Операция

Операция
Евгений Миронов



Если больной очень хочет жить, врачи бессильны.
                Фаина Раневская
Осуществляя свои функции Солнце посылало нашей планете свет и тепло. Зима сменялась весной с дурманящим аромат черемухи. Летом случалась жара при радугах, молниях и грозах. День переходил в ночь.
Трамваи стучали колесами по стальным рельсам, автомобили стояли в пробках, младших детей по утрам отводили в детские садики.
Все шло своим чередом.
Я лежал в больнице на 5-м этаже. В палате три медицинские кровати располагались параллельно. Изголовья кроватей находились у стены, разделяющей нашу палату от соседней. С другой стороны, имелся широкий проход, по какому кровать могли при необходимости выкатить на колесах в общий коридор.
Кровати могли трансформироваться. Впоследствии я видел, что на всех кроватях отделения ноги и таз пациента располагался горизонтально, а далее шел подъем примерно на 15 градусов, на каком лежало туловище с головой. Первоначально вспоминая свое пионерское детство, я удивлялся, потому что в походах во время привалов рекомендовалось в положении лежа чуть приподнимать ноги по отношению к туловищу для обеспечения лучшего отдыха. Местный эскулап объяснял существующее положение кроватей как-то неуверенно, смутно, блистая непонятной терминологией.
У входной двери на первой койке лежал седовласый дед. При выписке он говорил, что ему столько лет, что попасть в данную клинику, чтобы обследоваться и подлечиться он имеет право только в этом году, в ноябре-декабре. – На следующий год его по возрасту уже не возьмут.
Дед запомнился в первую очередь случаем, когда ему поставили капельницу с трехлитровой банкой, а он задремал и во сне рукой сшиб треногу с лекарственным раствором. В тот момент я также лежал под капельницей, и, когда физраствор у меня закончился, встал с кровати и стал собирать крупные осколки стекла трехлитровой банки. С помощью кнопки пульта, расположенного у изголовья каждой кровати, дед вызвал медпомощь пришедшая санитарка с морщинистым лицом, прической из полуседых волос и с подкрашенными губами сразу принялась допытывать:
- Как это все произошло?
Дед не брал на себя вину в содеянном, похоже, он и сам спросонья не понимал: в чем тут дело. Тогда санитарка обратилась ко мне: может я смахнул треногу? Я объяснял, что сам лежал под капельницей с треногой стоящей в ином проходе и даже физически не мог бы дотянуться до дедовой треноги. В свою очередь я выдвинул предположение, что виновником инцидента мог явится «чебурашка» или призрак. Идея молодящейся пожилой санитарке показалась интересной. Она, вспоминая, сказала:
- В нашем отделении в каждой палате кто-нибудь умирал, царствие им небесное, а в некоторых - по двое, в одной даже - трое.
Она произнесла все беспристрастным ровным спокойным знающим тоном и на душе стало не то, чтобы жутко, но крайне неприятно. Мысль, что мы находились на фабрике смерти, пришла гораздо позднее, а услышанное тогда ярко прорезало сочувствие к падшим пациентам и тоску.
- Но мы пришли сюда не за этим, - заикнулся я.
- Да, - согласилась она, подняла голову и добавила безапелляционным тоном, - ушедшие в мир лучший тоже приходили сюда не за этим.
Затем пришла другая санитарка с белой косынкой на голове в черных резиновых перчатках с голубым эмалированным ведром, с темно-коричневой тряпкой и чисто шваброй все вымыла. Однако мелкие осколочки стеклянной банки находились на полу палаты и через три дня.

Место события осмотрело руководство отделение в полном составе.  Приходила и старшая медсестра отделения – миниатюрная жгучая брюнетка с огромными глазами, от каких едва ли можно отыскать даже толику правды.
Руководство посовещалось и коллегиально решило, что в нашей палате стойки под капельницы с тремя ногам не использовать, а применять исключительно более устойчивые штативы с четырьмя опорами. Вторым решением стало: использовать в капельницах по всему отделению бутыли с емкостью до одного литра.
На сознанку заснувший дед так и не пошел, возможно опасаясь репрессий со стороны медперсонала.
