Летнее солнцестояние - 2

               
               
                "Затмение"

Мне нужно было купить хлеба, консервов, колбасы и ещё кое-что по мелочи. Сейчас уже трудно вспомнить, что можно было найти в сельском магазине в те далёкие годы развитого социализма.

За окном шёл мелкий дождик, заботливо укрывая землю. У меня всегда был большой старый зонт с торчащей наружу спицей, который помогал укрыться от назойливых капель, норовящих попасть за шиворот. Хотя на дворе стоял июнь, погода напоминала скорее Шотландию в октябре.

— Пожалуйста, хлеба! — попросил я. — Да, белого и чёрного, баночку килек… А колбаса у вас только ливерная? Ага… А это что? Зельц? Ну, тогда грамм триста… Да, ещё банку сгущёнки и всё, пожалуй…

Я сложил нехитрый продуктовый набор в авоську и, расплатившись — на всё ушло не больше четырёх рублей, — подошёл к выходу. В дверях стояла девушка без зонта, переминаясь с ноги на ногу, а дождь всё усиливался.

— Извините, как же вы так? В такую погоду и без зонта? — спросил я.

— Да ничего, он сейчас пройдёт, — весело ответила она. — Когда я выходила из дома, дождик только накрапывал. Кто бы мог подумать, что он так разойдётся? Словно злится на меня за то, что я такая беспечная. Бабуля предлагала мне свой зонт, но я отказалась. Куда я с ним на улицу? Совсем превращусь в Шапокляк какую-нибудь.

Девушка подставила ладонь под стекающие с крыши струи воды, а затем, быстро развернувшись, озорно брызнула мне в лицо. Я не ожидал такого поворота и не успел вовремя увернуться. Обрызганный водой, словно прошедший обряд освящения в церкви, я стоял и глупо улыбался. Но мысли и чувства, охватившие меня в тот момент, были далеки от возвышенных, скорее наоборот — очень даже земные…

Она повернулась ко мне, взглянув исподлобья. Её карие глаза как будто приглашали меня к общению, пронзая насквозь. Что-то потаённое и неосознанное шевельнулось во мне в тот момент, всячески стараясь вырваться наружу. В моей голове всё перемешалось. К мыслям о том, где купить хорошую бумагу, краски и карандаши, теперь добавились совсем другие…

— Как тебя зовут? — неожиданно спросил я.

— Надя…, — весело отозвалась девушка.

— Очень приятно! — радостно ответил я. — А меня — Александр…

Через некоторое время мы с Надей шли по мокрому шоссе, обходя вездесущие лужи. Мы то расходились в стороны, то сближались вновь, соприкасаясь локтями. Многим знакомы эти ощущения, когда малейшее прикосновение к любимому человеку бросает тебя в дрожь. Нет, я не оговорился, именно к любимому человеку… И при этом начинает кружиться голова.

Вы верите в любовь с первого взгляда? А я тогда верил! Со мной произошло какое-то необычайное превращение! Как будто весь мой организм, доселе дремавший и работающий в монотонном режиме, вдруг вспыхнул и озарился ярким светом. Казалось, что мне любое море по колено, что Эверест ничтожно мал… Как только крылья ещё не выросли у меня — не знаю. Я был готов горы двигать с места на место…

Я проводил Надю до дома, укрывая её от дождя своим зонтом, хотя в этом уже не было большой необходимости. Зонт, который пригодился в первые минуты нашего знакомства, теперь оказался совершенно ненужным. Июнь оживал вымытой зеленью. Серые тучи разверзлись над головой, обнажив девственно голубое небо. Дождь закончился, светило яркое солнце.

Мир стал каким-то другим: радостным, весёлым, умытым, что ли… Я вспоминаю об этом, а меня и сейчас наполняют те же чувства, что и тогда — это чувства любви! Это невероятно восторженное состояние духа! Когда всё вокруг становится красивым, торжественным и доброжелательным!

До начала моих экзаменов оставалось несколько недель, нужно было поднажать, и я старался изо всех сил. Весь оставшийся день я проработал неистово. Краски в натюрморте стали более яркими, рисунок, как будто бы, начал сам выправляться… День незаметно подошёл к концу, законченная живописная работа говорила о том, что он не пропал впустую.

