Разговор с другом

Я смотрю на школьную фотографию с пионерскими галстуками. Между тем, исполнилось пятьдесят лет, как мы расстались со школой и друг с другом. С кем-то – на время, а с кем-то и навсегда. Взгляд мой останавливается на тебе, Витя, одном из моих одноклассников, с кем десять лет бок о бок в одном классе «А» нашей седьмой средней школы, и одном из немногих друзей детства, отрочества, юности, с которым никогда в те годы не расставались на время больше одного дня. Разве что на каникулах, когда мы все разъезжались к дедушкам и бабушкам, и это время, что мы не видели друг друга, казалось вечностью. Мы даже в радиоклубе в девятом классе вместе учились. Не помню, кто был инициатором, но, как только один из нас предложил закончить курсы радиотелемехаников, второй сразу же согласился, чтобы чаще быть рядом.

Слушай, Витя, для меня до сих пор остается загадкой, откуда у тебя, росшего в бедной, можно сказать, семье, столько талантов? Отец – шахтер, которого редко приходилось видеть трезвым, мама, – до сих пор помню эту добрую с лучистыми глазами женщину и ласковой улыбкой, тоже без всякого образования, впрочем, как и у многих отцов и матерей из нашего поколения, чьи юность и молодость были прерваны войной. Но ты был просто вундеркиндом. Помню, уроков ты не делал дома никогда. Достаточно было в школе прослушать материал, излагаемый учителями по любому предмету, и всё! После этого ты мог рассказать больше, чем знали некоторые училки. Математика с химией, которые я ненавидел всей душой, для тебя были просто семечками. А как рисовал? Во мне тоже с раннего детства сидел талант художника, ты знаешь. Но в сравнении со мной ты был просто профессионалом. Я всегда мечтал заняться живописью, и, ты будешь смеяться, созрел для этого лишь к пятидесяти годам. Ну, так, для себя. Иногда напишу какой-нибудь пейзаж, повешу на стену, и тебя вспомню. Жаль, что ты не видел ни одной моей мазни. Ты бы одобрил, я чувствую.

Но потом произошло что-то необъяснимое. После восьмого класса в нашу школу из расположенной поблизости восьмилетки пришли несколько оболтусов. Причем, не в наш класс, а в параллельный. Ну, как ты оказался в той компании? Что у тебя было с ними общего? Ладно, оказался и оказался. Конечно, мы с Толяном и Вовкой ревностно отнеслись к тому, что ты стал больше времени проводить с ними, чем с нами. Только почему произошел такой перелом в поведении? Ты стал курить, хотя до этого на дух не переносил запах табачного дыма. И, – какой кошмар, – пить! Да, все мы, пацаны, в девятом классе начали баловаться вином. Но не во время уроков, когда после первой же перемены ты заходил в класс поддатый, причем, иногда еле передвигая ноги. Садился за последнюю парту и сразу засыпал. И так практически каждый день. Вся школа только о тебе и гудела, учителя вместе с директором были в шоке: гордость школы, участник и победитель всевозможных олимпиад, основной претендент на золотую медаль вдруг запил. Конечно, были попытки тебя воспитывать… Вызовы родителей в школу и все такое. Но процесс как-то незаметно стал неуправляемым, как двигатель, который пошел вразнос. Я со своей стороны тоже поначалу пытался обозначить типа воспитательные функции, но в ответ ты только улыбался, и говорил, чтобы я не брал в голову. А вообще-то, нам, пацанам, да и девчонкам тоже, было просто интересно, чем все это закончится. В общем-то, ничем таким катастрофическим не закончилось. Выпускные экзамены ты сдал вместе со всеми, причем, отлично. Но поставили тебе в аттестат по всем предметам тройки, поскольку, когда все началось, ты ни разу не вышел к доске ни на одном уроке. Либо откровенно игнорировал учителей, либо был, извини, пьян.