Сопалатником оказался разговорчивый кареглазый чисто выбритый военмор в тельняшке, который проходил недельное комплексное обследование после проведенной полгода назад операции.
Он поведал, как на шестивесельном яле дунувший преподаватель вывел в октябре совершенно необученных морских кадетов-первокурсников в Финский залив. Пришедшая с поднявшимся ветром волна перевернула плохо управляемую шлюпку. Только двое кадетов умели плавать, они в паре средь высоких волн с белыми гребешками добрались до берега и вызвали спасателей, которым с катера удалось достать из воды преподавателя и еще двух кадетов уже синих от холода. Преподавателя признали трезвым и отправили на продолжение службы в заполярный поселок Тикси. Родителям, приехавшим забирать останки сыновей, объяснили, что их дети стали жертвой разбушевавшейся стихии. Со всех участников происшествия взяли подписку о неразглашении деталей происшествия, разрешалось озвучивать исключительно официальный вариант.
Военмор с улыбкой вдохновенно рассказывал, что слабому полу очень нравится шрам от операции в нижней части его живота.
Его супруга в день выписки привезла ему черную морскую форму с погонами капитана-лейтенанта. Военмор облачился, и они со счастливыми лицами вышли из палаты под ручку в светлое будущее.
На койку военмора разместили молодого в темно-зеленой футболке крепкого вихрастого парня из-под Гатчины, который жаловался на почку постоянно нестерпимо болящую. Он просил ее вырезать. Его быстро подготовили к операции и, когда проходила операция, дед выписался из клиники – за ним приехали родственники на Жигулях.
Место деда занял короткостриженый крепыш, качок, заплативший за медуслуги, но поскольку все платные палаты оказались занятыми, он дал согласие разместиться в нашей общей социальной палате. Он на одеяле и пол одеялом лежал в синем спортивном костюме с белыми лампасами. По сравнению со мной его быстрее готовили к операции. Крепыш говорил, что его жена заведует информационным отделом одного из перспективных банков и по зарплате она почти его догоняет. За день до операции к нему пришел высокий щуплый наполовину седой дядька в белом халате, и они о чем-то тихо говорили. Затем качок повысил тон:
- Добавьте, я заплачу!
Дядька несмело отнекивался, а качок положил ему в боковой карман белого отечественного мятого халата пачку денег. На этом они расстались, а дядька с оттопыренным карманом подошел ко мне. Он представился:
- Врач-анестезиолог. Ваша операция назначена на послезавтра. Мы анестезируем нижнюю часть вашего тела. Мне хотелось бы у вас уточнить: как вы переносили предыдущие операции, имеются ли противопоказания к анестетическим средствам?
Я ответил, что у меня в этом плане никаких проблем нет, все в порядке. И отчего-то мне сразу припомнилось, что однажды увидел, как выйдя из платной палаты Илья (мой врач) внимательно, совершенно спокойно пересчитывал пачку купюр. Про себя подумал, что очень уж просто получают деньги люди в белых халатах на этом отделении, а может быть в клинике или вообще в медицине.
Назавтра после завтрака качка отвезли на операцию, и мы его больше не видели. Нам передали только, что он задержался в реанимации, после которой его разместят в освободившейся платной палате.
Гатчинский парень с трудом, корчась от боли, делал первые шаги.
Мне перед операцией вечером сделали добрую клизму и наказали ничего не есть и не пить до операции.
После обеда следующего дня в палату ко мне зашел врач Илья и поинтересовался самочувствием. Я ответил, что у меня все так хорошо, что меня даже в космос можно посылать.
Минут через пятнадцать двери отворились, и санитарка лет восемнадцати прикатила для меня стол на колесиках. Она пролепетала звонким голосом:
- Раздевайтесь и ложитесь на каталку.
- Я готов, - отрапортовал я, вылезая из-под одеяла в трусах.
- Надо полностью.
Честно признаться несмотря на то, что я бывал на нудистском пляже, засмущался перед молодой особой, быть может студенткой, в то мгновение. – После операции надо сказать никаких смущений я уже не испытывал.
Глядя, что я замешкался она – кровь с молоком - строго продолжила:
- Вы обязаны выполнять требования подготовки к операции.
