Судьба

               
                1

      В преддверии своего тридцатисемилетия Ивану Петровичу Семизадову не везло: на работе проверки сыпались одна за другой, зарплату задерживали, в магазинах обсчитывали, в общественном транспорте хамили, и даже уличные попрошайки цеплялись именно к нему, нагло заявляя: – ты должен помочь, потому что добрый. Покоя не было и дома. Жена, Анна Степановна, к недовольному виду которой он давно привык, в последнее время была взвинчено-раздражена, называла мужа неудачником, тюхой и размазней. От всего этого Иван Петрович стал угрюм и подавлен, ощущая полную неудовлетворенность положением, в которое был поставлен новыми жизненными условиями. Поэтому день рождения прошел буднично и малоинтересно. Пришедший поздравить школьного друга Олег Остов, посидев за скромным столом, послушав скучные разговоры, грустно покачал головой, на выходе предложив:
      – Ваня, приходи завтра ко мне. Тебе надо развлечься.
Именинник только рукой махнул.
      – Ты что, Олег, какое развлечение? В мои-то годы!
      Но на следующий день пришел.

      Олег работал проректором по хозяйственной части, или попросту – завхозом в одном из институтов. Он сразу «взял быка за рога».
     – Пойми, старик!
     – Ну, уж ты сразу и «старик», – обиделся Семизадов, – подумаешь, всего тридцать семь стукнуло.
     – Послушайте, юноша! – смеясь, перебил друг, – вас надо спасать! Тебе необходимо взбодриться. От твоей домашней жизни за версту несет скукой, плесенью и «тем самым чаем». Что ты сидишь в четырех стенах как древний магараджа на слоне? Посмотри вокруг – сколько возможностей, сколько молодых девочек!
     – Моя Аня тоже ничего, – тихо возразил Семизадов.
     – Ничего она была, когда ты на нее подбитым глазом смотрел. Но я вижу, у тебя за эти годы зрение не восстановилось…

                * * *
     Тут надо сказать, что, несмотря на тяжелый нрав жены и её постоянное ворчание Иван Петрович ей ни разу не изменил. Три случайные связи, которые имели место за его тридцатисемилетнюю жизнь, были именно случайными. Первый раз это произошло сразу после окончания института, на дне рожденья у того же Остова. Иван Петрович еще не был женат и пришел в гости один. Олег, молодой человек с легкими манерами и своеобразным взглядом на жизнь: где бьют – бей сам, где дают – бери больше, тут же познакомил друга с крупнотелой брюнеткой неопределенного возраста. За столом они оказались друг против друга и Анжела, как ее представили, многозначительно подмигнув в сторону Семизадова, громко произнесла: «беру на себя обязанность следить за вашим прибором». Все засмеялись, а Иван Петрович смутился и покраснел. Молодая женщина честно выполняла взятые на себя обязательства – каждый раз, передавая визави наполненную тарелку, она касалась горячими, влажными пальцами семизадовской руки, посылая томные, недвусмысленные взгляды, от чего Иван Петрович смущался пуще- прежнего, и никак не мог уловить смысл текущей за столом беседы. От того его реплики и шутки, неуклюже вставляемые в разговор, успехом не пользовались, натыкаясь на вопросительные взгляды, недоумение и ухмылки собравшихся. И только Анжела, покашливая, смеялась густым, бархатным смехом, отчего казалась Ивану Петровичу остроумной собеседницей, с тонким чувством юмора.

