Посвящается 77-ой годовщине краха блицкрига.
СОДЕРЖАНИЕ
Присловье автора
Часть I. Древлянский лес
Часть II. На большой дороге
Часть III. Правое дело
Пламенеющий итог
ПРИСЛОВЬЕ АВТОРА
А мы такую книгу прочитали...
Не нам о недочитанных жалеть.
Сергей Сергеевич Орлов
События, изложенные автором, стали известны ему от их главного участника. Чувствуя интерес к теме, знакомый ветеран был терпелив и откровенен, обсуждал эпизоды, был готов повторять и уточнять детали событий. Если приходилось, он с удовольствием отступал от темы ради пояснений и обобщений. Когда я высказал мнение, что эта история с годами всё громче просится в печать, не возражал, однако как бывший фронтовой разведчик заполучил от меня обещание, что в печати не будет его полного имени. Я обещал, обещание сдержал, выдумывать ему псевдонима не стал. Относительно его самой популярной русской фамилии мы с ним не договаривались, поэтому автор представляет капитана Иванова под его настоящей фамилией.
Что касается имён других персонажей сценария и местных названий в районах действия, то автор, привёл их в той полноте, какую, через почти полвека после войны, её обеспечила нам человеческая память. Однако она, эта пламенеющая, как в стихах Сергея Орлова, память войны, неидеальна, поэтому личные судьбы оставшихся в живых и погибших в боях бойцов и командиров, как и многие другие героические дела отряда капитана Иванова остались за кадром. И неумолимое время тоже внесло свою лепту, изменив до неузнаваемости детали и даже весь пейзаж событий. Прояснить или добавить здесь что-то автор бессилен, а от фантазий он отказался принципиально. Прямая речь героев повести взята в кавычки, поскольку в основном она была сконструирована автором со слов ветерана близко к её смыслу, исходя из содержания его воспоминаний.
Приходится удивляться подробностям и ясности воспоминаний капитана Иванова о тех страницах жизни, на которых давным-давно отмечены эти беспримерные дела и яростные бои в дебрях Полесья. Вот ведь как записала великая трагедия лета 41-го года этот строгий ратный сценарий в сознание рядового участника тех событий! А автор, вспоминая 77-ю годовщину великого горя, скорби и славы советского народа, которые опалили детство и его поколения, просит прочитавшего эту суровую повесть, закрывая её, минуту помолчать.
В огне багровом потонули дали
И в памяти остались пламенеть...
Сергей Сергеевич Орлов.
ЧАСТЬ I
ДРЕВЛЯНСКИЙ ЛЕС
На плацу перед казармой было солнечно, благостно и парадно. Весь строй их полугодовых курсов разведки со светлыми улыбками и торжественно, но, не открывая своих полсотни ртов, воспроизводил мелодию встречного маша. Причём, что было странно, им удавалось имитировать «бум-бум», «дзинь-ля-ля» и весь, вот это да, ансамбль духовых. Они замолкли все вдруг, едва седой комбриг, смахнув слезу, громовым голосом на весь плац провозгласил: «Славься!». Потом шеф вдруг с силой, бедная спина откликнулась болью, обнял его и вручил перламутровою, как у хорошо знакомой пудреницы любимой супруги, коробочку с двумя кроваво-красными досрочными шпалами капитана. Они были цвета её знакомых губ на людном перроне Витебского вокзала Ленинграда, места их военной разлуки.
Знал капитан, что они расстались, но понимал и то, что она вот тут c Танюшкой и Мишкой, ротики у ребят до ушей, за представительной группой знаменоносцев и начальства окружных спецкурсов. Стоит она в том самом девичьем сарафане, в котором он уламывал её, сбежав ночью из казармы, сменить «Нет» на «Да». Стоит жена, и печаль её так не вяжется с торжеством выпускного момента.
Тут незримый оркестр музыкальной сотни Морфея неожиданно издал страшный своим диссонансом звук, который почему-то снова ударил по спине, уже раньше безжалостно помятой комбригом. А плац с его полосой препятствий и спортплощадкой, небольшой стол с документами, знамя, три родных лица, всё исчезло. Из проёма двери купе на него лился яркий солнечный свет, колёса вагона с визгом заскрежетали, но не были в состоянии заглушить знакомые «та-та-та» и «бац-бац-бац», эти спутники войны, той памятной, трёхмесячной, морозной, Зимней.
На ней он, молодой ротный стрелковой дивизии, лыжник с самого детства, волей судьбы и начальства стал расчётливым жестоким разведчиком. Стал быстрым стайером потонувшего в глубоком снегу карельского леса с его «та-та-та», с финками в его ребят от ребят из шюцкора. Вот и пришла догадка: она, будь она неладна… Сожму веки, вернусь на плац, не надо мне ничего про войну, отдам уютную коробочку ребятам… Танюшке. Им бы конфет.
Но спина! Вставай! Похоже, наша «Овечка» ударилась так, что стёкла повылетали. Вставай, проклятьем заклеймённый, пока цел, пока не ясно, отчего эти звуки и во что въехал почтовый поезд Киев – Ковель через две недели новой войны? Въехал он во что-то между узловыми станциями Коростень и Сарны в южном Полесье. Голова проснулась, но капризное тело ещё было во власти спокойствия сна и безмятежно лежало на скамье служебного купе старого, скрипучего и почти безлюдного плацкартного вагона. Он не спеша сел, потянулся и начал надевать сапоги, портупею, привычно и споро собираться в неизвестное.
К двери купе как-то одновременно из недр вагона подскочили трое молодых пограничников, едущих из поощрительного отпуска. У одного, который без треугольничков, был разбит нос. Они все сразу скороговоркой, но негромко, будто, боясь, что их услышат, начали описывать колонну немцев, их техники, в которую на переезде занесло тормозящий паровоз. Тут раздался свист мощной паровой струи, ребята повысили голоса до крика. Картина стала ясна, он встал, пальцем попросил спутников замолчать и прокричал каждому на ухо: «Собирайтесь, уходим в последний вагон!» Пока немецкие солдаты выйдут из машин и займутся поездом, следовало уносить ноги.
О манёвре фашистов он не думал, тут, как карта ляжет. Пока они время от времени постреливали с шоссе вдоль поезда. Это было терпимо, но ответить им нечем; началась не война, а охота на зайцев. Спина болит, видать – гематома. Шестизарядный, в быту «дамский», браунинг в кармане галифе не успокаивал, а тревожил своим весом. Эти-то 350 граммов, увидят наши – изматерят, немцы – от смеха прервут блицкриг. Но придётся попробовать сманеврировать, только бы не нарваться на невезуху; оттого и тревожился, двигаясь на пределе скорости шага по проходам вагонов, через тамбуры, скользя по выбитым стёклам и цепко разглядывая в полвзгляда обстановку за окнами. Немного мешал чемодан, но пока его мирное богатство не обременяло, руки всё равно были безоружны. Впрочем, топорик у печки для чая, давай, его за пояс, это сгодится.
Странно, двигаясь, он озабоченно думал сразу о двух разных предметах: о судьбе штаба 27 стрелкового корпуса в Ковеле, куда его, первого в выпуске, направили капитаном служить в разведотдел, и о травянистой насыпи высотой метров 20, на которой застыл поезд. Ещё он старался не отстать от юношей в зелёных фуражках, которым в ловкости позавидуешь, с их удобными вещмешками. Его самого в том штабе, да в тылу у врага, видно, уже списали, а насыпь однопутки давала шансы, что немцы из колонны приберут к рукам весь поезд, добравшись до его конца, не сразу. Теперь нельзя терять ни минуты.
А в последнем сидячем вагоне их, эти минуты, зря теряла целая толпа граждан с детьми и несколько, ага, их пятеро, молодцов в форме. Все они громко обсуждали ситуацию, держась за вещи и детей, не рискуя прыгать на насыпь через открытую заднюю дверь тамбура вагона, чтоб бежать к спасительному лесу, обрамлявшему низину с высоко поднятой железнодорожной колеёй. Бежать под деревья леса надо было по колее, ведущей через луговую пойму узкого ручья с кустами по берегам, текущего в трубе сквозь насыпь.
«С детьми оставаться в вагоне! Остальные за мной! Двигаться по скату насыпи, на шпалы не высовываться, с Богом, атеисты!»
Насыпь чуть-чуть поворачивала вправо, это повышало шансы сбежать, если двигаться её левым скатом. А стрельба по беглецам на насыпи участилась, но снайперов в колонне врага явно не было, да и солдат было не густо. Видно, они что-то везли к завтрашнему бою, а почтовый помешал, не знал машинист об их успехах. За капитаном, старательно пригибаясь, передвигались погранцы, а чуть отстав от них, трое военных и двое штатских. Лес приближался, немцы огонь прекратили, пар из «овечки» весь вышел, но лидер побега закричал что было мочи: «На насыпь не вылезать!» Его послушались.
Так боевые действия капитана Иванова и его пеших спутников и начались с бегства, но без потерь. Это и огорчало, и радовало. А роскошный лиственный лес позволил отдохнуть на ковре травы и отдышаться. Иванов выбрал развесистый дуб, поставил чемодан, ручка которого с одной стороны некстати оторвалась. Всё воинство с пожитками подтянулась поближе к нему. Дуб – это хорошо, его аура снимает усталость. Об этом он и сказал, усаживаясь, своим мокрым от пота спутникам. Все молчали, наблюдая сквозь пышные кроны деревьев небольшого ската за стоящим составом. На скате было так удобно, что после настоящего цирка их побега не хотелось и двигаться. Перекурили, а капитан сообщил, что он воздерживается, чтоб не привыкнуть.
События развивались, далёкая колонна серых машин снова двинулась. Немецкие солдаты закончили осмотр состава, вывели из последнего вагона народ и погнали людей длинной цепочкой к переезду. Похоже, что русский почтовый поезд их больше не интересовал, а беглецы из него – тем более. Зловещих их числом и безнаказанностью завоевателей интересовала война, на которую с гулом и в плотном красивом строю уверенно полетела пара девяток двухмоторных самолётов.
Не успели беглецы сосчитать самолёты, как недалеко на юго-востоке, за лесным массивом и за бугром самолёты стали бомбить свою цель. Вот он – фронт, недалече, километров десять-пятнадцать. Все вскочили, но, услышав краткое властнее «Отставить!», кто сел, кто лёг на прежние места под развесистым дубом.
«Товарищ командир, разрешите, я к вашему чемодану ручку починю. Ведь, слесарь я, и инструмент есть. Ехал, вот, к тёще на блины, а попал на войну. Давайте…»
«Давайте, как вас величать? Где слесарите?»
«Пётр Петрович. Младший сержант запаса. Призыв нынче с 1905 по 1918, а я – с 1904. Тружусь, значит, на «Арсенале», как с армии пришёл, так и подался в рабочий класс. Я вам ручку-то укреплю, больше уже не отвалится, халтурщики!»
«Моё имя капитан Иванов, пехота; она тоже кое-чего умеет».
Он встал, потянулся, разминаясь, достал из-за пояса топорик и, слегка размахнувшись, как учили, запустил его в ствол соседнего от дуба дерева. Удар был точен, дерево глухо отозвалось, топор красовался на уровне человеческого роста. Народ одобрительно загудел, а капитан спросил, нет кого из плотников, чтоб одарить его топориком. Нашёлся и плотник, плотный младший сержант Петренко Николай, из сапёров. Боец извлёк топорик из дерева, осмотрел, степенно поблагодарил за инструмент, скромно усомнившись в его плотницкой надёжности, но обещал беречь. А капитан спросил, нет ли кого и из разведки; в тылу врага, да в лесу – без неё никак. Народ молчал, пограничники переглянулись, а штатский юноша Сергей со значком «Ворошиловский стрелок» поднял руку. Паренёк сказал, что его учили в киевском Осоавиахиме. Проходили они и разведку в лесу, и на снайпера тоже. И по низколетящим учили, винтовку бы.
Тем временем самолёты возвращались раздельно, но строго по три, любят порядок. А взрывы на месте боя продолжались, однако, поглуше. Время шло к закату, надо было спешить со знакомством.
«Разведкой станут зелёные фуражки и стажёр Серёга. Как фамилии? Ага. Сержант Фёдор Петров первый, а ефрейтор Иван Перов будет у Петрова, но второй. Ты рядовой Михаил Ванин будешь третьим, а ты, доброволец Гаврильченко Сергей, ты – у Петрова четвёртый. Ладно, смеёмся все…»
Когда слегка нервный смех утих, Иванов отправил двух Петровых, шутка прижилась, поискать поблизости воду, а двух – подняться на бугор железки и посмотреть, что там, на востоке, где на горизонте прямая линия рельсов должна доходить до разъезда со странным названием Сновидовичи. А проводник их вагона на стоянке громко объявлял пассажирам, что это Будки да ещё Сновидовические. Там поезд простоял часа два, похоже, что не было связи, и это длинное название небольшого лесного полустанка намозолило всем глаза. Дальше поползли, как черепаха, а капитан видел сны.
«Вы – разведка, – наставлял капитан – должны видеть всё, а вас в лесу – никто. На путь не выходить. Вернуться через час. Часы есть? Считайте по солнцу, не подведёт. Старшина, дайте разведке по воду флягу с возвратом. Кстати, как вас звать? А по отчеству? Поговорить надо? Отойдём ненадолго повыше по склону».
Старшину в гимнастёрке из габардина, как и у капитана, звали Иван Иванович, но удостоверение сверхсрочника было на имя Аванеса Аванесовича Тервартанова. Он вручил капитану свои документы, пачку денег с Лениным и три пачки пятирублёвок с гордым лётчиком соколом, пояснив, что ехал сдать деньги по расписку в Ковель на складскую базу. Где она теперь?
«Да, я старая штабная крыса, прошёл службу во всех отделах от боепитания до питания. И надо, так вляпался в этот лес с деньгами. Поймай меня немцы с ними, хана!»
«Деньги конфискуем на нужды армии, расписки не будет. Банкую я, вот ваша пачка на расходы, будете теперь начтыла. А много чего надо будет купить, путь до наших не близок. Подумайте, что нужно и возможно. Значить, пятнадцать лет в строю, а специальность – учитель. Партийный? Хорошо. Между делом, узнайте, кто есть кто в нашем воинстве? Чему учили-то? А я историю уважаю. Радикулит тоже, он холодной земли боится, подстилка нужна. Ночью тихо сходим, поглядим, нет ли в вагонах одеял. А вот и ваша фляга».
«Родничок рядом, что надо. Испейте, товарищ командир. И полянка есть для лагеря. Да, по этой тропке».
«Вкусно. Всем по три глотка. Начнём с рядового бойца… Васи Карабета. А разведке, срочно ещё задание. Вон за железкой над деревьями дымок, видать, над избушкой, где люди живут. На этот выход одолжите им, Пётр Петрович, ваш топорик. Ребята они бережливые, вернут. Гляньте-ка, что там, и сразу с докладом. Никакой самодеятельности, не засветитесь. Берём в руки все вещи и за мной к роднику. Второй и третий, когда вернутся с железки, сообразят, где мы».
***
Полянка у родника была идеальной для привала и с местом для костра. Такая популярность была некстати. Просматривались ещё пару тропинок, одна – на запад, по пойме ручья к переезду, другая – по косогору, на север, в чащу. Народ стал приводить себя в порядок. Снова перекурили. Скоро появилась в полном составе разведка с докладами. За бугром было безлюдно, а за насыпью в окружении леса, но у опушки, соседствовало лесничество.
«Докладывает Петров первый. Перед въездом к лесничеству есть шлагбаум, и стоит щит с названием лесничества. Нас не видели, но собаки гавкали. Лесничество за забором, в несколько строений».
«Товарищ Первый, отдохните, но организуйте на тропе к насыпи сменную засаду, на всякий случай. Думаю, с собаками у лесника полный контакт. Они ему про вас рассказали. Оружие, где его взять? А вы попросите сапёра Петренко, он вам и дубьё, и рогатины вмиг сделает. Отставить смех, всем надо подумать, чем бить врага, пока оружия нет. Кстати, у кого есть ножи? У меня, чтоб знали, есть браунинг и складной нож. Ещё вопрос: кто знаком с приёмами рукопашного боя? Выходит, не густо, но дело это наживное, было бы желание. А война идёт такая, что без оружия не заскучаешь. Лиха беда – начало. Через сорок минут назначаю сбор».
Солнце заходило, но ещё неполная луна пряталась за косогорами. Собрав вместе у кого что было, перекусили. Разожгли костерок, чтоб обжечь в них дочерна дубовое оружие с фашизмом. Идея предков понравилась своей безнадёжностью, а дубьё увесистостью и твёрдостью острых концов. Собрались у огонька на взгорке. Капитан встал, одёрнул гимнастёрку и в двух словах рассказал, что сам слышал вчера по радио, добавив, что за две с лишним недели немцы с боями проехали сюда 350 км.
