Заповедь любви 11. Келейные записки иеромонаха С

Келейные записки иеромонаха Серапиона
Тетрадь первая

Лешинька

Вволю нагулявшись, насмотревшись и изрядно проголодавшись, мы уже собирались возвращаться домой, как вдруг невесть откуда перед нами возник паренек с перемазанными дегтем руками и лицом, в теплом ватнике и валенках – это в мае-то, когда все цветет и солнышко старух с печей на крылечки выгоняет! Упав спиной на землю, он принялся громко хохотать, дергая при этом руками и ногами. Я поспешил протянуть ему руку, чтобы поднять с земли, но он отверг ее, тут же пружинкой вскочил на ноги и шустро побежал по дороге вверх к собору.
– Кто это? – спросил я у Насти.
– Это Лешинька*. Хорошо бы дать ему копеечку, он ее передаст тому, кому она очень-очень нужна. Так все говорят.
– Как же дать, когда он убежал?
– Ну, потом как-нибудь.
Мы поднялись к стенам собора, и перед нами, спрыгнув с нависшей над дорогой толстой дубовой ветви, снова возник юродивый Лешинька.
– Ангелами невидимыми носимой** нужен не пес, а верный, умный друг. Услышь ее зов, когда мир погрузится в море печали, – прокричал он, обратив черное лицо к небу, после чего как-то весь сник и, ссутулившись, пошел к одной из лавочек на площади.
– Постой, что ты сказал? – окликнул я его.
Он обернулся:
– Дай копеечку.
Я достал портмоне, вытащил пять копеек и, размахнувшись, бросил Лешиньке:
– Лови!
Он ловко поймал монету, осмотрел со всех сторон:
– Это не копеечка.
– Это пять копеечек. Копеечки, извини, нет.
– На нет и суда нет, – ответил Лешинька, бросил пятак мне обратно и со смехом побежал вниз под гору.
Ошеломленный услышанным еще больше, чем видом и поведением юродивого, я потерял ощущение времени и пространства, словно предо мной разверзлись небеса, показывая боль и радость, позор и величие грядущих дней. Потом, в попытках все объяснить, к чувствам подключился ум: «Ангелами невидимыми носимая» – эпитет Тихвинской иконы Божией Матери. Предположим, Лешинька, скрытно, был вместе с нами на «Крестьянке» и видел, как я пал на колени пред Мологской святыней. Желая вытянуть из меня монетки, парень решил сыграть на религиозных чувствах и затеял все это действо. Для жителя Мологи нет ничего удивительного в знании эпитетов Тихвинской Богоматери.
На этом этапе размышлений ум брал вверх, но дальше… Про «пса» я не произносил ни слова – мне просто помыслилось. Не мог же он прочитать запечатленные в памяти образы?
– Дядя Миша, я хочу домой. Мама будет ругаться, что нас долго нет, – потянула меня за рукав Настя.
– Да, да, пойдем, – машинально согласился я с ней и послушно зашагал рядом, а в голове продолжалась гигантская работа в попытках объяснить необъяснимое: «Эврика! Он умеет читать мысли. Сейчас об этом много пишут. В этом ничего сверхъестественного нет. Он определенно был на пароходе и вот тогда-то и уловил все, чем был переполнен мой ум. Телепаты в цирках на этом деньги делают».
«Стоп, о каком вытягивании денег может идти речь? О копеечке? Но тогда почему он не принял пятак? К тому же, будучи телепатом, мог бы зарабатывать сотнями, а он юродствует…»
Окончательно запутавшись, ум наконец сдался, уступив первенство тайне Необъяснимого.
Вечером в гостиной, погруженный в свои мысли, я с трудом мог следить за ходом неспешной беседы за самоваром. Елизавета Федоровна расспрашивала Николая и Васю Цыцына об их жизни в Петербурге, о художественных школах. Они отвечали, спрашивали ее в свою очередь о чем-то. Я тянул из блюдечка чай, чашку за чашкой. Иногда, из вежливости, что-то тоже говорил, но больше молчал. Когда гости, одевшись в прихожей, уже собрались прощаться, сказал, ни к кому особо не обращаясь – так, для общего сведения, что собираюсь пойти в монастырь на утреннюю службу.
– Да что вы! – всплеснула руками Акулина Антоновна, – чтобы успеть к утренней службе, надо из дома затемно выйти, а сейчас уже двенадцатый час ночи. Отдыхать-то когда будете?
Я пожал плечами:
– Ничего страшного.
– Да и ворота с калиткой в монастырь могут быть закрытыми.
– На воротах завсегда привратница дежурит. К тому же перед началом службы в монастырь будут возвращаться насельницы***, исполняющие послушания за стенами монастыря, – с ними вместе можно пройти, – поддержал меня Николай.
– Отличная идея! Я с тобой, – воскликнул Вася Цыцын и, предупреждая возможные возражения, пояснил, что еще в Петербурге думал о том, чтобы по приезде в Мологу тотчас сходить в монастырь.
– Как тебе угодно, – отозвался я.
– Я бы тоже с вами пошел, но уже договорились с сестрой поутру ехать домой, в деревню, – с сожалением сказал Николай.
Гости ушли. Настя давно спала в своей кроватке. Я пожелал Елизавете Федоровне и Акулине Антоновне спокойной ночи и ушел к себе. Не раздеваясь, лег на диван. Сон не шел. В голове проносились обрывки впечатлений прошедшего дня, то переплетаясь между собой, то вновь рассыпаясь…
Тишина и свежесть утра. Шлепанье пароходных шлицев. Раскачивающиеся на ветру хоругви крестного хода. Парнишка в новеньких сапожках с балалайкой, отплясывающий вприсядку русского. Полумрак Воскресенского собора и голос чтеца «кто дал бы мне крылья, как у голубя». Настино: «А ты правда веришь в Бога или притворяешься?» Измазанное дегтем лицо Лешиньки. Звон колоколов Богоявленского собора. Скорбный лик Богородицы. И все возрастающее щемящее чувство благодарности к той таинственной силе, благодаря которой я прозрел суетность мира сего и всеми глубинами души познал, что в каждой трепещущейся былинке и во мне самом существует нечто неизменное, радостное, «которое одно только и может составлять смысл всей жизни».

*Лешинька – мологский мещанин Алексей Клюкин. Вел странный образ жизни, красил дегтем лицо, руки и т. д., летом ходил в шубе, в валенках, а зимой без верхней одежды, постоянного места жительства не имел, «жил тут да инде». Часто ходил в монастырь, где спал в хлебной на голой печи. Дрался с козлом по кличке Костя,  всегда тому проигрывая. Был у него брат Митрей по прозвищу Вшивой. Похоронен Леша в Мологском Афанасьевском монастыре у летнего собора, с правой стороны алтаря. С именем Лешиньки связан ряд чудесных случаев, рассказываемых мологжанами.
**«Светозарно шествуя по воздуху», «ангелами невидимо носима» (Из рукописных Сказаний о Тихвинской иконе Богоматери).
*** Насельницы – послушницы или монахини, постоянно проживающие в обители.

На иллюстрации фотография начала ХХ века "Молога. Богоявленский собор"

Продолжение: http://www.proza.ru/2018/08/13/527

К аннотации и оглавлению http://www.proza.ru/2018/08/19/768