Служивые записки

На фото - автор этих строк.
"Чистые погоны - чистая совесть".


По прошествии многих лет мне иногда вспоминается доброе старое время, когда я проходил срочную службу в Советской Армии. Давая подписку о неразглашении воинской тайны в течение пяти лет после окончания службы, я думаю, что не нарушу своей подписки рассказывая об этом, тем более, что годков с того времени прошло, без малого, раз в несколько больше. К тому же, техника, которую мы обслуживали уже даже не вспоминается как устаревшая, а то, что содержат мои воспоминания касается совсем других вещей. Они носят, как бы это выразиться попроще, - бытовой армейский характер.

Хочу заметить сразу, - я недаром упомянул о "добром старом времени". Оцениваю его, как период в жизни, когда я чувствовал себя, по-настоящему, защитником Отечества. Одним из них. А это дорогого стоит. Что может быть благороднее, патриотичнее и более свято, чем это чувство?! Подтверждением этому может служить хотя бы то, что я добровольно решился на... удаление пяти зубов, чтобы уйти служить со своим призывом, а не ждать ещё пол-года до следующего призыва. Наличие пяти и более больных зубов являлось законной формальной отсрочкой от службы. И мои зубы были не в таком уж плохом состоянии, однако, я решился на это. К другим показателям здоровья моего крепкого спортивного организма у призывной медкомиссии не было претензий.

Представляю, как кто-то крутит пальцем у виска, намекая на мой дебилизм. Принимаю ваш намёк, но с собой поделать ничего не могу. Все ваши комментарии адресую моим родителям. Сделали меня таким они…

Мои белые крепкие клыки, иначе не назовёшь, требовавшие только лишь обычных пломб, зубной врач-мужчина столичной городской клиники вышибал зубилом. Я не шучу. У него не хватало сил сделать это специальным инструментом, поэтому он их раскалывал и тащил по частям. Можете представить, чего это стоило мне? Уже потом, в армейском карантине, облегчённый, сбросивший вес пяти зубов, я ещё долго красил кровавой слюной свою подушку... Как вы меня назвали? Он и есть! Но, зато, моя отсрочка от армии не состоялась. Что-то этим я себе, видимо, доказал...

На окончательной медкомиссии в военкомате мне было объявлено, что меня направляют в артиллерию. На мой вопрос, - Почему в артиллерию? - врач с усмешкой предложил мне на выбор морфлот. Оценив эту неравноценную альтернативу я согласился на артиллерию. Тогда в морфлоте служили на год дольше, чем в сухопутных войсках. На деле, артиллерия оказалась Ракетными войсками стратегического назначения... Но, по законам секретности наименование этих войск дезавуировалось наименованием артиллерийских войск. И даже в петлицах у нас были значки с двумя перекрещенными пушками-маслами - отличительным знаком артиллеристов.

А потом были:
стрижка под "нуль";
зуб-на-зуб не попадающих от холода и к тому же от некомплекта зубов, три ноябрьских дня на дарницком сборном пункте в Киеве (Я читал, что во время войны немцы устроили в этом месте концлагерь), где нас, после беспокойного сна  вповалку на нарах и в ореоле зловония, выгоняли на огороженный с четырёх сторон высоким бетонным забором с орнаментом из колючей проволоки по верху огромный плац, где мы жгли костры, чтобы как-то согреться;
сортировка "кого-куда" военными "покупателями" и погрузка в поезд. "Кого" - было доходчиво, а вот "куда" - было неизвестно, пока мы ночью не приехали на какую-то железнодорожную станцию. Затем - строем в клуб и, наконец, нас под утро развезли по нашим окончательным местам дислокации.

Мы были в Белоруссии - сумели определиться, но где точно - даже не догадывались. Затем - баня, с раздеванием догола перед зданием бани на морозе и выдачей полотенец и солдатской формы в обмен на гражданскую одежду. Тут же, некоторые старослужащие из старожилов, пользуясь моментом прибарахлиться гражданской одеждой, чтобы ходить в самоволку, отбирали наши, понравившееся им вещи. Мне было всё равно - полнейшая апатия ко всему. Она началась ещё с дарницкого плаца. Первоначальный патриотический запал сменился на какое-то примиренчество с судьбой и фатальной неизбежностью произошедшего. Передо мной сразу выросли реалии действительности и предстали во всей её красе. Но, от судьбы не уйдёшь!

Если откровенно, вспоминая "доброе старое время" службы, я всё же чувствовал на всём её протяжении тяжесть несвободы. Это приносило внутренний дискомфорт. В этом вынужденном состоянии было нелегко находиться, но я, как мог, справлялся с этим. К моменту призыва я уже закончил технический вуз - был "обременён" высшим образованием, поработал в стройотряде на Украине и в составе строительной бригады два года на всё лето ездил в Сибирь. Успел кое-что повидать. Ко времени призыва я был на несколько лет старше призывников, служивших, как обычно с 18 лет. Соответственно, кругозор и моё восприятие действительности были более обьёмные и осознанные, чем у моих молодых сослуживцев. Знаю о чём говорю. Из-за отсутствия военной кафедры в институте, присваивающей обычно автоматически  звание лейтенанта и освобождающей от службы в армии, я призывался рядовым и получил свой "срок" в один год. Мне и этого хватило...