Добавил, что от внезапности наша армия оправится, притормозят, гады. Речь товарища Сталина все слышали? Победа будет за нами. Но им-то, отряду в тылу врага, надо идти к фронту, пока он не стабилизируется, со скоростью 25 км в день, не меньше. Для этого нужна дисциплина и силы, пища и отдых. А главное – оружие, отбиваться. И мозгами надо шевелить. Отсюда, задача на ночь: найти в поезде всё, что там осталось для нашего кочевого хозяйства, от белья для бинтов и до посуды. Фонарь у нас всего один, спасибо старшина прибрал.
«Лишнего с собой не брать. В поезде берегите ладони. Там, в вагонах, по углам полно стекла. В темноте не шарить. Вопросы? Если появится противник, бросаем всё барахло, немедленно уходим через луг назад, сбор тогда здесь. На оставшиеся неясности ответит наш ночной рейд».
Вещи сложили в кучу и замаскировали. Помолчали на дорожку.
«В одну шеренгу становись. Попрыгали, мелочь из карманов долой…»
Они вышли из леса неожиданно жалкой в просторе луговой поймы, окружённой взгорками, цепочкой. Луна уже проявлялась подсветкой восточной части панорамы. Люди ходко перебрались через скромный поток ручья в обрамлении кустов. Тропинка пошла чуть на подъём, когда верхняя часть взгорка осветилась каким-то безжизненным светом луны. Стали видны сторожка у переезда и сидевший на её крылечке человек. Он их явно заметил и ждал, покуривал. Тем временем луна открылась, осветив всё окрест, хоть и ушло уже пару дней от идеального полнолуния. Стало пугающе светло. Отряд вышел на шоссе, бойцы моча оглядывались и прислушивались.
«Маскироваться в кустах. Петров один – за мной. Привет начальству. Как служба в тылу врага?»
«Здоровеньки булы. Вот, перекур германцы устроили. Обецали утром поезд отогнать. Из Остков придёт аварийка. – Он показал рукой себе за спину. – Паровоз-то перевернул великий вантажный, з товаром, з бобами, автомобиль и сам путь разворотил. Объезд тапер».
Петров осмотрел сторожку, быстро её обошёл, заглянул в сарай и кивнул. Получив в ответ кивок, махнул отряду выходить из кустов.
«Времени у нас в обрез, дедуля, мы возьмём только еду, огород не тронем, вон тот чугунок с сервировкой да кое-что из инструмента. За дело! Иван Иванович, погреб не пропусти. Связь есть, старина? Мы её снимем до столба. Прости, обойдёшься. И придётся связать, будет тебе немцам справка от нас. Расскажи-ка, что тут стряслось днём? Говори, слушаю. Что, бойцы, задумались? Привыкайте для РККА экспроприировать. Тут не сельпо, хоть и мука. Пакуйте в простыни, наволочки. Лучше в одеяло и скатерть. Утюг не брать. Петровы, осмотреть чердачок, и на сарае. Пустые бутылки – это вещь. Ага, двустволка… И патроны. Кстати, какие?»
«Командир, она моя особистая, и харчи в погребе тоже из дома припасены! Мука для кума на червонец. Та шо ж вы нэ подохлы, колы булы малэньки! Сколь? Ладно, 25 карбованцев. Поклади за икону. А немцы вон приказ пришпандорили для народа. За чуже – расстрел. Почитай, почитай, пока светло. А в поезде ничо нет, они там всё вычистили. Народ отпустили в Остки, а солдатиков увезли».
«Товарищ командир, на чердаке грибы сушёные и указатели на польском! Глядите».
«Грибы виддаю за так, а покажчики, це добро хай лежит себе. Тут, ведь, вон – по ручью, межа Польши с Советами була».
Служивого связали проводом, уложили на кровать в сторожке, закрыли дверь, собрали вместе увесистую добычу и перевели дух. Луна была уже у полуночи и освещала на дороге странную картину, напоминающую переселение табора. Особенно нелепо выглядела старая жестяная детская ванночка, в которой дед делал постирушки, полная всякого старого, но, как считал рядовой Карабет, полезного инвентаря, вроде вёдер и сковороды.
«План меняем. Про вагоны забыли. В поезде только потеряем время, а тут добра вон сколько. Надо уходить, как можно дальше и в лес, пока светло. Уносим всё. Взяли, своя ноша не тянет. Назад и в том же порядке, той же дорогой. Палки – в дело тащить узлы в две руки. Не торопиться, глядеть под ноги! Караван – вперёд».
Шли медленно, часто останавливались и возвращались назад за временно оставленным добром. К роднику добрались уставшие, а тут ещё и личные пожитки и бутылки с водой. Решили, лесом не продираться, а выбраться на пустынную колею, и по шпалам на восток до рассвета, а уж потом свернуть в лес. Расчёт оправдался, но груз от этого легче не стал. Проходили на круг, напрягаясь, по два км в час. Через три часа хода открылась панорама неширокой речной поймы и насыпи с мостом через речку. Теперь можно было свернуть влево, отойти от опушки в чащу, сбросить вещи и отдохнуть, пока не рассветёт. Час сна и снова переноска тяжестей часа на четыре. Всё, привал. Кругом полно бурелома, сухо, сосняк с подлеском из лиственных пород, можно расслабиться.
«Пару часов на посту посижу я, кто со мной? Давай-ка, Иваныч, сначала покараулит начальство. Сделаем, заодно, ревизию».
«Старые мои кости говорят, погода завтра изменится. Ветерок уже потянул с запада. Гляди-ка, все задрыхли. Перво-наперво, отложим и прикроем от непогоды продукты деда; повезло нам с салом и мукой, всё забрали. Мешочек с горохом невелик, а трудно подъёмный. Как его?.. Раскидаем по личному составу. А бульбу надо есть срочно, её и приготовим; гуляш с мучной подливкой, с салом – еда героев. Прошу назначить поваром Карабета, он в общепите работал, думаю, не подведёт. Всё остальное – тоже по делу, но с харчами нам повезло особо. Запасливый дед».
«Везёт, кто везёт и тянет на горбу. А вы, как по призыву в рядовые угодили, с высшим-то? Небось, по семейным?»
«Да нет. Русский я плохо знал, учился в солнечной Армении, а русский только проходил мимо. Теперь – другое дело, чуть акцент. Потом звали на курсы командиров, но я при штабе прижился (почерк у меня каллиграфический) и рисовал схемы для начальства. Квартиру имею на Подоле. Получил, когда служил в жилищно-коммунальном управлении. Заходите, приглашаю».
«Чего не зайти? А фашисты армян, как евреев?..»
«Скорее, наоборот. Если время есть и посуду мы всю окучили, я расскажу, что знаю».
«Можно, но покороче. Что непонятно – спрошу».
В это время на юге и юго-востоке началась отдалённая, гораздо дальше, чем вчера, канонада очередного наступления врага, идущего на Коростень. Разговор затих. Стало ясно, что вчерашний близкий бой продолжения не имеет, отступили наши. В небе снова поплыли силуэты бомбардировщиков, их теперь сопровождали истребители. Воздушный парад затягивался, гул очень дальних взрывов то нарастал, то затихал. Было понятно, что бой там идет нешуточный. Не знали собеседники тогда, что это начались многодневные бои в предполье Коростеньского укрепрайона, который спешно занимала наша 5 армия. Она встала на правом фланге грандиозного сражения за Киев, которое разгоралось южнее.
«Так что там в матче армяне – евреи?»
Старшина перестал возиться с имуществом, пересчитывать добычу, прислушиваться к канонаде и уселся на валежник поудобнее. Было видно, тема его не оставляла равнодушным.
«Начну с того, что язык армян не входит в группу семитских языков, но внешне, да и по характеру, армяне скорее семиты, чем индоевропейцы. Тайна сия – велика есть. Её унёс с собой армянин Ной. Ага! Он вам знаком».
«Позвольте, но он был лишь прописан на Арарате».
«Прописан! Именно так. Там в округе сплошь армянская, как тут славянская, топонимика. Еврейской там нет. За это нас и не любят на Кавказе. Помните сюжет из пушкинского "Тазита", поэмы, в которой чеченский старик поносит своего сына словами: "… ты трус, ты раб, ты армянин!". Но дело не в этом. Главное, и мы, армяне, и евреи расселились и конкурируем по всему миру. У нас, хоть столица есть, а у них, столько столиц, сколько стран. Немец, он учёный и об этом знает. Стреляет пленных евреев и политруков сразу. Армян – ни-ни. Пленных, как и татар, стерегут отдельно. Слышал об этом, наша диаспора своих не забывает и держит в курсе событий. Потому и ответил вам, что наоборот… Только вы учтите, те двое трусов красноармейцев, оставшихся в поезде, были русскими».
«На этой войне мы для немцев все русские, что тут, на Украине, что в Армении. А Киев-то – мать городов русских».
«Верно, товарищ капитан, как и то, что древляне, на чьей земле мы с вами идём походом, это древние русские, которые в IX веке восстали против киевского князя Игоря, сына вещего Олега, варягов. Они укрепились в своей непреступной тогда столице Коростень, тут рядом, за углом. Помните со школы вдову убитого на разрыв Игоря княгиню Ольгу, которая хитростью, с помощью птиц, сожгла их крепость, утвердив единство Руси?»
«Вы к чему этот кровавый и неправдоподобный миф да ещё перед сном?»
«А я это к тому, что тут, в этих чащах, полно деревьев и есть любители самостийной вольницы. Нам с местными аборигенами надо держать ухо востро. Тут им всё родное, включая и топонимику рек. Например? Возьмём, Припять, препятствие всем и на все времена. А мелких речек тут тьма, и все они славянки. Никакой тебе Москвы, Невы, Волги, Иртыша… Есть и дославянские названия, но, видимо, исключения. А в мифах всегда есть доля правды. Всегда что-то похожее случалось, может и не там, где принято считать. Похоже, пора сменяться. Кого будим?»
«Минуту. Вы узнали, кто есть кто?»
«Разведка – комсомол, билеты не смотрел. Кстати, вот вам мой билет. Остальные, похоже, – верующие. Никто своих мнений по этим темам не афиширует. На первый взгляд, все русские, и Вася Карабет тоже. Личные дела отсутствуют, анкет нету».
Поскольку работы было невпроворот, то и жизнь в лагере, включая сытный обед из гуляша и оладьи с солью наладилась быстро и без суеты. Погода явно портилась, резко похолодало, из бежавших на восток облаков, похоже, собирался дождичек. Не мешкая, связав жерди, соорудили три навеса, покрытых приятным тростником, который вместе с водой доставили с недалёкой речки. Костерок из сухостоя не дымил. Капитан побрился с горячей водичкой, а на просьбу поделиться, ответил, под одобрительные взгляды народа, что жену и бритву по уставу ни с кем делить не положено.
***
В ночной рейд к месту вчерашнего боя, в надежде найти оружие, отправились засветло налегке все той же цепочкой, что вчера. В сумерках подошли к речке и вдоль берега направились к мосту. Указатель на насыпи перед мостом гласил, что это мост через реку Ствига. Выше моста лес подступал к речке по слегка возвышенным берегам. Стемнело, начался дождичек, лесная тропа сузилась. Через полчаса бодрого хода идущий первым с двустволкой разведчик остановился и поднял руку.
«Товарищ командир, тут указатель «Мины»! По-русски».
«Повезло нам, что эти разгильдяи её не сняли. Видать – наши, что вчера у шоссе повоевали. Они минным полем здесь свой фланг прикрывали. А раз повезло, надо мины искать. Как, сапёр, сможешь? Фонарь засветим. Всем отойти по тропе назад. Если мины снимем, им самое место на шоссе. Сколько искать? Ищи по одной и не спеши. Главное, определить, что за фрукты. Фонарём я подсоблю. Ты мины разоружал когда? Тогда, давай, ищи, а сниму, ели снимается, я. Мины в лесу ставят, где проходы меж стволов и кустов. Про растяжки знаешь? Хорошо. Правильно, руками нежно разгребай, где, вроде, ямки или кочки. Не снимаются только наши, деревянные и с квадратными корпусами».
«Есть! И корпус круглый, металл».
«Везёт, это – польские, 200 грамм тротила. У них, взрыватель вывинчивается. Поставь лампу и отойди… Позову».
Дело пошло, и командир кликнул добровольцев осваивать смежную специальность минёра. Никто не отказался. И долгое стояние на минном поле дало неплохой результат, мины были слабо замаскированы, смертельный урок проходил благополучно. Каждый боец стал обладателем хотя бы пары мин. Взрыватели забрал и завернул в запасные портянки старшины сам капитан. Дело шло к полуночи, дождь поливал, все устали и продрогли, но минное поле они прошли. Тропинка, вокруг которой они пахали носом, вывела их из леса на обширное поле. Они двинулись вдоль речки, по пути ходко разогреваясь.
Стало понятно, что это поле, кое-где отмеченное воронками, вместе с противоположным лесистым берегом и было полем вчерашнего боя. Но искать на нём оружие в такую тёмную ночь было бесполезно, а сквозь струи дождя вдали уже просматривался мост и насыпь шоссе. К ней они и свернули, скоро выбрались на твёрдую дорогу, под острым углом подходившую к переправе. Капитан бодро скомандовал «Бегом, марш!» и группа потрусила по лужам обратно и вправо к лесному массиву, из которого они вышли, чтобы, как пояснил капитан, нанести визит в лесничество, а время и погода были для того самыми подходящими. Кругом простирались открытые дали, и они чувствовали себя здесь неуютно.
Добежав до леса, перешли на шаг, а командир стал объяснять, что должен будет делать каждый из его войска, если они войдут на территорию хозяйства, убедившись, что немцев там нет. А немцев нет, если нет машин. Пешком они не ходят, воевать приехали с комфортом, это их и погубит, когда на машины сядут Советы. Перовы первый и четвёртый вернулись быстро и доложили, что машин не видно, в домах света нет. Собаки не шумели. Можно было начать гостевать.
Войдя во двор через открытую калитку, группа разошлась подвое к дверям построек и, по возможности, постаралась быть незаметной. Когда движение прекратилось, командир постучал в окошко большой жилой избы. За стеком показало мужское лицо, и капитан жестом попросил хозяина открыть дверь. Дождь лил послабее, но конца ему не было видно. Дверь открылась, на крыльцо вышли двое, один с двустволкой, взяв её наизготовку. Незаметно страховавший капитана и Петрова-первого за дверью ефрейтор Перов резко взял на болевой приём левую руку вооружённого лесника.
«Не балуй, ружьё на крыльцо!»
Увидев столько военных, подошёл старшина с Карабетом, мужики сникли, согласились поделиться, чем надо. Младший лесник сходил в дом, взял ключи, пару фонарей, накинул дождевик и повёл гостей в оружейную комнату в двухэтажном бревенчатом гостевом доме. Налёт на арсенал был быстрым и продуктивным: две берданки со скользящим затвором, три двустволки, патроны и, главное, карты лесничества и компасы. Оказалось, здесь было охотничье хозяйство для областного начальства. Немцам, пока, было не до него.
«А где капканы, хозяин?» – недовольно допрашивал лесника Петров-третий, который Ванин.
Капканы на бобра и иже с ним валялись в кладовке. Ванин сложил железки в пустой мешок. Туда он добавил увесистую сеть, прихватил пакет с мылом, санитарную сумку и старую кобуру, для начальства. Лесник не возражал, но просил не брать брезентовые дождевики, на свои покупали. И свитера, тоже. Вот, есть квитанции.
«Не жадничай, хозяин. Мы заплатим. Сколько?.. Продукты включи. Нет, оружие мы реквизируем на нужды РККА. Держи пару сотен с полтиной… Хватит, хватит… А где твои собачки?»
Оказалось, собачки злили немцев, которые постоянно, хоть и ненадолго появлялись в лесничестве со стороны шоссе, разжиться водой, молоком или шнапсом. Пришлось отправить зверей подальше к родственникам. Тем временем старший лесник, согласившийся ответить на вопросы, и командир вошли в горницу, присели и начали беседу по поводу ландшафта лесничества и нравов его населения. Капитан узнал много интересного и полезного.
«В лесах нынче полно народа. Тут и бандиты, и дезертиры. Теперь привалили с южной стороны и окруженцы. Нас не трогают, но меж собой не в ладах. Местные мобилизаций не переносят, держатся настороже, по настроениям – сплошь бульбаши, вольные казаки. Им только дай оружие, сразу свою державу изобразят. Есть тут деятель, готовый в начальство, некто Тарас Бульба-Боровец. Шляется меж двор. Не знаю, не встречал, но, говорят, Запад помогает. А тут у вольных самостийщиков богатая история. Рядом, в Сарнах, пан Грушевский, да тот, который стал потом товарищем профессором на Москве, зимой 18-го объявлял себя президентом всея Украины, пока немцы не турнули. Теперь, думаю, если Гитлер разрешит, в наших буераках снова республика проклюнется. А я в Питере Лесной кончал, а теперь говорю на всех диалектах аборигенов. Советую вам местных не трогать, народ злопамятный. У русских бывший укрепрайон в районе Коростень, туда и идите. Лес для пеших переходов, чем севернее, тем сложнее, но безопаснее».
