из моей книги полководец соня - о борьбе

ФРАГМЕНТ моей книги "Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной"©
(Издательства "Э.РА" и "Летний сад", 2009 год, серия "Русский роман XXI век", предисловие Льва Аннинского)
   Так как бумажные книги проданы, то я разместила весь текст романа в электронном виде ТУТ, где его можно ПОЛНОСТЬЮ БЕСПЛАТНО СКАЧАТЬ или читать через опцию "Посмотреть", которая высвечивается, если поводить курсором по низу обложки:
   https://yadi.sk/d/YID9yQZTX54tA

   ЭТОТ ФРАГМЕНТ о том, как понимала моя героиня борьбу:

   "...«И вся-то наша жизнь есть борьба, борьба!» — часто напевала мама по разным поводам со значением: мол, надо бороться со своими недостатками, с неразумными желаниями, с неподатливой реальностью.
   Но Соня видела за словом «борьба» болезненную ломку — себя или действительности. И убеждалась: борьба — не лучший способ существования. По крайней мере — не самый счастливый. Она отдавала себе отчёт: иногда не обойтись без борьбы. И была готова к битвам. Но не хотелось вечно чему-то противостоять. Больше нравилось вписываться... как папа... как дед Аветис Гаврилович. Они тоже противостояли, но не внешними поступками, не насилуя себя и действительность, а чем-то, что было у них внутри.

   Этим «чем-то» они умудрялись как-то заполнять враждебное пространство, не вступая с ним в открытую схватку, — и оно поддавалось, теряло враждебность. Колесо судьбы начинало вращаться в другую сторону. Со скрипом, остановками. Но в другую.

   Если правильно вписаться, размышляла Соня, то не борясь и ничего не ломая, всё равно неуловимо меняешь рисунок бытия одним фактом своего существования в данном месте в данное время — реальность со всеми включёнными в неё элементами сама перестраивается с учётом твоего ненавязчивого, но стойкого присутствия.
Изменять не изменяя... Иметь исходным мотивом не борьбу и ломку, не стремление главенствовать, а улавливание гармонии, постижение Высшего Замысла, Законов Разумной Природы, если хотите. Эти Законы более важны, чем отдельный человек, но и он для них очень важен, особенно если не выцарапывал свою важность, а получил её в ответ как дар Небес за согласие играть по Их правилам. Понять бы только Их правила!

   И ещё для Сони был очень значим момент эстетический. Бороться, ломать — некрасиво. А вот ощутить гармонию, вписаться в неё, стать её частью и парить вместе с нею — красиво.

   Она записала в тетрадку странные слова Эйнштейна: «если согласно квантовой теории наблюдатель создаёт или частично создаёт наблюдаемое, то мышь может переделать Вселенную, просто посмотрев на неё». Эйнштейн видел в этом парадокс. Соне же казалось: никакого парадокса тут нет.

   Слабая мышь в самом деле всесильней и мудрей учёного наблюдателя! Более органично связана со всем, чем он. Потому что маленькая, безыскусная, живёт без поспешной суеты, соразмеряя потребности с возможностями. Не стремится повелевать жизнью и позволяет случаться тому, что должно случиться. И корректирует это одним лишь своим пребыванием на земле, ничего не ожидая, ничего не требуя, ничего не притягивая за уши под специальные мышиные мифы за неимением таковых. Просто потому, что она не свидетель сущего, а само сущее, и живёт внутри природы, не пытаясь поглядеть на неё со стороны. И Вселенная, радостно откликаясь на мышиное существование, сама изменяется естественным образом — с учётом мыши. Они дружбаны, потому что мышь непредубеждённо относится ко всему. Но при этом не идёт и против себя, сочетая личное со всеобщим.
   А наблюдатель, даже пассивный, всё равно слишком тенденциозен, ибо знает, что именно хочет или может увидеть, — и вольно или невольно подтягивает наблюдаемое под свои ожидания, ломая его естественный рисунок и всегда видя лишь часть узора...

   Соня хотела встроиться в реальность, как «квантовая мышь». Чтоб увидеть всё, как есть. Не снаружи, а изнутри. Целиком. Не нарушить вселенскую гармонию, а дополнить её, чтоб она признала Соню своей, — и продолжиться ею. Тогда тело станет телом живой бесконечной Вселенной, а Вселенная свернётся в нём тёплым уютным клубком. Никакого противоречия в этом Соня не видела.
Что-то говорило: это возможно, эта возможность достигается каким-то очень простым — невероятно простым! — способом, который настолько прост, что о нём догадаться сложно. Будто надо всего-навсего правильно повернуться внутри себя, вроде скрученной спиралью Ленты Мёбиуса, чтобы разом сошлись в одной точке некие проекции чего-то, что находится в ней, Соне, и вовне.

   Проекции чего? Что собой представляет эта смутно ощущаемая стереометрия?

   Всё это совсем не предполагало пассивность. Напротив, требовалось напряжение чувств и деятельное сосредоточение, чтобы «ловить ветер» из глубин мироздания, вобравший звуки тысячелетий, листающий страницы книг, усиливающий голоса соседей по векам и планете, — и соотносить с ним слова и поступки, ища правильный поворот своего «я». Ведь человек — не мышь. Разум почти подавил природное чутьё и ощущение целокупности мира. Значит, надо привлекать разум в союзники, чтоб не важничал, не мешал, а был капитаном, который назначил бы интуицию помощником, — и оба вместе направляли бы паруса судьбы, вступая в игру с этим волшебным ветром, угадывая его правила и следуя им. А когда ветер надует паруса и повлечёт судно, то можно расслабиться — пить, есть, болтать, ловить рыбу, глазеть по сторонам, не забывая послеживать за ветром.
   Это и было, по мнению Сони, — «встроиться».

   Она пыталась обнаружить такое «место встраивания» в каждой отдельной ситуации — не столько умом, сколько чувствами, почти всецело доверяя внутреннему ощущению совпадения или несовпадения слов и поступков с неизвестными ей законами, с чем-то должным. Сознательный анализ приходил позже и касался только зримого мира. Ощущение незримых законов мироздания было полнее, хотя сформулировать их она не могла. Капитаном её парусника была скорее интуиция, а разум — помощником, но оба весьма исправно несли службу. Хотя, если продолжить сравнение, иногда они уходили в загул — тогда парусник сониной жизни становился неуправляемым. И его несло не к тем берегам.
Но если удавалось «поймать ветер», то появлялось ощущение вписанности в некий энергетический узор мира — всё разом наполнялось тёплой правильностью и даже еле слышной музыкой сфер: Соне казалось, что до неё со всех сторон доносится слабый мелодичный звук колокольчиков — это было сигналом, что «место встраивания» выбрано точно. Правда, такое не часто случалось..."