Армейский "карантин" встретил нас так, как должен был встречать и готовить для будущей службы. Из шестидесяти "карантинных" солдат, нас было пятьдесят с высшим образованием. Вот такая, вот, сила вливалась в ряды Вооружённых Сил! Одного хлопца, попавшего в армию за несколько дней до двадцати семи лет - пограничного максимального срока призыва, через какое-то время комиссовали после обследования в госпитале из-за проблем с сердцем. А что вы хотите?! "Карантин" - не игра в песочнице. Там надо "пахать" и "сеять", к тому же. А проще говоря, - готовить себя к тяготам и лишениям предстоящей воинской службы и ко всему прочему, что этому сопутствовало, - с помощью сержанта, пришедшего после шестимесячной "учебки" и хорошо знавшего, почём солдатская пайка. Много чего мы там постигали:
Как, скажем, от крика, - Р-р-рота подьё-ё--ём! - спрыгнуть с койки в нижнем белье, одеться, натянуть сапоги и вытянуться перед сержантом в строевую линейку вдоль прохода между кроватями пока... не погаснет спичка в руках сержанта.
Как, не абы как, а ладно и по армейскому шаблону правильно заправлять койку.
Как натирать до блеска специальной пастой - асидолом, пряжку и пуговицы на форме, чистить сапоги.
Как подшивать белые подворотнички.
Как ходить строем и выполнять строевые команды.
И многое чего ещё. И, конечно, - физподготовка. Вспоминаю, как по согласию с сержантом "добирал" приказное количество отжиманий от пола, делая это не только за себя, но и за кого-то ещё в порядке взаимовыручки, и по своей инициативе. Я был неплохо физически подготовлен и мне это было делать легко. Зато были неудобства с ежедневным бритьём щёк. Пока я как-то обвыкся это делать быстро и хорошо - не одну каплю крови пролил. Качество моих безопасных лезвий "Нева" не способствовало нормальному процессу бритья и лишало меня таких желанных криков сержанта, - Браво, брависсимо! - как кричали когда-то небезизвесному цирюльнику Фигаро из Севильи.

Подошёл к концу положенный месяц "карантина". А потом было торжественное построение на плацу. "Нецелованные" ещё, новобранцы, мы стояли в шинелях, с автоматами на груди. Незабываемая торжественность момента! Нас вызывали из строя поодиночке и каждый из нас повторял вслед за офицером текст военной присяги: 
Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников…
Этот миг, своей реальностью перечёркивал всё, что было со мной до сих пор и вводил в жизнь новую, полную неизвестности.

После принятия присяги мы влились в подразделения нашей непосредственной службы. Я попал в ЭРР - эксплуатационно-ремонтную роту. Большое одноэтажное здание казармы, разделённое на две половины, было местом нашего пристанища для отдыха, сна и пассивного бодрствования. Половину казармы занимала одна из батарей нашего ракетного дивизиона, а в другой находились мы - пятидесятиголовый контингент ЭРР. Командовал ротой - капитан Кузин. Бравый офицер, с понятием нормального жизненного подхода в спорных ситуациях и гусарской лихостью. В обязанности подразделения входили: бесперебойная подача пара и горячей воды в зону размещения ракет для поддержания температуры в хранилищах не ниже +18 градусов по Цельсию, отопление дивизиона и его водоснабжение горячей водой, подача пара в солдатскую и офицерскую столовую для приготовления еды в автоклавах; бесперебойное круглосуточное снабжение нашего ракетного дивизиона электроэнергией и поддержание системы телефонной связи; поддержание в боевой готовности всех инженерных коммуникаций нашего автономного военного городка, включая водопроводы, теплотрассы и систему дренажных канализационных трубопроводов и полей фильтрации. Важность и значение нашего подразделения заключалась в том, что мы в полной мере обеспечивали жизнедеятельность крупного военного объекта и создавали возможность для боевого круглосуточного дежурства ракетного дивизиона стратегического назначения.

Свою новую зимнюю солдатскую шапку я отдал легко и сразу, обменяв её на его поношенную, по просьбе "дедушки"-дембеля по фамилии Шиндлер из Молдавии, чем сразу завоевал расположенность ротных "дедов". (Кстати, Шиндлер, после демобилизации, по пути домой останавливался с пересадкой в Киеве, навещал моих родителей - я его снабдил своим адресом и, как мне рассказывали родители - бедолага, изголодавшись на службе, сидел целый день у них на кухне и всё не мог наесться досыта). Я понимал, что он, вот-вот уходящий на "дембель", не мог предстать перед домочадцами обтрёпанный. Для этого проводилась заранее кропотливая подготовка: готовились и ушивались по фигуре шинели и форма; под погоны подкладывались твёрдые подкладки; скрупулёзно оформлялись дембельские альбомы с фотокарточками; запускались, как это было возможно волосы для создания соответствующей причёски и многое другое, что по представлениям дембелей могло впечатлить родных и ждущих их возвращения девушек.

У меня никогда не было никаких стычек со старослужащими. Надо сказать, я сразу с лёгкостью и уважением принял неуставные правила взаимоотношений между солдатами с разными сроками призыва, с охотой поддерживал многолетние традиции и следовал им. В армейской среде, как и везде - это неизбывно. И в этом есть свой резон. Главное, чтобы не переходило в формы насилия, оскорбления, издевательства и унижения личности, что, к сожалению, бывает частенько. Тема эта очень непростая и, к сожалению, актуальна до тех пор, пока существует Homo sapiens - существо человеческое. Никуда от этого не деться.

Пусть меня простят, но я уверен, что в умеренной форме дедовщина даже полезна и помогает поддерживать дисциплину, тем самым способствуя в нелёгком, а порой, трудноразрешимом деле урегулирования конфликтов, как офицерскому, так и сержантско-старшинскому составу. Повторяю - в умеренной форме. Разная молодёжь призывается на службу. С разной подноготной, с разными уровнями психического развития, культуры, поведения, с разной степенью религиозности, криминальных наклонностей, наконец. Когда они концентрируются в одном месте и в большом количестве, возникает такой "букет", что только держись! С этим надо что-то делать. Эту обстановку необходимо держать в узде. Вот здесь и приходит на помощь армейская дедовщина - не что иное, как цементирующая традиция обустройства взаимоотношений с необходимой субординацией, поддерживающая в рамках, дозволенных армейским уставом, внутренний распорядок жизни групп молодых людей. Кстати, тем же самым занимались все коммунистические институты: партия, комсомол, пионерия и октябрята. Таким образом, институт дедовщины является неформальной организацией армейской инфраструктуры. Ни больше, ни меньше. Пожалуйста, задумайтесь над этими неожиданными аналогиями. С моей точки зрения здесь есть рациональное зерно.

Мои заключения могут показаться кому-то кощунственными. Со стороны тех, кто видит здесь только лишь голую мораль и ничего более. Это узкий взгляд на реальный многоплановый мир с его полифонией во взаимосвязях человеческих отношений. В конце-концов, атмосфера в армии является лишь отражением обстановки в самом обществе и в стране. Озлобленность в армии в точности копирует дух "большой гражданки" и следует ей во всём. Всё в этом мире взаимосвязано. И не надо сужАть проявления некоторых неуставных отношений только лишь до их присутствия в армейской среде. Это частные проявления общих проблем. Мне бы не хотелось углубляться в это более, чем было сказано. Есть темы интереснее и содержательнее...