Капитан приказал одеть поверх гимнастёрок свитера и плащи, разобрать груз и срочно собираться в путь; до рассвета оставалось часа три. Лесник, похоже, был доволен, что легко отделался от своих, которых уже и не ждал. Напоследок, за пятёрку, он вручил старшине стеклянный жбан с самогонкой. Расстались мирно, хозяин проводил группу до насыпи, с которой ещё днём благополучно утащили незадачливый почтовый поезд. Идём вчерашним путём, размышлял капитан, но как все изменились, за сутки войны получился отряд. Теперь нужен успешный бой, небольшой, вроде засады, и лагерь следует сменить в первую очередь, в чащу надо скрыться. Здесь мы можем стать лёгкой добычей. Прочесать лес у железки – пару пустых. А лесник, хитёр бобёр, нас вмиг найдёт.
Подтверждая его мысли вдали на западе послышался длинный сигнал горна дрезины. Пора было уйти по откосу в лес. Едва они поднялись по склону, как явно послышался звук мотора, а потом из туманной сетки насупивших утренних сумерек выползла оснащённая кран-балкой дрезина с открытой платформой, в которой было полно народа в странной форме оливкового цвета, и лежал строительный инструмент. Из оружия были только пистолеты у начальства. Дрезина проползла мимо притаившегося отряда и скрылась в тумане на востоке, где в дальней дали, видно, южнее Коростени скоро снова загрохотало.
«Вот что, хлопцы. Это дело так оставлять нельзя. На сцене появились полувоенные фашисты путейцы. Форма? Трофейная, из Европы. Это у них контрольный осмотр полотна. Скоро начнут движение воинских эшелонов. Видите вон те запасные рельсы у пути? Мы тут быстренько из них завал организуем, и мины с растяжечкой пристроим. Груз – долой! Ружья, держать наготове. Охота, так охота. Рельсы тяжелые, 50 кг на метр. Длина двенадцать с полтиной, брать надо сразу всем миром. Думаю, поднатужимся и осилим. Первый положим попрёк пути, но сначала надо откапать ямки для гостинцев героям труда».
Завал из схваченных проводом рельсов вышел увесистый. Их концы торчали в разные стороны, а между шпал в насыпи скрытно, под песочком, заложили по две пары положенных друг на друга мин, снабдив два взрывателя растяжками из того же провода. Получалось, растяжки в глаза не бросались. Не прост был сапёр-минёр. Жаль, ничем они помочь далёкому фронту больше не могли. Светало, прояснялось, непогода уходила. Уходить надо было и им, своим завалом они попадали на карандаш, потому на близлежащей базе нельзя было оставаться ни минуты. Это сразу поняли все.
В лагере капитан скомандовал отдых, перекус и сборы, дав на всё полчаса, а сам принялся рассматривать карты лесника. Зелёный массив за речкой Ствига простирался на северо-восток, как море с редким включением островков деревушек и хуторов. К Припяти текло множество речушек, хватало небольших озёр и болот. Кое-где были отмечены просеки, но дорог не отмечалось, кроме редких местных между поселениями и магистральных в Белоруссию. Это был партизанский рай и надёжный путь к своим. Капитан не спеша перемотал портянки и приказал всем построиться с оружием. С командирским браунингом в кобуре формально при стволах были все, кроме одного рядового Карабет с его арсеналом ножей и финок. С этим набором боец неустанно возился по хозяйству или занимался тренировкой в метании, подзадоривая других.
«Перейдём речку и двинемся по азимуту на северо-восток. Груз – увесистый, снова идём челноками, не спеша, но долго, до вечера. Первая остановка в зарослях у брода. Проверить поклажу первой и второй очереди, разобрать груз. Бог в помощь!»
День разгулялся и обещал быть жарким. В полном безветрии активизировались комары, и поплыли на восток самолёты. Но кроны леса надёжно защищали от солнца и врага. К полудню отошли от Ствиги километров на шесть, устали, взмокли и сделали первый привал. Но чтобы уйти в лес надёжнее и стать к вечеру лагерем, надо было двигаться дальше. Скоро перешли ещё речушку в небольшом каньоне с пологими, густо заросшими склонами под названием по карте Гусь, и в тиши леса уловили чуть слышные знакомые звуки горна дрезины.
Через полчаса издали донёсся долгожданный хлопок взрыва. Сработало! Все остановились, а потом без слов двинулись дальше. О чём говорить? Пот застилал глаза, ноги и плечи гудели, к комарам и мухам теперь ещё присоединились слепни, а впереди была всё сгущающаяся чаща на пути к лесной речушке Недель, опять по карте. Труднее всего было обходить буреломы, но они свидетельствовали об относительном безлюдье этих мест. О том же говорили и редкие встречи с осторожной лесной живностью: выводками тетеревов, свежими следами семейства кабанов и промелькнувшем вдали стадом косуль. Они были явно не пуганы.
Близко к вечеру отряд вконец измотался, но вынес всю поклажу к бережку Недели, которая своим видом напоминала Гусь, однако с более широким, высоким и крутым каньоном с массой упавших по склонам деревьев. Недель кое-где змеилась между высот, образуя внушительные мысы, покрытые, в основном, непролазным повалом отдельных стволов и кустарником. В этой чащобе можно было найти идеально скрытое место для лагеря. Но было не до того, люди заслужили отдых и ночлег, за световой день они прошли на круг, челноками, километров 40 – 45, да по лесу, да с грузом. Радовало и внушало надежду, что без потерь. Капитан приказал выдать к немудрёному ужину самогона. Выпили за почин с дрезиной, а рядовой Ванин собрался с силами, сходил и установил у речки капканы. На следующий день к обеду в новом лагере была на ура встреченная зайчатина.
ЧАСТЬ II
НА БОЛЬШОЙ ДОРОГЕ
Утро снова выдалось жарким, а поиск места нового лагеря занял почти всё время до полудня. Но результат стоил того. На речке был найден большой, сильно поросший мыс с обширной свежей старицей близко у стенки каньона, на котором выступал метра на два мощный козырёк твёрдой породы. Под ним просилось выкопать штольню для стоянки. По утёсам каньона шумел матёрый лес. Тихое место понравилось всем, работа закипела, из сети соорудили бредень и прошлись по старице. Награда – полведра рыбы. Капитан приказал работы на рытье пещерки вести попеременно, вынутый грунт отправлять без следов в речку. К сумеркам в раскопе и под самим козырьком уже оборудовали спальню из тростниковых подстилок и место для костра и кухни.
Следующий день был отмечен трёхразовым питанием и отдыхом после обеда. Он начался с восходом и весь был заполнен изучением особенности разного стрелкового оружия, которое может попасть в руки, гранат, немецких мундиров. Объяснял капитан на пальцах, но доходчиво: хочешь выжить – учись. Зато практики было с лихвой на тренировках с движением по лесу, по маскировке и устройству засад. После ужина все опять валились с ног. Назавтра с утра намечался утомительный разведочный рейд по подходам к лагерю. Сморило всех, кроме сменного часового, для которого оборудовали секрет на утёсе, над козырьком лагеря. Было тепло, тихо и после полуночи призрачно светло.
Капитан проснулся до восхода, вышел под лунный прожектор, проверил часового, умылся и достал карту. По местным признакам извивов речки он старался точно определить место лагеря, наметил ориентиры на ближних подступах, цель дневного рейда и маршрут вылазки. Его интересовало поселение ниже в пойме Недели, через который на север от Сновидовичей шёл просёлок. И до жилья, и до лесной дорожки километров десять. Это было интересно, но вряд ли перспективно в части засады, поскольку просёлок уходил на север, в Полесье. Но для отхода – это был вариант. Да и лично пообщаться с местным населением было бы полезно. Что касается засады, то её надо организовывать на оживлённом шоссе, выдвинувшись для этого от лагеря перехода на два. С засадой медлить нельзя. На востоке грохочет. Скоро, похоже, тут обоснуются немецкие тылы, полиция и прочие прелести. Работать станет трудней. Он запалил костёр и повесил ёмкость, греть воду. Начинались сумерки.
После раннего завтрака вся команда участвовала в обследовании окрестностей стоянки, установки маяков на подходах, выбора пути отхода, чтобы каждый знал свой дом. Затем тронулись вниз по каньону, оставив в лагере повара Карабета и сапёра для срочных работ в лагере. День опять обещал быть жарким, но без груза идти было в удовольствие. Через час нащупали тропку по левому краю каньона, а его берега понизились. Речушка лениво выползала на чуть всхолмленные сенокосы. Тропку пришлось оставить, двигаясь опушкой. Ближе к полудню передовой парный дозор просигналил остановиться. Пришел Петров первый и доложил, что впереди на опушке открылась явно обитаемая избушка.
Понаблюдав поближе, разведка установила, что рядом с домиком расположена довольно большая пасека, печь топится, а на хозяйстве дед да баба. От пасеки на север просматривается наезженная колея. Отряд обошёл пасеку лесом и расположился на привал, держа просёлок в виду, а капитан со старшиной отправился на переговоры.
«Здоровеньки булы… Чьё таке богатство?» – торжественно провозгласил старшина.
«И вам тож! Было наша колгопса, тапер стало мое». – с готовностью ответил пасечник, рассматривая вооружённых гостей.
С огорода появилась бабуля с корзинкой молодых огурчиков, а старшина вежливо попросил разрешение, осмотреть хозяйство и вошёл в избушку. Дед с капитаном присели на завалинку и начали неспешный разговор, из которого выяснилось удачное расположение луговой пасеки, отсутствие постоянной власти германцев в его селе Беловеже, нежелание крестьян собирать налог. А куда денешься на войне? Дед изголодался по разговору. Доложил, что гости из леса, окруженцы, вроде вас, не шалят. Возьмут медка и до свиданья. Все знают, здешних лучше не трогать. Вон, князь Игорь тронул, дак его тут рядом, где сельский лабаз, и разорвали деревьями пополам. Ольга-то, помянула на том же месте у моста. Вот и речка есть, наша Тризна.
«Вам будут брехать про Хмель: мол, там усё було. И про Блажое… Тож нахабна лож! Учёные из самого Киева доводили, у нас сталося».
«Так вы, уважаемый, одобряете такое зверство?»
«Усё должно твориться по закону. А что немцы? Чтоб их закон заработал, перемога над Москвой нужна. А это, когда рак на горе свиснет! Наши дурни того не врозумляют…»
Старшина закончил осмотр и принёс из сарайчика учебную, с дырочкой в стволе, заклепаем, трёхлинейку и пару пачек патронов. Кроме этого он конфисковал в хате одностволку 16-го калибра и боеприпасы. Хозяин, дед Опанас, был очень недоволен, но, получив за убыток четвертной, успокоился и приказал жене выдать туесок с мёдом и склянку с раствором прополиса на горилке от ревматизма. На том и расстались, а отряд встретил мёд и огурчики на ура. К перекусу с сухим пайком они очень пригодились.
Можно было возвращаться, но капитан решил выйти на просёлок, ведущий из лесов на юг и отработать там часа на два засаду, а потом – домой. Засаду устроили в сосняке с густыми кустами у обочин просёлка. Через час от Беловежа показалась группа пешеходов. Оказалось, что люди со станции железки ходили менять вещи на продукты. Пропустили, но один мужичёк задержался, переобуваясь, а потом незаметно сообщил капитану важную весть и побежал догонять своих. Оказывается, из села Каменное, это километров 20 на север, через Беловеж ведут сдавать немцам за деньги пойманных там, на Глушковском болоте, одно слово – глушь, трёх лётчиков сбитого самолёта. Они скоро должны подойти.
«Гутарили, за пойманного врага немец платит по тысячи рублей, а за лётчика и больше, смотря, что за птица. Може, перекупите?..»
Капитан поделился новостью с отрядом и рассказал, что финнами револьвер добровольного предателя оценивался в 100 рублей, винтовка – в 150, пулемет – в 1500, танк шёл за 10 тысяч. Решили, что лётчиков следует из рабства вызволить, заняли места в засаде, а ждать пришлось недолго. Послышался шум телеги, и со взгорка весело покатил двуконный экипаж. На телеге с хорошей подстилкой из сена, покуривая, сидели четверо мужиков, и лежал накрытый рогожей груз. А за телегой бодро трусили привязанные к ней и связанные по рукам верёвками трое военлётов в кожаных шлемах, из-под которых обильно сочился пот.
Проволоку не поднимали, чтоб не покалечить лошадей, а капитан зычно закричал, что приехали. Телега резко остановилась, седоки, теряя равновесие, попрыгали на дорогу. Засада вышла из кустов с ружьями наизготовку и потребовала документы. Лётчики отчаянно и радостно закричали, что их документы у деда-возницы, и их оружие у него в телеге. В руки капитана перешли четыре справки из сельсовета и бумаги лётчиков. Сержант Петров достал финку, резать верёвки, но капитан остановил его одним взглядом. Документы лётчиков лежали в планшете вместе с полётной картой, и он не стал их рассматривать. Под рогожей обнаружились три кобуры на ремнях с пистолетами ТТ. Это был подарок, и капитан приказал погранцам, проверив, тут же ими и вооружиться, а свои ремни отдать летчикам. Пленники сникли, а внимание народа переключилось на три увесистых мешка.
«Что там, путники? Ковбаса та и сало, это сгодиться. Чем нам кормить ваших пленных? Мы их у вас забираем, развязать! Загрузить их гастрономией под завязку, пусть привыкают к земле-матушке. А вам, селяне, получается, теперь путь до дому. Поворачивай оглобли. Сержант, проверьте, что там под сеном!»
Под сеном всех зрителей ждал сюрприз – воронёный пулемёт с жёлтым прикладом и патроны к нему в лентах. Все молчали. Капитан взвесил его на руках и сказал одно слово: «ШКАС». Потом он не спеша снарядил его лентой, передёрнул затвор и дал короткую очередь по сосенке у дороге. Её вершинку срезало разрывной.
«Это меняет дело. Серёга, возьми оружие. Отойдём, хозяин, на завалинку. Поговорить надо. Бывшим арестантам оставаться на месте. Старшина, подготовь харчи к транспортировке».
Отошли за кусты. Командир присел на пенёк, а возница, сняв фуражку, стоя, стал ему что-то негромко рассказывать, показывая то на небо, то на землю, разводя руками для убедительности.
«Вот что, старина. За пацанов ответишь на небе. Сами они хороши. А торговать военным имуществом – это пахнет трибуналом. Если расскажешь, кому и куда вёз пулемёт и патронов ещё на три ствола, да так, чтоб я тебе поверил, отпущу с миром. Если не поверю, пеняй на себя».
«Усё уразумел. У нас, по сёлах самооборона крепнет. Идут хлопци и чоловики. Ни тольки сброи, оружья, патронов. Немцы – жмоты. А начальства хватае. В Каменном усим верховодит мицний мужик Боровских, велика семья. Сам-то он образованный, бухгалтер. А в Сарнах у нього племяш, до коего и наказал Микола Иванович доставить цю жализяку. Племяша кличут Тарас. Вин, тож голова, видатный пан, высокий, з бородой. Було, з поляками уехал, а тапер, нечебо, и при немцах порядок наводит. Полиция, не забалуешь. Тарас Бульба-Боровских. Атаман, вольни казак. Гутарят, скоро у нас, по Полесью от Олевска, аж, до Пинска, своя держава будет, как Гитлер разрешит».
Капитан поверил, мужики рысью отправились назад, а отряд цепочкой втянулся в лес, спеша отойти засветло подальше к лагерю. Когда стемнело, сделали привал, вздремнули до восхода луны и двинулись тихим шагом на восток. Нескоро, но нашли маячок у речки и добрались до лагеря. Не откладывая, Иванов занялся пополнением, рассмотрев при свете фонаря их маршрутную карту и выслушав доклад о последнем разведывательном полёте одинокого СБ от его командира и штурмана. Получалось, немцы прорвали фронт и режут правобережную Украину с северо-запада на юго-восток, обходя Киев. В Полесье наступающий враг с их машинами не пошёл и фронт на сотни вёрст оказался разорван лесами и болотами. Но в Белоруссии, по сводкам, дела шли не лучше.
«Как же вы проспали этих лесных леших? Как же вы из машины сигали, бросив пулемёт? Как же вы «мессера» проворонили? Ладно, я не прокурор. Мягко сели на болото, и за то спасибо. Вот ваши билеты комсомольские, а удостоверения будут, пока, у меня. Поглядим, чего кто стоит. Вы, конечно, в плену не были, но под арестом посидели. Побродили. И учтите, ваши сведения сегодня секретные, как и карта. Не трепаться. Дисциплина в отряде по закону военного времени: за невыполнение приказа – расстрел».
Капитан для убедительности похлопал ладонью по кобуре.
«Вашим оружием теперь будут двустволки, дистанция поражения не более 40 метров, это вам не ШКАС. Но в лесу, в ближнем бою – сгодится, чтоб повоевать. Берегите патроны, как зеницу ока. Оружие получше – добудете в бою за родину. Старшина! Тебе пополнение из трёх бывших соколов, а теперь рядовых, принимай на обучение и довольствие».
