Тайна Юрговой горы. 8 Ботинки, в которых ходят на

Тайна Юрговой  горы . 8 Ботинки,в которых ходят на свидания


Из дому звонила мама и сказала, что жених не может пережить одиночество – приедет на пару деньков к ней, в теткин дом. Елена всю неделю, до описанного выше обморока в больнице, была занята мыслями о приезде жениха.
 
Поезд приходил ночью. Тетка побоялась отпустить девушку на вокзал, сияющий огнями, тем более в компании таксиста. Таксисты в городке Р.  девушек видят за версту и не очень церемонятся. Поезд из Козятина пришел в два часа ночи. Олег выскочил, как ошпаренный, из вагона, кинулся к Елене. Тетка была довольна. Дала таксисту сто тысяч, что в два раза больше таксы.  Было поздно. Уложила гостя спать в своей комнате, выходящую окнами в цветущий сад. Нехотя оставила племянницу и ее парня одних.
 
- Я ночью встану, - предупредила она, зевая, - если что… - и погрозила кулаком не девушке, а куда-то в угол своего запущенного садика, который упирался в соседскую усадьбу.  Может, эта угроза посылалась местному божку семейной тишины и порядка. Божков здесь не так уж много. Одного зовут Контрабас, другого Мареман, третьего Таможенник, четвертого Погранец и пятого Железнодорожник. Судя по не испорченному местным арго названию профессии, уважали только последнего – трудягу и честного человека, стабильные доходы которого позволяли безбедно содержать семью. Однако мамаши старались отдавать своих дочерей все же за моряков, таможенников, пограничников и, в крайнем случае, за успешных контрабандистов. 
Утром тетка приходит в спальню племянницы, ее там нет, в свою комнату, где отдыхал гость, - никого.
На улицу, под вишню, где любимый топчан. Там сгорбилась на кушетке, плечи подрагивают, лицо закрыто руками. Тетка вскрикнула:
 
-Я, а ййй-ай, проспала, ой, проспала я, - нараспев запричитала женщина. Девушка открыла мокрое от слез лицо, с удивлением и недоверием всматриваясь в кричащую на весь садик родственницу.

- Что вы, тетя, со мной ничего…
 
- Ничего? Почему ничего, а я шо! – сразу замолчала тетушка, придя в себя, спросила, - где Олежка?
 
- Уе-е-ехал, наверное, - у девушки это слово перешло в рев, словно она заразилась тетушкиными причитаниями.

- Куда? – фартуком вытерла мокрые глаза племянницы.
 
- Не зна-а-а-а-ю.

Тетка заметила, что возле босых ног девушки стояли разношенные мужские туфли не современного покроя, и краска залила лицо пожилой хозяйки.
 
- Это чьи, Олеговы? - сурово спросила женщина, набираясь тревогой, как жбан пивом.
- Не знаю-ю-ю. 
Что же произошло ночью? Олег не долго пошел спать в комнатку, которую ему отвели из непорочных соображений, подальше от девичьей спальни. Елена отправилась спать, счастливо улыбаясь в свою чистенькую, пахнущую вишнями и известкой, конурку. Не включала свет. Было жарко, потому не прикрыла окна, выходящего в тихий, спящий сад.
 
Легла под легкое покрывало - и незаметно уснула. Ей снился парень. Он знакомо улабался, обнимал. Но что такое? Рука какая-то чужая. Елена почувствовала на плече, потом на груби чужуя рука. Она проснулась от ужаса, который охватли ее. Он, ужас, волосатой мужской рукой обнял Елену. Прошло несколько минут борьбы на постели. 
В это время приехавший к Елене жених Олег прокрался к спальне.  Тихонько поскреб пальцами в ее дверь. За ней послышался шум борьбы. Парень замер, насторожился, припал ухом к двери. Из-за нее послышались звуки потасовки, сдавленные голоса, один из которых принадлежал Елене.
Олег, горя нарастающим возмущением, отворил скрипнувшую створку. В комнате было темно. Свет падал из отворенного в тихий сад окошка. На подоконнике, в лунном свете показалась крупная фигура. Елена вскрикнула, увидев жениха. Олег посмотрел на кровать. За окном послышалось, что кто-то прыгнул и зашелестел в траве. Луна опять светила в комнату. В опочивальне  белела постель. Девушка стояла рядом, прижав к груди простыню, босые ноги - на коврике.
 
