, - очень приятно от мысли, что на свете осталась неподдельная любовь и люд, которые терпеливо хранят её в себе.
С этими словами она поцеловала меня.
- Удачных поисков.
- Спасибо.
И я вышел за дверь.
________
Мы снова катил по дороге. Смеркалось. Солнце вот-вот должно было спрятаться за крышами домов и окончательно закутаться в лиловое покрывало ранних сумерек.
- Что вы там так долго делали? – детектив первым разорвал молчание.
- Пил с девушкой.
- Интересно вы заводите знакомство. Всё-таки забавный вы народец, писатели.
- Так получилось.
Разговор застопорился. Я прижался лбом к стеклу, чтобы почувствовать его дребезжание. Я это с детства обожал.
- Вы были когда – нибудь счастливы? По –настоящему? – он снова не давал мне покоя.
А был ли я действительно по-настоящему счастлив? Не знаю, в моём детстве, которое многие вспоминают с такой ностальгией, было маловато поводов для счастья.
Помню, в десятом классе я шёл домой от репетитора по математике, которую я ненавидел как куриную печёнку, по замёрзшей зимней дороге и пинал ледышку. Дорога занимала минут десять, а дома меня ждала противная геометрия, но в тот момент я мог не думать об этом. Я был совсем один, стояла глубокая морозная зимняя ночь, подсвеченная редкими огоньками синеватых звёзд, а шёл и пинал эту ледышку, не думая ни о чём. Меня не волновало моё будущее, оценки, отношения с девушками, деньги. Я просто пинал ледышку и всё.
Тогда я думал, что это счастье, которое я растягивал на пять дней в неделю. Для меня по крайне мере, оно было таково.
Но позже, повзрослев, я осознал, что у меня не может быть такого долгого счастья, у меня оно может длиться максимум полчаса. Иногда вся жизнь может стать счастьем, иногда лишь отдельный эпизод, который ты будешь хранить в памяти всю жизнь.
Помню, подвал, который служил нам студенческой столовой. Там был первый и второй этаж. Второй служил прообразом мансарды с такой витиеватой лестницей, по которой мне тяжело было подниматься с моим артрозом. Но все мы любили сидеть именно там. И вот однажды мы зашли в эту столовую, после того, как она получила какую-то справку, начала мы просто поели. Я взял ей зелёный чай, несладкий, с тремя ломтиками лимона, как ей нравилось. На улице стоял лютый мороз, нам просто нужно было согреться. Мы пили чай, а потом она вырвала из тетрадки листок, и велела мне писать то, что приходит мне в голову. Потом, она загибала его и пиала на другой стороне то, что думала она. Я писал о том, что я видел там в столовой, писал о ней, о том, что я чувствую, находясь в тот момент рядом с ней. В этом вся моя способность писать. Я могу писать лишь о том, что я вижу и о том, что я думаю. Она пиала о творчестве, о поисках себе, своего мета в жизни, о том, как ей тяжело ей порой излагать свои мысли на бумагу. Но на самом деле излагать мысли на бумагу у неё получалось гораздо лучше, чем у меня. Я писал просто, сопливо и попсово, делая акцент на своих чувствах. Она писала красиво сложно, очень живо, с использованием цитат и метафор. Я так никогда бы не смог.
Получилось у нас странно и витиевато. Потом она отдала листок мне со словами «Тебе это больше пригодиться», и я сунул его себе в сумку. Он до сих пор лежит у меня в шкатулке, хотя я его с тех пор ни разу не перечитывал.
Потом она просто легла на тол, а я взял её за руки. Они были немного прохладными, а мои, как всегда горячими. Я стал их греть. Странно, но тогда, впервые за долгое время, она не вырывала и не просила отвалить. Мы долго придумывали, куда нам пойти, но решили остаться там.
Я сходил ещё за чаем, мы ещё немного погрелись, а потом она нова легла на стол. Я сидел и гладил её роскошные каштановые вьющиеся волосы и говорил, какие он у неё красивые. Мои руки слегка подрагивали о робости и страха, и я старался водить по её прядям как можно осторожнее и нежнее.
А она просто мурлыкала как кошка, и иногда спорила со мной о том, что её волосы на самом деле очень некрасивые и «цвета дерьма». А я не соглашался.
И вот тогда, в тот момент, я был впервые за долгое время по-настоящему счастлив. Я не тревожился, не злился, не боялся, а просто гладил её волосы. Я не вспоминал обо всех тех, кого потерял, я просто не думал тогда о жизни и смерти, не страшился перед будущим. А главное, у меня не было в тот момент страха потерять её. А этого я очень сильно боялся, в какой-то момент для меня это было самым большим кошмаром в жизни. Мне казалось, что если мы потеряем друг друга, то это будет самой большой моей ошибкой в жизни. И вот тогда, я впервые поверил, что этого никогда не случится. Все мои страхи и тревоги были где-то далеко, там за стенами столовой, а тут была только она, такая тёплая, близкая, нежная, добрая и мурлыкающая, и я старался продлить этот момент, как бы задержаться в нём, а лучше остаться в нём навсегда, хотя и понимал, что это невозможно.