Предварительно изучив мою специальную инженерную подготовку, меня прикрепили к дивизионной котельной и всему тому, что входило в систему теплотехнического обеспечения. Я оказался на своём месте. Занялся любимым делом. Чего только не приходилось делать?! В котельной были установлены два паровых и пять водогрейных котлов типа "Энергия", шатрового типа с выносными топочными циклонами для работы на топливном мазуте. Больше всего хлопот по трудоёмкости и затраченному времени доставлял ремонт и замена чугунных секций паровых котлов. Из-за несовершенной водоподготовки питательной воды, завышенного температурного напряжения топочного пространства при сжигании высококалорийного мазута, - нижние ниппеля чугунных секций котлов периодически забивались накипью и секции из чугуна лопались, как орехи, в отсутствии необходимой циркуляции охлаждающей воды в секциях. Переборки котлов, часто аварийные, буду помнить, пока жив...

Для того, чтобы заменить чугунные секции, килограмм по восемьдесят весом  - каждая, необходимо было:
разобрать кирпичную шамотную наружную кладку котла;
раскрутить и рассоединить секции, скреплённые внутренними болтами;
вставить новую секцию, предварительно установив на соединительные сверху и снизу ниппеля асбестовый шнур - каболку, пропитанную красным огнеупорным суриком для плотности соединений;
стянуть секционный пакет специальной длинной винтовой струбциной;
восстановить кирпичную кладку.
Иногда, с помощью специальных, нами же изготовленных для сварки чугуна электродов, рядовой Шинкаренко - наш электросварщик, заваривал лопнувшие места, но это далеко не всегда было возможно.
Такое подробное описание технологии работы я привожу только лишь для представления о её трудоёмкости. Ох, тяжёлая это была работа! Напахался - мама дорогая! А, так как происходило это часто, то и работали мы не покладая рук. Выручала сибирская закалка...

Мне приходилось нести дежурство на круглосуточных сменах в котельной, участвовать в планово-предупредительных ремонтах систем теплоснабжения и многом другом. Такой график службы способствовал тому, что мы были, в основном, в стороне от обязательных и утомительных общевойсковых плановых учений, что было, лично для меня, элементом некоторой относительной независимости и возможностью больше времени уделять знакомому и любимому делу.

Кстати, о них - об учениях. Запомнилось одно, где мне довелось принимать участие. Комплексная московская проверка боеготовности нашего дивизиона была неожиданная и очень представительная. Она инициировалась самим Главнокомандующим Ракетными войсками и артиллерией - генералом армии В.Ф.Толубко, совсем недавно вступившим в командование войсками.         

Подготовились мы на славу! Весь контингент дивизиона чистил и драил всё, что только можно было чистить и драить. Покрасили даже зелёной краской пожухлую траву вокруг плаца.

Нашу роту инспектировал московский подполковник.      
Сначала в учебном классе мы сдавали письменный тест на владение азами специальности. Чувствуя в себе силы и обладая знаниями предмета, я, как мог старался незаметно помогать моим товарищам. В этом была реальная необходимость. Солдаты были разные. Писать, вроде, умели все, но многие - только на своём национальном родном языке. Я уже не говорю о технической подготовке со специальной терминологией и элементарными знаниями из школьной программы. Это - отдельный разговор...

Как оказалось позже, это, однако, было замечено подполковником. Но он не стал вмешиваться - это было и в его интересах тоже, обеспечить хорошие показатели результатов проверки. Затем мы прошли в помещении котельной и выстроились, застывшие в напряжении перед проверяющим, ожидая ввода экзаменационного приказа.

Подполковник посмотрел на нас внимательно и после короткой паузы громко скомандовал, - Прекращение подачи электроснабжения! Ваши действия?!
И тут я с ужасом ощущаю, что в рядах воинов произошло замешательство и даже некоторая растерянность. Ничего не происходит. Время идёт. Проверяющий смотрит выжидающе то на нас, то на свои наручные часы - время действий ограничено. И мы знаем об этом, но похоже, решиться ни на что не можем. Вот, так-так... Проходит 5 секунд, 10, 20... Вижу, направленную на нас из-за спины подполковника, умоляющую красную от волнения физиономию нашего командира роты - капитана Кузина. Вмешаться он не может - не положено - учение только для сержантского и рядового состава. Его отчаяние передалось мне и внезапно, что-то невидимое, как будто толкнуло меня в спину. Я вышел из строя, повернулся к шеренге солдат и командным голосом, деловито, громко и скороговоркой принялся направлять каждого из них индивидуально туда, где по моим расчётам могла бы быть оказана оптимальная помощь по восстановлению подачи электроэнергии. После моего "толчка" всё пошло, как по маслу - дело своё воины знали. И во время уложились. Проверка завершилась успешно!
Потом уже из Москвы до нас довели приказ и благодарность за хорошее ведение службы. Специально, как мне сообщил капитан Кузин, в приказе был отмечен я. А ещё он мне рассказал, что тот проверяющий подполковник всё допытывался и хотел дознать, - кто это был - тот ефрейтор, который командовал сержантами не по уставу, а те мигом бежали исполнять его команды. Наверное он подозревал, что я был переодетым офицером. Капитан ему объяснил, что я - парень с высшим образованием, а “амбразуру закрыл” по обстановке. Подполковник не был против его объяснений. А капитан ещё долго тряс мне руку не по уставу и благодарил.

Действительно, на тот момент я носил на погонах единственную "соплю" - ефрейторскую лычку. В звании ефрейтора я проходил вплоть до окончания службы и только тогда мне присвоили звание младшего сержанта. Погоны моего дембельского кителя украшали уже две лычки. Это формально, что касается звания. С должностью всё обстояло иначе. После полугода службы я сменил на посту, ушедшего на дембель старшего сержанта, запомнившегося мне, кстати, исполнением на гитаре песни "Берёзовый сок" из недавно тогда вышедшего на экраны кинофильма "Мировой парень", ставшей одной из моих любимых. Особенно мне были дороги строчки:

...Священную память, храня обо всём
Мы помним холмы и просёлки родные.
Мы трудную службу сегодня несём
Вдали от России, вдали от России…

И стал я после ухода старшего сержанта большим начальником - Главным теплотехником ракетного дивизиона. Так мне в военном билете и записали. А ещё записали: должность - техник-прапорщик. Таким образом за полгода моей службы я сделал умопомрачительную карьеру - из рядового в прапорщики. Спросите служивых: встречали ли они такое в их практике? Перед дембелем меня вербовали остаться на сверхсрочную службу - хотели заполучить в свои сети. Сославшись на своё гражданское происхождение, я отказался – в армии себя не видел.