- Заходи, сейчас увидишь, - громко молвила Елена. Она же включила свет.   
Лампочка старинного торшера отразилась в большом зеркале трюмо и бросила свет в комнату. Олег поздоровался с зеркалом, а потом, улыбаясь, вопросительно посмотрел на невесту. Он не мог понять интонации, с которой она произнесла эти слова.
Она молчала, вперив глаза в какой-то предмет на самодельном коврике, укрывавшем почти весь пол. Предметов было два.
Жених, зажмурившись от света слабенькой лампочки, сразу не разобрал, что это были чужие мужские туфли. 
- Я сняла с подоконника, - обречено произнесла девушка.
- Что ты? – сказал с иронией Олег, опять повернувшись к окну, - в доме еще есть мужчины? Это тетка так сигает в окно?!
 
Жених сделает акцент на слове «так».

Жених оказался парнем не по годам принципиальным и въедливым.
Я пришел в администрацию к добродушному Залиманскому просить защиты от подполковника Стреченя. Мухтар, пока я ехал с ним из Теплодола и выслушивал его едкие замечания в мой адрес, развил бурное следствие или дознание (не знаю, как правильно эту работу назвать. В милиции как раз прошло реформирование, в результате которого эти функции были разделены по понятному лишь реформаторам принципу). Ответсекретаря, древнего газетчика Дадиху Григория Евгеньевича вызвали в райотдел и продержали часа четыре. Старый солдат сказал мне лишь одно, вернувшись из милиции:
- Под тебя копают, - и задымил сухой контрабандной сигаретой «Памир», которую называл еще – «Помер». Григорий Евгеньевич - единственный человек в редакции, который курил в ее помещении. Только в своем кабинете – секретариате.Потолок в нем был закопчен, как в колхозной кузне. В других комнатах старый газетчик не позволял себе дымить сигнаретами. Разве что у старого своего товарища Кордиенко,и то, когда расслаблялся стаканом вина. Вина в городке было море - его продавали из бочек  на базаре и возле него за гроши: одну- две тысячи гривен.

- О чем они спрашивали?

- Я не понял их вопросов.

Вдобавок к этому допросили корреспондентку Великую Лану. Розовощекая толстушка хохотала, будто ее щекотали, и сразу сказала:

-Откуда у вас, Герасим Викторович, такие деньги? – они спросили.

Вот так она и пишет, подумал я, все вверх ногами в предложении.
 
Лана похохотала, осторожно поглядывая на то, как я буду реагировать на ее смех, и неожиданно умолкла. Устало переспросила:
 
-Откуда у вас такие деньги? Или они берут на понт меня, честную девушку. – Серьезно добавила:
- Откуда у вас столько долларов в одном кармане. Главное, у них карманы набиты «зелеными», а нас попрекают миллионами деревянных.

Накануне ночью нас обокрали. Что ценного можно вынести из редакции?! Тогда компьютеров еще не было. Воры вынесли электронагреватели, которые стоили гроши. Электрическую пишущую машинку «Ятрань», которая стоила немало, не тронули. Я поговорил с мастодонтами редакции – Дадихом, независимым Кордиенко, он тоже был в летах, тоже фронтовиком, и выпивохой милейшим Совковым, который в свое время брал меня на работу в эту газету. Ветераны сказали, что кража – прикрытие, искали что-то другое или предупреждали.