А не заметил я этот день по одной простой причине — я всё время думал о Наде! Она не выходила у меня из головы. Какой я дурак, что не договорился встретиться с ней… А согласилась бы она? Кто я ей? Просто прохожий? Один из фрагментов её насыщенной жизни… Почему насыщенной, а может совсем даже и наоборот, обыденной? Я же совершенно ничего о ней не знал. Нужно взять и сходить к её дому? Тем более, ещё не так поздно…

Когда любишь, то буквально всё, что связано с объектом воздыхания, становится тебе мило и приводит к восторгу и трепету. Вот и меня тянуло на её улицу, где она жила со своей бабушкой. Я так хотел встретиться с ней! Увидеть её вновь!

Вечерело… Первый раз за долгое время солнце заходило не за тучи, а честно и открыто - за горизонт. Это очень радовало меня и говорило о том, что завтра будет солнечный день и чистое голубое небо в вышине обеспечено! Да и как по-другому теперь? Я был влюблён и знал это совершенно точно!

Улица, где жила Надя, утопала в зелени, как и всё здесь. Эта часть посёлка относилась к кооперативу скульпторов — элите Советского искусства, и вряд ли на их земле могли располагаться грядки или ещё что-то подобное. На этих участках рос совсем нетронутый лес, причём, достаточно густой. Домашнее миниатюрное сельское хозяйство могли позволить себе лишь простые смертные, к которым, кстати, я относил и себя. Московские скульпторы в то время были особой кастой. Монументальное искусство в массы, оно в то время главенствовало над всем остальным.

Вдруг в конце улицы появилась машина, и её фары осветили всё пространство перед собой. Мне показалось, что ещё мгновение — и моя фигура в полосе света станет заметна. Я не хотел, чтобы меня заметили, пока я слежу за чужим домом, поэтому быстро скрылся в тени благоухающего жасмина.

Каково же было моё удивление, когда автомобиль притормозил напротив дома Нади, и из него вышел бодрый парень моего возраста с чёрными усами. Он уверенно открыл калитку и вошёл на участок, а через полминуты уже и ворота распахнулись наружу.

Я заметил, как на крыльцо дома вышла Надя. Она радостно приветствовала его.

Потом были объятья и поцелуи. Затем ворота закрылись, и, противно скрипнув, захлопнулась калитка. Луч света, пробивающийся из открытой входной двери, погас. Всё вокруг смолкло и опустело. Лишь в небе, далеко на западе, проявилось неяркое тёмно-лиловое пятно света от недавно исчезнувшего за горизонтом солнца.

Понурив голову, я уныло поплёлся домой, тупо изучая неровности дороги. Я вспомнил, что чтобы успокоиться и не давать навязчивым мыслям прорваться сквозь оболочку сознания, некоторое время нужно смотреть на самый обычный предмет, как бы изучая его, и думать только о нём.

Последующие дни прошли в монотонной последовательности: скучно и однообразно. Мои попытки забыться в работе не имели успеха. Я постоянно думал о Наде, но это были уже не восторженные мысли, а наоборот — мысли, которые не давали покоя. Меня волновал главный вопрос: кем же ей приходится этот парень, которого я увидел вечером у её дома?

Всё разрешилось просто и совершенно тривиально. Мы с Надей случайно встретились на железнодорожной платформе, направляясь в город — каждый по своим делам.

— Нет, не может быть, ты поступаешь в Строгановку? — неподдельно удивлялась Надя, усевшись напротив меня. — И что, просто так, без всякого блата? Ты же моряк! Как я тебе завидую: моря, дальние страны, тропики… И зачем тебе нужна эта живопись — это же так скучно! Поверь мне, как-никак, а я уже на четвёртом курсе… Удивлён? Ну, ничего, мы тебя подготовим, и Генка поможет… А чего ты так смотришь? Да, муж мой, Геннадий Васильевич, правда уже второй… Его отец — знаменитый монументалист Москвы… Так что, вот так! Дмитрий Миллер! Слышал?

Я сидел с широко открытыми глазами, внимая каждому слову Нади, готовый заглотить её целиком, не пережёвывая… За окном вагона что-то мелькало, но я был далёк от всего этого! Я жил в тот момент только ею…

На «Павелецком» мы расстались. Надя побежала ловить такси, а я спустился в метро… Но перед этим она недвусмысленно дала понять, что её муж уезжает на месяц в Крым. Там Гена будет помогать отцу, выкладывать мозаику в Артеке, а она в одиночестве будет вынуждена умирать от тоски на даче. Надя предложила мне в любое время приходить к ней и приносить с собой рисунки — консультация из первых рук обеспечена.