      Поздним вечером, провожая даму, Семизадов был почти уверен – он нашел женщину своей мечты, он влюблен, это судьба! «Сейчас дойдем до скамейки, и я спрошу, когда мы сможем увидеться вновь», – мечтал нерешительный кавалер. А спутница без умолку о чем-то нашептывала, с каждым шагом все более повисая могучим телом на его нетренированной руке. Скамейка была пройдена, а Иван Петрович так и не решился задать вопрос. «Спрошу, когда перейдем улицу, – решил он, восторженно глядя на спутницу. – Хотя, нет, это будет слишком нахально с моей стороны! Она может подумать, будто я навязываюсь. Анжела натура тонкая. Как она смеялась моим шуткам! Лучше спрошу у дверей ее квартиры». Но тут размышления Семизадова были прерваны. Сжав руку провожатого выше локтя, Анжела закончила рассказ:
      – Вот так мы с мужем и расстались. Теперь я свободна, как птица! Уже две недели!
Последняя фраза, произнесенная с тоской и томлением, заставила Ивана Петровича задуматься: о чем дама сожалеет больше – о разводе или о двухнедельной свободе. Они стояли на третьем этаже. «Женщина его мечты» одной рукой пыталась найти в сумочке ключи от квартиры, другой крепко держа за руку трусливо озирающегося по сторонам Ивана Петровича.
      – Сейчас кофейку попьем, с коньяком. Взбодримся! У нас с тобой вся ночь впереди! – торопливо шептала Анжела, мягко притягивая приговоренного к любви за шарф.
      «Что она делает? Так ведь и задушить можно!», – попытался увернуться Семизадов. Но не тут-то было: дама резко потянула шарф к себе, одновременно навалившись всей массой на хрупкую плоть, и страстно впилась в губы. «Вы меня задушите!» – хотел крикнуть Иван Петрович, отстраняясь от своей мечты, но вместо этого прохрипел:
      – Не надо. Я не готов.
      Женщина отпрянула и, сверкнув глазами, пустила в жертву две молнии:
      – Что значит «не готов»?! – громыхнуло в подъезде, – я русским языком сказала: свободна уже две недели!

       Негодование дамы потонуло в гулком эхе шагов. Иван Петрович бежал, перепрыгивая через ступеньки, путаясь в длинном плаще, вытирая губы скомканным шарфом. «У меня давление, а она кофе предлагает! С коньяком! Какая нечуткая оказалась!»
       Это была первая случайная связь Семизадова.

      Вторая произошла тремя годами позже. Девушку звали Анна. Они познакомились на хоккее. Семизадов первый раз пошел «поболеть» за городскую команду, и поболел удачно: брошенная защитником Шейкиным шайба перелетев через бортик, под гул и одобрение всего стадиона, угодила Ивану Петровичу в левый глаз, который моментально заплыл огромным кровоподтеком. От боли он потерял сознание. Очнулся в медпункте. Какие-то люди, суетясь, бестолково предлагали помощь, окружив раненого со всех сторон, отчего тому становилось только хуже. И тут появилась она! Медсестра Анна быстро выпроводила посторонних, проворно обработав рану.
      – Как же вы так? Наверное, первый раз пришли?
      – Первый.
      – Ничего, до свадьбы заживет.
      Но Анна ошиблась. Они расписались через неделю, когда глаз Семизадова еще не совсем пришел в нормальное состояние. Впоследствии приятели часто подтрунивали над ним: мол, видел бы хорошо двумя глазами – не женился. Иван Петрович на них не обижался, ибо, хотя со временем Анна и стала довольно ворчливой особой, он с благодарностью вспоминал ее бережные прикосновения и сочувствие в тот вечер.
Это была вторая случайная связь, но так как закончилась она законным браком, Семизадов вычеркнул ее из своих любовных похождений и называл эту встречу не иначе, как судьбоносной.

      О своем третьем увлечении Иван Петрович не любил вспоминать. Как-то, лет через пять после свадьбы, прогуливаясь в городском парке, Семизадов обратил внимание на сидевшую под липой милую девушку. Он робко подсел к ней и задал, как впоследствии сам говорил, дурацкий вопрос:
      – Вы не замужем?
      Девушка звонко рассмеялась:
      – Нет, не замужем! А вы – сват?
      Иван Петрович тоже рассмеялся, неожиданно для себя брякнув:
      – Нет, я жених.
     Они разговорились и проговорили до позднего вечера. Выяснилось: их взгляды и вкусы совпадают до мелочей, у них много общего, и понимают они друг друга с полуслова. Единственное, чего они не смогли понять – отчего не познакомились раньше? Чтобы исправить эту ошибку, решено было встретиться на следующий день здесь же, ровно в восемнадцать часов. Но на следующий день Алла (так звали девушку) не пришла. Семизадов затосковал. Алла ему понравилась, с ней было легко и приятно. Три дня приходил Иван Петрович в назначенное время, три дня просил Всемогущие силы вернуть девушку, но она так и не появилась (их группу отправили в колхоз на картошку, но Семизадов этого не знал, а где она учится и живет, спросить в первый день не решился). «Все! – понял Ваня (так называла его Алла), –  Любви нет! А если и есть, то не про меня!».
      И надо же такому случиться, что спустя почти десять лет, жизнь вновь подталкивала Ивана Петровича к извилистому пути любви.