Я не знаю, что чувствовала в тот момент она. Я е знаю, хранит ли она те события в памяти. Теперь мне кажется, что вряд ли. Зачем ей это нужно?
Сейчас во мне говорит обида, униженное самолюбие. Она предпочла мне другого, и этим всё сказано. Тут не отнять, ни прибавить.
Мы выехали на окраину города, в сумерках рисовались серые панельные дома.
- Да, я был счастлив. А почему вы спросили?
- Не знаю, просто я никогда не чувствовал себя счастливым.
Он включил радио. Играл Creed – One last breath. Мне стало грустно.
- Вы чего но повесили?
- Вы будете смеяться, как всегда.
- Нет, не буду. Я ночью не смеюсь.
- Просто я слушал эту песню, когда она мне сообщила, что у неё теперь есть жених.
- Всё с вами ясно.
И детектив демонстративно махнул рукой.
Мне въехали в чистый маленький дворик, подсвеченный фонарями. Мне он пришёлся по душе.
- Вон тот подъезд, - оповестил детектив, - первый этаж, квартира три.
- Бежать долго не придется, - буркнул я и вышел из машины.
И встал столбом. В окне первого этажа я увидел её силуэт. Это без сомнения была она. Её фигуру, её профиль я бы узнал из миллиона, сквозь зыбь бледной занавески из органзы я, казалось, уже чётко вижу её. Старые образы всплыли в моей памяти. Я помнил её кожу, её неповторимый запах. От неё пахло свежестью полевых цветов, уютом родного дома, а иногда морским бризом, которые давал силы жить и надежду на лучшее. Я вспомнил её глаза, такие глубокие, почти бездонные, в зелени которых я всегда тонул, захлёбываясь в бесконечных волнах, то радости, то горя, то обиды. Я вспомнил её длинные и непослушные волосы, ямочки на щеках, нос кнопкой, Я вспомнил всё. Мне снова захотелось писать красивые длинные стихи, полные пресловутых романтических эпитетов и вычурных метафор, но замечательные по своей искренности и простоте. Много нужных и ненужных слов, которые я хотел и боялся ей сказать, бурной горной рекой потекли в моей голове. Тогда, в том окне, она снова ожила, стала явью, а не остатками каких-то воспоминаний.
Я подошёл ближе. В окне я ясно увидел, как она садится за стол. Рядом сидел её муж, двое детей, мальчик и девочка. Они ужинали. Ужинали, улыбались и были счастливы.
Я развернулся и пошёл обратно к машине. Иногда ты многое понимаешь в самый последний момент, когда вроде бы уже нечего понимать. Я бы мог постучать в её дверь, поздороваться, пройти, сказать всё, что не сказал тогда.
Но зачем? Я был не нужен ей. У неё было всё, что нужно человеку для счастья. Того пресловутого банального человеческого счастья, которого многие ищут порой всю жизнь. Я был бы там лишним. Я хотел, чтобы она была счастлива, и теперь я убедился, что она счастлива, чего же мне ещё надо?
Конечно, я сейчас мог бы пожалеть себя, убедить себя, что при этом несчастен я. И что с того? От этого ничего ровным счётом не изменится, просто очередной акт жалости к себе. Глупо, как всегда. Она не изменилась, осталась такой же радостной. животворящей и цветущей, какой я её помнил.
Так пусть и остается такой в моём сердце. Когда ты любишь кого-то, то ты учишься не только получать, но и ещё и жертвовать. Моё сердце – хорошая жертва в огонь безответной деткой любви.
Нет, я снова несу несусветную чушь. Опять тешу себя иллюзиями. которые нужны мне для того, чтобы искренне верить в то, что меня кто-то любит, кто-то помнит, что я кому-то нужен. И не смогу я ничем пожертвовать, ведь я эгоист, просто мне приятно от этой мысли, что я способен на такой поступок. Приятно тешить себя мыслью, что я не одинок. Просто любому существу от замшелого пса до замшелого человека, хочется, чтобы его любили, это самая простая и естественная потребность, ради которой ты готов жить и умирать. Я просто искал стимул, искал надежду, которая дат мне возможность не зря просыпаться каждым утром и вставать с постели.