Я снял с себя последний доспех и взобрался на каталку. Девушка накрыла меня чистой белой простыней и покатила стол со мной в коридор отделения, оттуда на лестничную площадку, затем в грузовой лифт, который поднял нас на верхний операционный этаж. Она вкатила меня в операционную, где знакомый уже мне анестезиолог попросил меня лечь на бок, и с помощь шприца вколол мне в поясничную область позвоночника обезболивающее. Далее мне что-то дали понюхать, и я отключился.
Очнулся на операционном столе, какой сверху освещали мощные многоваттные лампы с большими блестящими отражателями.
Первое, что я увидел – круглые настенные часы почти под потолком с бледно-розовым циферблатом и черными стрелками, какие находились в постоянном движении и размеренно отсчитывали часы, минуты и секунды.

У моих ног расположился Илья с подопечной Ириной, женщина-анестезиолог и двое помощников хирурга. Илья оказался потомственным хирургом, его короткая спортивная стрижка говорила, что скорее всего он посещает тренировочный зал, при этом фигурой выглядел он как Павел Воля из Comedy Club - как дрищ.
Черноглазая брюнетка Ирина похожая на еврейку проходила ординатуру на отделении. А Илья ее курировал. Однажды мне дали на ресепшн только что полученную справку, которую я ждал с нетерпением. В справке говорилось, что во взятых у меня пробах наличие рака отсутствует. Я поинтересовался: где Илья? – И мне девушки с ресепшн, сказали, что он в ординаторской. Я сразу ринулся туда.
Оказалось, Илья с Ириной там обедали и возможно о чем-либо прекрасном ворковали. Я выпалил:
- Приятного аппетита. Пришла справка от патологоанатома.
- Давайте глянем, - Илья положил белую пластиковую вилку и протянул руку с тонкими короткими пальцами, после беглого ознакомления с документом его брови поползли вверх, глаза чуть округлились, а выражение лица однозначно говорило, что он ожидал нечто иное.
С Ириной у Ильи развились многообещающие отношения, даже в кулуарах отделения поговаривали о грядущем браке, но в последний момент ей что-то в нем не понравилось, похоже она распознала, что это за фрукт и отказала ему во взаимности.
Но это в будущем, а пока он уже самостоятельно проведший ряд операций объяснял ей на моем распростертом и изрезанном теле что да как. Он никуда не торопился с наставлениями, подробно рассказывал и показывал в натуре что надо делать, а чего предпочтительней избегать.
Чуть справа от моей головы находился щуплый наполовину поседевший тот самый анестезиолог уже в новом голубом импортном медицинском халате.
Прямо за моей головой стояли двое высоких спортивного телосложения молодых мусульман. – Я про себя назвал их стражами исламской революции. – Как оказалось позже, я попал в точку. – За тем, как кромсают мое тело, наблюдали два иранца, которым в учебных целях разрешили присутствовать на операции.
Из-за скомканной простыни на моей груди я ничего не видел, что проделывают с моим животом.
Такие операции, как мне позже объясняли продолжаются менее полутора часов, однако прошло уже три, а Илья и не подумывал сматывать удочки, с удовольствием жестикулируя продолжал наставлять Ирину.
Действие наркоза постепенно снизошло на нет, и я чувствовал любое прикосновение к распоротому животу. Я вспомнил сразу всех партизан, молодогвардейцев и сограждан, над которыми издевались садисты НКВД, в том числе на Соловецких островах.
Закончив терпеть, я решился и сказал анестезиологу:
- Я чувствую боль.
- Ничего, потерпи, потерпи немножко, потерпи чуть-чуть.
Еще дважды мы с ним обменивались подобными фразами. Он никаких мер не предпринимал, мне запомнились его сжатые тонкие губы и не стоящие на одном месте, бегающие глаза.
Без паники я продолжал лежать, превозмогая боль более получаса.
Илья начал зашивать, и я чувствовал, как игла, а затем нить проходит через кожу, чувствовал, как вязался шов. Он доверил Ирине сделать один стежок, и я чувствовал прикосновение ее руки к коже моего живота.
После окончания операции кто-то задал вопрос всем присутствующим:
- Как же мы его переложим на транспортный стол?
Другой голос сухо распорядился:
- Подгоните каталку к операционному столу.