                2
      … – Моя Аня тоже ничего, – тихо возразил Семизадов.
      – Ничего она была, когда ты на нее подбитым глазом смотрел. Но я вижу, у тебя за эти годы зрение так и не восстановилось.
      – Ну, зачем ты так.
      – Нет, если ты настаиваешь, Ане мы тоже можем пару подобрать. Да не кипятись! Не навсегда – на время. Ладно, шучу. Слушай, что я предлагаю. Ты же еще молодой человек! У тебя кровь должна в жилах играть! Давай я тебя с одной хорошенькой девушкой познакомлю.
      – Зачем?
      – Ты идиот? Завтра сорок, а мы до сих пор не знаем, зачем с девушками знакомятся? Для приятного времяпрепровождения.
      – Ну, сорок, положим, не завтра.
      – Послезавтра.
      – А где я с ней буду время проводить? – Семизадов вдруг оживился.
      – Где? – Олег на мгновение ослабил натиск, – где, где? Как где?! Я же проректор – выделю комнату в общежитии – там и проведешь. Согласен?
      – Не знаю, как-то у тебя все быстро.
      – А чего тянуть? Хочешь дождаться, когда ей сорок стукнет? Или может, тебе надо с женой посоветоваться? – Олег с усмешкой посмотрел на друга поверх очков.
      – Ладно, знакомь, – вяло произнес Семизадов, опустив глаза в пол.

      Девушка протянула ухоженную руку:
      – Вика.
      – Иван Петрович, – ответил он, смущаясь и от того, что не знал, как поступить с протянутой рукой (то ли пожать, то ли поцеловать), и от присутствия Олега, и от самой ситуации. Остов покачал головой. Семизадов, уловив это краем глаза, быстро добавил:
      – Можно просто – Иван.
      Встретиться решили через два дня, в четверг, в общежитии института.

                * * *
      В четверг на дежурство в общежитии заступила тетя Клава. Свою долгую трудовую жизнь Клавдия Николаевна Задрыгина начала с вахты в городском роддоме, не пропуская внутрь никого, кроме рожениц и акушерок, объясняя это тем, что «здесь вам не проходной двор», а вахтер поставлен следить за строгой отчетностью: «сюда одна входит, двое выходят». Был случай, когда Клавдия Николаевна загородила дорогу молодому врачу гинекологу и на все просьбы, угрозы и уговоры отвечала одно:
      – Ты, милок, своим документом перед моим носом не тряси. Тута один документ действителен! Беременный – заходи, нет – от ворот поворот! – чем довела молодого врача до нервного припадка. После этого случая администрация роддома предложила Клавдии Николаевне на выбор два «поста» – в психиатрической лечебнице или в пожарной части. Клавдия Николаевна выбрала последний – ближе к дому. На новом рабочем месте она требовала от пожарных проходить через вахту в касках, с развернутым документом и брандспойтом в руках. Через месяц личный состав боялся вахтерши больше огня, а брандмайор наловчился проходить на территорию части сквозь брешь в заборе, объясняя свои действия тем, что: «лишняя тренировка пожарному никогда не помешает». Здесь карьера Клавдии Николаевны не задалась. В один прекрасный день она категорически отказалась открывать ворота до тех пор, пока спешащие на пожар не подпишут расписку с обязательством вернуть в целости и сохранности казенное имущество. От задрыгиных требований пожар разгорелся одновременно в двух местах: в душах пожарных и, собственно, на объекте. А горел в тот раз дом не простой, горело, ни бо-лее, ни менее, здание городской Администрации с прилегающими постройками (небольшим, двухэтажным, домом главы, гаражом на шесть машин и маленькой сауной на тринадцать персон). Этого Задрыгиной простить не смогли. Поговаривали, мэр лично сослал Клавдию Николаевну в подсобное хозяйство, при этом злые языки утверждали, будто городской голова топал ногами, рвал на себе волосы и кричал нечеловеческим голосом: «к свиньям собачьим! Чтоб духу ее в городе не было! К свиньям!» Но судьба была милостива к суровому вахтеру. Опала закончилась быстро – мэра переизбрали. Задрыгина вернулась на городские объекты, но долго нигде не задерживалась – была чересчур нетерпима к нарушениям законодательства в проходной системе. В общежитии тетя Клава или, как ее звали студенты – Клавка-гавкало, работала недавно, успев за короткое время запомнить всех в лицо и по фамилии, а так же многое чего про кого узнав, делясь этой информацией с «нужными» людьми. Студенты вахтершу недолюбливали и боялись больше коменданта, паспортистку и райвоенкома вместе взятых.

