Без родины 2 - Глава 29

               
                ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.

    Анатолий Степанович  нанял на местном рынке труда трех строительных рабочих  и прислал их в мое распоряжение.  Хотя они представляют собой откровенный сброд,  я  доволен, поскольку это крепкие и здоровые  парни.  Самый высокий среди них родом из Белоруссии, ростом пониже, но шире в плечах, из Казахстана, а третий,  молодой  и   худой, приехал из Украины.
       Жить  в Настино, естественно, им  негде, и я обращаюсь за помощью к Валентине Николаевне. В ведении сельсовета находится несколько коммунальных бараков, выстроенных колхозом сразу после войны, и теперь мы идем к ним. Недавно скончалась одинокая женщина, и  Валентина Николаевна предложила  поселить  рабочих в ее  опустевшую комнату.
  Несмотря на то, что я неоднократно бывал в этих барках,  все же всякий раз  поражаюсь, в каком они  состоянии.  По причине бедности  послевоенных  годов     сделаны  из обычных досок, но для придания солидного  вида  отштукатурены  известковым раствором. Срок годности   штукатурки давно  прошел, и она  постоянно осыпается, обнажая гниющее дерево основной конструкции.
  Мы заходим в неосвещенный коридор, и, ступая по стёртой  фанере, заменяющей  здесь половые доски, идем  туда,  где напротив общих барачных «удобств» находится нужное нам жилье.
    Надо сказать, что комната «удобств» представляет собой  относительно большое помещение,  в котором  расположены краны с холодной водой и оцинкованные поилки для скота, заменяющие здесь  ванны. Также   имеются газовые плиты, но в рабочем состоянии  осталась только одна,  причем огонь в ее конфорках  перекрывается с трудом, от чего газ  вынужденно горит  круглые сутки.
  Пройдя дверной проем,  я вхожу в «удобства» и  кивком головы здороваюсь с  Мариной, матерью озорной девочки, которую я про себя зову «синеглазкой».  Сейчас Марина  в откровенном халате маленького размера, явно с чужого плеча, стирает в крайней поилке  дурно пахнущую навозом мужскую одежду.
  Несмотря на то, что Марине за тридцать  и у нее трое детей, она до сих пор  способна произвести сильное впечатление на любого  мужчину. Я  иногда думаю, что, родись Марина в столице,  обязательно стала бы моделью с мировым именем.
    Вот и наши  рабочие, позабыв об окружающем  убожестве,   беззастенчиво рассматривают её.  Марина  начинает  излишне суетливо поправлять  халат,   изображая застигнутую врасплох скромницу. Самый молодой из рабочих  бросается к ней, чтобы поднять с пола  оброненное ею ведро.
– Спасибо! –  говорит Марина  томным голоском и опускает глазки с девичьим румянцем на щеках. Конечно, это театр: кроме рабочих, все знают, какова  Марина на самом деле. Обычно она выражается матом так, что слышно на все село, а  в приступе ярости  легко переходит на кулаки.
    Марина нигде не работает, живет за счет ухажеров, которых часто меняет. Сейчас она путается (что некстати), с Мишей, сыном Валентины Николаевны. Поэтому глава сельсовета считает нужным осадить молодого парня и обозначить границы, за которые рабочим не следует заходить. Она говорит   властным голосом:
– Что выставились так, словно  деревенских баб никогда не видели? Я тут  сезонного баловства под юбками не потерплю, вы  у меня  в полицию за нарушение паспортного режима загремите!
  В действительности угроза не страшна: полиция района  работает на коммерческой основе, а не по заявлениям глав сельсоветов. Но грубый голос Валентины Николаевны действует отрезвляюще, и парни, поскучнев, отходят от Марины. Довольная этим, Валентина Николаевна говорит, тыкая пальцем:
– Вот тут, сами видите, вода. А  на плите, будете готовить еду. Все понятно?
  Получив утвердительный ответ, Валентина Николаевна  выходит  в коридор и открывает ключом   обещанную  комнату. Мы заходим в нее за главой сельсовета и осматриваемся. К нашему удивлению, в комнате нет  обговоренных кроватей и черно–белого телевизора, она совершенно пуста, лишь   куски опавшей штукатурки лежат на полу.
– Это что за безобразие? – гневным голосом, неизвестно к кому обращаясь, громко говорит  Валентина Николаевна, – Раису  только  недавно схоронили! Кто отсюда  ее вещи вынес?
    Поскольку ответа  ожидать не от кого, Валентина Николаевна вновь выходит в коридор,  и ударом ноги распахивает  грязную  дверь в соседнюю комнату:
– Петрович, проклятая зараза, ты  опять  воруешь?
    Внутри захламленная комната Петровича, алкоголика и паталогического мусорщика, выглядит ужасно, как и сам Петрович, давно пребывающий в запое. Он  поднимает лицо в болезненных кровоподтеках  из кучи мусора, обрушив ее, и,  не в силах пошевелится, смотрит на нас с мольбою. Желание опохмелиться светится  в его желтых, как лимон, глазах.   Валентина Николаевна  резко захлопывает дверь к Петровичу, избавляя  нас от картины человеческого страдания, а затем  говорит задумчиво:
–  Пожалуй,  Петрович  не брал…
