Я под пулями уснула вечным сном

Я сидела на пушистом багровом одеяле в своей небольшой комнатушке. Солнце пробивалось сквозь алые занавески и окрашивало их в чуть более светлый тон. Я постоянно смотрела в пол, а руками то теребила подол своего платья, то впивалась ногтями в свои ладони.
   За дверью раздавалась брань матери: накануне я ей заявила, что буду участвовать в восстании вместе с Коленькой, ибо дороже него у меня, кажется, никого и нет. Матушка вся возмутилась, и то кричала, то упрекала меня, а отец молча наблюдал за этой сценой и лишь изредка вставлял свои холодные замечания, никак не противоречащие замечаниям матушки. Я расплакалась, бросилась в свою комнату, выпалила, что лучше бы я родилась в другой семье и что кроме ненависти ничего к родителям не питаю.
  И вот, всю ночь мама просидела на кухне, в страхе, что я попытаюсь сбежать. Сидела, не двигалась в свете догоравшей свечи и всё о чём-то думала, думала...
  А те два часа, что я не спала, я думала только о Раевской. Она - настоящая женщина, она - пример настоящей любви и пример для подражания: за любимым, хоть на край света, ну разве это не подвиг? Её жертвенности нет цены, и честь, и низкий поклон любой женщине, что последует примеру госпожи Раевской.
  Начинало светать. Я бесшумно открыла окно и, словно кошка, спрыгнула в сад, где перелезла через забор и, судорожно глотая свежий утренний воздух, понеслась к любимому.
  А как я вскрикнула, завидев его! А как сквозь слёзы начала жаловаться, жаловаться на мать, на отца, рассказывать, что я так боялась, так боялась, что не смогу быть рядом с ним. Но я смогла.
  И вот, мы в толпе, идём, кричим, и я поглядывая на Коленьку, думаю, что люблю его больше всего на свете. Эмоции переполнили меня, и, казалось, будто кроме Коленьки, сжимавшего мою руку, и того полезного дела, за которое мы боролись, не существовало ничего-ничегошеньки. Но вдруг выстрел, а потом крики.
  То тело девушки, что одиноко лежит на холодном камне, некогда принадлежало мне. Это испуганное лицо, эти стеклянные глаза, явно искавшие кого-то, эти сжатые руки: всё это когда-то было живым. Сейчас же моё тело покрыто уже засохшей кровью, моей, чьей - не знаю.
  А Николая нет. Ни здесь, со мной, ни рядом с моим уже небьющиеся сердцем. Он убежал, спасся, а я... Я под пулями уснула вечным сном.
  Моя душа разрывается на части, как будто чьи-то острые клыки сжали всё моё существо. Я слышу рыдания матери. Я вижу, как она бьётся в конвульсиях и ломает себе руки. Отец всё сидит за столом. Он бы и хотел, что-то сказать, но он парализован диким горем.