Мой денежный доход в связи с этим резко вырос. Рядовые получали в месяц 3 рубля 80 копеек, сержанты - 10 рублей 80 копеек. Меня определили на старшинское довольствие с денежным содержанием 20 рублей 80 копеек. То есть, почти в шесть раз больше, чем я получал до этого. Не желая быть сутягой и стараясь избегать завистливых разговоров, а также из-за добросердечного дружеского отношения к сослуживцам, я иногда водил их подкармливать в "машку" - наш маленький гарнизонный магазинчик, где кроме сигарет можно было подкупить и разные сладости, такие, скажем, как топлёное сгущёное молоко в железных баночках или сухое печенье.
         
Со своими сослуживцами и подчинёнными был я добр, стараясь не поддаваться широко принятой в армии грубости и насилию. Иногда словесному, иногда даже физическому. У меня хватило ума сплотить наш коллектив молодых людей с разным жизненным опытом, из разных регионов страны в единый дружный коллектив. Для этого использовал не пустые "пламенные" и призывные речи, а своим примером доказывал, что я - один из них: не чурался испачкать свои руки; брался за самую широкую, а стало быть, самую тяжёлую часть чугунной секции котла при переноске; мёрз и потел вместе со всеми. Мне отвечали взаимностью. Грех жаловаться. Говоря о "добром старом времени", я имею в виду и это. А какой прощальный салют они мне устроили, когда я уходил на дембель! Подорвали предохранительные клапана паровых котлов и протяжными многоразовыми гудками оглашали всю округу. Как говорится мелочи, но приятно. Почётно было испытать такое своеобразное уважение к себе. Потом, правда, от переполняющих их эмоций в связи с избавлением от меня, - шучу, - бросили в горящую топку котла залетевшую невесть откуда пойманную ворону. Но я к этому зверству отношения не имею - не шучу. "Птичку жалко", как сказал бы Шурик из комедии Леонида Гайдая "Кавказская пленница".

Вспоминается ещё один случай. Иду как-то возле нашей казармы по дорожке, а навстречу мне - Дуб. Так мы называли за глаза командира нашего дивизиона, подполковника Богданова - самого главного начальника в нашем городке. Хочу заметить одно - клички, тем более такие, беспредметно, всуе, не раздают. Сами понимаете. И звался он Дубом не только за свои крупные габариты и крепость телосложения... Да, и годков ему уже было не мало по военным меркам - лет за пятьдесят наверняка. Увидев его, я невольно застегнул верхнюю пуговицу гимнастёрки, одёрнул её и пошёл навстречу ему полустроевым шагом. С дисциплиной в нашей части было строго. А с внешним видом и подавно. Приблизившись ко мне, Дуб остановился, приглашая меня жестом остановиться тоже. Я отдал ему честь, он мне козырнул в ответ. Посмотрев на меня своими проницательными глазками, он неожиданно приобнял меня по-отечески за плечо и мы с ним медленно тронулись вдоль по дорожке. Разговор он начал так, как будто бы хотел меня облагодетельствовать:
- Наблюдаю я за тобой и мне кажется, что ты хороший солдат, - начал он доверительно.
-Уже хорошо, - подумал я. Значит - пронесло. А он продолжал:
- У меня к тебе такая просьба. Не мог бы ты нам докладывать о том, что происходит у тебя в подразделении? Ну, там, если что-то не по уставу или речи какие крамольные говорятся про нашу армейскую жизнь?
Упреждая мою ответную скоропалительную реакцию, он продолжил:
- А мы тебе за это давали бы дополнительные увольнения в город и ещё, может быть, другие привилегии, - закончил он и заглянул за горизонт моих широко открытых глазных роговиц. Широко открытых: то ли от радостной перспективы счастливого благополучия в будущем с парнЫм приварком, то ли от ужаса быть загнанным в угол, скатиться до положения стукача.
         
Какая же он всё-таки сука, предлагая мне это, зная наверняка мою обязательность и ответственность при исполнении приказов и мою лояльность по отношению к старшим командирам!..
         
Надо сказать, что бил он на поражение. Наш гарнизон находился посреди лесов и болот белорусской Беловежской Пущи. Вокруг нашего городка была натянута колючая проволока и был пропущен электрический ток, дабы никто не мог выйти из него и наоборот - проникнуть во внутрь по соображениям секретности. Боевая воинская часть ракет стратегического назначения, сами понимаете, - не овощная база. Иногда солдаты находили на оградительной проволоке убитыми током лисиц и зайцев. Увольнения в город были крайне редки. За год службы я был в увольнии два раза: первый раз, когда приезжали родители с братом навестить; второй, - когда меня назначили в дежурный патруль. Эти оба раза даже не могли считаться, как полноценные увольнительные по сути.
         
Вспоминая об этом, я, признаюсь, кривлю душой. Один раз я всё же ходил в самоволку. В первый и последний раз. Себе дороже! Причём, инициировал её не кто иной, как я. Хотелось как следует отметить свой день рождения и по этому поводу прикупить выпивку. Узнав предварительно "слабое место" в охранном проволочном заграждении, мы вчетвером направились лесом до ближайшего населённого пункта. Идти было далеко и не просто. Наконец, всё же добрались. Прикупили чего хотели, но не в магазине - солдатам спиртное не продавали, а у какой-то бабки-самогонщицы. Мы даже сфотографировались вчетвером в местной фотомастерской. Храню эту фотку до сей поры. Надо было спешить обратно - успеть до построения на плацу. Если бы нас хватились, кара бы последовала незамедлительно - арест и "отдых" на "губе".
Измочаленные и здорово уставшие, мы всё-таки поспели к построению. Зато потом, вечером, день рождения в каптёрке под жареную картошечку был "отсижен" на славу, а самогонка казалась нам слаще уксуса...