      В приподнятом настроении с цветами, бутылкой шампанского и тортом в нерешительности замер Иван Петрович перед входом и, наконец, набравшись смелости, распахнул дверь, переступив через порог, за которым наткнулся на металлическую вертушку. Неуклюже взяв в левую руку принесенное с собой, новоиспеченный Дон Жуан толкнул облезшую железку, но ту крепко держала щеколда.
      – Откройте, пожалуйста.
      Из-за высокой стойки за ним внимательно наблюдали бесцветные, на выкате, рыбьи глаза тети Клавы.
      – Вы к кому? – спросила вахтерша низким громоподобным голосом, закончив «сканировать» названного посетителя. Семизадову показалось – над его ухом разорвался артиллерийский снаряд. Он посмотрел вверх, наткнувшись на белесые глаза вахтерши и отчетливо осознал, что испытывает кролик при встрече с удавом.
      – Й й й я?
      – Нет, папа Римский! Вы, папаша, вы! К кому?!
      – Тут, видите ли, вот какое дело, – мямля и заикаясь, начал оправды-ваться визитер.
      – Да я вижу, какое дело! Тут, папаша, общежитие, а не публичный дом!
      – С чего вы взяли, что я ищу публичный дом? – неуклюже взмахнул бутылкой Семизадов.
      – Ага, я маненько ошиблась! – методично укладывала «снаряды» Клавка-гавкало, – вы, уважаемый, направлялись в бливотеку! С шампанским!
Перед вахтой собирались студенты, по опыту зная: сейчас начнется бесплатный цирк.
      – Ты еще скажи – к дочери приехал! – распаляясь перед публикой, вахтерша грозно положила в лунку новый снаряд.
      Стало обидно. Неужели он так старо выглядит? И какое дело этой мымре до того, к кому и зачем я пришел?! Студенты откровенно посмеивались, кто-то пытался дать дельный совет – не связываться и уйти. Но это только обозлило Ивана Петровича. Неожиданно для себя он выпятил грудь, приподняв руку с тортом на уровень глаз вахтерши и довольно громко сказал:
      – Да! Я к дочери приехал! Мне надо ее навестить.
      – Ага! К дочери! Ты, родной, тортиком-то перед моим носом не тряси! Не документ! И не такое видали! К дочери! Детей бы постеснялся, – пошел в наступление неподкупный страж нравственности, – цветочки тоже для дочери великовозрастной прикупил? А?! По какому случаю?
      – По случаю взятия Бастилии, – вставил долговязый студент.
      – Бесстыдник! И бутылку не забыл!
      – Да что вы себе позволяете? – пискнул Семизадов, отступая назад.
      – Развратник! Последний раз спрашиваю, к кому пришел? – грозно гавкнула Клавка, нависая над Семизадовым с карандашом и замасленной тетрадкой в руках.
В прострации, ничего не соображая, Иван Петрович выпал из общежития. Лишь одна мысль не давала покоя: «Вика меня там ждет, она думает, почему я не пришел. Надо будет завтра ей все объяснить», – бормотал себе под нос неудавшийся ловелас, заходя в квартиру.
     – По какому случаю торт? – по привычке недовольно спросила жена.
     – По случаю взятия Бастилии.
     – А цветы, по какому поводу? Рокфеллер ты наш!
     – В память о жертвах, – первый раз в жизни огрызнулся Семизадов.