Поздно вечером, после плотного обеда, капитан разложил карту и пригласил на совет двух своих помощников. Стали намечать план на завтра с учётом главной задачи, добыть оружие. Две однозарядные берданки, одна реставрированная винтовка и три ТТ, даже при наличии пулемёта и нескольких гладких стволов, делали их шансы на благополучный исход боя призрачными. Переход фронта был нереален. Только внезапность атаки и немногочисленность врага могли повысить шансы на успех, хотя бы, до равных. А любой бой в тылу должен был быть удачным. Иначе, расстреляв свой скудный боеприпас, они становились беззащитными. Такая вот незадача, как выбрать посещаемое немцами и слабо охраняемое место засады.
Сошлись на том, что место надо искать на магистральном шоссе, которое они уже посещали. И искать надо не восточнее лагеря, а западнее, поскольку, чем ближе к фронту, тем выше бдительность охраны, меньше вероятность появления одиночного транспорта. Наилучший вариант – это километров 30-40 хода на запад за станцию Остки. Там и прикинули по карте пару мест возможной засады у кромки большого лесного массива с озёрами и болотами. Через массив проложили маршрут автономного рейда суток на пять с выходом на шоссе, наметили примерный план подготовки похода, маскировки лагеря на это время и консервации его имущества в тайниках, чтоб товарищи по несчастью не разворовали нажитое. Выход из лагеря наметили на послезавтра с восходом луны.
***
Всё шло по плану, но тут ещё с ночи над рекой начал собираться туман, ставший сплошным к восходу. Ночной подъём отменили. Решили в этих условиях без причин не торопиться, перекусить впрок и ещё раз проверить готовность к долгому походу. По привычке посидели на дорожку, и в путь по тылам врага. Было 12 июля 1941 года, суббота, кончалась третья неделя войны, конца которой, это понимали все, не было видно.
После полудня пересекли знакомый просёлок, и капитан решил, прежде, чем углубляться в дебри, задержаться на оживлённой трассе в надежде пообщаться с аборигенами. И он не ошибся: с юга на них вышла большая группа мешочников с пожитками для обмена на продукты. Их остановили отдохнуть, вызывая каждого путника по отдельности для разговора по поводу общей обстановки и по местам их жительства.
Выяснилось много интересного в части обитания по округе и передвижения немцев, их привычек. Все утверждали, что господа пешком не ходят, только на машинах и только засветло. За воровство стреляют сразу. Это у них называется мародёрство. С пленными обращаются жестоко, не считают их за людей. Приказ два раза не повторяют, сразу между глаз. Лагерь пленных в поле под Остками, полиция военная на мотоциклах, а комендатуры на станциях в Остках и Будках, куда немцы пустили поезда и возят грузы для войны. Бензина – много.
А колхозы распустили, но растаскивать не разрешают, сами гребут на нужды доблестной армии, которая скоро победит, и тогда фюрер со всеми разберётся и всех осчастливит, кроме евреев и цыган. Этих, сразу силой забирают в лагеря. А сила у них – ого! Все катят на Киев, грозят скоро взять и Москву. На неделе захватили, точно, не брешут, Бердичев и Житомир. Наших танков и самолётов побили тьму, жмут дальше. Обещают к осени мир и покой без коммуны и торговлю.
Сведения были неутешительные, но очень полезные. Надо было торопиться. Отряд двинулся по азимуту на юго-запад, делая привалы на десять минут каждые два часа. В это время на подходящее дерево посылали наблюдателя, чтоб осмотреть окрестный лес. Два раза в стороне от маршрута замечали дымки. В лесу они были явно не одни, а потому соблюдали осторожность, шли за передовым дозором. Шли до темноты, сварганили кипятку и прилегли. Утром туманные сцены повторились, поэтому сразу после подъёма в белесой вате тумана была организована проверочная пристрелка всего наличного оружия. Не сработал один ствол ружья деда с переезда, и отказали две гильзы двенадцатого калибра из лесничества. Больше всего шума, дыма и огня сотворил обрез, который Пётр Петрович сделал из одностволки пасечника. Почистив оружие, перекусили и снова в путь в последних клочьях тумана. Добрались до места к вечеру, изрядно уставшие за дни быстрого хода по дремучим зарослям, и всё в распорядке суток повторилось, включая привычную туманную завесу часов до восьми утра.
Жизнь на новой стоянке налаживалась, из близлежащего лесного озера приплыла рыбка, а в капкан попал молодой кабанчик. Погода радовала, лето было в разгаре. Одна из намеченных точек засады оказалась идеальной для задуманного. Вторая, у моста через речку Переросль, была похуже. Она подходила, но только для общения с безоружными проезжими. Не радовали и наблюдения за трассой. Машины или шли колоннами, или слишком часто следовали близко друг за другом. Рассчитывать на расправу с одиночками не приходилось. Кроме того на трассе регулярно утром и вечером появлялись парой дозорные мотоциклы с колясками. Было от чего задуматься, тут вам не лес дремучий, хотя он, родной, и рядом, но воевать надо было с армией, воевать на равных. На дороге оружие собрать не успеешь, перестреляют.
Так прошло почти двое суток, когда уже ночью в неглубоком распадке, через который в лесу шла средняя часть метров в 300 зигзага дороги, рискнули они остановить запоздалую пассажирскую пролётку с грузом и с песней по направлению в Остки. Двое здоровых нетрезвых мужиков на облучке обалдело молчали и досмотру не препятствовали. Грузом оказались головки сыра в мешках с местной сыроварни, из села Лесное, что километров 15 на запад. А везли они, да припозднились, этот вкусный груз, в чём убедилась и засада, на склад известной фирмы «Шкурко и Ко», тут рядом, у дороги, в бывшем панском имении, потом уже было там Заготзерно. Имение это располагалось за высоким забором в километре от засады на опушке, где шоссе, сделав крутой зигзаг, выходило из леса к прямой, как струна, колее ж.д. и шло вместе с ней вдоль опушки на восток.
В переговорах с пришедшими в себя мужиками удалось выяснить, что новоявленная частная фирма скупает по округе шкуры мелкого и крупного скота и приторговывает харчами на чёрном рынке. По ночам склад иногда охраняется немцами. Может, и сегодня. Может, нет. Приказчиком на складе – кум Никифор. Ему они и везут сыр. Решение доставить сыр на склад пришло сразу, не уходить же, не солоно хлебавши.
Повозку ждали, ворота в заборе на самой середине загогулины шоссе открылись без стука так неожиданно, что шедшие за пролёткой бойцы не успели подтянутся, как кучер экипажа что есть мочи закричал вышедшему за ворота человеку.
«Никифор, тикай!»
Всё случилось и закончилось мгновенно, в темноте незаметно. Никифор нырнул влево от ворот и исчез по известной лишь ему тропинке, идущей вдоль забора. Пограничники проскользнули в ворота и на них из небольшой сторожки у ворот, через вдруг ставший освещённым проём двери вывалились в расстегнутых мундирах, но с винтовками, двое дюжих полицейских. В темноте ночи они пытались разглядеть врагов, потеряли драгоценные мгновенья и получили смертельные удары.
«Что ж, хозяин, ты заорал-то? Договорились, ведь, что всё будет миром. А теперь мы вас свяжем, будете ждать немцев. Они с вами разберутся. Коляску заведите во двор. В сторожку их».
В это время из одиноко стоящего амбара послышались крики и глухие удары по воротам. Оказалось, там сидели под замком двое рослых, но тощих пленных в шинелях и без ремней. Хозяин фирмы взял их в аренду у своих немецких партнёров. Взял из лагеря военнопленных около Остков на время в качестве работников на складе. В нашем полку прибыло, капитан приказал дать рядовым (один паренёк, Вася, был тамбовский, другой, Толя, – из Торжка) двустволки и нагрузить мешками с сыром. Ребята с разрешения старшины напялили на себя каски полицаев. Оба парня, оказавшиеся бойцами сводного курсантского полка, который недавно воевал полдня на речке Сдвига, за неделю плена состарились, в свои 19 выглядели в свете лампы на все 40.
«Уходим. В конторе нам делать нечего. Искать деньги, нет времени. На сборы – пять минут. В нашем распоряжении час времени, за которое Никифор добежит до Остков. Ещё немного сверх того, и полицаи поедут нас ловить. Надо устроить им засаду, где раньше намечали, в распадке у речки. Туда с полчаса хода, а всё решат минуты. Нет, мину на ворота вешать не будем. Экономить надо. Поставим пару у засады».
Движение в темпе марш-броска начали в полной темноте под непривычно звёздным небом вне защитного полога леса. Впереди с фонарём, взятым из сторожки, задавал темп командир. Группа старалась держаться кучно у света фонаря, но кое-кто оступался, падал и матерился. Скоро из-за лесных вершин стал проглядывать краешек месяца, высвечивая на дороге светлые полосы. А когда прибыли в распадок со скромным тут потоком речки Переросль, который протекал под дорогой в бетонной трубе, старый месяц уже вышел во всей красе. Всё, кроме полога леса, предстало в блеклом свете. Безлюдная гравийная дорога и ровное, как морской горизонт, полотно с рельсами на насыпи параллельно с шоссе стали отчётливо видны, как серым днём. Это было идеальное место и время для засады на скрытом со всех сторон от посторонних участке дороги.
Все привычно, как на тренировках, заняли свои места. Пулемёт накрывал огнём распадок с восточного взгорка, имея месяц за спиной стрелка. Две мины с растяжками перекрыли путь мотоциклам в низине. Рядом с минным участком изготовилось к залпу и к броску на дорогу воины. У многих вместе с ожиданием боя вдруг начался предстартовый мандраж. Капитан проверил позиции и поднялся к пулемёту, откуда, как на ладони, была видна дорога до станции.
Огоньки двух мотоциклов появились вдали на полтора часа позже, чем рассчитывал командир и тогда, когда он уже собирался дать «отбой» и уходить. Расчёт на поспешность действий врага, увы, не оправдывался. Это настораживало, означая, что немцы могли скоординировать свои действия и одновременно также отправить облаву навстречу этой паре мотоциклов и из села Лесного. Но с той стороны, с запада, всё было тихо, и он решил рискнуть, цель всех их трудов была рядом, вот она! Бери да срывай. И она быстро приближалась, раздваиваясь на две разные цели, поскольку второй мотоцикл двигался не вплотную за первым, а на дистанции метров 20-30 от него. Было видно, что на второй коляске торчал пулемёт. Схема боя, которую капитан планировал, менялась, но изменить на деле, в ходе боя, что-либо было уже нельзя.
Когда первый «Цундап» подорвался на мине, то сработала и вторая. Взрывы перевернули машину вверх колёсами. А второй экипаж в этот момент был ещё на взгорке. Пассажир в коляске в офицерской фуражке, не мешкая, открыл огонь из пулемёта по месту очевидной засады, но дорога – это вам не асфальт Франции, она сбивала его прицел. Наш «Ворошиловский стрелок» из ШКАС Сергей, разворачивая ствол на цель, чуть припоздал, но срезал одной очередью в упор всех седоков. Их оказалось четверо, считая одного штатского пассажира. Курсанты его потом опознали как шефа фирмы. Всё было кончено в секунды, которые стали последними и для врага, и для двух наших бойцов.
Очередью немца были убиты наповал слесарь Пётр Петрович с «Арсенала» и пилот СБ. Одна пуля попала рикошетом в каску Толи, сильно оглушив его, а потом задела предплечье Васи, порвав его шинельку. Немец мог натворить ещё бед, но ему, похоже, помешал и водитель, поспешно пытавшийся круто развернуться влево без учёта требований прицела стоявшего в коляске справа на турели пулемёта.
Только успели собрать обильно кровавую жатву из оружия и обыскать тела убитых (у штатского изъяли серебряный, с золотой инкрустацией свастики портсигар и тугой бумажник с рейхсмарками), перевязать неглубокую рану Василия, как дозорный с западного взгорка дал сигнал тревоги. Со стороны склада показались фары автомобилей.
«Кончай воевать, выходи строиться с вещами! Всё оставляем, как есть. Наших – тоже! Сапёрному батальону поставить пару растяжек, по одной на каждом бережку. Теперь, бойцы, давай Бог ноги. Сержант Петров – в арьергарде со стрелком-радистом и с МГ-34. Разберётесь, что к чему? Глядите, показываю… – он дал короткую очередь – это салют нашим геройски павшим… Простите нас, солдаты, мы вынужденно уходим…»
Довольно скоро сзади послышался шум моторов, лай и крики команд. Потом один за другим прозвучали два взрыва. Вскоре начал подниматься туман. В лесу опять стало тихо. Вышли к стоянке, остановились кое-что взять и привычной цепочкой в утренних сумерках двинулись по азимуту вглубь леса. Стало жарко, туман рассеивался, и тут сзади снова послышался отдалённый лай. Видимо, им на хвост сели матёрые профессионалы. После полудня лай снова появился и затих. Это – не дорожная полиция, это – волкодавы, уже погулявшие по нашим лесам. Надо было искать позицию, чтобы охладить их пыл. Слава Богу, было чем. Только необстрелянных много. Струсить – не струсят, а глупостей наделать могут. Рановато судьба послала им этих головорезов. Повременить бы.
***
И тут она, судьба, дала им отсрочку. Ближе к вечеру в одном межозёрном дефиле отряд вышел на лагерь сбившихся в кучу окруженцев. Охранения у них не было, старшего с двумя кубарями еле разыскали. Капитан доходчиво объяснил народу обстановку, дал послушать голоса собачек и предложил присоединиться к отряду, особенно, кто вооружён, или, кто не готов, то разбегаться в разные стороны. Собак на вех не хватит. Куда умный человек прячет камень? Правильно. В кучу других. Довод сработал. Отряд вышел из дефиле, взял курс на восток, а человек сто группами и даже парами бросились по всем азимутам дремучего леса, который уже готовился ко сну. Лая отряд больше не слыхал, а в его ряды влились 12 прожаренных у костров защитников отечества из ковельского гарнизона при трёх винтовках с патронами и во главе с лейтенантом Брагиным, вооружённым гранатой и чёрным музейным револьвером с тремя патронами.
На ночном привале капитан выслушал отчёты новичков о путях в отряд. Курсанты 2-го курса Киевского училища связи Вася и Толя воевали вместе с курсантами других училищ при дивизионе гаубиц, пока не кончились патроны, снаряды, не наступили сумерки и не улетели самолёты. Лесом пошли на восток. Сперва немцы их не преследовали, но с утра устроили облаву. Ребята несли носилки со своим раненным комроты, приотстали и попались. Комроты застрелился, а их сразу хотели прикончить, но вмешался офицер, который сказал (не зря ребята учили немецкий), что командира так несут только хорошие солдаты. Пусть, живут. Вот они и зажили.
Лейтенант Брагин был помощником коменданта Ковеля, который немцы взяли без боя, никто глазом не моргнул, уже 10 дней назад. Он и ещё трое бойцов удрали на подвернувшейся случайно машине зенитчиков. Те отлучились по приказу на местную пивоварню и избежали плена, как весь их дивизион. Мотоциклисты, было, за ними погнались, но наш счетверённый пулемёт дал очередь, сразу отстали. Жаль, пришлось всё бросить, мостик один оказался подпиленный, газик и завалился, радиатор всмятку. Выручили ноги. С той поры и бредут на восток лесами, в которые немцы не суются. Местным покажешь оружие, дают пожрать…
«Не уважают отступающих. Если нас мало, норовят повязать и сдать немцу. Когда кучей, боятся и кормят. Ваш штаб? Был такой. Но его дивизий в городе не было. Он с началом войны куда-то по плану перешёл. Планов было много, только не планировали, что враг такой быстрый. Еле-еле НКВД успело заключённых в городской тюрьме расстрелять. Каких? А всех, кроме малолеток и карманников».
«Да, дела. Тут в лесах только нам уголовников не хватало. Сколько этих бедолаг там было? Под две тысячи?.. Что-то многовато. А откуда рядовые с чёрными петлицами? А что там, под Сарнами? Склад горюче-смазочных... Большой, говоришь?»
«Товарищ капитан, рядовой Чуб. Я на складе с бочками работал, а ребята па постах булы, когда фашисты к воротам подъехалы и орут «Открой!», «Русиш, швайн!», ругаются, а стрелять, не стреляют. Боятся, гады. Бензин в бочках горками стоит. Мы-то знали, где лазейка в заборе для самоволок, и утекли, пока воны с воротами возились. Остальные?.. Кто забыл, кто не знал».
Переход на восток по лесным чащобам длился ещё полтора жарких дня, а во второй половине последнего солнечного пекла, перед самым возвращением в родную пещеру, у старшины разгулялся ревматизм, а погода стала меняться. Парило, с запада надвигался грозовой фронт. Начался дождичек и похолодало. Едва бойцы в знакомом каньоне вскрыли тайники с оставленным там имуществом, как начался ливень с градом, ещё больше похолодало, а потом загрохотала гроза. Немедленно отстреляли трофейное оружие, привели его в порядок и начали наслаждаться теплом лагерного быта и горячего обеда на скорую руку. Помянули за чаркой погибших. Площадка под козырьком с ярким костром и постелями из тростника казались дворцом из волшебной сказки.