Теперь придётся писать об этом. Именно о том, что никакой я не романтик, не герой и не полубог. Я просто одинокий человек, который осмелился поверить в мечту, когда не во что больше было верить. В голове крутилась строчка из хорошей пени « Я люблю, не нуждаясь в ответном чувстве». Слишком грустно и пафосно. Как раз, по-моему, ведь я так люблю позёрствовать.
А ведь я мог. Я мог поцеловать её парке, где мы гуляли, мог поцеловать её, когда провожал до дома на лестничной площадке, мог поцеловать её на перекрёстке, когда однажды уезжал на два месяца, и мы прощались, тоя ярдом друг напротив друга. Я мог поцеловать её миллион раз, просто я трус, и мне не хватило духу. А теперь она с другим. Всё просто и прозаично. Мы с теми, кого любим, с кем нам хочется быть. А значит, мне там быть не положено.
Я почти дошёл из машины, как вдруг из неё выскочил детектив с настолько красной рожей, блестевшей в свете фонарей, что от неё можно было прикуривать.
- Идите в дом, какого чёрта вы не идёте?! – заорал он на меня.
- Просто не хочу, я там не нужен.
- Нужен, не нужен, опять сопли по лицу размазывайте. Знал же, чёрт возьми, что в этом весь вы. Только и можете нюни распускать.
- Я свой выбор на сегодня уже сделал, везите меня домой.
- Да, пошёл ты! Сейчас приедешь в свою квартирку, напьёшься и будешь писать глупые стишки о не разделённой любви. Тряпка! Ведь любишь её, зайди и скажи о своих чувствах.
- Ага, и она кинется мне на шею, как в голливудской мелодраме, да?! Чёрта с два. Жизнь не такая, какой кажется в двадцать лет, хороших концов у таких историй просто не бывает. Уйди с дороги.
Мы без сантиментов перешли на «ты» и взаимные оскорбления. Для меня это было не ново.
Но детектив стоял стеной.
- Ты не понимаешь, идиот! Я помочь тебе хочу, спасти от самого себя. Ты ведь скоро загнёшься без неё.
- Пускай.
Он начинал меня злить.
- Я работаю для того, чтобы вы были счастливы, ищу этих дурр для вас мудаков, а вы ещё ерепенитесь! Ну, что ты за человек-то такой?!
Он меня достал, просто достал. Я взял его за грудки и прижал к машине.
- Ищешь ты! Ты шарлатан! Ни хрена это ты не для меня стараешься, а для себя. Ты просто кайф от этого ловишь, это тебя кто-то когда-то бросил, и это ты когда-то нашёл её, но не смог постучать к ней в дверь. Это ты слабак, - я орал, как резанный на всю улицу, - ты просто богом рядом с нами себя чувствуешь. Всех спасу и сделаю счастливыми. А знаешь, что случилось с теми, кому ты помог? Да, тебе плевать, ты даже не проверял! Тебе просто важно доказать самому себе какой ты хороший и всемогущий. Так что это ты мудак. Ты помогаешь себе, потому что у самого кишка тонка.
Он не ответил. Он просто ударил меня. А значит, я попал в самую точку. Мы повалились на землю и начали молотить друг друга.
- Кто здесь?! – её голо поразл меня как молния, я сейчас полицию вызову, будете безобразничать!
Я бросил махать кулаками и спрятался за машину. Она не должна была меня видеть. Окно закрылось.
Детектива не было. Куда он делся, мать его? Не под машину же заполз.
Я осмотрел весь двор, но детектив пропал. Странно, очень странно.
Я сел в машину, завёл и поехал.
Зазвонил мой сотовый телефон. Это был Максим. Сейчас я ему всё скажу.
- Здорово, друг, ты куда пропал! - заорал он ходу мне в ухо.
- Я никуда не пропадал. А вот кого ты мне подсунул, большой вопрос.
- В смысле?
- Ты меня понял, я о том детективе речь веду.
- О ком? Ты там пьяный что ли? Пропал месяц назад, а теперь лопочешь мне о каком-то детективе.
- Подожди!
Я ничего не понимал. Я, похоже, сходил с ума.
- Мы же вделись с тобой в баре два дня назад!
- В каком баре, друг? Говорю, я тебя месяц уже не видел, месяц! Ты в порядке?
- Я перезвоню.
Мне пришлось съехать на обочину, перевести дух. Рядом, буквально из воздуха появился детектив. Он сидел и ухмылялся. Ладно, Диккенс ходил по улицам героями своих произведений, он был гениальным шизофреником. Я, похоже, был просто шизофреником.
- Теперь ты всё понял? – ухмыляясь, спросил он.
-Нет, но я по крайне мере понял, что с тобой нужно делать.