Ощутив соприкосновение транспортного стола с операционным, на котором лежало мое тело, я вытянул правую руку, достал ею до противоположного края каталки и потянул его на себя. Я полностью самостоятельно перетащил туловище на прислоненную к операционному столы тележку. И услышал:
- Во силач, во дает! Теперь переложим на каталку его ноги.
Уже стоял глубокий вечер, когда хирургическая сестра отвезла через коридор, лифт и вновь коридор транспортный стол со мной в реанимацию.
Большим вентилятором через сетку на воздуховоде в просторное помещение нагнетался прохладный воздух. Когда я освоился, понял, что как минимум ангина мне обеспечена. Я дождался, когда в смотровом окне появилась рыжеволосая голова девушки в белом колпаке и знаками пригласил ее подойти ко мне. Она вошла в реанимационную палату быстрой походкой, и я сказал ей, что у меня замерзают стопы ног и горло. Совершенно неохотно она принесла клочок байкового одеяла – примерно метр-двадцать на восемьдесят - и постелила на меня так, что и горло, и стопы оказались не прикрытыми.
Я попросил:
- Будьте добры, принесите еще чего-нибудь.
Она посмотрела на меня осуждающе с отвращением, как на назойливую муху:
- Вам следует соблюдать больничный режим, а не выкаблучиваться.
- Но у меня ведь появится ангина.
Рыжеволосая медсестра забрала принесенный ею клочок одеяла:
- Лежите спокойно, не буяньте.
Толстая дверь за ней плотно затворилась.
Чтобы как-то согреть горло я прислонил подбородок к ключице, пытался задерживать дыхание и крутить шеей. Быть может эти манипуляции в чем-то помогли, но утром горло все-таки сильно разболелось.
Стопы ног еще не слушались. Сгибая колени потихоньку подтаскивал их к себе, и, когда колени достигали наивысшей точки, они падали по разным сторонам. Я вновь выпрямлял ноги, соединял колени и вновь подтаскивал стопы и вновь колени падали по сторонам. Прекратил я данные занятия после того, как почувствовал ощутимую боль в паху.
Через час после ухода из реанимационной палаты первой девушки смотровым окном воспользовалась брюнетка с распущенными волосами. Она открыла дверь в палату, чтобы осмотреть меня, но ее остановили. К двум медсестрам пришел в белом халате и в белом колпаке какой-то долгожданный худощавый молодой человек с горбатым носом. Дверь закрылась, а в смотровом окне мне удалось увидеть медсестру лишь утром.
Всю ночь я провел ворочаясь. Справа и слева от моего живота висели по четыре дренажные трубки, которые должны служить выводу гноя из ран. Но в таком положении я мог находиться лишь на затекшей от многочасового лежания спине. Я аккуратно поочередно переместил четыре дренажа с правой стороны на левую и стал лежать на левом боку, ощущая некий прилив счастья. Належавшись на одном боку, я осторожно перенес все восемь дренажных трубопроводов на правую сторону и соответственно принялся лежать на правом боку. То есть ночью я не скучал.
Сразу после девяти утра с тележкой за мной пришла Ирина. Рыжая медсестра, поправляя прическу и показывая отсутствующее усердие, наябедничала на меня:
- Видите, он в нарушение правил все дренажи переместил на одну сторону, спаса от него нет.
Причем говорила рыжая таким тоном, что, можно представить: теперь меня ждет исключительно расстрел.
Ирина достаточно быстро отвезла меня на каталке в мою палату, где с помощью гатчинского парня потихоньку вместе с дренажами меня переместили на мою любимую медицинскую койку.
- Отдыхайте, - сказала она.
- У меня болит горло, начинается ангина, - сообщил я.
Она понимающе кивнула:
- Пришлю вам горячий чай с лимоном.
Часов около 12:00 пришел в палату Илья, его радушная улыбка как-то контрастировала с настороженными прищуренными глазами. Он поинтересовался состоянием и спросил:
- На что жалуемся?
Я показал ему пропитанные кровью два носовых платка и ответил:
- Соединения с дренажными трубопроводами негерметичные и подтекают, даже запачкал кровью больничные простыни.