Наступала суббота, 19 июля 1941 года. За месяц великой войны в тылу блицкрига появилась малая, никем незапланированная ячейка яростного сопротивления и диверсий. Засада принесла в неё так необходимое оружие: два Парабеллума (он же Люгер), укороченный офицерский Вальтер, два автомата Шмайссер, пять винтовок Маузер, пулемёт МГ-34 и десяток гранат М24 «колотушка». Иванову очень пришёлся по руке Вальтер и достался 6-ти кратный бинокль Цейса от полицейского офицера. Как сказал Иван Иванович, большую часть расходов на этот арсенал и патроны к нему взял на себя Третий рейх. С этим оружием можно было пойти на правое дело.
Холодный дождь лил до полудня, а отряд отсиживался в убежище, организовал баньку и отдыхал. Командир колдовал над картами, продумывая варианты дальнейших действий в двух вариантах: собираться и уходить к фронту или до того оставить здесь о себе память. Последнее означало необходимость иметь время на проведение тщательно подготовленной операции. Но какой? Нужна была серьёзная разведка обстановки. Агентуру бы. Где её возьмёшь у этих древлян? Без серьёзных данных о противнике надо было уходить, заранее искать по карте маршруты на переход в 100-150 км на восток и сворачивать лагерь.
В воскресенье распогодилось, потеплело. Разведка затемно отправилась к железке, а вернулась к ночи с сообщением о своём маршруте и о том, что поезда ходят регулярно. Но главное, они привели старого знакомого, лесника. Оказалось, тот сам надеялся найти отряд, примерно определив наиболее вероятное и удобное место его скрытого обитания. Капитан встретил его как старого знакомого, но без энтузиазма. Такая прыть колдуна местных урочищ в отношении отряда настораживала. Отошли на низкий мысок речки, присели, начался разговор.
«Давайте, на этот раз представимся. Меня зовут Николай Иванович Щербаков. Это здесь каждая собака знает».
«Меня – капитан Иванов. Что заставило вас так рисковать?»
«Риск небольшой, тут моя епархия и немцы на нашу службу сморят, пока, сквозь пальцы. Лес и им нужен. А привела меня к вам крайняя нужда, буду откровенным, насколько это возможно, и кратким, времени у меня в обрез. Необходимо переправить нашим шифровку. Прочесть её невозможно, но в чужих руках ей не место. В случае такой опасности, её надо уничтожить».
«Со мной вы тоже рискуете».
«С вами и того меньше. Все ваши дела мне известны, служба у лесников такая. К тому, вы уничтожили нашего местного резидента украинских националистов (организации ОУН) и, совместно, немцев – пана Шкурко. Большой был проходимец и предатель. Да, это его портсигар. Нет, тоже не курю. Подарок самого Альфреда Розенберга, если не врал. Ну, темнота. Вы тут, по лесам скитаясь, совсем одичали, начальства не знаете. Как кто? Это наш от Гитлера новый министр оккупированных территорий Востока».
Посмеялись. С аппетитом пожевали домашних пирожков с мясом, которые принёс лесник.
«И при этом вы сорвали сроки создания новых доморощенных формирований, их финансирования и снабжения. Может, ненадолго. В Олевске у них Боровец-Бульба немцев обхаживает, чтоб те Сечь разрешили организовать, оружие им дали. Этого деятеля не достать, да и не к чему».
«А с какой стати должен рисковать отряд РККА? Не за эти же чудо пирожки? Лично Иванов без приказа сверху рисковать не имеет права. Вы-то кто такой? Откуда я знаю, о чём ваша цидулька? Да, вы нам помогли, но под угрозой применения силы. Да, нас не сдали, а могли. Только всё это лирика в суровом эпосе войны. Вам всё это дороже могло выйти. Кстати, что там, с дрезиной?»
«С ней всё в порядке. Жива и здорова. Угрохали вы пару рабочих из военно-строительной организации Тодта и важного инженера из Берлина. Да. На насыпи была небольшая ямка. Зря вы засветились…»
Капитан помолчал и сказал, что на войне зря ничего не бывает, но осторожней быть надо, согласен. А потому без доказательств, хоть каких, он гражданину Щербакову не верит.
«Нет у меня ничего кроме слов. Разве что застрелиться из ружья прямо тут у вас».
«Бессмысленно. С мёртвых спроса нет. Попробуем, насчёт слов. Расскажите, что нового в вашей епархии и в её окрестностях. Начнём с лагеря военнопленных».
«Пленных собирают отовсюду, потом увозят по железке и гонят пешком в Ковель. Там в тюрьме всех окучивают в большом лагере. Смертность зашкаливает. Поток не иссякает, много ловят беглецов с юга. На полях боёв, их остались десятки тысяч. Сюда приходят всего сотни, до леса добираются только десятки и единицы. Жалко смотреть. На этих людей рассчитывать несерьёзно. Тут, в епархии, просится хорошее партизанское войско. О том мы и пишем. Такие вот в цидульке слова».
«Бесперспективно. А из ваших прихожан не будит советских партизан никогда. В этом краю можно воевать хоть до второго пришествия, но только армейскими силами. Подполье тут бессильно».
«Вы правы, но подполье создаётся не для прямых боёв. Вот и пишем мы о наших нуждах. А ещё, тут, в шифровке, разная ценная оперативная информация. Насколько она ценная? Например, данные о том, где искать многомиллионные авуары житомирского госбанка. А также о том, кто есть кто. Но я этого не говорил».
«А я и не слышал. Тут другое. Мне стало понятно, что дело терпит. И в этих обстоятельствах мы поможем вам, а вы, до того, нам. Без спешки, получив от вас нужную информацию, мы тщательно готовим и проводим внезапно согласованную с вами операцию, а потом – мы уходим. Согласны?»
Их руки встретились. Лесник бегло перечислил возможные, по его мнению, объекты для налёта. Тут глаза разбегались, поскольку немцы принялись срочно сооружать южнее станции Остки полевой аэродром со всей его структурой по ближайшей округе: складами, охраной, ПВО, жильём. Лагерь пленных ликвидируется. Самого лесника с его хозяйством выселяют, там удобное место для жилья асов. Он перебирается в свой дом в Будках. Комендатуру из Остков, теперь там хозяйничают снабженцы-авиаторы, перевели в Будки. Склады горючего и бомб – рядом с полосой, но их маскируют в лесу.
Взвесив за и против, они пришли к выводу, что, при условии быстрого ухода из сегодняшнего лагеря, наиболее подходящей целью надо считать комендатуру на станции Будки Сновидовические. Здесь работал фактор неожиданности, и лес рядом с двух сторон. Для операции были нужны данные о немецких постах, режиме их смены и прочего.
Лесник обещал прислать необходимые данные через день по классической почте пушкинского Дубровского. Уточнили, где дупло. Дату операции решили согласовать тем же способом. Перед прощанием лесник снял сапог и извлёк из его недр презерватив с вложенной в него бумажкой, передав упаковку капитану. Тот пощупал послание, покачал головой и положил его поглубже в карман гимнастёрки. Гость скоро отбыл с фонарём в руке по одному ему известной звериной тропке, а капитан его проводил.
«В любом налёте самое трудное – отход. Особенно, если на большую дистанцию. Тут просится транспорт. Машины – недоступны, телеги – другое дело. Добыть лошадок можно, деньги на это есть, и немецкие не переводятся, с портретом бабушки в платочке. Но куда тут повернёшь оглобли по лесу? По карте с этим трудно разобраться, а разведка требует много времени. От вас бы рекомендацию через дупло, как строить маршрут на восток табором, да по лесам. Кстати, где по вашим данным наибольшая концентрация наших беглецов?»
Лесник обещал посодействовать, а о беглецах высказался очень нелицеприятно, поскольку на севере в этих местах две вооружённых и прожорливых группы, одна восточнее, другая западнее Ствиги, кормятся от селян. Там их много, всего сотни четыре, может больше. Чувствуют они себя в лесу и рядом с болотами в полной сохранности, а зря. Болота эти коварны для всех. Вступать в контакт с этим злым народом опасно: они не прочь и ограбить, да и немцы скоро могут на них выйти. Конечно, так по всему Полесью. Только здесь немцы сильную охрану налаживают, по всему видно, за свои самолёты волнуются, могут нагрянуть от станции и с облавой именно в те места. На том и расстались.
ЧАСТЬ III
ПРАВОЕ ДЕЛО
Утром всё шло заведённым порядком, вне каньона, севернее лагеря, дружно сооружали запасную стоянку. И вдруг с грунтовки, ведущей к Беловежу, прибежал взмыленный гонец от ушедшей туда под утро на разведку группы. Немцы колонной в четыре грузовика с солдатами и три мотоцикла с пулемётами в 09 15 проследовали на север. Вот она, зачистка в интересах аэродрома люфтваффе, а навели на неё местные мирные кормильцы. Прав был ведун-лесник, но не во всём: был свой долг у отряда, в меру сил надо было помочь нашим. Гонца отправили назад с приказом просидеть до следующего утра, не высовываться, сообщать о проходящих карателях.
Капитан приказал трём небольшим группам приготовиться на исходе следующей ночи к рейду на север, в сторону Беловежа, чтобы поставить на путях возможных беглецов от карателей три поста подвижного кордона с целью перехватить и вывести бойцов, вырвавшихся из кольца к лагерю. На большее сил не было, а новый гонец с дороги сообщил, что в 13 30 ещё четыре грузовика с солдатами, легковушка и пара фургонов с антеннами прошли засаду. Из-под тента одного из них слышался лай, а под другим горланили хором песню. На прицепе последнего грузовика была полевая кухня, дымила. А кухня – это 125-150 едоков. Вот и повоюй с ними, с вооружёнными до зубов, сытыми и хмельными. И патронов у тебя всего на десять минут боя. Ничего, дайте срок. Месяц у этих сытых их победами мы уже вырвали.
В предрассветные часы безмолвной ночи на севере послышались приглушённые взрывы. Похоже, вдали заработали 105 мм миномёты. Значит, наших накрыли. Капитан объяснил уходящим на кордон обстановку: каратели устроили побудку и расстреливают народ на лесной базе издалека, за 3 – 4 км, в своё удовольствие. Вот, что бывает без кордонов и заслонов. С уходящими в заслон наметили места их рейда. Обсудили взаимосвязь групп, руководство операции заслона Петровым-первым, время возвращения к запасной базе, где их будут ждать. Если каратели сядут на хвост, то уводить их на восток, беречь патроны, отстающих окруженцев не ждать. С Богом!
Погода с раннего утра повернула на жару. Вернувшаяся с беловежского просёлка разведка доложила, что на нём движение туда – сюда, как на хорошем шоссе. Взялись каратели за дело всерьёз. А в самое полуденное пекло появился лесник. Он принёс схему ночной охраны станции и предложил выслушать его мнение относительно маршрута к своим, достав карту. Капитан задал пару вопросов по схеме постов станции и глянул на карту, как кот на сметану. Лесник это заметил, у него в руках была свежая немецкая топографическая карта.
«Отдам, почём купил, стольник. От марок врага не откажусь, официальный курс: одна за пятёрку».
«Любишь, старина, деньги. Видать, капитализм развращает».
«Как не любить, если на них можно выкупить лагерника или откупить кого от угона в рейх? Но дело не в том. Маршрут вам, соколики, напрашивается не на север и не на восток. Лучше идти не по буеракам, обходя Коростень Полесьем, пересекая хорошо охраняемые рокады в Белорусь. Самое выгодное двинуть на юг, в район Емильчино. Фронт гремит там ближе всего, немец жмёт оттуда на Коростень. Смотрите, на подходе к Емильчино с запада и северо-запада полно лесов, перелесков без дорог, изолированных полей и сенокосов. Деревень мало, и они изолированы от основных магистральных дорог. С этого края можно подойти незамеченными ближе всего прямо к линии фронта, даже с конным обозом, а расстояние топать – самое короткое. Рекомендую».
Капитан согласился с доводами лесника и предположил, что отряд уйдёт к фронту на исходе двух, максимум трёх суток, когда может прояснится обстановка с карателями. И ещё, он попросил уточнить, у кого в посёлке при станции можно купить лошадей. Лесник дал адреса, назвал минимальные цены и рассказал, что эшелон техники карателей стоит пустой в Остках. Видно, их ждут на фронте после зачистки здешней округи. Кстати, много техники эшелоном прибыло также и западнее, в Рокитное и Лесное. Налицо план окружить всю массу беглецов, засевших к западу от Ствиги, совместно со здешним воинством. На круг, карателей будет до тысячи. Уносить отсюда ноги – самое время.
К ночи на запасной стоянке удалось собрать 15 измученных, голодных и оборванных бойцов и двух младших командиров: политрука и старшего военветфельшера. Оружие было почти у всех, патронов не было вовсе. На вопрос капитана, кто старший, с видимой задержкой откликнулся фельшер, назвавшийся Ермаковым из ремонтного депо 5 армии. Политрук Носов служил в Ковеле при типографии сотрудником армейской газеты «Вперёд на штурм». На вопрос, кто член Военного совета он, не моргнув, ответил, что это бригадный комиссар Сердюк.
«Утро вечера мудренее. Накормим и спать положим. Подъём рано, будем разбираться, кому дать патронов».
Ночь была тихая и безлунная. Только кое-где раздавался храп. Капитан поднялся часа в три, привёл себя в порядок, проверил посты, поставил воду на костёр, разбудил и отправил дозор. Потом, с лёгким сожалением поднял фельшера на разговор о вчерашнем бое. Увы, это был не бой, а избиение.
Проводники из местных вывели немцев ночью без шума к лагерю. Но в нём было человек 300, и раскинулся он довольно широко. На плотное кольцо вокруг такого табора солдат не хватило, поэтому они накрыли его внезапно плотным огнём миномётов, сразу положив половину, а может, и больше бойцов в их шалашах, землянок почти не было. Началась паника, люди группами бросились на восток и на север, поскольку с юга раздавался лай, а с запада летели мины. Шалаш Ермакова и нескольких бойцов стоял с южной стороны, и тут он, ветеринар со стажем, уловил, что собаки лают не на бегу, а с места. Нужда заставила сообразить.
Объяснил это дело своим знакомым, убедил их в пользе штыка и приклада. Обнажил он свою кавалерийскую сабельку и побежал с толпой стрелков, которые со штыками наперевес, на четвероногих врагов в чаще леса. Немцы собак не спустили, а огонь открыли с опозданием, не ждали штурма. Потом они боялись пострелять своих, но всё равно многих наших там и положили из автоматов. А откуда взялся этот политрук, сказать нельзя. Раньше он его не видел. Других всех видел. Кстати, газетка называется «На штурм, вперёд!», а не наоборот…
«То-то, смотрю, он какой-то гладкий, как новый пятак. А где сабля-то? Утратил в бою, жаль. Чтоб пуля в саблю попала, первый раз такое слышу. Вы правы, много чего в первый раз. похоже, вас они не проворонили, был замысел. Часовой, политруку связать руки и давай его сюда. Ермаков, подстрахуй».
Сонный политрук сначала пытался отбиться и что-то объяснять, а потом всё понял и сник. Капитан предложил ему на выбор или сразу пулю в лоб, или краткий допрос, полкружки самогона и потом расстрел. Арестант согласился отвечать, его тщательно обыскали. Допрос показал, что он русский, из эмигрантов, служит лейтенантом в Абвере, который озабочен созданием в здешних местах своей агентуры. Рассказал он и о том, какими силами с двух сторон ведётся операция. С запада лес прочёсывают от Залавья, с востока – от Беловежа, где расположен штаб облавы с рациями на колёсах. Он стал на центральной улице. Там, где мост через Тризну, принявшею до того в свои воды речку Недель. Самое место казни князя, подумал капитан.
Расстреляли шпиона на рассвете 24 июля из охотничьих ружей трое добровольцев, которых вызвал капитан, объяснивший строю отряда, что фальшивый политрук пришёл после разгрома большого лагеря окруженцев теперь и за их жизнями. Бдительность и ещё раз бдительность!.. А за погибших будем мстить. У командира зрел план рейда на Беловеж, суть которого он изложил своим помощникам на кратком совещании. Позвали и фельшера, которому было поручено выявить конников, если пролетариям надо будет сесть на коней, и санитаров, поскольку теперь он доктор-профессор медицины.
Идея командира была в том, чтобы следующей ночью, пока главные силы врага увязли в лесном массиве к западу, тихо проникнуть в село и разгромить штаб. Село раскинулось широко, дороги – во все стороны. Ночные посты обычно по околицам и у дорог. Ночь – темным темна, до Тризны, голубушка наша Недель, приведёт. Она же поможет незаметно отойти после боя, поможет запутать следы. Кстати, есть мнение, что приведения приходят в дом и уходят оттуда строго одним путём. Такого случая упускать нельзя. Немец, рассуждал он, порядок любит. А порядок – это устав, а устав – это логика, а логика – это посты на наиболее вероятных направлениях и дорогах вражьего нападения. Кто полезет через нехоженые берега речки?