… Подавив в себе чинопочитание и не свойственную мне отрицательную реакцию на просьбу командира, я вежливо, медленно и с трудом, выдавливая из себя слова, как пасту из тюбика, произнёс:
- Всё, о чём вы, товарищ подполковник, меня просите не согласуется с моими моральными принципами и, поэтому, пожалуйста, попросите об этом кого-то другого. Я не смогу вам помочь.
         
Дуб смотрел на меня, как на больного. Так рассматривают экспонат редкого вида насекомых. Ну, не вписывался я в его схему! В его глазах, на поверку, я оказался дураком со своими мелочными принципами. От привилегий добровольно отказался! Где же это видано?!
         
Это было то, что мне удалось прочитать на его тупо уставившемся на меня лице. По крайней мере, я был не далёк от истины.
Похлопав меня по плечу, ничего не сказав, он пошёл своей дорогой. А я своей. Разные они у нас были...
         
В моей будничной жизни ничего не изменилось. Дуб не стал мне как-то мстить из-за моего отказа. Вскоре это забылось. Я думаю, он всё же без труда нашёл кого-то другого. Или я плохо думаю о людях? Или я их слишком хорошо знаю?! Вопрос, также как и ответ - полон риторики и моего жизненного опыта.

...Солдатский фольклор содержит в своём наборе множество поговорок. Мне, например, ближе всего такая:
“Чистые погоны - чистая совесть”...
Своим поступком, вроде бы, не совершив ничего героического я, тем не менее, вознёсся над собой и над практикующейся аморальностью. Переборол себя. Не поддался.
 
Чтобы окончить мой рассказ о Дубе, не могу лишить себя удовольствия и вспомнить мою последнюю с ним встречу уже на… гражданке.
Забегу для этого вперёд.
         
Переслужив чуть-чуть больше положенного мне года, на дембельском поезде, утром, я вернулся в свой родной город Киев, в котором не был столько же. Первый раз в жизни отсутствовал так долго. Однако, жизнь не кончилась. Она только, по сути, начиналась. Мне было всего 23 года.

На железнодорожном киевском вокзале, куда “пришвартовался” наш взъерошенный и похмельный дембельский поезд, - пили и куролесили мы там всю ночь, - в это ноябрьское пасмурное утро было немноголюдно. Кто-то поехал дальше, а я и ещё один боец сошли в Киеве и направились прямиком к железнодорожным кассам. В принципе, ему надо было ехать дальше, на юг, но наш, дембельcкий туда не шёл. Солдата звали Нурик, фамилии не помню. Кажется - Нурмагомедов. К нам в часть он пришёл из какого-то танцевально-песенного воинского коллектива. Проштрафился там каким-то образом и был переведен за это к нам. Я помог ему на пересадке в Киеве с билетами, он у меня переночевал дома и на следующий день отправился к себе куда-то дальше, в Дегестан.
          
Пока мы стояли с Нуриком у желелезнодорожной кассы я заметил невдалеке приметную и фактурную фигуру… Дуба. Он был в гражданском и стоял с какой-то женщиной, видимо, с супругой. Мне очень захотел похулиганить. Ничего особенного - так, слегка. Оставив Нурика, я как был в шинели, шапке, сапогах направился к нему. Приблизившись, отдал честь по-военному. Он мне кивнул и улынулся - узнал, стало быть.
- Товарищ подполковник, разрешите обратиться, - спросил я.
- Обращайтесь, - одобрительно подхватил он.
Мы обменялись общими фразами: я ему рассказал, что вернулся домой. Он же поведал, что с женой - это была она, едет в отпуск на юг. Я не хотел у него отнимать время и под конец лишь поблагодарил за "ту школу мужества, за ту науку, за те "университеты", которые он мне преподал в армии”. Вкладывал я в это, без сомнения, сарказм. Не уверен, что выдавал это голосом, но смысл сказанного логично проистекал из того эпизода, когда мы с ним в обнимку прогуливались тогда неспеша. Он, видимо, этого не понял, так как во время моей непродолжительной тирады с высоты своего роста периодически бросал горделивые взгляды на супругу, мол, - Каких "орлов" я воспитал?! На этом и расстались. К обоюдному удовлетворению сторон. Он был доволен, тем более в присутствии жены, что кто-то осыпал его комплиментами и пощекотал его самолюбие, а я таким образом внутренне, если хотите, освободился от тяжести того неприятного для меня разговора.
         
По расхожей армейской поговорке, утверждающей о том, что "Солдат спит - служба идёт", что в принципе, так оно и есть даже в более общем метафорическом смысле, мои будни протекали в ритме армейских повседневных реалий. В армии используется всё, что попадётся под руку, а другими словами - всё обращается на пользу дела. Говорю о себе в данном случае, так как это, всё же, мои личные записки.
         
Заметив мой звонкий голос с нормальной дикцией, сохранившейся каким-то чудом даже в отсутствии удалённых зубов, меня назначили ротным запевалой. Все наши ротные строевые марши, куда бы мы не шли: в столовую, на плац, всюду - сопровождались песней. Так было легче ритмически чеканить шаг и рутина пребывания в строевой маршевой колонне сглаживалась звонкой песней. Репертуар не отличался разнообразием. Несколько маршевых песен, мы выучили ещё в "карантине". А сзади плелись "деды" и били сапогами по ногам "молодых", не попадающих в ногу. И правильно делали - будь внимателен! Не нарушай строевую гармонию! Но, здесь не об этом.
      
Иногда проводились даже смотры на лучшее исполнение песен на марше. Каждое подразделение имело свою песню. Наша рота была одна из первых. Когда печатаешь шаг, плечом к плечу с такими же молодыми парнями, волею судеб заброшенных далеко от дома и обьединённых одним делом, всё твоё существо наполняется каким-то восторгом и силой, - непередаваемое словами ощущение. Это надо испытать! А когда ты задаёшь ритм и ведёшь сольную партию не жалея голосовых связок, - этот восторг усиливается кратно. Не даром поётся в песне: "Нам песня строить и жить помогает". Именно, так оно и было! Я запевал, а за мной пятьдесят лужёных глоток подхватывали припев. Главное - всё делать с душой и кому-то на пользу. В том числе и себе. Очерёдность роли не играет. Главное - результат.
Вот, что мы тогда пели. Вот, что нас "звало и вело":

Как будто ветры с гор трубят солдаты сбор.
Дорога от порога далека.
И уронив платок, чтоб не видал никто
Слезу смахнула девичья рука.