Здесь в палате, как в обычном железнодорожном плацкартом вагоне, у одеяла отсутствовал пододеяльник – под серое байковое одеяло подкладывалась еще одна простынь.
- Хорошо, - сказал Илья, - я пришлю санитарку.
Действительно пришла та самая пожилая санитарка, какая объясняла о смертности в палатах отделения. Теперь от нее шел запах табачного дыма. Она принесла чистую выглаженную простыню и положила мне на койку.
- Может статься мне хватило бы какой-нибудь пеленочки.
- Если окажется мало – добавлю.
- Этой чистой простыней можно заменить запачканную – под одеялом.
- Все равно запачкается, когда все закончится, поменяю сразу все простыни, а эти отдам в стирку.
- Спасибо, - ответил я.
И подумал: что означает слово – «закончится»?
Прямая спина все ведающей санитарки молча медленно удалилась.
Через два дня с моего тела сняли две дренажные трубки.
Если бы все происходило с кем-либо иным, я гораздо труднее поверил бы, что за двое прошедшие суток чистая белоснежная простыня, принесенная в палату пожилой санитаркой, превратилась от моей крови в красное полотнище с малыми белыми проталинами.
Добравшись из процедурного кабинета, где хозяйничала процедурная медсестра предпенсионного возраста с плотно сжатыми тонкими губами и пронзительным взглядом, я медленно присел и тут же прилег на кровать.
Илья, пришедший вслед за мной, скомандовал громогласно голосом, похожим на вопль ротного старшины:
- А ну-ка вставайте, - и объяснил, - вам надо ходить.
- Вы же видите я еле ковыляю, в туалет добираюсь с божьей помощью, держась за спинки кроватей и стены.
- Надо ходить, вставайте!
- У меня растяжение в паху после реанимации и каждый шаг доставляет мне боль. Если я начну через боль ходить более интенсивно, заживление растяжения продлится дольше. Через несколько дней, когда растяжение подзаживет, я наверстаю упущенное, не сомневайтесь.
Казалось, он меня не слышал и не слушал, а руководствовался ему одному понятным смыслом. Он закричал, брызжа слюной:
- Немедленно вставайте и ходите!
- Лучше орите на своих родителей, - ответил я.
Хирург Илья, что-то бубня и бурча, не удовлетворенный и рассерженный выскочил из палаты, хлопнув дверью.
В палате нас оставалось двое, следующим днем по настоятельной просьбе гатчинца его выписали долечиваться домой, и я оказался один с двумя пустыми койками. В столовую добирался мелкими шагами, как у Чарли Чаплина, только медленными.
Затем через два дня с моего живота сняли три дренажные трубки. Еще через три дня - одну. Жить стало веселей. - У меня остались только две дренажные трубки, по которым гной уже не шел, даже кто-то из коллег Ильи советовал снять их, но Илья медлил, в том числе, возможно потому, что продолжал показывать мастер-класс Ирине.
Суббота и воскресенье на отделении являлись выходными из всех докторов на отделении оставался лишь дежурный врач. На этот раз им оказался Илья.
При его входе в палату обратили на себя внимание его блестящие глаза и то, что он при движении расставлял ноги шире обычного. Подойдя к моей кровати-трансформе, он, разглядывая трубки, присел на корточки и спросил, как бы самого себя:
- Что тут у нас с дренажами?
От него сразу пахнуло свежевыпитым терпким коньяком.
Я молчал, а он продолжил:
- У меня есть ключ от кабинета процедурной сестры, приходите туда и будем избавляться от трубок.
Резко встав, он тихим ходом удалился из палаты.
Зайдя по назначению, я скинул темно-серый больничный халат на белый пластиковый стул, вскарабкался на операционный стол и с облегчением прилег на спину.
Илья тщательно осмотрел мой живот, с минуту нажимал то ладонью, то пальцами, а разных местах. Далее я услышал два щелчка и звяканье какого-то медицинского металлического инструмента о стеклянное дно медицинской тары. На мой живот, обработанный йодом, он приложил два тампона и закрепил их пластырем.
Как-то случайно я встретил его в понедельник утром. Он поднимался по лестнице и деловым тоном скороговоркой произнес:
- У вас в животе после субботы остались два куска дренажных трубопроводов. Идите в палату, я сейчас переоденусь, зайду за вами и пойдем в комнату процедурной сестры.