– Да это верно Миша, Валентина Николаевна! –  все еще  пребывая в образе кокетливой простушки, говорит, высунувшись в коридор,  Марина. – Он ведь без работы, бедный! Что  ему остается делать? Разве есть на белом свете, кто ему поможет?
  Валентина Николаевна едва сдерживает себя. Она  сжимает  кожаную папку, что держит в руке, так, что хрустят  пальцы, и, делая вид, что   Марины  здесь нет, произносит:
– В общем, Григорий Алексеевич,  я тебе так скажу! Где твои рабочие будут ночевать, я обеспечила, а быт им, ты  сам устраивай!
– Да как же? – растерявшись, спрашиваю я.
– Не знаю! – резко бросает Валентина Николаевна, – но если ты даже этого сделать не в состоянии, тогда о каком восстановлении  храма   мы говорим? – она, раздраженно топнув ногой,  направляется к выходу, – все идите за мной, мне еще нужно   показать, где под себя ходить будете.
    Мы выходим из барака, обходим  высокую  копну  сена,  сваленную тут против всяких пожарных правил,  и оказываемся возле  сараев,  лихо слепленных  из  материала с придорожной свалки.  Валентина Николаевна изумленно смотрит на свободный пятачок между сараями. Туда,  где  находится большая яма с разбросанными вокруг  нее  досками,  и говорит, морщась от отвратительного  запаха:
– Вот тебе, Господи,  здрасте – пожалуйста! А с туалетом  что стало? Снова  провалился? И кто теперь виноват?
– Это Мишенька! Они с друзьями по нужде пошли, но были выпивши,  малость не рассчитали общий вес. Вот и оказались  в яме! Ой,  не повезло селу! Нет в Настино власти, некому о нас беспокоится!  –  Говорит Марина, высунувшись  в  окно барака с тонкой  сигаретой  так, чтобы была хорошо  видна ее, едва прикрытая халатом, грудь.
Валентина Николаевна в бешенстве поворачивается, намереваясь метнуть свою  папку в Марину, но та успевает спрятаться.  И словно желая подтвердить правоту  ее слов, в  дальнем сарае, оглушая нас, громко мычит корова,  забытая  на выпас запойными хозяевами. Я  вздыхаю: что-то у нас сегодня,  все очень тяжело  происходит!
    Впрочем, справедливости ради, отхожие  места   при  Настинских бараках –  это  очень «горячая»   тема.  Жители  считают, что строить и ухаживать за ними должны не они, а сельская администрация. В оправдание говорят, что так повелось со времен совхоза, и не стоит менять установившийся порядок вещей. В чем-то они правы: в бараках  живет народ  с подорванным  здоровьем,  и  сил у него, как  у того же Петровича, ни на что нет.  Поэтому сельсовет вынуждено решает проблему,   хотя  такая расходная статья в его бюджете  отсутствует.  Нанимает  случайных людей, которые, к сожалению, строят,    как придется. Такие  туалеты долго не стоят, проваливаются в выкопанную под ними яму, поскольку грунт возле бараков  крайне зыбок.
  Из  этого  родилась  местная легенда, повествующая об известной в прошлом  знахарке.  Некоторые называли ее  ведьмой,   с присовокуплением  жутких подробностей.  Таких,  как шашни с нечестью  из пруда, называемого еще графским:  в нем утопилась графиня,  якобы до сих пор лежащая на  дне.
    Так вот, эта знахарка бесследно исчезла. Как утверждают  знающие люди, за свое колдовство сгинула под землю в провалившемся туалете. Место, где он стоял, так и не нашли, но с тех пор каждую следующую яму  копают строго по определенному алгоритму:  от угла  барака к  пешеходной дороге между сараями, а не на оборот.    Считается, что   на уже использованном  месте можно наткнуться на… сами понимаете, на кого. И если кто ее откопает, то сразу же и  помрет. К тому же  в Настино случится падеж скотины, какого  в селе   не видывали.
    Правда это,  или нет, я не знаю, но сейчас Валентина Николаевна оказывается перед сложной задачей: мало того, что  место под яму на пятачке отсутствует, ей еще надо сообразить, кто будет строить туалет.   Однако  глава сельсовета, имея перед глазами  очевидное решение,  долго голову не ломает:
– Вот что,  Григорий Алексеевич, тебе придется начинать  не с  храма, а  с туалета  – глядя на меня в упор,  хмуро говорит она.
–  Ага, всю жизнь мечтал! Ты, Валентина Николаевна,  придумаешь тоже! – горячо протестую я, – как мне тогда  со спонсором объясняться? Анатолий Степанович  разве для этого  рабочих  дал?
– С Анатолием Степановичем я сама поговорю, – жестким голосом  говорит Валентина Николаевна, – он мужик свойский,  и за ним должок. Я ему захват  земли простила. У него самое большое  владение в селе! Ты же не думаешь, что Анатолий Степанович   из идейных соображений взялся тебе помочь? Он стал таким  добрым  не без моего участия!
– А зачем  при бараках деревенский туалет нужен? – неожиданно вступает в разговор, говоря с легким акцентом, рабочий из Казахстана, – если в бараках есть вода, значит, и канализация есть. Почему унитазов   нет?
–    Трубы, отводящие воду,  маленького диаметра, – нехотя, скорее для меня, (поскольку  и я хотел спросить), объясняет  Валентина Николаевна, – тут нужно  переделывать.
–  А  много  новых труб  надо? – любопытствую  я.