Захожу в приемную представителя Президента страны Филиппа Залиманского.  Ее секретарь невозмутимая толстушка Марина ответила на мое приветствие кивком головы. На ее столе возле телефонного комплекса с несколькими рубками громоздились  огромные пыльные башмаки. В приемной под стеной, обитой деревянными панелями, два посетителя из тех, кого я знал, и они хорошо знали жизнь в городке Р. В углу горбилась просительница Спиридонова, хитрющая и жалкая. Добрейший Филипп Михайлович иногда подкидывал ей помощь из государственных резервов или просто давал 50 тысяч гривен, вынув фиолетовую бумажку из своего кармана. В коридоре стоял парень, который тоже ожидал главу района.

Пришел глава, он приехал с поля, в котором работали комбайны, убирали просо. Об этом громко рассказывал своему спутнику, который шел по лестнице за бодрым Филиппом. Это был один из руководителей покрупнее, чем Спиридонова. Он просил пару цистерн льготного соляра, который выделялся из фондов слабеющего государства, рассчитывая на то, что поддержит мелкого собственника. А он – фермер или арендатор поддержит державу хорошим урожаем. Однако вышло по-другому, фермеры предали государство, продали зерно, подсолнечник за границу в обход налоговой. Залиманский не хотел ему давать просителю, потому что тот в прошлом году обманул казну и, что немаловажно, был из чужой, не его команды. А впереди были выборы. Залиманский готовился остаться у руля. Чего хотела большая часть местной элиты, в том числе и я. Но мы знали, что есть и группа, которая готовит переворот, победу на выборах своего кандидата. Наивный добряк Михалыч не мог себе представить, что его поведут люди, которые из его рук кормились.

Глава зашел в приемную, оглянул присутствующих, которые почтительно вскочили со скрипучих кресел. Остановил вопрошающий взгляд на ничего не выражающем лице секретаря Марины, перевел глаза на башмаки. Улыбнулся. Ясно, что Марина все ему передала по селекторной связи.

И повернулся к двери в свой председательский кабинет. За ним гурьбой пошли просители и посетители. Залиманский принимал всех сразу такой у него был обычай. Быстро принимал решения. На лету схватывал суть проблемы, старался помочь.

Зашел и незнакомый парень. Он держал в руках огромные башмаки и показывал главе.

За ним протиснулась в толпе просителей Марина, пытаясь отобрать ботинки из рук парня.

Он не отдавал:

- Это такие у вас коммунисты работают? – с гневом обратился к Филиппу Михайловичу, потрясая пару ботинок в одной руке, а в другой руке он держал листок бумаги.

- Господь с вами, коммунисты, давно уже не во власти, - ответил глава парню. У того красные пятна пошли по щекам.

- Так почему они у вас руководят фермами и к своим дояркам ночью ходят через окно?

Народ расступился, вслушиваясь в этот разговор.

- Потому что он тоже не коммунист.

Сам Залиманский был в своей время секретарем райкома компартии. Он слушал парня и едва сдерживал улыбку. Кабинет, дверь в который была распахнута, подтягивался народ из аппарата администрации, все хотели услышать. Волновались только Марина, которая пыталась отобрать у парня листок с его заявлением, потому что бумага была зарегистрирована в журнале приема, и вырвать из его ладони вещестенное доказательство - башмаки. Парень не отдавал ей эту пару ботинок,продолжая буравить своими побелевшими глазами источающего добродушие Залиманского. Этого добра  Филиппа Михайловича хватало на весь район, на всех его 56 тысяч жителей.

- А может ваш завфермой не только к своим дояркам через окно ходит по ночам, - воскликнул парень, - и к девушкам, которые приезжают к этим дояркам в гости накануне…

Он осекся, понял, что смешон. Постоял молча и выбежал вон. Секретарь подобрала листок с заявлением с огромного ковра, которым был устлан огромный кабинет главы района. Недавно этот ковер украшал кабинет первого секретаря райкома партии. Та группа, которая готовила переворот на выборах, работала в райкоме и сейчас оказалась не у дел.