_________
Дом – это место, где тебя любят и ждут. Каждый день своей жизни мы подсознательно стремимся к дому, в котором мы можем хотя бы на несколько часов обрести покой. Дом – это мечта и в то же время явь. Он может стать тюрьмой, ели он пустой и холодный, и может стать убежищем, если в нём есть те, кто тебя любит. Мне бы хотелось иметь такой дом - убежище, где я мог бы укрыться вместе с девушкой своей мечты, и писать хорошие длинные романы о высоких чувствах и идеальных героях. Это не утопия, это предел моих мечтаний. Просто и глупо, но мне нравилось. Когда ты кому-то нужен, это делает тебя всемогущим, когда ты уверен, что в конце пути есть тот, кто укроет тебя от всех невзгод. Я мечтал о доме, мечтал о просторной гостиной, личном кабинете, библиотеке, заваленной книгами. И плевать, что в ней не будет моих книг. Я бы каждую строчку отдал за то, чтобы мой дом не был пуст.
Люди обманывают себя тем, что могу прожить без других людей, а потом топят горечь своего одиночества в не менее горьком вине и вышибают себе мозг. Одиночество – это лишь приятная иллюзия, которая становится тёмным карцером без капли надежды.
Дом – это место, где бы я хотел умереть. Но, наверное, я не заслуживаю дома, но зато вполне заслуживаю одиночество.
Всегда есть надежда на такой вот дом, где ты сможешь быть счастливым, где ты не будешь один. Тебе кажется, что всё ещё впереди, что всё можно исправить, изменить, найти путь, по которому ты можешь пройти вместе любимой и выйти на такую вот узкую и прямую тропинку по дороге к дому. Но ничего нельзя исправить, ведь это только мечта. В реальной жизни история не заканчивается хорошо, и тропинка обрывается, не дойдя до середины. И вот ты стоишь один на развилке миллионов дорог без карты и компаса, но с осознанием того, что ты снова потерял что-то большое и важное. Потерял сам, по собственной глупости, и это нельзя уже поймать за хвост и вернуть, как бы тебе того не хотелось.
Мы с детективом сидели в машине смотрели на дом. Он был выкрашен ярко зелёной краской, двухэтажный с гаражом и мансардой. Он стоял среди высоких сосен, обнесенный частоколом, и в нём была какая-то магия, какое-то таинство.
Напротив, гудел город со своими высотками и серыми пятиэтажками, а он стоял такой гордый и непоколебимый в чертогах леса и хранил в своих досках тишину и покой.
Детектив испуганно смотрел на меня. В нём уже не было наглости и былой самоуверенности. Сегодня я победил. Может быть напрасно, но всё же.
- Мне страшно, - дрожащим голом пролепетал он.
- Иди, тебя там ждут, - сказал я твёрдым повелительным тоном.
Он не стал спорить, а просто вышил из машины и на ватных ногах поплёлся к дому. Детектив и сам всё прекрасно понимал. Он шёл по узкой тропинке, усыпанной шишками и сухими иглами, а я смотрел ему в след. Он поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
Через несколько минут она распахнулась и в дверном проёме, подсечном жёлтым электрическим светом возник женский силуэт.
Они целовались без лишних расшаркиваний и предисловий, а потом дверь закрылась. Детектив пришёл домой.
Я вышел из машины, закурил, пошёл по асфальтовой дорожке прочь. Сначала окна подсвечивали мне путь. Скоро их зашторят и погасят свет. Тут история была окончена, всё было хорошо.
Я шел, смотрел в чистое ночное небо. Мириады мёртвенно-бледных звёзд плевкам раскиданные по иссиня – чёрному небу были моими спутниками. Странно, но, кажется, Я отпустил его лишком уж по - булгаковски. как в суд не подали за плагиат. Да, и плевать, мне не впервой.
Сигарета погасла, и я закурил новую. Дым уходил вверх, растворяясь в жарком летнем воздухе. Асфальт был грязный, весь в лужах и выбоинах, но идти было не плохо. свежий ветерок невидимой птицей кружился и шелестел зелёными кронами деревьев, которые дырявым потолком нависали надо мной. Спешить мне было некуда.
Я дошёл до висячего моста, остановился по середине и стал смотреть на мутную стоячую речную воду, как будто оттуда вот – вот должна была выскочить русалка. Луна расползалась в мелко ряби, и вода играла её отражением, как хотела.
У любой истории есть начало и конец. Многие в этом самом конце ставят точку. Но мне почему-то не хотелось, чтобы эта моя история заканчивалась. Может я действительно просто романтичный идиот, может просто вредный заранец, но я просто не стану ставить здесь точку. Поставлю многоточие.
Назло всем и вопреки всему…
История обыкновенного одиночества
© Copyright: Александр Седнин, 2018
Свидетельство о публикации №218081200642
Свидетельство о публикации №218081200642
Рецензии