– Нет, – отвечает Валентина Николаевна, –  тридцать метров!
– Очень странно! – говорит рабочий из Казахстана, –  интернет в  бараки уже провели (это сделал  я, причем бесплатно,  и мне становится  приятно, что кто-то оценил), а современную канализацию даже не собираются. Вот  и живи в 21 веке, Россия матушка! У нас в Казахстане…
– Пока что вы  едете к нам на заработки, а не мы к вам! – перебивает Валентина Николаевна рабочего, – так что держите свое мнение о России при себе! – она поднимает руку, и,  показывая пальцем  на угол барака, говорит, –  копайте яму там,  свежие доски для туалета я позже подвезу.
– Нет, там мы копать не будем! –  категорически отказываюсь я.
– Ты вроде человек верующий, и, возможно, будущий священник! – злится Валентина Николаевна. – И  часто  смеешься  над деревенскими суевериями.   А теперь что,  боишься?
– Я не боюсь! Меня смущает то,  что жители села любят судачить, –  говорю я, впервые без особой радости слыша приближающийся треск мотоцикла дяди Саши, уже оповещенного о происходящем,  –    и мне не хочется, чтобы они  навыдумывали черт знает что! Ведь  на старом месте мы наверняка найдем кости животных,  но  их  тут же припишут  пропавшей женщине. А мне   слухи нужны? Нет! Поэтому, если и буду копать,  только на новом месте!
  Валентина Николаевна закатывает глаза и качает головой так, как это делают, когда хотят показать, что собеседник  сильно заблуждается, но спорить с ним себе дороже. Затем  глава сельсовета опять ищет взглядом  другое место  для ямы. Неожиданно ее губы кривятся в мстительной усмешке, и она показывает на  пешеходную дорожку  между сараями:
– Всё, достали  вы меня! Копайте тут, больше негде!
– Тогда со стороны села  к баракам проход будет затруднен! – говорю  я, удивляюсь ее распоряжению.
– Забивай колышки под яму,  где сказала! –  раздраженно произносит  глава сельсовета, – все равно эти сараи – голимый самострой, сносить нужно! Жители   возводят  их всего  за пару часов, а  из туалета сделали принцип, которым  из года в год меня травят! – глаза у Валентины Николаевны становятся гневными.
            Из боязни потерять ее расположение,  я  соглашаюсь:
– Что ж, считай, договорились! Будет тебе туалет, где  показала!
            Валентина Николаевна  кивает и уходит искать  доски.  А я, поздоровавшись с дядей Сашей и Игорьком,  направляюсь к ГАЗели. Хочу   уединиться и  подумать, как мне  заполнить пустоту выделенной храму комнаты..


Рецензии
Да, выдались Григорию неприятные рабочие моменты. И описание жизненных условий в бараке просто бросает в дрожь. Люди веди жили и живут там, как же это возможно? Просто обличительная глава, полная безнадега. Господь посылает Григорию тяжкие испытания, но это и есть его дорога к Богу. Помните, Виталий, мы об этом говорили.
С УВАЖЕНИЕМ И ВСЕГО ВАМ ДОБРОГО,

Любовь Арестова   04.11.2018 12:28     Заявить о нарушении