Ложась вновь на тот же операционный стол, я предполагал, что это минутное дело, но оказалось не тут-то было. В присутствии процедурной, а по существу хирургической медсестры, Илья копошился блестящим пинцетом в моем животе и никак не мог отыскать куски трубопроводов, оставленные им в субботу. Наконец он, вытирая левым рукавом халата пот со своего лба, сообщил:
- Сейчас я выпишу направление на три рентгеновских снимка, которые покажут местонахождение частей трубопроводов.
Вспоминая, что рентгенологи досрочно уходят на пенсию, я сказал:
- Может обойдемся без рентгена, который я не люблю с детства.
- Идите побыстрее, - ответил он и строго добавил, - иначе мы можем расценить ваши действия, как отказ от медицинского лечения.
Блондинка-рентгенолог вся в белом искренне удивилась, что потребовались три снимка.
После рентгена я пошел не к Илье, а к заведующему отделением. Это был уже начинающий лысеть и седеть плотный дядька, который супругой защищался от других женщин. Я подождал, когда он освободится от рутинных дел и скромно попросил:
- Прошу заменить мне врача.
- Чем вызвана ваша просьба?
- Я ему не доверяю.
- Это серьезно, чем это вызвано?
Предполагая, что утверждать о том, что Илья проводил какие-либо действия со мной во хмелю, с одной стороны мало доказуемо, а с другой стороны просто опасно, ведь меня запросто могли бы переправить в какую-нибудь маленькую психиатрическую лечебницу. – Поэтому я ответил:
- Сегодня утром доктор Илья без моего согласья и без наркоза копался в моем животе.
- Напишите заявление на эту тему. Мы подберем вам врача.
После обеда ко мне пришел высокий чернявый чернобровый лет тридцати врач с высоким лбом и с плотной комплекции ординатором, набиравшимся врачебного опыта.
- Георгий, - представился он, - лечение будете продолжать со мной.
- Владимир, - представился помощник.
Если бы Георгий оказался чуть худощавее, а Владимир – чуть полнее – они походили бы на Дон Кихотом и Сенча Панса.
Кавказец – подумал я про нового врача. Как в последствии оказалось, через пару месяцев он с женой и двумя детьми эмигрировал в Германию, предварительно заручившись у старого раввина хорошо оплаченной справкой, что в младенчестве ему сделали обрезание.
Он замерил пульс, давление, температуру и сообщил:
- Я в курсе, рентгеновские снимки ничего не дали. Пойдемте на знакомый вам операционный стол.
После уколов анестезии он попросил:
- Если будет больно, вы скажите, мы добавим обезболивающее.
Тут вошел потный запыхавшийся Илья и выпалил:
- Я принес переносную установку УЗИ.
- Спасибо - сказал Георгий, - мы обойдемся.
Илья поставил аппарат у стены и молча сокрушенный удалился.
Операция вместе с зашивкой прорези между отверстиями от трубопроводов шла около получаса. Я не обращал внимание медиков на боль, но ординатор Георгия по его команде дважды подкалывал обезболивающее, когда проявлялась моя рефлекторная напряженность.
Когда своеобразная малая операция закончилась, слезая с операционного стола, я спросил Георгия:
- Нельзя ли взять на память эти куски трубопроводов?
- Видите ли, это плохая примета, к тому же я бросил их в помойное ведро, где найти их будет сложно, неприятно и небезопасно.
Я пожалел о заданном вопросе, отчетливо понимая, что мне эти куски никто не отдаст, поскольку на них сразу обнаружится явное перекусывание трубопроводов инструментом, что пошло бы в разрез с официальной версией, что де трубопроводы обломались.
Следующие трое суток потихоньку мня восстанавливали. Я продолжал учиться ходить, делал лежа, сидя, стоя легкие физические упражнения, в том числе отжимался от спинок кроватей.
Пятница прошла нормально. Только вечером после ужина обычный штатив с капельницей дополняла стопятидесятиграммовая бутылочка.
