Шщяр 135

                КУХНЫКХНА.
                Нечитаемая Книга Сощщярий.

                Сошщярие 2.

                Сотворение сыра

(продолжение)

Однако Туморгай, помимо всех прочих амбиций, унаследовал от ископаемых предков свойство переменять хвост — раз в тюленябрь отбрасывался старый, на месте коего тут же вырастал новый. Новый отросток был, как правило, еще крепче и изящнее прежнего, имел интенсивный цвет, всегда зависевший от умонастроения Барда (цвет, правда, со временем угасал). Посему девятое утро на острове для поэта и песняра ознаменовалось новеньким ярко-лиловым хвостом, с конца которого изредка капала жидкость аналогичного цвета. И не был бы Туморгай воистину лириком, кабы не просек с ходу, что сие — просто-напросто чернила, отныне выделяемые его оконечностью.

Хорошенько потомив отпавший болотисто-зеленый хвост в Оуниховых зайцах, отчего тот как следует высох и слегка затвердел, Бард уложил его в преднамеренный колчан, где свято хранились остальные десять. После трудов сих он целиком отдался осмыслению воздуха. Легкоструйный Дуир поддувал с востока, принося Туморгаю пряные миндалевидные рифмы. Туморгай же, вдохновенно жмурясь, прослушивал воздух всеми девятью усиками...

За время островного бытования уже многое изведал Бард — благо причин для вдохновения имелось достаточно. Успев искупаться с головой в черной жидкости, наполнявшей сосуд с Перламутрова Пня (принадлежность онунневшего Старца), он на собственной шкуре убедился, что чернила бывают поистине несмываемы. Пришлось Барду слегка остричь свои кудри. Теперь, когда между и вокруг ушей с новой силой пламенела ухоженная грива, он являл собой вполне пикантное зрелище — голубоглазый мавр-чебурген с огненной шевелюрой и сияющими тем же огнем эполетами перхоти на узких плечах. Птичье перо, коим Старец, очевидно, правил манускрипты, Туморгая ничуть не беспокоило. В конце концов он его ощипал и сгрыз — впрочем, без особого удовольствия. Дошло дело и до пластов коры неизвестного древа. Туморгаю удалось поставить один пласт на ребро, и на обратной стороне его объявился некий текст, выложенный столбцом навроде стиха. Бард, отлично умевший расколдовывать иноязычные письмена, недолго промучился. В основу манускрипта сего полагалось одно-единственное слово, повторенное многократно, и каждый раз завершаемое многоточием (собственно, окромя сего слова в тексте ничего не встретилось).

И слово это было: «Бьютт».

На всех остальных пластах было прописано то же самое, только на некоторых — вместо многоточия шел за словом вопросительный знак, а на некоторых — восклицательный.

И разложил Бард манускрипты по времени написания, так как ему открылся порядок сей. И постиг трехступенчатую мудрость Нетленного Старца, первая ступень коей — изумление, вторая — пытливое сердце и третья — ЗЮРСов прищур.

Тексты же выглядели подобным образом:

«Бьютт!» (и так многократно, в целом — 2 манускрипта)

«Бьютт?» (3 манускрипта)

«Бьютт...» (завершительный манускрипт)

По сему выходило, что Старец вначале утвердился в мудрости своей, затем, как надлежит истинно мудрейшему, усомнился, и уже в самом конце посмотрел на мир глазами философа, иначе говоря, заскучал.

Но не это же ли самое содеял Туморгай, сойдя на обочину веского разумения?

***

И загляделся окрест именитый Бард — тишь, блажь — не захотелось ему возвращаться на историческую родину, в тесную дедушкину нору. «Се, задержусь у стоп Последнего Летописца — надобно доглядеть за миром». И смастерил он себе первым делом струмент насущный — гусельки о двадцати двух струнах. Основу сообразил из щепочек Перламутрова Пня — оттого струмент затейно отблескивал перламутром, особливо при свете звезд. Для тонких струн выбрал Туморгай из костровищ непорчены волоски брады летописцевой — кои были чисто серебро, а на низы пустил все свои прежние хвосты (одиннадцать штук), до того размочив их чаем. Натянул струны туго, тронул звон — ре, соль... — сладились гусельки! После чего и заступил на вахту, ожидаючи незнамо чего и откуда. И для какой цели он занял место сие, крохотный воспреемник не ведал. Так, не ожидая, что некое диво грядет из воды, он более поглядывал вверх, на белый шар промеж звезд, шибко ему приятственный, — что-то вроде куска теста для оладий, ровнехонько раскатанного… И мог ли знать Туморгай, что это повторно сотворенная Луна? Ночами, цепко любуясь, он перебирал незаметно струны, отчего даже Океан затихал, а Драгоцен Мужик, росший в глубине, сладко позевывая, явно не спешил выходить наружу.

Именно Туморгай, бесхитростный слезоточивый лирик, первым и приметил шевеление на Луне. Вглядываясь дальше, различил нечто наподобие капли, медленно сползавшей по стенке шара, как росинка, зябнущая на мерзлой дыне...

«Что се?..» — подивился Туморгай и потянулся к изваянию Старца за моноклей, чтобы почетче лицезреть ту каплю. И, пока тянулся, ощутил вдруг живое нутро той капли — и не капли даже, а кое-кого поодаль, имевшего характер и очертания, Туморгаю вполне понятные. Удаленного дружественного собрата на другом конце небесного чертога. Обливаясь потом от натуги, он уцепился за прибор всеми руками, ногами и даже хвостом. Но монокля, увы, оказалась воспреемнику не по силам...




(далее - Шщяр 550 http://www.proza.ru/2018/08/16/1179)

(предыдущие шщяры - Шщяр 3, Шщяр 132, "вместо пролога", Шщяр 133, Шщяр 549, Шщяр 26, "Песнь Возврата" http://www.proza.ru/2018/08/15/1544)
(все примечания - в главе «Словесариум 2»

(начало сошщярия 1 - http://www.proza.ru/2009/09/30/549
начало сошщярия 2 - http://www.proza.ru/2018/08/03/1022
начало сошщярия 3 - http://www.proza.ru/2018/08/27/885)