Солнышко

Зеркал у Антонины в квартире не было. Было одно в ванной комнате, но Тоня в него почти не смотрела, зачем смотреться, когда и так знала какая она. На ее правой щеке было большое красное родимое пятно.

Когда мама была беременная, то дотронулась рукой до горячей сковородки, на руке получился ожог, а на щеке ребенка это ужасное пятно. Тоня всегда, сколько помнила себя, стеснялась его. Раньше она плакала, что не такая как все, старалась его оттереть, но пятно от этого становилось еще ярче. Девочка хотела как-то замазать его тональным кремом или вывести с помощью перекиси водорода, но ничего не помогало. Пятно прочно сидело на ее щеке.

Потом Тоня придумала, как спрятать его. Она отрастила волосы, прикрывая прядью всю правую сторону лица.  Волосы закрывали не только пятно, но и глаз. Одним глазом смотреть было неудобно, учителя говорили, что так она ослепнет, но девочка считала, что теперь уже все равно, два у нее глаза или один, зато это злополучное пятно не так бросается в глаза окружающим.

В школе давно привыкли к ее пятну. В младших классах дразнили, показывали на нее пальцем, а потом привыкли. Люди вообще быстро привыкают ко всему и к красоте, и к дефектам внешности. Но как-то красивой быть все-таки  лучше, красивые девочки имеют больше привилегий. Им достаются в школьных спектаклях главные роли, учителя не всегда выставляют им плохие отметки в журнал, ограничиваясь лишь тем, что поругают красавицу. А такие как Антонина должны всегда и всего добиваться сами. Девочка и старалась.

Училась Тоня неплохо. Отличницей не была, но в дневнике были в основном пятерки и четверки, что уже само по себе было хорошо. Вот только это злополучное пятно, которое портило ей жизнь.  Нет, еще одно обстоятельство добавлялось к ее  проблемам с внешностью. Это ее имя. Не нравилось оно Антонине. Тоня. Какая еще Тоня?! Как старушка деревенская. В классе у девочек были прекрасные имена: Оксана, Яна, Таня, Света, была даже Снежанна, несколько Лен и одна Тоня. Имя дала мама, ее бабушку звали Антониной, вот в ее честь и назвали девочку. Папа не спорил, Тоня, так Тоня. В детстве ее звали Тошкой. Это было еще хуже. Какая-то собачья кличка. Тоня обижалась, когда ее называли Тошкой, но домашние считали, что это ласково звучит. Они не обращали внимания на ее обиды.


Прозвучал последний звонок, опустели классы. Вчерашние школьники стали абитуриентами. Для поступлений были выбраны самые разнообразные вузы. Тоня пошла в педагогический институт на отделение «Дефектология». Она не понаслышке знала, как трудно людям отличным от всех жить в этом мире, поэтому хотела помогать таким детям, быть равной среди равных. Начались занятия. Учиться Тоня не только любила, но и умела. Она, готовясь к семинару или коллоквиуму, вслух проговаривала тему, на листочке чертила схемы, по которым сама себе и рассказывала, прочитанное в учебниках и конспектах. Предметы были не только несложные, но и очень интересные.

Одна логопедия чего стоила. Это  как особый мир необычный и яркий. Дети с нарушениями речи. Они ж вокруг нас, кто-то пропускает звуки, кто-то искажает их, а некоторые вообще заменяют одни звуки на другие. Чтобы исправить речь существовали самые разнообразные приемы и методы. Самыми занимательными были  логоритмика,  дыхательные упражнения и тренировка язычка.  Артикуляционные упражнения носили смешные названия: «Сладкое варенье», «Парус», «Трубочка». Малыши смотрелись в  кругленькие зеркала на столиках и старательно повторяли язычком  задания. Они  крутили свои язычки, старательно «чистя зубки» или  показывали, как «кошечка выгибая спинку».

А вот как помочь детям, которые не могли или не хотели общаться со сверстниками?  Аутизм. Ребенок находился в своем мире, в который не впускал ни взрослых, ни сверстников. Ему там было хорошо и комфортно, он не чувствовал одиночества.  На занятиях по возрастной психологии студентам  рассказывали о таких детях, называя их «аутами», предлагали приемы и способы воздействия на детскую психику.  Учили студентов,  как  вовлечь  деток в работу коллектива и общение с товарищами.  Но Тоня по себе знала, что если ребенок не общается с остальными, значит ему некомфортно с ними, просто они сами по себе, а  он сам по себе. Ему вовсе не одиноко, у него есть он сам.