— Работать надо, Саша, понимаешь, работать! — при этом она так смотрела на меня, что я чувствовал лёгкую дрожь в своих коленях…

У своего преподавателя я отчитался о проделанной работе. Моих рисунков на этот раз оказалось мало, и мне было стыдно перед наставником, — мог бы и не приезжать с такой ерундой. Мне было грустно. Я думал не о поступлении в институт, а о Наде… О том, как вечером приду к её дому и буду высматривать в окне её силуэт.

По возвращению на дачу я думал только об одном: как бы быстрее встретиться с ней. И вот я уже полчаса стою у её дома и не знаю, что делать дальше. Крикнуть и перепугать этим всех собак в округе, или тихонько войти в калитку и постучаться в дверь? Пока я размышлял, входная дверь приоткрылась, и на крыльце появилась пожилая женщина.

— Молодой человек, вам, собственно, кого? — с достоинством, спускаясь по лестнице вниз, произнесла хозяйка. — Я что-то вас не припоминаю… Вы, вероятно, друг Геннадия? Так он в Крым отправился «ваять», понимаете ли… Открывайте калитку, чего же вы застыли, как вкопанный… Я вижу, что вы интеллигентный человек, воровать не полезете…

Она говорила ещё что-то, видно, ей нравилось слышать свой голос или просто давно ни с кем не общалась, но в одной из пауз я, наконец-то, успел спросить — дома ли Надя?

— А? И вы туда же? — насторожилась бабушка, — оставьте мою Надю в покое! Она замужем! И не надо на меня так смотреть! Да, Геннадий её муж! Прошу любить и жаловать!

Как вы думаете, последовал ли я совету бабушки? Правильно! Нет… На другой день, как только солнце стало клониться к закату, меня сорвало с места, и я поспешил на знакомую улицу. Упрямо выхаживая вдоль, так уже знакомого мне, забора, я не кричал и не звал её. Ведь таким образом я привлёк бы внимание бабули, а это никак не входило в мои планы. Нужно было молчать и дожидаться своего момента. Моё томительное ожидание было вознаграждено. Калитка отворилась, и предо мной предстала Надя.

— В общем, так, — начала без подготовки она. — У нас сегодня большой «бемс» намечается. Собираемся приблизительно через час на «зоне». Пойдём вместе, я думаю, ты не против? — она лукаво смерила меня взглядом. — Я представлю тебя всем, как местного художника. Ты согласен?

Что мне нужно было ответить ей? Я стоял словно заворожённый. Если бы она попросила меня подойти к краю пропасти и броситься туда, я бы, не раздумывая ни секунды? Как же она была привлекательна тогда, в тот вечер, в лучах заходящего солнца: её волосы были убраны в тугой пучок, открывая красивый овал лица, подчёркивая высокий лоб, плюс к этому — такие соблазнительные губы. Тёмно-синяя рубашка была расстёгнута на несколько пуговиц вверху, что настраивало на определённое общение. Нижняя часть её туалета была в высшей степени сексуальной. Тёмно-голубые джинсы обтягивали бёдра, позволяя в полной мере оценить её идеальную фигуру. Мне казалось, что она специально готовилась к сегодняшнему вечеру, и это ей удалось!

Почему одни женщины выходят замуж, разводятся и снова выходят, а другие не могут найти себе пару? Надя была замужем, но меня неудержимо тянуло к ней, как будто я был одержим. Теперь я хорошо понимаю главного героя Стефана Цвейга, чья история любви закончилась трагедией. Я осознавал, что так поступать неправильно, но не мог ничего с собой поделать.

Слово «зона», которое так резануло мой слух, на самом деле означало всего лишь довольно густой лес, начинающийся сразу за забором её дачи. Он находился с тыльной стороны участка.

- Друзья мои, хочу познакомить вас с местным художником Александром — это будущая звезда на небосклоне советской живописи или, ни знаю, какой там ещё! Прошу принять его как своего! — нарочито торжественно представила меня Надя.

Да, действительно, я ещё не сталкивался с такими «друзьями» — ребята, заросшие до ушей бородами, и девушки в потёртых джинсах с цветными заплатками и мужских рубашках.

- Давайте выпьем за «звезду»! — произнёс один из них, наливая в бумажные стаканы «Рислинг».

Тост был принят, и все выпили.