От ежедневных капельниц внутренняя часть локтей имела такой же вид, как у опытного наркомана. Случалось, что медсестра не могла найти вену на локте и тогда иглу капельницы вставляли в вену на кисти руки.
У принесшей штатив с капельницей медсестры я спросил:
- Что это за темный маленький пузырек? Что в нем?
- Об этом вы спросите у лечащего врача, - ответила она заученно.
«Должна же знать медсестра, что вливает в организм пациента, – подумал я, - спрошу у Георгия в понедельник».
Капельница заканчивалась, последние пузырьки сбегали вниз по прозрачному трубопроводу, и я поставил под мышку градусник для традиционного замера температуры тела.
Каждый пациент в палате отмечал у себя на бланке температуру утром до завтрака и вечером после ужина или после вечерней капельницы. Дежурная медсестра записывала данные в свой талмуд, откуда они перекочевывали в общую компьютерную сеть отделения.
Результат меня удивил: 41,1 градуса. – Только тогда я обратил внимание на колики в затылке, и что тело стало каким-то аморфным.
Чтобы уменьшить температуру, я решил встать у открытого окна. Ноги не слушались, и я помогал руками спустить их с кровати на пол. Пока вставал, я чуть не упал, но задержался за подоконник. Никудышной оказалась и координация движений. Ноги с трудом подтащились ближе к окну. Открыв защелку створки окна, распахнул раму, и ощутил благотворную волну свежего прохладного вечернего воздуха. Я почувствовал облегчение и наслаждался.
В этот момент в палату зашла дежурная медсестра с журналом и авторучкой и спросила:
- Какая у вас температура?
- Тридцать восемь ровно, - ответил я, опасаясь, что, если скажу правду, вполне могу загреметь в уже известную реанимационную палату.
Медсестра занесла услышанные данные в кондуит, подняла штатив с пустыми стеклянными баклажками для выноса его из палаты в коридор и на выходе попросила то, что часто повторял медицинский персонал клиники:
- Пожалуйста не кормите птиц.
- Да, конечно, - пролепетал я.
Охладиться можно и под струйками душа с холодной водой, - подумал я, - но мне не дойти до санузла. Поэтому я, принудительно охлаждаясь, около получаса простоял у спасительного целебного распахнутого окна, опираясь обеими руками о белый подоконник, поскольку ноги не выдержали бы.
Следующим субботним вечером, когда у моей кровати поставили штатив с капельницей, у кровати стояла приготовленная мной стеклянная банка, куда я намеревался слить всю бодягу из баклажек штатива. Все прошло удачно.
Дежурная медсестра спросила о температуре, которая у меня оказалась обычной для тех дней: 38,2, но я соврал: 37,8.
После установки мне воскресным вечером иглы, медсестра убедилась, что капельница установлена правильно, и полагающиеся растворы с нужной скоростью текут в вену руки.
Как только сестра милосердия вышла из палаты, я движком на трубопроводе капельницы перекрыл его. Вынул иглу из вены и опустил иглу капельницы в заранее приготовленную банку, которую вместе с рукой накрыл одеялом, затем движком открыл течение жидкостей по трубопроводу больше обычного.
Через пару минут ко мне в палату пришел дежурный врач. Им оказался щуплый курносый с русыми волосами паренек. От двери он сделал шага три-четыре, и остановился, похоже поняв – в чем дело. Он промолвил:
- Интересуюсь вашим самочувствием?
- Все нормально. Спасибо. Иду на поправку. – ответил я с паузами между слов.
Врач постоял еще секунд 15, как бы о чем-то размышляя, затем развернулся и молча вышел, осторожно прикрыв за собой дверь палаты.
Закрывшаяся за ним белая дверь палаты дала мне сигнал открыть движок трубопровода капельницы еще значительнее, чтобы скорее закончился раствор в баклажках на штативе.
Утром в понедельник Георгий с Владимиром осматривали своих пациентов, зашли они и ко мне.
- Как самочувствие, на что жалуетесь? – спросил Георгий.
- Жалобы отсутствуют. Все нормально. Температура тела у меня понижается – уже 37 и 6.
- Хорошо.
- Только у меня есть просьба.
- Слушаю.
- Мне надо бы выписаться из клиники.
- Причина?