На третьем курсе, когда основные теоретические знания уже были получены, студентов отправили на практику. Это была не совсем обычная школа, а коррекционный интернат. Первый день – знакомство с учебным заведением. С практикантами разговаривала сама директор, она сразу пояснила, что дети живут здесь постоянно, они нуждаются не только в обучении, но в лечении и в психологической помощи. Судьбы у детей порой сложные.  От одних ребят родители отказались, у других родители лишены родительских прав.  Были и счастливцы – дети из нормальных семей, родители таких ребят  забирали их на выходные домой, а раз или два в неделю приходили к ним в интернат. Чтобы остальные школьники не чувствовали себя обделенными, с ними постоянно общались и учителя, и воспитатели, и нянечки. Директор называла своих воспитанников «наши дети», словно подтверждая, что не может быть детей ничьих, что каждый ребенок чей-то. А еще она напомнила студентам слова Василия Сухомлинского. Который писал, что доктор, приходя к больному малышу, прежде всего, должен вымыть руки и согреть их, чтобы не касаться крошечного тела ребенка холодными руками.  А педагог при встрече и общении с ребенком должен согреть свою душу.

Тоня молчала, в душе она соглашалась с директором, пожилой и седоватой женщиной, чья мудрость была видна в глазах и словах.  Черствость, незаинтересованность, пустота в сердце – ребенку не помогут. Малыш всегда видит, как взрослый к нему относится. Детскую душу обмануть нельзя. Нет, иногда, наверное, можно, но потом, когда обман раскроется, то ребенок на долгие годы, а может быть навсегда, перестанет верить всем. Антонина  сама так же, какое-то время все надеялась, что сможет быть такой как все, что окружающие перестанут обращать внимание на ее родимое пятно, а увидят душу, характер, ранимость и верность. Этого не произошло, и девушка сама закрыла все пути к себе, как эти маленькие «ауты».

Чем только они не занимались на практике! Они водили ребят на прогулку, выполняли с ними домашние задания. Сами уроки пока не вели, рановато, но на занятиях сидели и смотрели, как работают учителя-дефектологи. Руководитель практики сказала, что на этом этапе главное постараться найти «общий язык» с детьми и проверить себя, правильно или нет выбрана специальность. Дети по-разному относились к появлению студентов. Кто-то подходил, брал  за руку и не отпускал в течение всего дня, с трудом прерываясь на уроки.  Другие были более спокойные, они не очень-то обращали внимание на посторонних, студенты приходят каждый год, это уже не так интересно, гораздо интереснее узнать, что сегодня на обед, потом сообщить об этом остальным или рассказать, куда сегодня отправятся на прогулку.
В классе, к которому была прикреплена Тоня, был мальчик, «особенный», из тех, что не похожи на всех остальных. Мальчик жил в своем, только ему ведомом мире.  На уроках он не смотрел на учителя, что-то усердно записывая в тетради, сосредоточенно глядя в учебник. Если его спрашивали, то он даже не поднимал глаза на учительницу, словно она обращалась не к нему.

- Миша, а ты какой ответ получил? – Спрашивала Ирина Викторовна, учительница математики. Миша продолжал писать, не поднимая глаз от своей тетради. Ирина Викторовна подходила к нему, тихонько клала руку на плечо ребенка, Миша инстинктивно вздрагивал, резким движением сбрасывал руку, но головы не поднимал.
Тоня, сидя на последней парте, внимательно наблюдала за мальчиком. Он ей нравился. Высокий, худенький, черноволосый, с небольшими, но выразительными карими глазами. Он всегда был аккуратен. Миша был постоянно чем-то занят. На уроках писал и считал, на перемене доставал толстый блокнот и что-то там рисовал. Рисунков, очевидно, было много, блокнот был раскрыт на половине. Мальчик настолько заинтересовал Антонину, что она решила посмотреть его личное дело. Кто он? Из какой семьи? Есть ли у него родные и близкие?