Потом играли на гитаре, пели Визбора, Высоцкого, Окуджаву… Затем снова пили и закусывали зелёными яблоками, говорили ни о чём конкретном, иногда вскользь, не касаясь «художественных» тем. Я всегда думал, что если собираются вместе художники или будущие художники, то они будут говорить только о выставках, холстах и красках. Но я ошибся, все лишь пили и пели, качая головами в такт, а искры от костра летели ввысь и гасли где-то там высоко в верхушках сосен.

Я сидел чуть в отдалении от костра, привалившись спиной к стволу дерева, и отсюда мне было хорошо видно всё волшебство, происходящее в лесу. Надя сидела достаточно близко к огню, обхватив руками колени, и заворожённо смотрела на костёр. Интересно, о чём она тогда думала? И отводилось ли в этих раздумьях хоть малое место для меня?

Примерно через час я начал ощущать себя совершенно лишним на этом «празднике жизни»… И зачем она только пригласила меня? Крамольные мысли одна за другой стали проноситься в моей голове, и я подумал, что можно незаметно встать и уйти.

Надя, словно прочитав мои мысли, приподнялась с места и, отряхнув рукой с себя прилипшую траву, подошла ко мне. В багровом отсвете костра она была особенно красива. Я не сводил с неё заворожённого взгляда. Что-то защемило в груди — это, наверное, от счастья? Или, наоборот, от предчувствия чего-то недоброго.

- Ребята, большое вам спасибо! У вас тут так хорошо, но мне пора, у меня завтра много дел с утра, — сказала Надя. — Да, Саша, — она обернулась ко мне, — тебя не затруднит проводить меня? А потом, если захочешь, можешь вернуться…

Мне казалось, что моё сердце сейчас выпрыгнет из груди от счастья. Да не хочу я сюда возвращаться! Что мне здесь делать без неё! Нас никто не задерживал, предложили на «посошок» — Надя отказалась, и я тоже.

Мы пошли в обход, хотя можно было выбрать путь и короче. До её дома идти — минут пять не больше. Я специально шёл медленно, растягивая время. Внезапно она резко остановилась, повернулась ко мне, преграждая путь. Мне показалось тогда в темноте, что глаза её горят маленькими пылающими угольками, о которые можно сильно обжечься.

- Саш, поцелуй меня! — прошептала Надя.

Я не помню, как это произошло и как долго мы целовались. Запомнилось другое! Когда, обнявшись, подошли к развилке, где налево — поворот к дому, в котором жила Надя, а направо — тропинка в лес, то мы не сговариваясь, повернули направо.

Стояла та благоухающая пора лета, которая называется «Дни летнего солнцестояния», когда ночь так коротка, словно её и вовсе нет. Солнце, заходя за горизонт, окрашивает небо в оранжевый цвет. Затем меняет оранжевый на жёлтый. Потом — жёлто-зелёный, а позже — голубой, который, практически, не меркнет уже до конца светлой ночи. Часа в три забрезжит рассвет. Наступает утро долгого летнего дня. Как же это прекрасно осознавать в молодости, что и жизнь твоя такая же длинная, как этот летний день, вот только прожить её надо с умом, и главное — не делать глупостей…

Провожал Надю домой, когда было уже совсем светло. Всю ночь мы просто бродили по лесу, знакомому мне ещё с детства. У нас с Надей ничего не было, хотя сейчас в это трудно поверить. Да, я сжимал её в своих объятьях! Целовал! Она страстно отвечала мне…, но не более того. Потом мы шли дальше и говорили, говорили без умолку. Надя рассказывала о себе, о том, как поступала в институт, о том, как выходила замуж, почему развелась с первым мужем. В моей голове творился полный хаос. Я чувствовал, что делаю что-то не то, что так поступать нельзя, но и по-другому жить я уже не мог…

Наши встречи продолжались несколько вечеров подряд. Мы доводили себя до исступления, но перейти опасный рубеж никто не решался.

- Саша, как-то глупо получилось, мы встречаемся с тобой вот уже почти неделю, а рисунки твои я не посмотрела. Как же так? Я всё забыла с этим «ночным бдением», да и ты ни разу не напомнил! Давай поступим разумно… Завтра я к тебе прихожу, где живёшь, я уже знаю…, — Надя вздохнула, и посмотрела мне в глаза. — Саша, интересно? Мы жили всё это время в одном посёлке, а только сейчас встретились? Ну, почему так поздно?

                (Продолжение следует)

                Август 2018г.*)