Припев:  Не плачь девчонка - пройдут дожди.
Солдат вернется - ты только жди.
Пускай далёко твой верный друг.
Любовь на свете, сильней разлук…
(И так далее по тексту).

Другая песня принадлежала нам - ракетчикам:

Мы стране советской служим.
Мы с оружьем нашим дружим.
То оружье от былого отличается.
Никого мы не пугаем,
Но запомнить предлагаем:
Кто пойдет на нас войною,
Тот раскается!

Припев:  Мы - ракетные войска,
Нам любая цель близка!
Наши меткие ракеты,
Наши мощные ракеты,
Безотказные ракеты
Грозно смотрят в облака...
(И так далее по тексту).
 
...Возникающие искорками, запомнившиеся моменты того времени, как некие первые весенние росточки ландышей из под снега пытаются преодолеть стёршуюся память и утвердится в сознании предзнаменованием новых воспоминаний. Разнообразных по сути и обьединённых местом их пребывания…
Что только не вспоминается?! Чем только не приходило заниматься?!               

Я издавал "Боевой листок" - своеобразную ротную мини-газету с рисунками, новостями и некоторыми критическими вещами.
Меня назначили спорторгом роты - отвечал за физподготовку: бегали в 6 часов утра после подьёма в галифе и сапогах, но с голым торсом на строевой плац и делали там утреннюю зарядку. Я перед шеренгами солдат показывал упражнения, а они повторяли за мной эти гимнастические телодвижения. А мороз зимой доходил до -20 по Цельсию. И ничем не болели!
         
Мои командиры, словно сговорившись, пытались извлечь максимум прибыли из моих возможностей для общего дела. Ради Бога не примите это за моё бахвальство. Всё говорю, как было. Так происходит везде и со всеми.
         
Как-то, ко мне обратился мой друг по роте - сержант, родом из Белоруссии - Толик Чижевский, с которым мы ходили в самоволку и корешились по жизни. Он попросил меня провести за него политинформацию. Я согласился. В детали он меня не посвятил, а я и не спрашивал. Раз попросил, значит надо.
         
Теперь, представьте себе наш дивизионный клуб, а в нём - человек пятьсот бойцов, набившихся в клуб по приказу. У сцены стол президиума, за которым восседает старлей, тоесть - старший лейтенант - комсорг дивизиона и ещё кто-то помельче, не помню. Когда старлей "отбомбился" обращением о пользе воспитательной работы среди рядового и сержантского состава, он объявил в приутихший зал:
- А сейчас сержант Чижевский доложит нам о текущем международном положении. Попросим сержанта на трибуну!

Я понял, что Толик меня "подставил", не договорившись предварительно со старлеем. Но, деваться некуда. Надо выручать друга, а иначе сорвётся собрание. И вот, как ни в чём не бывало, вместо сержанта на трибуне появляется ефрейтор и не спросясь,  начинает "докладать" свою вдохновенную речь:
- Дорогие товарищи солдаты! Разрешите вам доложить о том, что происходит в окружающем нас мире, потому что у нас в стране всё идёт по намеченному плану и никаких событий не происходит. На Шипке всё спокойно! Так образно, словами генерала русско-турецкой войны 1877 - 1878 г.г. Ф.Ф. Радецкого завершил я вступительную часть своего доклада.
В зале - ни смешочка - все меня слушают внимательно и с пониманием, а у старлея, вижу боковым зрением - на челе обозначилась складка, принявшая форму вопросительного знака - кто же этот самозванец, захвативший трибуну и так складно, не по написанному, "что твой златоуст" вещает с пониманием объявленной повестки собрания и, самое главное, - кто разрешил? У него всё-таки хватило выдержки и ума не прерывать докладчика - уж больно складно тот “гутарил”...
       
... Ещё несколько минут я старался уверить зал в том, что, спокойствие страны зависит от того, как мы будем нести свою нелёгкую службу, так как постоянно находимся в окружении империалистических ястребов, только и ждущих нашей ослабленности.
- А теперь разрешите перейти к освещению международных дел, - возвысил я голос, привлекая внимание зала к тому, из-за чего мы и собрались:
- 29-ого марта США вывели войска из Южного Вьетнама;
- Президент США Ричард Никсон вступил во второй срок президентства;
- Наш "Луноход-2" успешно прилунился;
- Президентом Парагвая переизбран Альфредо Стресснер;
- В Чехословакии президентом переизбран Людвиг Свобода;
- В Индонезии к власти пришёл генерал Сухарто;
- В Монголии состоялись выборы в Великий народный хурал;
..........................................................
..........................................................
..........................................................
И, наконец:
- В июне состоялся визит Леонида Ильича Брежнева в США. Подписано соглашение о предотвращении ядерной войны.
         
На этой кульминационной ноте, возвысив голос, я закончил свой доклад о международном положении, добавив уже тише и доверительно-оптимистично о том, что в связи с этим, может быть, и нас скоро распустят за ненадобностью. Это сообщение было принято залом гулом одобрения. Ещё раньше зал проснулся до этого, а, особенно, его задние ряды, где пребывали "дедушки", когда я упомянул о выборах в монгольский Великий народный хурал. Оттуда полетели комментарии, не поддающиеся достойному ваших ушей переводу и, поэтому предоставляю домысливать это вашему воображению.
         
Бурные, продолжительные аплодисменты стали для меня залогом успешного завершения собрания и моего доклада, в частности.
         
После собрания старлей собрал нас с Толиком Чижевским и для порядка пожурил. Но, не сильно. Его завершающая всепрощающая командирская улыбка закрепила печатью забвения эту, вроде, никем не замеченную подставу.
         