Но, когда закончили десятый класс, ты вдруг собрался, легко бросил пить (к сожалению, временно, как оказалось), и мы все вместе, я, Толян, Вовка и ты, готовились к сдаче экзаменов, не забывая в перерывах весело, как прежде, проводить время. Помнишь, как в ночь перед сочинением по старой устоявшейся традиции на главной площади города, на всеобщем сборище выпускников, мы узнали темы сочинений, потому что на Дальнем Востоке они уже были написаны? И потом у Толяна до утра общими усилиями подготовились к тому, чтобы на экзамене сделать умное лицо, и через полчаса сдать работы с переписанными на проштампованные листы бумаги сочинениями и поскорее слинять из школы в магазин за дешевым портвейном. Конечно, надо было срочно обмыть успех. А помнишь, как однажды, возвращаясь из школы после очередного экзамена, ты закурил «Нашу Марку», но после двух или трех затяжек предложил мне докурить, но я отказался почему-то. Ты чуть отстал, и через несколько мгновений я услышал сзади резкий хлопок. Оглядываюсь, а ты с черной физиономией и трясущимися руками растерянно смотришь на меня. И вдруг оба мы захохотали, как ненормальные, и долго не могли остановиться. Я сразу понял, что случилось: взорвалась сигарета. Еще в школе, пока я пыхтел, сдавая экзамен, ты настрогал серы от спичек, зарядил сигарету, оставив на ее конце табака сантиметра на два. Для маскировки заготовленной акции закурил, потом предложил мне. А когда я отказался, ты почему-то сразу забыл, что сигарета заряжена.

После выпускного вечера, на котором, неумело открывая бутылку шампанского, я облил тебя с ног до головы, в ответ услышав только веселый смех, как и предполагалось, ты поехал поступать в какой-то институт, кажется, в Таганрог, на радиотехнический факультет. Но на кой черт ты потащил за собой одного из своих собутыльников, причем, самого тупого, из той компании? Когда на вступительных экзаменах писали сочинение, он скатал у тебя один к одному, а приемная комиссия, естественно, не стала выяснять первоисточник, и обоим поставили по двойке. Но об этом я узнал позже, потому как сам был занят, сдавал экзамены, пытаясь поступить в Новочеркасский политех. Черт меня дернул направить документы на электромеханический факультет, там почти все абитуриенты оказались медалистами. Не хватило одного балла, но проходил на горный факультет, от которого отказался, и уже твердо и окончательно решил, что через год буду поступать в летное училище.

Ну, да ладно – не обо мне речь. То, что произошло дальше, меня добило окончательно. Первое, что я сделал, когда покончил со всеми этими институтскими и прочими летними делами, я пришел к тебе домой, но был встречен заплаканной тетей Машей, твоей мамой, от которой узнал, что тебя, непутевого, занесло в Сибирь на лесозаготовки. Кто надоумил завербоваться на эти работы, могу только догадываться. Только ближе к Новому году возвратился сын блудный, перебираясь из-за Урала на перекладных, голодный, холодный, без денег. Помню, как ты дня три не вылезал из теплой постели, отогреваясь. И только после этого ты нехотя рассказал, да и то в двух словах, какую-то жуткую историю о том, что в новогоднюю ночь всех ростовских будут убивать. Я так и не понял, за что, но для меня было важно, что ты жив, здоров, и мы опять вместе. Не было только Вовки, он сразу после школы поступил в военно-морское училище.

А вот следующим летом и наши пути разошлись – Толяна забрали в армию, я поступил в летное училище, а ты – в технологический институт. Помнишь, как мы встретились, кажется, после второго курса, когда я приехал в отпуск? Ты был в рваных джинсах – в то время существовала уже эта идиотская мода, с волосами до плеч, и слегка пьян, как всегда. Правда, я не был удивлен, потому что кто-то из одноклассников при встрече уже рассказал о твоих причудах. О том, что в институте ты редко появляешься трезвым, а деньги на выпивку у тебя есть всегда, поскольку заочникам контрольные работы и рефераты, или что там еще, пишешь за вознаграждение. И не выгоняют тебя потому, что учишься только на «отлично» и представляешь для института ценность как художник. Я не стал тогда доставать тебя глупыми проповедями. Понимал, что бесполезное это занятия. Мы поговорили о том, о сем, ты куда-то заторопился. И оказалось, что это была последняя наша встреча. Позже мои родители рассказали, как после окончания института ты зашел к ним, подстриженный под ноль и, как всегда, поддатый, попрощаться и передать мне привет – тебя забирали в армию.

Мы с тобой никогда не писали друг другу писем. Не знаю, почему, и, хорошо это или плохо. С Вовкой, например, мы переписывались. Но я какими-то путями некоторое время отслеживал твое перемещение. Знал, что ты начинал служить в Ростове, затем оказался где-то в Закавказье. Очень сильно удивился, что ты стал офицером. Вероятно, в институте, который ты закончил, была военная кафедра. Мысленно пытался представить тебя в офицерских погонах, но получалось это с трудом. В конце концов я тебя потерял; жизнь военная закрутилась, родители с младшим братом сменили место жительства, и я по этой причине утратил связь с городом, где вырос и обрел школьных друзей, практически навсегда.