- Беда в том, что я вегетарианец. А здесь в столовой все супы с мясом, котлеты с мясом, подливка с мясом. Я стараюсь не пить чай и кофе. Поэтому завтракаю кашкой с черным хлебом, а обедаю компотом с черным хлебом — это весь мой рацион. Кроме того, я давно не мылся в душе. Поэтому для улучшения и убыстрения выздоровления я и прошу меня выписать досрочно.
- Понятно. Но через два дня намечено снятие шва с вашего живота.
- Так я приеду сюда на отделение на снятие ниток шва, вы только скажите: когда и во сколько.
- Ладно, я посоветуюсь с заведующим отделением.
Не прошло и пяти минут, как Георгий вернулся в палату и сообщил:
- Заведующий принял решение о вашей выписке. Вы пока оденьтесь в цивильную одежду и посидите в фойе у телевизора, минут через 10 подойдете к ресепшн, где подготовят ваши бумаги. В четверг с 10 до 11 позвоните мне по одному из этих двух мобильников и тогда я сообщу время, к которому вам надлежит прибыть к нам на отделение для снятия шва, - он дал мне белую бумажку, размером с пол визитницы.
- Большое спасибо, ответил я.
Когда в фойе я смотрел новости телеканала «Евроньюс», которые транслировали по телеканалу «Культура», по коридору отделения шла высокая медсестра на каблуках и громко называла мою фамилию и спрашивала встречных:
- Где он, не знаете ли?
- Я здесь, - я приподнял правую руку.
- Почему вы не в палате? Я принесла вам капельницу.
- Извините, пожалуйста, но я уже выписан с отделения.
- Как так? Что я, зря готовила для вас специальный раствор? Весь мой труд насмарку?
- Еще раз извините, но я тут не причем.
Она обиженно, поджав крашенные губы, развернулась и пошла в сторону моей палаты за штативом с капельницей, а я подумал, что, скорее всего, ей дали указание соединить два раствора в одной бутыли, отчего мне вряд ли стало бы сладко.
Долго не размышляя над сложившейся ситуацией и опасаясь, что выписку смогут быстро отменить, как быстро приняли о ней решение, я взял документы на ресепшн, на лифте спустился на первый этаж, вышел на улицу и с упоением вздохнул всеми легкими воздух свободы и жизни.
Ходил я крайне медленно, поэтому главным препятствием на пути к остановке автобуса являлась автомобильная дорога, но водители, видя мое бедственное положение, не сигналили рассерженно, а пропускали меня.
Когда я зашел домой, то первым делом еще не раздеваясь принял две таблетки мумие, затем снял с себя всю одежду развел мумие в стакане с водой, намочил в этом растворе кусочек бинта, полученным компрессом перекрыл свежий шов на своем животе, лег на кровать и попробовал заснуть.
Вечером накрыв шов куском полиэтилена и облепив пластырем его края для герметичности супруга тщательно помыла меня мочалкой под душем, и я стал похожим на человека.
Согласно договоренности в четверг в три часа дня я лежал на операционном столе и мне вкалывали обезболивающее. Набивая руку, шов крайне осторожно снимал Владимир, а Георгий за ним присматривал, изредка давая ценные и ободряющие указания.
Шов очистили от ниток, обеззаразили йодом, положили тампон, заклеили пластырем, и тогда Георгий посетовал:
- Я тороплюсь на операцию, а остальное с вами закончит Владимир.
- Разве имеется остальное.
- Да. Надо замерить пульс, ваше давление, температуру, чтоб мы знали в каком состоянии человека отпускаем. Владимир даст вам направление в институт Потена, где определят болезнетворные микробы, находящиеся в вашем мочеполовом тракте, после чего мы сможем подобрать антибиотик для избавленья от обнаруженных микробов. Затем я с вами переговорю на тему о реабилитационном периоде. А пока до свиданья.
После определения ненужных микробов я позвонил Георгию. – Он сообщил название таблеток антибиотика, какие следует принимать при возникновении болей в области живота и повышении температуры, а также раз в три месяца для профилактики. Принимать следует по две таблетки в день, но не более семи дней. Я спросил, когда подойти для встречи, он ответил, что все уже сказал.
В дальнейшем я не видел ни Георгия, ни Владимира.