В основном, моя служба протекала в гарнизоне. Иногда нам приходилось бывать и в зоне непосредственного расположения ракет, отдельно стоящей и хорошо охраняемой. Было легко определить и вычислить тех солдат, которые вернулись из зоны - по их синим губам. Дело в том, что ягоды-черники там было видимо-невидимо. И естественно, этот подножный корм действовал на наших бойцов маняще. Всё же, какое-никакое витаминное разнообразие. Было это совсем не лишне. Молодые, вечно голодные организмы требовали своё. Недаром Белоруссию называли "Бульбонией". От слова бульба - картошка, то есть. Чего-чего, а картошки в нашем пищевом рационе было предостаточно. Что называется, - картошка была на первое блюдо, на второе и на третье. Наелся ею до такой степени, что сам стал постепенно приобретать её вегетативные признаки - твёрдость и округлость...

Я уже говорил, что нашей задачей было поддерживать нормальную температуру воздуха в ракетных хранилищах-ангарах. Иногда мы меняли или ремонтировали задвижки и асбестовую теплоизоляцию на теплотрассе. В то время канцерогенное влияние асбеста на человеческий организм было ещё не известно и мы работали с асбестом не предохраняясь специальными средствами защиты.

Однажды, мы оказались невольными свидетелями тренировки по регламенту, включавшей заправку ракеты жидким топливом. Боевой расчёт солдат в химзащитных костюмах и противогазах копошился вокруг впечатляюще,  монументально стоящей ракеты и выполнял предписанные регламентом операции. А мы, случайно оказавшись там, обуреваемые интересом и приобщаясь к невиданному доселе "колдовству", наблюдали за этим из-за кустов, присев на корточки совсем рядом.

Вдруг, что-то, видимо, у них не заладилось. Мы это поняли по суматохе, которая произошла в группе заправки. А затем мы увидели, как жёлтое облачко довольно внушительных размеров чего-то газообразного, поднялось над ракетой и неспеша так, лениво, поддуваемое лёгким ветерком поплыло в нашу сторону. Каким-то шестым чувством мы поняли, что единственно правильным в данной ситуации решением будет не дожидаться того прекрасного момента, когда наши лёгкие начнут вдыхать этот "аромат", а так неспеша, по-английски, украсить это гиблое место своим отсутствием. А по-простому, - бежать с поля боя. Подумано - сделано. Наши пятки, а верней подошвы наших сапог засверкали, как тогда, на стометровке, когда мы сдавали спортивные нормативы по бегу на время. А, может быть, ещё быстрее. И правильно, как оказалось, сделали. Потом мы узнали, что вдыхание тех желтоватых паров вызывает моментальный оттёк лёгких с последующими проводами в последний путь... Как в той песне:

Путь далёк у нас с тобою
Веселей солдат гляди.
Вьётся, вьётся знамя полковое.
Командиры впереди.
Солдаты - в путь, в путь, в путь...

Тот факт, что вы читаете эти "Служивые записки" свидетельствует о том, что в нормативы по бегу тогда я уложился...

Касаясь подстерегавших неожиданностей и опасностей, не могу не вспомнить и о том, как реально стал жертвой "шальной пули", залетевшей не знамо откуда. То есть, откуда - было знамо, а вот кто содеял - знамо не было.

Сидели мы как-то с воинами за столом перед зданием котельной и неспешно так вели беседу о тяготах и лишениях солдатской службы. Но, не роптали, помню точно. Человек шесть нас было - все один в один. Сидим мы так, "травим баланду" и вдруг - бац! Моя голова резко откинулась куда-то вбок под воздействием страшного удара в нос справа, а на стол перед нами рухнуло автомобильное зеркало в оправе с добрый килограмм весом. Хлопцы наши вскочили с мест, кинулись к высокому деревянному забору, отделявшего нашу территорию от рядом расположенного автопарка, и стали высматривать, кто это там посмел покуситься на их командира. А затем, перелезли через забор и обшарили всю, довольно обширную территорию автопарка. Ни-ко-го! Вымер автопарк. Но ведь кто-то метнул это зеркало и оно прилетело именно с той, правой от меня стороны? Не летающая же это тарелка?! Так мы и не узнали кто посмел. И ещё. Почему именно мне из нас шестерых, сидящих рядом друг с другом досталась эта "пуля"? Риторика вопроса растворяется в неизвестности всей своей загадкой.

Пока они вели расследование я истекал кровью. Нос мой был перебит. Поволокли меня в медсанчасть. Там сделали всё необходимое и я, как говорится, "остался с носом". В детстве был камень в лоб, в армии - зеркало в нос... Наверное, - по делам и с умыслом. Чтобы жизнь мёдом не казалась. А с другой стороны, почему бы и нет?!..

Если кто-то сомневается, что язык до Киева не доведёт, он будет не прав. Ещё как доведёт! Если говорить обо мне, то это так. В прямом смысле - до Киева. Ведь, Киев - мой родной город. Надо только захотеть и ...набраться терпения. Оно тебе поможет.
         
Вот, так же терпеливо, в течение всего срока службы, чего скрывать, солдат ожидает того момента, когда сначала в центральных газетах появится приказ министра обороны о демобилизации, а потом твой командир объявит об этом тебе лично. Со мной получилось иначе.
          
Как-то я зашёл проведать своих земляков-киевлян в роту связи. Так просто. Без всяких мыслей. Там служили два моих ровесника, с которыми я призывался в Киеве - Саша Рыбальченко и Вова Калайда, окончившие Киевский институт физкультуры. Потом мы с ними сдружились, вместе были в "карантине", а затем нас разметало. Их - в роту связи, а меня - в ЭРР. Но, служили мы в одном дивизионе, на одной площадке.
Стою я у них в аппаратной, перебрасываемся словами друг с другом. И, вдруг, кто-то из них как закричит, - Дембель! Где? Что? А с телеграфного аппарата медленно, но неуклонно выползает белой змейкой та самая тоненькая телеграфная ленточка, конца которой не видно...А на ней? Тот самый - долгожданный приказ министра обороны под номером таким-то, о демобилизации военнослужащих срочной службы... И так далее, и тому подобное. Схватив, подаренную мне ленточку, я бросился бежать в свою казарму. Забегаю, а там сидят наши "деды" и не ведают, что дембель уже у них на носу. Кричу, - Дембель! Дембель! И кручу над головой ленточкой.