                3
     Всю следующую неделю Иван Петрович ходил мрачный. Он похудел и осунулся. Спустя неделю жена объявила о своей поездке на два дня к матери. Семизадов воспрянул духом, с сожалением сказав Ане: проводить не могу – дела… и тут же позвонил Остову, попросив организовать встречу с Викой.

     Встретились у центрального кинотеатра, в сумерки – для конспирации.
     –  Ну, куда пойдем, – вяло поинтересовалась девушка, методично пережевывая жвачку?
     – А куда вы хотите?
     – Не знаю, не на улице же торчать.
     – Пойдемте ко мне, – выдохнул Семизадов.
     Вика смерила ухажера удивленным взглядом.
     – А жена?
     – Об этом не беспокойтесь, она уехала на два дня!
     Непослушными, дрожащими руками, Иван Петрович пытался вставить в замок «прыгающий» ключ.
     – Что вы так нервничаете, милый?
     – Боюсь, соседи заметят.
     – Кому какое дело? – девушка надула пузырь, лопнув его с громким щелчком, – возьмите себя в руки, а то я начинаю предчувствовать грустный финал!
Справившись с замком, Иван Петрович неуклюже впихнул возлюбленную в темный коридор, где она, обо что-то споткнувшись, чуть не упала.
     – Что это?
     – Это? – зажженная лампочка тускло осветила стоящие на полу дорожные сумки. Ивана Петровича затрясло, – она не уехала!
Лихорадочно горе-любовник пытался вытолкнуть девушку на лестничную клетку, но тут Вика заметила упавшую с журнального столика за-писку: «Я взяла одну сумку, приеду через день. Анна». Семизадов воспрянул духом.
     – Что вы стоите на пороге, Виктория? Она уехала! Раздевайтесь! – страстно зашептал он.
     Вика сняла куртку, сапожки и, передав одежду хозяину, прошла в комнату, опытным взглядом оценивая жилище.
     – А у вас мило.
     Семизадов приободрился, усадил гостью на диван и, периодически глупо похихикивая, рассказал, как ему досталась эта квартира, как они с женой делали ремонт, во что это обошлось и сколько еще недоделок осталось. Вика методично, профессионально, снимала одежду. На пятом предложении Иван Петрович заметил: девушка осталась в нижнем белье.
     – Ну, чего вы ждете? – игриво спросила она? Краснея, Иван Петрович снял рубашку, брюки, выключил свет. В дверь постучали. Семизадов открыл рот, замерев с брюками в руках.
     – Что вы застыли? Стучат.
Стук стал более требовательным.
     – Кто бы это мог быть? – упавшим голосом спросил начинающий любовник, зачем-то засовывая брюки под диван.
     – Вы меня спрашиваете? Наверное, ваша жена приехала.
     – Зачем?
     – Зачем, зачем? Ремонт доделать! – зло огрызнулась девушка.
     В дверь тарабанили не переставая, одновременно звоня в звонок.
     – Кто? – дрожащим голосом спросил хозяин.
     – Милиция!
     – Это охрана, – радостно открывал дверь Семизадов, – я забыл снять сигнализацию.
     Вошедший сержант оглядел прихожую сонным взглядом. Перед ним стояли два человека в нижнем белье, и два упакованных чемодана! «Непорядок, – скрежетнул мозгами служитель правопорядка, – надо вызвать наряд».
Василий Копейкин или, как его прозвали сослуживцы Вася Баунти, дежурил третьи сутки подряд. Свою кличку он получил за то, что постоянно питался различными шоколадками, поедая заморские сласти в самые неподходящие моменты, вынимая из множества карманов милицейской формы: на разводе, на инструктаже и даже один раз был уличен за уничтожением заморского батончика во время почетного дежурства у знамени в Управлении. Но Васю простили. Его все любили: парень был добрый и безотказный, недаром сослуживцы про него говорили: общаться с Баунти – райское наслаждение. Вот и сейчас, закончив первые сутки, вторые он отдежурил за сержанта Мокшина, уехавшего на свадьбу к сестре. И теперь заканчивал третье дежурство, вновь за себя. К этому времени Васины мозги, никогда не отличавшиеся (несмотря на частый шоколадный допинг) быстрой сообразительностью, пришли в полную негодность: вместо привычного «твердого» вещества сержант ощущал в голове подобие желеобразной массы.