Все призадумались, высказали возникшие сомнения насчёт привидений, логики и предложения, особенно в части ночной светомаскировки; однако, единогласно согласились, что овчинка стоит выделки и разошлись срочно готовиться в рейд. Механизм рейдов был отработан, вопрос в том, что появилось много новичков, которые требовали внимания. Леснику капитан отправил письмо с уведомлением об отсрочке ранее оговоренных с ним действий.
После сытного обеда был объявлен мёртвый час, а затем – подъём и «выходи строиться с вещами». Под четыре десятка хорошо вооружённых и навьюченных бойцов выглядели внушительно. База снова закрывалась, как прошлый раз. Солнце ещё припекало из последних сил, лес, прощаясь, глухо шумел под ветром. Попрыгали и двинулись скорым шагом известным им путём на север. Дотемна надо было дойти до сельских сенокосов, а дальше левым берегом Недель, которую тут, видимо, удачно спрямили. Далее надо было вдоль Тризны огородами спуститься до моста в центре села.
Первый привал сделали на опушке в сплошной тьме. Дальше скорость движения упала, но чисто поле – это не лес, где носа не видно. Да и сплошь усыпанное звёздами небо, как казалось, помогало на ощупь ориентироваться в ночи под ногами. К тому ж, скоро вдалеке засветились окна в избушке пасеки, что помогло определиться и выйти на береговую тропку у полной звёзд чёрной и гладкой речки. По времени всё пока шло нормально.
Наконец, показались долгожданные огоньки в хатах села, и послышался дежурный лай местной псарни. Слева, у шоссе, у околицы изредка мелькали огоньки. Вот вам и охрана. А справа – темнота, там поля поймы до дальнего леса, куда через одинокий низкий и неширокий мостик вела наезженная колея местной дороги. Капитан вспомнил о минах, но промолчал. Предостерегать от них было бесполезно и даже вредно. Пронеси, сохрани, помилуй…
Дома села, хозяйственные постройки и его улицы избегали низин, видимо, часто затапливаемой дождями поймы. Строения гнездились на гривах, в низину уходили огороды. Стали соблюдать предельную осторожность, водой обходя береговые баньки и кусты. А вот впереди, метрах в 300-х, стал виден силуэт моста, чуть подсвеченный уличными фонарями у штаба. Мост и берега с постройками рядом с ним возвышались над водой метра на четыре, замыкая широкое пространство поймы. В селе царил сонный покой, собаки, привыкшие к присутствию и всевластию чужаков, лишь изредка перекликались.
Скоро от моста стал слышен звук работающего дизель-генератора, дающего в этой чёрной пустыне электричество европейской технике штаба. Капитан приказал укрыться в группе кустов и густой траве у кромки воды, а к мосту отправил пару разведчиков передового дозора. Стали нужны сведения о постах, о расположении штаба и караульного помещения. Ожидание затягивалось, но вот со стороны освещённого пространства в полной тишине ночи послышались голоса, смех и команды, а скоро вернулась разведка, которая дождалась смены постов и засекла схему охраны штаба, наблюдая в тени моста за происходившей пересменкой.
Штабные фургоны с освещёнными проёмами открытых задних дверей стояли в развесистом саду через дорогу, рядом с мостом. В глубине сада светились окна кирпичного одноэтажного дома, занятого штабом. Мазанка караульни охраны также светилась окнами рядом с мостом, но по эту стороны улицы. Рядом с ней, у обочины, из мешков с песком было выложено в рост человека пулемётное гнездо. В нем засели двое стрелков. Тут был центр обороны штаба, откуда надёжно простреливалась вся центральная улица села, вместе с мостом и с небольшой площадью за ним на правобережье Беловежа, а также весь штабной сад. Парные подвижные посты охраны располагались в саду и на середине площади у припаркованных там грузовиков.
***
Созрел и начал осуществляться простой план, в котором всё было рассчитано на скрытность и внезапность. Группа захвата штаба проникла в сад под плетнём у берега, пулемётное гнездо ждало коротких бросков двух гранат. Часовые и грузовики на площади за мостом уже были на мушке ШКАС. Давая последний инструктаж, капитан предупредил, что отход будет по приказу, обязательным сразу для всех и немедленно. Отходить, если всё сложиться, планируется тем же маршрутом, что пришли, но вверх по речке до первого мостика, а через него, через луга до леса.
Из сада вдруг донёсся громкий звук помех приёмника, а потом надрывная музыка с повторяющимся ритмом самого тревожного конечного пассажа из балеро Мориса Равеля.
«Тра… та-та-таа! Траа… траа… та!!»
Это было своего рода знамение, музыка стихла, и капитан несильно, но резко пнул в ногу лежавшего рядом Петрова-первого, что было сигналом уничтожить гранатами пулемётное гнездо и означало приказ действовать всем остальным.
В ночи снова послышался громкий свист радиопомех, раздалось два взрыва и две коротких очереди ШКАС. Группа прикрытия бросилась из-под моста в палисадник хаты-караулки и, обстреляв окна, побросала в них гранаты, отчего дверь в хату резко открылась, и из неё вывалился солдат в каске и при винтовке. Он был недвижим, а атакующие, перепрыгивая через него, вбегали в караулку и стреляли там на поражение, с трудом ориентируясь в скудных вспышках своих автоматов. Скоро там стихло, удалось зажечь лампу, собрать трофеи и тщательно осмотреть дом и двор, где стояли два мотоцикла, в багажниках колясок которых нашлись канистры с бензином, очень нужным, чтоб запалить мост. Подготовкой этого мероприятия и занялась группа прикрытия, начавшая разбирать и таскать на мост плетни. Капитан тем временем обследовал гнездо, обнаружил, что у пулемёта осколком разбит приклад, но стрелять, он стреляет.
Со спуска к воде у моста снова отрыл огонь короткими ШКАС, оказалось, в некоторых кабинах грузовиков ночевали солдаты. Покончив с активными целями, наш стрелок-радист принялся бить точно по моторам стоявших, как на полигоне, машин. Пересчитав моторы и радиаторы, стрелок успокоился, внимательно всматриваясь по направлениям выходивших на площадь трёх улиц. Они опустели. Капитан отправил рядового Чуба собрать на площади оружие.
А начавшаяся, было, в саду со штабом стрельба быстро стихла, жужжал только по-прежнему мотор электрогенератора. Капитан понял, что бой закончен, и впервые за весь ночной рейд испытал чувство беспомощности и тревоги. Кому доложить, от кого получить приказ, что делать дальше у четырёх дорог на все четыре стороны? Командир физически ощутил ответственность за этот бой за пазухой у врага. Взяв фонарь, который вынесли из караулки вместе с грудой оружия, и, приказав разведке осмотреть близлежащие хаты, он отправился в сад. У входа в него со счастливым лицом, поджидая начальство, уже стоял лейтенант Брагин. Вот кто, докладывая результат разгрома штаба, под крылом своего руководства не ведал тревоги. Он гордился боем и собой. Наконец-то и он.., вечный беглец.
«Товарищ командир, перебили всех штабных крыс. Одна залезла на чердак и ранила оттуда курсанта Толю снова, и в опять в руку, только в правую. Медицина его перевязала и оставила в строю. Флаг я сорвал».
В штабе трудились и были убиты два младших офицера и два унтер-офицера. Троих радистов уложили в фургонах. Водители, если они здесь были, удрали. Большая рыба отсутствовала, зато книжонок, книг, бумаг и телефонов хватало. Один из них оживился, но капитан дал знак, не отвечать. В середине комнаты операторов, на широком столе лежала большая карта обстановки, а поверх неё, на углу стола скромно приютилась схема расположения гарнизона села.
Капитан бегло взглянул на карту, где с немецкой педантичностью были отмечены все позиции карателей по лесу с начала операции. Пустяки, а приятно. А не пойти ли нам по пути боевой славы героев? Вряд ли их потянет на пепелища, а нам-то это и с руки. Надо этот вариант продумать и взвесить совместно с командирами. Ещё оказалось, что до ближайшей позиции карателей, действующих в лесу, с десяток километров бездорожья. Правда, оно давно и надёжно сухое. В Сновидовичах гарнизона нет, только пост полиции. Он приказал сложить её, бесценную, в мешок, вместе с лупой.
А каллиграфически выполненная схема завладела его вниманием на целую минуту. Обстановка в селе стала полностью ясна, как на макете с песком по тактике. Склады карателей и застава на северо-западе села по времени и пространству теперь недоступны, пост на востоке села не стоит внимания, зато пленные в коровнике скотного двора – это рядом. И мины, которых только и не хватало, вот они где, два минных поля. Получается, штаб был прикрыт и с поймы, но отряд удачно миновал эти поля, когда обходил по воде прибрежные ракиты. Бог миловал.
«Раз ты штаб брал, предупреждал я вас о чердаке и подвале, ты и будешь нашим начштаба, Толю готовь на оператора. Остальные вакансии, пока не выйдем к своим, вакантные. Подберём, подучим в драке и на досуге. Кстати, заведи папку посолидней, вон их сколько, бумагу чистую для дела и карандаши не забудь. Мешок береги, туда же и все личные бумаги с трупов. Эх, жаль, с командованием не повезло. Впрочем, как знать? Может, и повезло: не было усиленных постов, да и вообще, без начальства жизнь проще. А продукты из подвала и буфета, сапоги выносите к воротам. Покропите тут бензинчиком, поджигать по команде».
Решение, как действовать, пришло с пониманием обстановки и отпущенного судьбой времени. Ага, шифр-таблицы, тоже в мешок!
Капитан приказал снять генератор с одноосного прицепа, оставив его работать, наглядно освещая картину разгрома, и загрузить эту тележку продуктами, патронами и трофеями, которые бойцам и командирам были уже в тягость. Они и так уже вооружились. Одного бойца ранило в ногу шальной пулей в перестрелке у моста. Раненого тоже посадили на прицеп. Разведка окрестных хат подтвердила, что на скотном дворе есть пленные. По команде капитана запалили всё сразу: мост, штаб и машины.
Отряд направился к коровникам, прочёсывая обе стороны длинной Центральной улицы. Все другие улицы села раскинулись на правобережье, а путь к ним прерывался по мере того, как в ночи разгорался мост. Тут из темноты улицы раздались крики «нимци втекли!» Это прибежал парубок, сообщая своим, что охрана пленных и постовые с околицы собрались и уехали в сторону Сновидовичей. Он гордо докладывал, что, по мнению деда Василя, воны там шлях заминировали. Кое-где засветились окна, но выходить к победителям при зловещих отсветах разгоравшегося моста население не спешило.
Обойдёмся мы без призыва ваших парней на срочную и ваших пампушек-молодушек, решил капитан. А пост связался, видимо, с высоким руководством, минуя штаб. Пленные тем временем уже вышибли рабочую дверь своей тюрьмы и толпились у коровника большого скотного двора, наслаждаясь водой из колодца. На обширном дворе с несколькими длинными и широкими строениями была и конюшня. Откуда иногда слышалось ржание. Был в сторонке и свинарник, откуда скоро доставили симпатичных поросят. Был и вещевой склад.
Пленным приказали построиться в две шеренги и рассчитаться. Их оказалось 58 человек, пойманных карателями после разгрома лагеря. Потом из строя вызвали командиров, которых оказалось четверо: три зелёных лейтенанта разных, как и прочие пленные, войск и майор строитель. Капитан приказал раздать прямо сейчас всем, кто вступает в отряд рядовыми, не разбираясь, сложенное в прицеп оружие по стволу и ножу на пару новых бойцов. Одарили их также халатами и ватниками со склада. С патронами – повременить. Он спросил Ермакова, видел ли тот раньше майора в лесу.
«Да, случалось. Он желающим лекцию читал, как надо строить землянки, но не убедительно. Не послушались…»
Было ещё темно, но из-за горизонта поймы уже вышел старенький, но ясный месяц, осветивший красочную сцену скотного двора с неказистыми фигурами и заросшими лицами бывших пленных, вцепившихся в полученное оружие. Силёнки ещё остались, думалось, глядя на них. Страх боя прошёл, и из хат начали появляться местные люди, готовые к контактам.
«Товарищи! Родина даёт вам возможность повоевать и искупить свою вольную или невольную трусость! В отряде за невыполнение приказа – расстрел на месте. Отставших быть не должно. У кого кишка тонка, сдать оружие. Тут плата за вход рубль, за выход – жизнь! На размышление – минута молчания. Ждём. Теперь, повторю последний раз: кто слаб – сдать оружие».
Слабых не нашлось, раздавались слова «ещё повоюем» и нецензурные «мы, … их душу, … всех их святых». Тут капитан организовал новичкам пристрелку оружия, в три руки старшина с помощниками выдавал по очереди каждому по одному патрону для выстрела в окно коровника. Если стрелок попал не в стену около окна, то ствол бьёт нормально. Получилось красочно и убедительно.
«Поздравляю с возвращением в РККА. Всем помыться у колодца, привести себя в порядок и получить у старшины Тервартанова мыло и сухой паёк (консервы и галеты) с немецкого склада. А патроны и груз для длинного перехода получите у ваших новых младших командиров. Вот начштаба, лейтенант Брагин, он вас распределит и представит ваших отделённых. Времени – в обрез, через час уходим. Брагин, окончательные списки отделений – мне на подпись. Ермаков и Петренко Коля – срочно выявить своих специалистов, представить Брагину в списки. И сразу доложить мне об этом лично. Да, да. Нужны санитары и коноводы. Нужны сапёры».
Первым делом пополнение налетело на сардины в масле и галеты из больших картонных коробок штаба. Ветераны не отставали, и на удивление скоро весь груз прицепа строго по нормам старшины разошёлся в карманы и сидоры массы. В прицепе устроили место для раненого. Началась суета распределения новичков, лейтенант Брагин вынул кожаную папку и в лунном свете, сидя на борту прицепа, стал составлять на листах со свастикой на обрезе списки воинов отряда.
Кавалеристов нашлось, аж, десять человек. Капитан приказал Ермакову отобрать троих – четверых и отправиться с ними на конюшню, чтоб мобилизовать там трёх-четырёх лошадок с упряжью. А ещё срочно приобрести две-три телеги у селян. О готовности, доложить. А сапёров среди новичков оказалось всего двое, часто, видно, они ошибаются. Сапёру Николаю капитан приказал взять новичков и ещё пару подготовленных бойцов и пойти снять мины на бывшем немецком посту, а потом наведаться на минное поле. Оно там, рядом, смотри схему. Надо бы, не особо рискуя, запастись минами. Общаться с населением отправился старшина и группа поддержки во главе с Карабетом. Группа делала селян более сговорчивыми в торге за съестные припасы. У одного хозяина старшина купил полотна на портянки и красный флаг.
Сапёры вернулись быстро, принесли ящик гранат, которые немцы, уходя, задействовали на растяжку. А минного поля, указанного на схеме, не оказалось. Не успели, выходит, поставить, а торопить без начальства стало некому. До всего руки у них ещё без палки не доходят. Учтём. Появилась и заказанная кавалерия: три лошади, одна под седлом, а две, запряжённые в телеги. Начало рассветать, мост вдалеке продолжал выбрасывать вверх языки пламени. Капитан, подмахнув бумаги Брагина, приказал строиться в колонну по два с обозом сзади, достал схему обороны и приказал прибить её к воротам коровника на всеобщее обозрение.
Весть об уходе красных уже облетело село, к коровникам стал собираться любопытный народ, числом не более, чем бойцов отряда, наконец сообразивший, что грабежей нынче не будит. Капитан понял важность момента, залез на стоявший без дела немецкий прицеп и произнёс краткую речь о том, что после разгрома штаба захватчиков отряд ждут новые бои и победы. Не забыл и местных.
«Ждите нас, люди, мы обязательно снова вернёмся, берегите свою честь, совесть и красные флаги, у кого это есть. Не верьте продажным предателям. Наше дело правое, победа будет за нами. Так сказал товарищ Сталин. Помните о Советской власти в вашем временно завоёванном немцами колхозе, не всё вам их кормить. Батальон, вперёд марш!»
***
Всем в отряде было понятно, что теперь каратели их не оставят и выход для них один – уходить быстро, без остановок, опережая врага. Уходить решили на юг, по совету лесника. Налёт на станцию, задуманный ранее, отменялся. Не до того. Но вначале, как настоял капитан, колонна, дойдя по дороге быстрым шагом до леса, повернула с грунтовки круто на запад с целью запутать следы и убедиться, что хвоста нет. Они вошли в строевой сосняк там, где по штабной карте входили позавчера на облаву немцы. Каратели вели себя в лесу вольготно и оставили много следов, среди которых путался след отряда. К полудню неспешным шагом, подвозя на телегах отстающих, колонна дошла границы чёрного, влажного и сейчас, после стольких дней жары, леса.