Они как вскочили, как бросились меня тискать и обнимать. А потом схватили и стали подбрасывать под потолок с криками аналогичного содержания. На крики прибежали "деды" из батарейной роты и я стал взлетать ещё выше. Когда запал у них стал остывать и я снова занял вертикальное положение, то обнаружил, что ленточка разорвана на полоски из-за их “горячего приёма”. Но это уже было не важно. Атрибуты дембеля в счёт не шли.

Мне показалось этого мало. Моя энергия, мои эмоции от радости свершившегося фонтанировали адреналином годичной перегонки под стягом исполненного мною с честью патриотического долга. Как тот греческий марафонец, я побежал в соседнюю казарму с той же целью - возвестить об окончании срока пребывания в лесах Белоруссии. Своей целью я поставил охватить хорошей вестью весь, вверенный мне гарнизон. Но, не тут-то было. На бегу мне шепнули, что за мной увязалась погоня. И вот-вот настигнет - уже близко. Оказывается: наш дивизионный особист, капитан, по соображениям секретности его ведомства, назовём его - такой-то, прознав о моих несанкционированных перемещениях, решил мне в этом воспрепятствовать, дабы не возбуждать излишне и так накалённую, в связи с демобилизацией, ситуацию.
Выяснять отношения с особистом, которого никто не видел, но о котором ходили слухи, что он коварен, и особенно перед моим дембелем, было ни к чему. Я стал уходить от погони. Благо - лес кругом. Удалившись от городка, я покружил-покружил по лесу, ощущая и иногда замечая его мелькающую вдалеке за деревьями фигуру, одетую почему-то в чёрную шинель. Или мне так привиделось в лесных сумерках? Но, я был помоложе и к тому же спорторг роты. Неужели меня настигнет какой-то капитан, а тем более - особист? Кишка тонка у той кишки.
          
Вечерело. Обязательное построение на плацу. Идёт вечерняя поверка с перекличкой. Я тот же, но с печатью дембеля на лбу. Первый раз в этом качестве. И тут, возле меня "нарисовался" особист. То справа зайдёт, то слева. Принюхивается. А потом пригнулся ко мне и спрашивает, - Это ты бегал по гарнизону?   
Не уверен, значит. А мне и не чему.
Я делаю удивлённые глаза и с таким же тоном в голосе сообщаю ему, что вообще не понимаю "об чём разговор". Он как прилип, так и отлип. С тех пор я ничего о нём не знаю.
            
На следующее утро у меня состоялся неприятный разговор с командиром. Капитан Кузин зазвал меня в ротную каптёрку, где под замком в специальном закрытом ящике находились, томившиеся там без дела, наши именные автоматы Калашникова - АКM-47 и где обитал наш ротный старшина, но это так - между прочим. Усадил он меня, сам сел напротив и повёл душещипательную беседу о моём поведении накануне вечером. Кто-то донёс ему на меня.
- Как ты мог? Я ожидал этого от кого угодно, но только не от тебя, - с видимым сожалением говорил он.
            
… Разговор шёл совсем не о моём дембельском марафоне. Дело было в другом. Накануне вечером, перед отбоем, я, всё ещё пребывая в состоянии экзальтации, приказал молодому солдату, прослужившему уже почти полгода и всё ещё прибывающего в статусе "молодого", стать на тумбочку посреди казармы в присутствии готовящихся к отбою бойцов, и кричать по-петушиному с многократным повторением  - Дембель давай! Видок у него был ещё тот! В нижнем солдатском белье, всклокоченный какой-то, безутешный и жалкий. Я его поставил, я его тут же и согнал - жалко было на него смотреть. "Поставленная" мною, в буквальном смысле этого слова, мизансцена, была унизительна прежде всего для меня самого. Но, это я понимаю только сейчас. Каюсь… Надо сказать, что казарма меня не осудила, а наоборот - поддержала и все смеялись над горе-петухом, продолжая тем самым дедовскую традицию, инициированную мною в ту ночь.
            
Вобщем так, - не оправдал я надежд командира. Подорвал под конец службы свою репутацию безупречного служаки. Хотелось надеяться, что своей добросовестной предыдущей службой я как-то приуменьшил пагубность своего проступка. Да, и моя реакция на радостное и долгожданное известие о скорой демобилизации списывала всё на... войну, как говаривал один мой знакомый, совершая свои бесконечные гадости, объявляя при этом, дабы исключить разночтения - Война всё спишет! А мой разговор по душам с командиром закончился мировой - стаканом крепкого чая.
Классный ты был мужик, капитан, правильный! Спасибо тебе за службу!
Такие, как он до генералов не дослуживались. И даже до полковников…
         
Переслужил я свой срок на десять дней - была какая-то проволочка в штабе. И, наконец, даже моё отправление в назначенный день на железнодорожную станцию чуть было не сорвалось. И опять дело было в штабисте. Начальнику штаба - подполковнику, отправляющего нас, не понравилась, видите ли, длина волос моей причёски. Он чуть ли не с линейкой измерял их. Это был произвол с его стороны, однако я был не властен над судьбой в данном случае. У меня было буквально несколько минут, чтобы исправить положение вещей. Бегом, с солдатским вещмешком - всем тем, чем владел, я влетел в казарму. К счастью, в тот день по роте дежурил наш боец-дизелист, который всегда помогал нашим воинам поддерживать порядок на голове. Мне он был нужен сейчас как никогда. И ножницы оказались рядом. А в голове была одна мысль - успеть бы к отправке. Можете себе представить на кого я был похож, изуродованный в спешной стрижке, когда догонял отправляющийся крытый грузовик с дембелями?!      

Быстро оценив качество моей "модельной стрижки", подполковник, стоявший возле машины и поджидавший меня, дал добро на посадку, подняв большой палец руки вверх.            

Бросив в кузов свой вещмешок, я заскочил туда же на ходу вслед за ним под завистливые крики и улюлюкания, оставшихся дослуживать солдат…

Где Вы теперь мои однополчане? Что с Вами стало? Как сложились ваши судьбы?
Спасибо Вам, что делили со мной все тяготы и лишения нелёгкой солдатской службы.
Воспоминания о Вас храню в своём сердце.
Спасибо Вам за эти воспоминания...
         
P.S.    А ленточку ту - телеграфную, я потом бережно и аккуратно склеил и ещё долгие годы хранил свёрнутым рулончиком, как воспоминания о "добром старом времени"… И даже зубы вставил.