«Надо вызвать наряд, – медленно колыхалось в голове желе, – взлом налицо», – вслух же спросил:
     – Кто ответственный квартиросъемщик?
     – Я, – быстро ответил Иван Петрович, почему-то указав рукой на Ви-ку. Взгляд сержанта медленно переместился с пальца Семизадова на де-вушку. Вика, одновременно с Семизадовым, сказала: «Он», при этом указав рукой на сержанта. Баунти постарался придать взгляду осмысленность, переводя глаза с девушки на мужчину, затем на себя и обратно на девушку.
     – Не понял. Ваши документы? – строго потребовал сержант, ткнув кривым пальцем в чемоданы.
     – Нннет, нет! – замахал руками Семизадов, – это не мои, что вы! Да это и не мой фасон.
     – Что значит «не мой фасон?» Документы должны быть у всех одинаковые. Где ваши?
     – Как где, – не понял вопроса Иван Петрович, – на месте.
     – Покажите!
     Семизадов засеменил в спальню.
     – Вы куда, гражданин?! – Копейкин попытался вытащить из кобуры пистолет, но сонная рука угодила в карман, откуда извлекла очередной батончик райского наслаждения.
     – Как куда? – удивился из комнаты Семизадов, – вы же просили показать мои чемоданы.
«Так, успели все вещи упаковать, надо вызывать наряд!»
     – Спасибо, – сказала Вика, взяв из Васиной руки шоколадку и, кокетливо улыбаясь, со значением вытащила жвачку изо рта, – ой, вы знаете, а у меня с собой нет.
     – Кого нет? – Копейкин оторопел от циничной наглости, смешанной с откровенным «стриптизом».
     – Как кого? Ну не «Баунти» же. До-ку-мен-тов. Ха-ха-ха! – рассмеялась Вика,
     – до-ку-МЕНТОВ! Я обычно, когда на работу хожу, их дома оставляю.
     – Каких ментов? Каких ментов вы дома оставляете? Гражданка, что вы мне здесь сказки рассказываете?! Где ваши документы? – вращая глазами, кричал вконец обессиленный бессонницей и наглыми взломщиками, сержант.
     – Вот мои! – радостно потрясал Семизадов двумя чемоданами.
     – Чье это? Где ваши документы? Всем руки вверх! Вы арестованы!
     – Это жены! – бросив чемоданы на пол, Семизадов поднял руки вверх, в одной из которых держал паспорт. Копейкин взял документ, внимательно прочитал первую страницу вслух, медленно повернул крупную голову в сторону девушки и, машинально ткнув все тем же кривым пальцем в чемоданы, спросил:
     – А это кто у вас?
     – Я же объяснил – это жены, – продолжал, как ребенок, радоваться Семизадов.
     – Племянница, племянница я, – быстро ответила Вика, незаметно ткнув шоколадкой «дядю» в бок.
     – Может вы еще, и познакомиться хотите? – перешел в наступление осмелевший хозяин.
     – На службе не употребляем, – буркнул сержант и, громко топая тяжелыми ботинками, вышел из квартиры.
«Странный тип! С кем он мне познакомиться предлагал? С племянницей, с женой, или с чемоданом? А может, они жену в чемодане прячут?.. Надо было все-таки вызвать наряд!».
     Вика оценивающе посмотрела на партнера.
     – Сегодня у вас ничего не получится. Приходите завтра по этому адресу. Это семейное общежитие. Моя подруга ушла от мужа и сейчас живет с бойфрендом, но завтра они уезжают на дачу. Комната будет свободна. Там нам точно никто не помешает.
     Семизадов радостно кивнул:
     – Да, да, вы правы. Как говорится – Бог троицу любит!