Личное дело Тоне не дали. Но директор, к которой Тоня обратилась с просьбой, сама рассказала о Мише. У мальчика только мама, папа много лет назад ушел из семьи. Миша и не помнит его. Мама одна растит мальчика. Работает много, старается, чтобы у сына все было, что есть  у его сверстников из полных семей. В интернат мальчик попал  недавно, до этого он учился в обычной общеобразовательной школе. Оценки были разные. По письменным предметам хорошие, за устные ответы - «двойки». Мальчик не хотел отвечать вслух ни «у доски», ни «с места». Старые опытные учителя «шли навстречу малышу», не спрашивали его при остальных детях, а на переменке, когда в классе никого  не было,  Миша кое-что говорил вслух, подтверждая свое умение разговаривать. Но после четвертого класса мальчик перешел в пятый, по всем предметам стали разные учителя, вот здесь-то все и началось. Учительница истории не стала обострять конфликт с ребенком. Во время опроса она садила Мишу за первый стол,  и мальчик письменно отвечал на поставленные ею вопросы.  Главное  для нее было увидеть, что он не списывает, а отвечает сам, по памяти. А вот по русскому языку попалась молодая, но самоуверенная учительница. Ей казалось, что Миша не хочет отвечать  вслух ей назло. Напрасно мама мальчика объясняла ей сложный характер ребенка, зря психолог пояснял, что это «аутизм», заболевание такое, психическое отклонение. Педагог настаивала на своем:
- Дурак, пусть учится в спецшколе.
- Он не «дурак», - парировал психолог, - он «особенный», к нему нужен особый подход. Он будет общаться с людьми, к которым почувствует доверие.
- Я не буду подстраиваться под каждого, их много, а я одна.
 
Так Миша оказался в специнтернате. Маме объяснили, что не стоит травмировать психику ребенка. А время покажет, станет Миша таким как все, или останется жить в своем мире, куда посторонним входа нет. Мама долго плакала,  она не понимала, почему  ее сынок, который  разговаривает с ней,  молчит с другими.

Директор задумалась и продолжила:
-Вот уже мальчик больше года здесь, а открыться у него все еще не получается.  Я и сама с ним разговаривала, и психолог проводил беседы, но пока результатов нет.
С этого времени Тоня постоянно наблюдала за мальчиком, но со стороны, не подходя к нему и не пытаясь заговорить с ним. Лишь однажды он посмотрел на нее, но тотчас опустил глаза.

Быстро летит время, подошла к концу практика. Еще раз студенты пришли в школу, принесли дневник практики, ждали характеристики, написанные на них. Тоня пришла в класс, где дети делали домашнее задание, чтобы попрощаться с ребятами.  По привычке   бросила  взгляд на стол, за которым обычно сидел Миша. Стол был пуст. Мальчика не было. Где он? Что случилось? Девушка на прощанье хотела   посмотреть на малыша. У воспитателя Тоня узнала, что Миша заболел, находится в санитарном лазарете. Туда-то и отправилась Антонина. Она прошла по длинному коридору и заглянула в комнату. У окна на кровати лежал мальчик, в руках у него была книжка. Тоня  порывисто вошла в комнату. Ветерок  и стремительное движение сделали свое дело, прядь волос с ее лица отлетела в сторону, но девушке некогда было думать о том, чтобы поправить волосы, она быстро шагнула к кровати.

- Солнышко! - Сказал Миша и улыбнулся ей.
- Где «солнышко»?  - Не поняла Тоня.
- У тебя на щеке солнышко светит. Можно я его потрогаю?
И мальчик, протянув худенькую ручку, коснулся родимого пятна на лице девушки.
- Какое оно теплое… как светит ласково.  Какая ты счастливая, у тебя есть свое солнышко.

А потом Тоня, сидя у кровати мальчугана, читала ему книжку вслух, а Миша слушал ее и улыбался.

Домой Антонина шла  с улыбкой на лице. Она поговорила с мальчиком, но не она спасла его, а он  помог ей.  Впервые за много лет она убрала пряди волос за уши. Девушка шла по улице, подставив свое лицо солнцу, улыбаясь от того, что встретились два солнышка.  Одно ярко светило на небе, а другое на ее щеке.