Прежде, чем изменить свой маршрут, наконец, на юго-восток, расположились в тени лиственного леса на привал, и тут на востоке еле различимо послышался звук авиационного мотора. Звук то усиливался, то затихал, перемещаясь по азимутам с севера на юг. Стало ясно, что самолёт разведчик прочёсывает массив леса, в который отряд собирался отправиться. Капитан отреагировал.
«К нам едет ревизор. Будем знакомиться, «Шторьх». По-нашему: «Аист». Малый разведчик, вроде «Кукурузника». Может и пострелять, иногда. Есть среди них такие умельцы. Он нас ищет. Ищет там, куда мы только собираемся. Обоз убрать подальше под деревья. Похоже, наш уютный лагерь на Неделе засветился. Кто-то видел, откуда мы подошли к штабу. Может, пасечник, а может, кто был в лугах в ночном. Теперь этот «аист» вполне может унюхать наш след. Поэтому планы меняются. Двинемся назад, на запад, в чёрный-чёрный лес. Прошу руководство к карте. Наше место – примерно, здесь. Будем искать, куда облава в этих местах не сунется. Пригласите военинженера 2-го ранга, может, строить чего придётся».
Семеро руководителей отряда присели или улеглись на травку вокруг карты и выслушали комментарии Брагина о характере местности большого массива леса, в который немцы, видимо, разведав его, предпочли не входить, обошли его по кромке. Отмечалось и наличие в лесу небольших озёр, прудов на ручьях. Места сухого леса, островки, не просматривались, видимо, были слишком малы и встречались редко. Но раз лес рос, то были и они. Все эти детали и стали предметом обсуждения маршрута и его трудностей, когда звук мотора самолёта стал гораздо громче. «Аист» их поторапливал, он начал просматривать сосновый бор, который отряд только что прошёл.
«Решено, держим курс на запад – юго-запад. Вот к этим озёрам. Задача разведки – выбирать путь потвёрже и броды помельче, выявлять камыши, островки, острова и гривы. Товарищ сержант, отбери себе бойцов для связи. Где вода выше пояса – не соваться. Всем иметь шесты, страховаться. Смотри, Сусанин, не заведи нас к …! Опасные места будем обходить. С телегами расстанемся по необходимости. Может, придётся и с лошадками. Впереди поставить группу лесорубов-первопроходцев. Немцы? Поможем им пройтись по нашим следам прямо в ад. Всем, всем, всем объяснить: придётся брать груз, от пути колонны не отходить не на шаг – это болото не шутит. По местам, и с Богом!»
С телегами пришлось расстаться часа чрез два, навьючив лошадей. Нашли что-то вроде старой лежнёвки с просекой, но скоро они закончились. Путь для движения пришлось кое-где расчищать. Ещё через пару часов разведка обнаружила в стороне от их курса песчаный, хорошо укрытый лесом бугор.
«На сегодня – приехали. Вот вам и место для первой ночёвки. Поворачивай! По карте – это примерно здесь. Сержант, осмотрите берега острова и, главное, дорогу отхода на запад. Старшина и начштаба, присмотрите, пока светло, места шалашей, костров, загородок; всё согласуйте с людьми, и ко мне. А камышей – вон сколько, будет вам люкс. Горячий обед сотворим по полной схеме и с поросятиной».
Последние слова были встречены одобрительным гулом. Скоро мокрая по колено колонна вышла из чернолесья на сухую твердь.
«Вася Карабет, найди себе пару помощников из общепита. Доктор, проверьте, как держатся новенькие, как чувствует себя конница, как бы её подкормить? Петреннко Коля, ты тоже выяви всех среди бывших пленных, кто с топором дружит, шалашей сегодня надо много. А и дальше работы хватит. Лейтенант, мне дотемна схему постов на ночь».
Первый просторный шалаш соорудили командиру. Пообедав, он разложил в нём карту, повесил пару фонарей, достал лупу и принялся изучать район завтрашних действий, характер которых зависел от того, что предпримут немцы. В том, что отряд они засекут, он не сомневался. Всё зависело от того, какие у карателей силы. Это предстояло завтра выяснить. Ветер ночью не утих, предвещая смену погоды. И старшина жаловался на кости. Проверив посты, капитан уснул, приказав разбудить себя под утро.
Проснувшись, капитан отметил, что лес сильно не шумит, но, выйдя под деревья, обнаружил, что звезды исчезли. Побрившись и умывшись, он проверил посты. Ночь была душной. Из соседнего шалаша вышел размяться инженер, и капитан пригласил его на разговор. Весь день было недосуг познакомиться поближе с этим человеком с двумя шпалами. Знал только, что его фамилия была Демьянский и что он из управления строительства округа.
«Как вас звать-величать? Аркадий Павлович. А как вас из светлого управления занесло в этот тёмный лес?
«Отбыл из Киева в командировку 20-го июня, как по плану, с инспекцией строительства укреплений вдоль границы в заповеднике под Ковелем. Туда добрались с комфортом, а обратно – уже пешком. Имели глупость разойтись, чтоб легче пройти заставы. Вот я и один. Сапоги эти – вторые, недавно прикупил. Первые за месяц износил по лесным дорогам. А в плен взяли, контуженного. Отошёл, да вот рука плохо слушает. Доктор смотрел, говорит, что отойдёт».
«Как оцениваете ситуацию?»
«Воевать тут можно, но долго, только, не обижайтесь, это если с головой».
«Как долго, и что, реально, за голова?
«Разрешите, пример? Реконкиста шла в Испании 800 лет. А насчёт головы… Был там в VIII веке бой под деревушкой Ковадонгой. Повстанцев было 300, а мавров под тысячу. Мавры гоняли местных по горам, пока те не устроили им ловушку. Как? Есть две версии: то ли в ущелье забросали камнями со склонов, то ли подловили на седловине, где по бокам пропасти. Но это – детали, местечко там, вроде нашего. Есть, где обложить в лесах, только вместо болот – Пики Европы. Но нас не 300, а и их не тысяча…»
«Вот ведь тактика во всей красе, а мы этого и не проходили. Тут, как наших мавров завести куда надо? Вот вопрос. Гонять нас немцы ещё и не начали, а начнут, такую нам Ковадонгу устроят… А скажите, теперь уже не секрет, вы представляете себе, как расположен вокруг Киева укрепрайон? Где удобней подойти для перехода фронта?»
«Да, он тянется у города дугой ДОТ-ов, вспомним Финскую, по правобережью, упирая фланги в Днепр. В центре до окраин Киева с десяток, а на флангах – около полтинника километров. Удобней всего подойти к речке Ирпень (не скажу переходить, не знаю) в самом центре, в Святошинском районе. Полагаю, противник там никогда не прорвётся, не по зубам. Держать путь из этого комариного царства надо туда».
Спасибо тебе, добрый человек, и про Финскую тоже, а нечто подобное я уже слышал от одного знающего человека, подумал капитан, потрогав правый карман гимнастёрки с шифровкой.
«Какое у вас оружие? А, «Тотоша» достался. Патронов получите ещё, скажите, я приказал. С гранатами после контузии надо вам повременить. Как бы нам пригласить мавров в одно подходящее межозёрное и межболотное дефиле? Указатели, что ли, поставить?»
«Не надо ничего ставить. Как ни старайся, такое число людей в лесу след всегда оставляет. А у нас – лошади. Есть хотя бы ветки поломанные. Специально их уведомлять, я бы не стал. Только насторожит. Считаю, если дождя не будет, они поспешат и догонят нас к вечеру. Если пойдёт сильный дождь, могут и отстать. С поиском дефиле откладывать не стоит. А погода-то идёт к перемене, грозы не миновать».
«Вот что, предлагаю. С сего момента для пользы дела вы будете воевать при мне, считаем, адъютантом. Согласны, Аркадий Павлович? Отлично. Просьба, при себе иметь мой, наш, автомат».
Чай был горячий, сборы быстрые, направление движения и темп прежние. Сзади двигался арьергард, с двумя пулемётами. Впереди шли, с задачей найти место для засады, редким фронтом разведчики. К несчастью, ушла в трясину лошадь с грузом муки. Третья находка возможного места боя, чуть севернее их маршрута, подходила по всем статьям.
Между неотмеченным на карте озерцом справа и стоячим болотам с корягами и поваленными стволами деревьев слева на северо-запад шла короткая песчаная грива, поросшая молодым соснячком и несколькими редкими в этих краях молодыми нежно-зелёными ёлочками. Они напомнили капитану карельский лес и показались ему добрым знаком.
Грива была невысокая, хорошо просматривалась и упиралась в опушку чернолесья. Скорее, чернолесье тут забралось на гриву густым кустом крушины. У входа на гриву и справа от неё в озеро вдавался мысок, заросший кустами вербы и камышом у кромки воды. Прячься тут хоть целым взводом. Слева, на болоте, среди массивных коряг и лесоповала голых стволов просто само просилось оборудовать его на настиле пулемётное гнездо. Вот бы их на эту гриву, а потом разом с трёх сторон тремя стволами. Ну, хоть и не всех, а чтоб отстали.
Идея была рассмотрена и одобрена на летучке, начались работы по её реализации, по уточнению и расчистке секторов обстрела, организации и маскировке двух штурмовых групп в лесу за кустом на гриве и на мысу. Группы готовились на случай возможного прорыва немцев с гривы и её окончательной зачистки от карателей. Особо тщательно капитан инструктировал пулемётчиков, предупреждая, что обычно в зондеркоманде наверняка идёт один, а может и два всегда готовых к меткому выстрелу снайпера. Их следует снять в первую очередь. Если снайпер успеет поразить нашего первого, то второй номер не должен терять ни секунды, бить наверняка. Иначе второй сверхметкий выстрел будет для него, второго.
Ждать в засаде пришлось долго, время тянулось бесконечно. Командир расположился на ключевой позиции, в кустах на мысу, внимательно наблюдая за выходом к гриве. Ветер усилился, лес в ответ зашумел, поэтому двое автоматчиков появились из леса мгновенно и бесшумно. Они, видимо, давно наблюдали за гривой и отправились к ней не спеша, внимательно глядя вокруг и под ноги. Школа, подумал капитан, поднимая бинокль. На гриву вошёл один. В это время закапал по воде дождь, немец задержался на её середине, постоял, раздумывая, видно, о плащ-палатке за спиной, дал отмашку напарнику, а тот повторил сигнал дальше. Расхолодил их дождь, решил капитан.
Разведчики двинулись к лесу и скоро, обходя с двух сторон куст крушины, и бесследно исчезли там на ножах засады. А на смену им из чащи один за другим стали спокойно, экономя движения, выходить цепочкой нагруженные и увешанные оружием фигуры солдат с ранцами. Идущие впереди, попав на твёрдую почву гривы, с удовольствием замедляли шаг, а идущие за ними его ускоряли, чтобы попасть на долгожданную твердь. Скоро всё подразделение, растянувшись, было на гриве, но основная масса врагов собралась у её начала перед прицелом ШКАС-а, и тут капитан слегка сжал плечо стрелка-радиста. Заговорили и скоро смолкли все стволы, включая и обрез. Это было похоже на удар карающей молнии. Зондеркоманда погибла за считанные секунды.
ПЛАМЕНЕЮЩИЙ ИТОГ
То, что каратели уничтожены, стало ясно сразу всем, вызвало радость и гордость у всех, но особое безмерное счастье было у бывших пленных, которые в едином порыве бросились на гриву добивать врага. Они стреляли в ненавистных, уже поверженных мучителей снова и снова, дорвавшись до их оружия, амуниции и тел. И тут, в момент победы и радости, случилось непоправимое, грянул сильный взрыв. Один из раненных солдат вдруг пришёл в себя в ликующей толпе и вырвал шнур гранаты. Сдетонировали ещё две его колотушки. Результат: трое убитых, трое смертельно раненых и трое легко посечённых осколками бывших военнопленных, вдруг ставших победителями. Все сразу отрезвели и притихли.
Прошедший, было, дождь начал усиливаться, стало прохладно, собиралась гроза. Из всех многочисленных трофеев самыми популярными после патронов и стволов стали плащ-накидки. Разошлись сапоги и найденные в некоторых ранцах ботинки, а так же вся обычная сбруя и харчи захватчиков. Народ вооружился до зубов. В арсенал прибыло ещё два пулемёта и винтовка Маузер с оптикой Цейса. Её вручили Серёге. Теперь воюй, сколько хочешь, но нервное напряжение спало, и воевать, это сразу почувствовал капитан, народ подустал. А сегодня у войны лишь малое начало, конца крови и поту не видать… Это тебе не Финская, а будет тебе ещё и Зимняя… Может и не одна. Надо бы собрать победителей и сказать им пару слов.
«От имени всех, кто ждёт нас, кто надеется, что мы не дрогнем в бою с врагом, от имени нашей Родины объявляю всем благодарность за разгром карателей!»
«Служим сове… Союз… – раскат грома вплёлся в ответ отряда».
«Что ж вы, хлопцы, приуныли? Хвоста за нами больше нет, но до Берлина ещё далеко, много ратной работы. А наше дело – это выйти теперь из местного потопа. Выходить надо немедленно, хоть в ночь, хоть в дождь. Завтра, где по колено, там будет по пояс, застрянем тут на неделю комаров кормить. Командирам, доложить о готовности к движению через полчаса. Большой привал – на твёрдой земле».
До твёрдой земли добирались на юго-восток всю грозовую ночь и половину дня. Сильно похолодало, а ко всем обычным препятствиям добавился массовый повал ветром хилого состава угнетённого леса. Грохотало и сверкало почти до утра, да так, что становилось порой жутко от близких молний. Воды за ночь прибыло сантиметров на 20, лес стал трудно проходим, а мелкий холодный дождичек из низких облаков продолжал всё время понемногу поливать. Ближе к утру, лошади увязли по брюхо, выбились из сил. Их пришлось разгрузить и пристрелить. Люди были на пределе своих возможностей.
Когда выбрались на твёрдый взгорок под кроны смешанного леса, сил почти не оставалось, и пришлось организовать временный лагерь до следующего утра. Утешало то, что от их долгого перехода нигде не осталось следов. От карателей они оторвались, исчезнув для них навсегда в непроходимой теперь болотной чаще. Это был временный карт-бланш от врага на выживание, которым нужно было срочно воспользоваться.
Обсуждая текущую ситуацию, командование отряда пришло к выводу, что из района Сновидовичей – Беловежа им пора уносить ноги. Пока погода нелётная, пройти железку и шоссе будет нетрудно. И делать это надо тихо, не прощаясь, по-английски. Слишком много они успели навоевать такого, чего немцы им не спустят. А нынче были, да сплыли в болоте. Получается, врага надо деликатно обходить, а местных избегать. Что касается лагеря на Неделе, туда можно по пути и заглянуть на ночку, не больше. Помыться бы с горячей водичкой на дорожку, да жареной зайчатины бы!
Их скромные мечты сбылись. Пещеру под обрывом каньона речки каратели не нашли, зато нашли и заминировали запасную стоянку. Капитан приказал сюрприз не трогать. От прошедших дождей вода в речке сильно поднялась почти до старицы и до входа под навес, поэтому отряд расположился в шалашах. А под козырьком утёса организовали кухню и баню с использованием детской ванночки с горячей водой от костра. Были целые сутки отдыха и ремонта, свежая рыба и зайчатина.
Рядом с шалашом капитана, в тени развесистых деревьев, удачно прижился небольшой, высотой метра 2 – 3, молодой клён. Он гордо поднял два тонких стволика, на которых красовалась шапка его фирменных листьев. Их цвет бросал вызов щедрой палитре зелёных оттенков летнего леса. Верх шапки и одна её сторона были жёлто-осеннего цвета с намёками на разводы и зелени, и красного золота. Остальные листья сохраняли колер всеобщей картины леса, но чуть начинали нежно желтеть. Все цвета его шапки не контрастировали, а плавно, неуловимо переходили друг в друга. Вот оно, попробуй, нарисуй первое скромное предупреждение осени, подумал капитан.
А ещё он вспомнил о том, что среди немецких штабных бумаг ему попала на глаза пространная директива по 6-ой армии относительно боевых действий южнее Припяти, которая была полна, что для штаба удивительно, общих слов. Были среди них и такие: «Когда начнется осуществление плана "Барбаросса" мир затаит дыхание и замрет». И было от чего, поскольку ближайшей целью плана для группы армий «Юг» Герда фон Ру;ндштедта был Донбасс, а конечной – Волга. Ещё говорилось в бумаге о том, что на всё, про всё в войне с СССР германской армии Гитлером даётся срок 5 месяцев, до зимы. Это господам офицерам для информации. Вот бы показать теперь эту картинку нашего осеннего клёна фюреру и его офицерам!
Все собранные в штабе и на гриве личные документы были внимательно просмотрены и переведены признанными знатоками немецкого языка курсантами Васей и Толей. Выходило, что отряд уничтожил полуроту, скорее всего, роту не в полном составе, из штатного разведывательного батальона 9-ой пехотной дивизии 14-го механизированного корпуса 6-ой армии вермахта. Такая была лиха беда, такое начало для 6-ой армии, сгинувшей позже хоть и нескоро, хоть и далеко-далеко под Сталинградом, но целиком.