                4
     Подруга Вики – Ирина Боброва – была счастлива. Прошло десять дней, как она ушла от мужа к любимому человеку и теперь жила, как сама признавалась, «полноценной жизнью во всех сферах». Первую декаду «медового» месяца влюбленные решили отметить на природе, поэтому Ирина легко согласилась уступить комнату на сутки.
     – Конечно, конечно, приводи своего горемыку! Здесь вам никто не помешает! – радостно щебетала она, собирая дачную сумку, – а насчет ключа не беспокойся – оставишь в комнате напротив. Ну, все! Я побежала! Удачи! Простыни у меня – загляденье!
    – Спасибо. Главное, чтобы, наконец, получилось залежанье! – смеясь, ответила
     Вика, закрывая дверь за хозяйкой.
     Ивана Петровича била нервная дрожь. Всем своим существом он чувствовал – сегодня должно произойти нечто важное, необычное. Вика встретила его приветливо. В маленькой комнатке было по-домашнему уютно. Семизадов присел на стул. Вика подошла сзади, опустила красивые руки на взмокшую шею и тихо-тихо начала шептать неразборчивые слова любви. По всему телу Семизадова растеклась истома, готовая в любой момент перерасти в бурную страсть. Пальчики проказницы, нежно перебравшись с шеи на грудь, переместились к пуговицам, расстегивая их одну за другой, одну за другой. Семизадов встал, обнял девушку и понял – страсть готова прорваться! Как они оказались на узком диване, он не помнил, как Вика целовала его – помнил, как он оказался в одних трусах и майке – не помнил. С памятью творилось что-то странное, будто ее поделили на клеточки, как шахматную доску: белая клеточка – помню, черная – не помню. Вика все время что-то горячо шептала, щекоча Ванино ухо, который за десять минут помолодел лет на десять. И вдруг! В этот раз в дверь не стучали. Ее выламывали! Из коридора слышались страшные ругательства и нецензурная брань.
     – Кто бы это мог быть? – не успев испугаться, шепотом спросила Вика.
     – Может, милиция? – тоже шепотом спросил, не осознавший опасности, Семизадов. И тут до обоих дошла вся серьезность ситуации: в чужой квартире, без документов, полуголые, они были абсолютно беззащитны перед лицом надвигающейся угрозы! Подскочив с дивана, не состоявшиеся любовники стали беспорядочно хватать одежду, в спешке и суматохе надевая вперемежку свои и чужие вещи. А дверь трещала со всех сторон, готовая в любую минуту сорваться с петель.
     – Ирка! Тварь! Сволочь продажная! – раздавалось почти в комнате, – придушу! Придушу, падла, и тебя, и твоего хахаля!
  – Господи! Ну, зачем я сюда пришел?!Зачем мне все это надо на старости лет!– громко стенал Иван Петрович.
     – Да не орите вы! – снимая с его головы колготки, кричала Вика.
     – Я знаю, вы там вдвоем! Открывай, зараза!
     – Я ведь даже не застрахован от несчастного случая! Что завтра скажет Аня, обнаружив наши трупы? Как объяснить ей, что я здесь делал с вами в таком виде?
     – Моего трупа здесь не будет, а ваш ничего объяснить не сможет! – зло парировала Вика.
     – Это еще почему? – но ответа Иван Петрович не получил. Дверь рухнула, и в комнату влетел двухметровый верзила, неся впереди себя пудовый кулак, направленный точно в левый семизадовский глаз. Удар состоялся. Вика визжала, Семизадов падал навзничь, мужик матерился, переворачивая и круша ветхую мебель.
     – Где Ирка?! Где эта тварь? Куда вы ее спрятали?! Убью, подлюку! Не переставая визжать, Вика выкрикнула:
     – Сема! Дурак! Ее здесь нет! Это я, Вика!
     Верзила ослабил натиск и, показав на лежащего Семизадова, почти ласково спросил:
     – Так это не ее хахаль?
     – Нет!
     – Черт! Обидно! Извини, мужик, надо было сразу представляться!..

     На следующий день Иван Петрович встречал жену в темных очках. Глаз заплыл так, что практически ничего не видел. Анна вышла из вагона, как всегда, с недовольным видом. Семизадов, посмотрев на жену сквозь очки здоровым глазом, подумал: «И чего мне, дураку, надо? Да лучше моей Ани и нет никого!».

     Судьба!






    Хабаровск,
    декабрь 2001