Так и пролетели без малого тридцать лет службы в армии, после увольнения из которой я оказался в столице. Но лет за десять до этого мне случилось проезжать на своей машине невдалеке от родного города. И, конечно же, я не мог отказаться от такого удовольствия, чтобы не заглянуть в места, где прошло босоногое детство. Естественно, и к вашему дому подъехал. Ты, Вить, не представляешь, как была рада твоя мама, увидев меня! Как она расплакалась! Позже я понял, что это были не только слезы радости. Но об этом сейчас не надо… Единственное, что удалось узнать о тебе, это только то, что живешь в Калининграде и работаешь в милиции. Я только несколько удивился, что тетя Маша не знает подробностей и точного адреса, но решил, что переезд твой в Калининград был недавним, и мама попросту не была еще в курсе твоих дел.

И вот мы с женой уже в Москве. За массой дел, связанных с переездом и обустройством на новом месте, все остальное отошло на задний план. Но однажды все-таки всплыл в памяти Калининград. Но какой? Почему-то прежде, будучи в гостях у твоей мамы, с тобой я связал Калининград, который был когда-то Кенигсбергом. Но ведь в Подмосковье в то время тоже был свой Калининград, подумал я. И неважно, что он стал Королевом. А вдруг? Разыскать телефон по имени и фамилии оказалось делом техники. У меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди от восторга, когда в телефонной трубке я услышал твой голос, ничуть, как мне показалось, не изменившийся с тех пор, как мы расстались. А помнишь, как ты обалдел, когда я представился? Ты от изумления даже дара речи лишился на несколько мгновений, когда понял, кто с тобой говорит. А потом несколько раз спрашивал, как я тебя нашел. Я объяснял, а ты опять задавал все тот же дурацкий вопрос, бестолочь. Я не помню, как долго мы тогда разговаривали с тобой по телефону. Может, час. А, может, два. Но за это время я узнал о тебе все. От твоей службы в армии до работы в милиции, в отделе по борьбе с хищениями социалистической собственности, а затем в фирме, связанной с ракетостроением. Об убийстве в девяностые годы твоей жены, потому что она заведовала аптекой, на которую положили глаз местные бандиты в период приватизации. О том, что они положили ее под поезд, чтобы имитировать суицид, а ты, разумеется, не поверил в эту версию. Но на ней настаивали следаки, и ты начал свое собственное расследование. И, в конце концов, отступился, потому что чуть не отправился вслед за женой. Решение было верным, Витя, потому что тебе надо было растить сына.

Наверное, я в тот вечер и о себе успел рассказать многое. В общем, договорились мы с тобой встретиться при первом же удобном случае. Но удивительным образом случай этот как-то все время отодвигался – я ни к себе никак не мог тебя затащить, ни к тебе приехать. Мы не один год, и не два общались периодически по телефону, а случай все не наступал. А потом в Москве и Подмосковье началась чехарда с заменой телефонных номеров и кодов, и мы опять потеряли друг друга, как мне казалось, совсем на короткое время. Но началась пора свадеб сыновей, рождения внуков. А потом… А потом в «Одноклассниках» меня нашел твой старший брат, и я узнал от него, почему ты так и не решился на встречу со мной. Но, к несчастью, было уже слишком поздно. Ты не хотел, чтобы я увидел тебя постаревшего, полысевшего и располневшего. Поэтому и социальные сети игнорировал. Решил остаться в моей памяти тем рыжеватым, веснушчатым пацаном с самыми умными глазами на свете, с которыми мне пришлось встретиться по жизни. Ты, потеряв любимую жену, перенес два инфаркта и чувствовал, что жить осталось совсем немного, поэтому под всяческими неуклюжими, на мой взгляд, предлогами откладывал встречу.

Если бы я мог знать… Если бы мог… А знаешь, Вить, Толян тоже ушел от нас в один год с тобой, и мы с Вовкой как будто осиротели. Вовка так и не стал моряком, ушел из училища в институт, занялся наукой. Сейчас он – доктор биологических наук, любитель ходить в горы. В общем – непоседа. Недавно мы с ним встречались и пили водку, вспоминая, как Толян таскал в десятом классе у бати самогон, и вечером, как стемнеет, мы вчетвером выпивали бутылку, затем шли к девчонкам.

Мне не хватает тебя, Вить. А внучку твою видел. Она у тебя красавица.