А письмо от лесника, с приглашением на личную встречу в ранее оговоренном между ними месте, которое содержало лишь цифры «29/VIII», разведка доставила утром указанного дня. Вечером капитан и двое сопровождающих его автоматчиков отправились на рандеву в верховья каньона. Вышли уже в темноте на огонь костерка, где их ждал лесник.
Поздоровались и устроились на замшелом стволе для неспешного разговора о текущих делах, о стабилизации фронта под Киевом и быстром наступлении немцев к Днепру, о свежем приказе Гимлера срочно формировать на оккупированной восточной территории вспомогательную (допоможную) полицию. Похоже было на то, что немцы власть националистам отдавать не спешат. Но пока война, используют их и делают им разные поблажки.
«Как вам удалось спланировать такую многоходовку по тылам карателей и выйти сухими из воды?»
«На то и война: планируешь одно, делаешь по обстоятельствам другое, а получается, сплошь и рядом, третье. В наших условиях столько неизвестных, что нет планов без импровизации».
«Не даром говорят, кому повезёт, у того и петух… Но теперь немцам с вами возиться недосуг, да и хлопотно. Готовьтесь, по всему маршруту к Ирпени вас ждут встречи с новоявленными по зову подлых сердец шуцманами. Сейчас туда побегут холуи со всех сторон, и из родной милиции тоже. Хорошо, что они ещё слабы в коленках. Немцам пока не до них, но оружие и форму уже обещают. А вы готовьтесь, будьте начеку. Обстановка у нас, как в Гражданскую: брат на брата и пуля в спину. Вот явки, запоминайте, наших людей в Каменке, Калиновке и Малой Гумче. Но только на самый крайний случай. Пароль: «я от кума». Отзыв: «нехай ему икается». Запомнили? Кидай адреса в огонь. Если без пароля явитесь, то могут пойти в отказ, по обстановке».
«Как дела на аэродроме Остки? Летают? Много, говорите. Жаль, не до него нынче. Решили, избегать столкновений. Хватит с нас. Пора к своим. Только, это будет посложней, чем по лесам бегать. Но мы прорвёмся, оружие есть, руку набили. Только бы до фронта дойти. Не скучно будет без нас?»
«Да, погеройствовали вы тут достаточно, наши сичивики вас не забудут. Показали им, как с немцами воевать надо. Обученные, они теперь здесь и обоснуются. Чтоб их разогнать, нужны войска, вроде вас. Сколько немцев-то положили? Говорят, до сотни. Если налицо документы на 80, так и зачтём. Получается, по одному на брата. А это что такое?»
«В этом мешочке золотишко, снятое мародёрами с пленных и с трупов. Эти колечки и прочее найдены в ранцах карателей. Время на работе они зря не теряют. Тут и коронки есть, и крестики. Тут и знакомый вам портсигар пана Шкурко. Тяжёлый мешочек, больше кило. За фронт тащить недосуг, а вам, Николай Иванович, на дело выкупов сгодится».
Лесник помолчал, повздыхал, сунул мешочёк за пазуху и спросил, а за здравие кого ему поставить в храме свечку? На этот вопрос капитан ответил, что вполне подойдёт «за здравие сына Иванова». Там, он показал на кроны леса, разберутся. Потом уточнил, что, по данным лингвистики, Иванов – самая распространённая русская фамилия. Логично считать, и это заметно на практике, что в сфере словесности её избегают, дабы избежать в печати засилья Ивановых. Лесник кивнул и добавил, что для него удивительно и то, что нет статистического превалирования этой фамилии и в других наших общественных сферах, включая искусство, науку и политику.
«Особенно заметен такого рода «синдром Иванова» как комплекса признаков минимизации темпа социального подъёма в этой ономастической, в смысле фамилий, группе людей, но уже в вашем, товарищ капитан, военном табеле о рангах». – добавил лесник.
«Согласен. При полном приоритете рядовых попробуйте найти в военной истории маршала Иванова. Ладно, при царе и дворянстве! Но ваш, Николай Иванович, «синдром Иванова» к месту, исправно работает и нынче. Иногда доходит до крайности смены фамилии. Например, лихой революционный матрос-кочегар Филипп Сергеевич Иванов, чтоб стать сегодня черноморским адмиралом, сменил свою рядовую фамилию, сменил он её на грозную. Он – Октябрьский. Может, не поздно и мне, грешному, попробовать?..»
Улыбнулись. А на прощанье лесник обнял капитана, показал на карман гимнастёрки, где лежала шифровка, просигналил большим пальцем «порядок!» и трижды его перекрестил. Капитан в ответ кивнул, поднял кулак в приветствии «Рот фронт». Разошлись без слов, как будто бы до завтра.
***
Быстро сказка сказывается, а на деле, чтоб пройти к фронту сто с лишним километров, потребовалось десять суток непрерывных переходов, засад, налётов, прорывов и отходов по лесам, холмам, полям, через охотничьи заимки, хутора и сёла. В начале перехода отряд пополнился несколькими группами окруженцев, страдавших от своей малочисленности, и одиночками примаками, которым стал горек хлеб чужбины.
Сёла приходилось обходить, поскольку иначе местоположение отряда быстро становилось известным врагу от многочисленных доносчиков. Однажды в районе Калиновки повезло. На колхозном зерновом току, расположенном в стороне от жилья, в полевой столовой с запасом овощей, удалось с утра накормить сто голодных ртов настоящим обедом с борщом! То-то было радости, но потом богатырский сон в тенёчке деревьев сморил народ до вечера. К концу дня капитан расстелил на столе под навесом карту и подробно обсудил со штабом ночной маршрут. Брагин доложил обстановку, наличие сил и припасов, помолчал и отступил от текущей темы.
«Не пойму я, да и бойцы тоже, и нет мне такого комиссара, чтоб объяснить. Названия кругом русские, а бегаем мы, как неродные, от своих и от чужих. Ермак, по твоей Сибири мы так же бегали бы?»
«Скажешь… А по делу, таких своих не плохо бы и в Сибирь. По лагерям. Аркадий Павлович, вы у нас местный. Что происходит?»
«Дело тонкое, но объяснение есть. Я до него дошёл, когда побывал в Польше походом, в прошлом году. Познал для себя Речь Посполитаю со всеми прелестями их разгрома. Послушал мир польского языка, почувствовал меру их ненависти к России. Главное, понял, что украинцы – это смесь русских с поляками, во всём и везде. А в языке, в первую очередь. Сам я пополам и русский, и украинец. Тему знаю. Украинцам не избыть польский гонор, обидно быть «полу». Они хотят быть «отдельно и выше», а отсюда прямая дорога к национализму. Тут профессора учёные казакам голову и морочат. А те – не против, лучше им быть выше, чем коров за титьки дёргать. Они много ещё дров наломают, пока не опомнятся. Будет им ещё и Германия, и Сибирь. Войны на всех хватит. Вон, старшина руку тянет».
«Да, добавлю, тут главную роль мова играет. Формально – это язык, фактически – это двухбазовый комплекс местных диалектов с двумя почти равными языковыми основами, базами. Часть диалектов тянется к русской, а часть к польской базе. На местах – в разной степени, в среднем – пополам. Кстати, в белорусском языке тот же расклад, но главенствует там русская база. В своём естественном изначальном двуязычии мова певуче нежна и весела, богата на острое, щедра от изобилия родной природы. Она уникальна, ни на что не похожа, но в жизни никому как целое, кроме местных носителей диалекта, не нужна. Сегодня язык Украины – русский, как повсюду в стране. Но это сегодня. Если придёт новый фашистский порядок развала, будет востребована, стандартизована силой и мова как палка нацизма в новейшей истории. Товарищ майор руку тянет».
«Думаю, история рода человеческого только начинается. Всё, что было – в зачёт, но настоящая, тотальная история, как и война, только начинается. Начинается гигантская переделка мира, которая займёт не один год. А мы сегодня только у исхода этого нового всемирного землетрясения и военно-технической революции. Увидим ли? Кому-то и повезёт… Недаром немцы ради блицкрига сели на колёса всей Европы. Помните «чудо на Марне», когда французы приехали к месту прорыва у реки воевать на парижских такси, а немцы добирались туда пёхом и проиграли. Не учли только стратеги Гитлера, что теперь разбудили они лихо войны на колёсах у всех народов».
«Считаю, вопрос закрыт, нам всем давно стало ясно, что воевать придётся долго, если бы только с немцами. И хоть колёс у нас на три телеги, блицу мы шею уже свернули, не видать ему Волги до зимы. Фёдор, объясни своему Серёже, что снимать одиночных часовых у околицы, хоть и с первого выстрела и за полкилометра, надо только с разрешения. Мало ли, что он хочет стать снайпером-рекордсменом. У нас не цирк, а патроны беречь на переход через фронт. Ещё раз узнаю, отберу оптику. По местам, готовиться к маршу. Начштаба, не спеши. Что ты тут зубы заговаривал: бегаем, прыгаем? Кто разрешил Ванина в ударную группу включать? Выговор вам, лейтенант Брагин! Не будет разведки, не помогут никакие кулаки. Где схоронили?»
«В старой воронке, земля – чернозём. Есть, вместе с Петровым подобрать замену и представить вам сегодня».
По мере приближения к фронту, боевые столкновения на дорогах, которых сторонились, становились всё чаще и кровопролитнее. Приходилось выжидать, отступать и маневрировать. Росли потери, бойцов становилось всё меньше. Спали урывками, ели всухомятку, стреляли только в крайних случаях и наверняка. Тяжелораненых и даже лежачих бойцов оставляли по хатам там, где их брали. Бывало, не отказывали товарищу в его последней просьбе… Хоронили друзей, заплативших за прорывы молодыми жизнями, где и когда приходилось, без салюта.
Но вот, наконец, случилось. Тёмной ночью с 9 на 10 августа у линии фронта, под мелким холодным дождичком три с лишним десятка замёрзших, полуголодных и измученных, пропахших порохом и готовых на всё воинов лежали налегке, готовые к последнему броску.
Лежали они, оставив на пути многих своих боевых товарищей и всё лишнее имущество. Лежали, сжимая оружие. Лежали в перелеске недалеко от левого берега речки Ирпень на уже давно спокойном участке фронта, где в ту ночь бдительные немцы даже их любимых осветительных ракет не пускали. А кроме капитана в цепи лежали всего только трое его соратников по первой походной ночи в тылу врага: Фёдор Петров, Василий Карабет и Сергей Гаврильченко.
Лежали они поближе друг к другу, лежали в чуть обозначенных в грунте и брошенных из-за слишком шустрых танков группы фон Клейста наших уже подтопленных, вроде бы, окопах. Бронетехника врага почти месяц тому назад, как ушла от длинной линии киевских долговременных железобетонных монстров, которые стали для них неожиданным сюрпризом. Ушли танки воевать на юге, в степях, а пехота осталась под Киевом, стояла фронтом по речке. Не забыла немецкая пехота приказа фюрера форсировать эту мелкую водную преграду Киевского укрепрайона. Планировала пехота отличиться.
И наш капитан тоже умел планировать. Он задумал под утро одной группой, броском, прорваться, развернув для опознания давно приобретённый красный флаг, через сонную первую немецкую траншею фронта, перебив её хозяев, и форсировать речку вплавь и вброд. До траншеи надо было ползти метров 300, что все его бойцы и готовились скоро начать делать. Но неожиданно его план рухнул. Немцы его опередили.
На дороге чуть правее перелеска в туманной измороси ночи заурчали моторы грузовиков, и из них стали выгружаться солдаты. Они оправлялись, негромко переговаривались, привычно строились по отделениям и, тяжело нагруженные, уходили к реке. И было их всего не менее батальона. Появились надувные лодки. Стало ясно, под утро здесь готовился внезапный десант. Вот почему тут всю ночь так тихо и темно.
Машины уезжали и появлялись другие. «Влипли, теперь только геройская смерть…», подумалось каждому. Была лишь отсрочка её исполнения до рассвета. Канавы брошенных окопов с водой немцы в темноте пока обходили. Впереди этих норок отряда оборудовали позиции вражеские миномётчики, недалеко за спинами и тоже в перелеске устраивались на позиции пушки. Из вместительных термосов, которые пронесли к реке, пахнуло мясом и кофе. Потом прибыли огнемётчики с ранцами. Вот зачем этот десант под ДОТы, знакомое дело – внезапность!
«По цепи. Не двигаться, быть готовыми к броску вперёд под красным флагом, по моей команде. И не шевелись… Устроим на прощанье немцу фальстарт. Огонь открывать в броске. И не шевелись… Пулемётам, главная цель – ранцы поджигателей. Всем пробиваться к реке. Если умирать, то с музыкой. И не шевелись…»
В ту прохладную и туманную ночь, когда отряд капитана Иванова лежал, не шевелясь, в расположении немецких войск, целиком занятых скрытной подготовкой к внезапному броску через реку Ирпень, на фронте разворачивались и другие события. По приказу командующего фронтом Михаила Петровича Кирпоноса в секторе одного из ДОТов готовилась дать залп батарея 6-ти установок «БМ-13». Со временем они у нас стали называться «катюши», а у немцев «сталинские органы».
Так совпало случайно или навела наша разведка, история, увы, умалчивает, но целился комбат «катюш» старший лейтенант Тихон Никитович Небоженко именно по переднему краю немцев, готовящихся к броску через речку. Целился тщательно, волновался, лично проверяя прицелы установок. Залп был первый, до того момента строго секретный на всём бескрайнем фронте Украины от Полесья до Чёрного моря. Такого ещё не видел никто.
Сделать этот и ещё несколько подобных залпов секретную батарею на шасси «ЗИС-ов» прислал под Киев своим ходом за три ночи из Москвы лично товарищ Сталин. В ту пору вождь уже имел данные об эффективности нового реактивного оружия под Оршей, где состоялся первый боевой выход «катюш», вот и стремился он помочь Киеву, чем мог. Поэтому, командуя «Огонь!», комбат предварил её словами «За Родину! За Сталина! По фашистским извергам…». Командовал он так потом всю войну до самого Берлина.
Вот и получилось, что ровно в 5.00 сумеречное небо над сонной речкой Ирпень осветилось на 10 секунд безжалостным светом залпового огня установок «БМ-13». Потом раздался адский скрежет, а мирный луговой берег с батальоном вражеского десанта на нем на площади примерно 200 на 150 метров расцвёл страшно-багровыми разрывами 80-ти килограммовых зарядов взрывчатки. Земля горела, на ней не осталось ничего, кроме 8-ми метровых в диаметре чёрных воронок, как входов в преисподнею, глубиной 1,5 метра и числом 96. Они сразу хорошо просматривались в свете восхода. Их было видно и потом сквозь дым и пыль, поднимавшиеся от разрывов.
И готовые к броску, и множество немцев вокруг него, и наш правый берег наблюдали эту, по словам самого Тихона Никитовича, непересказуемую картину уничтожения, потеряв способность действовать и соображать. После залпа минуту кругом стояла зловещая тишина, никто не двигался. Когда шок прошёл, люди бросились бежать. Немцы, включая соседей миномётчиков и немногих солдат у самого берега, побежали от реки, наши мчались к реке. Бежали без слов и без выстрелов, огибая воронки и обгоревшие тела, стараясь не столкнуться со встречными. Молчал, оцепенев, и весь передний край. Только когда от немецкого берега отошли три надувные лодки с людьми отряда, на правом берегу раздалось несколько выстрелов, которые стихли после криков «свои!..».
Отряд капитана Иванова причалил к родному берегу без потерь, но перестал существовать как боевая единица. Вернувшихся из тыла врага воинов сразу разослали в разные части. А ступили они на землю под скрежет и пламя второго залпа, который бойцы уже ожидали со страхом и надеждой. Залп накрыл соседние позиции немцев немного дальше первого извержения, перепахав и памятный всем им, вернувшимся к своим, их гостеприимный перелесок, и близкие позиции артиллеристов врага. В тот день на речке Ирпени больше не воевали, а одинокая секретная батарея, расстреляв снаряды, днями отправилась на новое задание Ставки, через Новороссийск под Одессу.
Таковы были пламенеющие исход отряда из тыла врага и исход в Великую войну нового карающего оружия нашей Победы, позже поставленного на многие тысячи колёс мощных «Студебеккеров», как предсказывал это в лесном лагере майор Демьянский. Не увидел ни он, ни многие другие бойцы отряда Иванова боевой поход нашей армии в Европу до Берлина, Праги и Вены. Но великий автопробег по бездорожью России и автострадам Европы на армаде в 450 тысяч заморских «Студеров» состоялся благодаря им, лесным пехотинцам, и миллионам других безвестных героев трагедии 1941 года.
Публикуется впервые.
Лето 2018.
Отряд лета 1941, лесная пехота
© Copyright: Игорь Князев -Куликов, 2018
Свидетельство о публикации №218081400045
Свидетельство о публикации №218081400045
Рецензии