Джонечка

Тело не шевелится, темно. Много боли с разных сторон. Всё это сливается во что-то неописуемое и рождается тихий и хрипловатый стон. Стон в помещении. Но здесь сыровато и температура больше уличная. Точнее, чувствуется, что где-то слева есть источник тепла.

На стоны в никуда послышались шаги откуда-то слева. Тихие шаги. Одна рука приподнимает голову, которая болит от любого прикосновения. Другая рука притискивает в приоткрытые губы таблетку, а затем прислоняет стакан с водой, заставляя глотать. Стакан ставится куда-то направо, может, на подоконник, потому что свет и легкое тепло также поступает и оттуда. Голову опускают на подушку. Не очень мягкую, скорее залежалую. Боль постепенно затихает. Одеяло что на мне поправляется. Ничего не могу вспомнить из того, что было перед этим. Всё мелькает. Но, теперь я могу подремать дальше. Только вот свет справа стал ярче под веками. Не заснёшь. Надо попытаться их поднять. Тяжело, они будто свинцовые.
Кажется, что-то получается. Скорее всего, мне пришлось подремать. Снов нет. Всё было черное. В моем желудке давно не было пищи, но и есть, как-то пока не хочется. Правда, ничего не хочется. Глаза открываются, совсем чуть-чуть, чтобы можно было хоть немного привыкнуть. Не так всё оказалось серым. Небо не белое, синее, но есть крупные облака… за стеклом в деревянной раме. Обшарпанные стены, маленький подоконник… я лежу на какой-то больничной кровати, в некоторых местах на ней пятна от коррозии. Я лежу под одеялом, подо мной матрац, но под ним чувствуется натянутая металлическая сетка… Перед кроватью деревянная тумбочка. На ней чашка. Вообще комната, точнее помещение, в котором я нахожусь большое просторное, много окон без штор. За окном местность пустынная. Честно говоря, я вижу это место в первые, но у меня нет чувства тревоги. У меня нет никаких чувств сейчас, всё немного в тумане. Точнее, я прихожу в себя, немного становится яснее мыслить, но я совершенно не помню событий, которые могли бы объяснить моё пребывание здесь.

Рядом с моей кроватью, на табуретке сидело знакомое тельце. Это мой мальчик. Он был в какой-то другой одежде. Совсем не помню, чтобы у него была темная однотонная рубашка, и черные штаны с карманами. Он сидел и смотрел на меня молча. Его ручки были всё такие же нежные и бледные.

Я хотел что-то сказать. Но, открыв рот, я понимаю, что воздух не слушается меня и проходит спокойно -  могу только шептать. Я пытаюсь что-то сказать, но ничего не получается и сразу слабость. Его правая рука тянется к моему лбу и накрывает его.
- Джоня… Джонечка… - не знаю, можно ли услышать это даже в полной тишине?
- Всё в порядке. Это наш новый дом. Здесь мы пока будем жить. Пока ты не выздоровеешь. – Новый дом? Ты уверен, Джонечка… разве это можно назвать домом? Но если он так говорит, то значит, мы и правда здесь надолго. К тому же моё тело не способно ещё двигаться, а он слаб… таскать меня на себе… я не могу этого позволить.

Появляется чувство голода, наконец-то. Значит что-то уже налаживается? Глаза закрываются, а на виски давит. Просить еды… а есть ли она? Как-то мне неловко даже просить воды.

Его тёплая рука сползает и он отходит куда-то к стене, что слева. Снимает крышку с кастрюльки и кладёт на стол. Ложкой скребется и выкладывает еду на тарелку. Каша? Ты мне дашь кашу? Учитывая условия, в которых мы находимся, это будет каша на воде без соли и сахара? Прямо как в больнице, только стены не зеленые и нет посторонних голосов. Кстати о голосах, мы что, одни?

Подходит ко мне, садится на табуретку. В его руках тарелка с кашей. Действительно, жидкой, такой, и пресной. Ложкой набирает немного и подносит ко рту, но останавливается и откладывает на тумбочку рядом с кроватью тоже слева. Не заметил я её, поворачиваю голову – шея нудит. Да, и правда, здесь такая же тумбочка. Джонечка пришел с белой тряпочкой и ещё одной подушкой. Подушку он подсунул мне под голову, чтобы можно было принять сидячее положение. Тряпку положил мне под голову на грудь, чтобы кашей накапать. Господи, а я и не знал, что ты у меня стал таким аккуратным. Взял стакан, что был на тумбочке передо мной и снова влил в меня немного воды, а затем стал кормить кашей. Я чувствую себя маленьким немощным ребенком или, наоборот, немощным старцем.

Но каша не пресная, а сладкая. Джонечка, ты позаботился о том, чтобы мне было приятно есть? Ты вырос… Да, он определенно вырос. Его взгляд не полон наивности и невинность. Он стал серьезнее. Эти навыки, эта забота. Он никогда не проявлял такой заботы. Мне всегда приходилось с ним сюсюкаться, потому, что он был очень нежен. Что тогда произошло...? И сколько мне придётся ещё лежать так в кровати? Или сколько уже времени прошло? Может, мне и не стоит знать ответ. Почему-то мне кажется, что произошло нечто ужасное, но при этом у меня нет никакого волнения. Впрочем, оно и понятно. Сейчас бы жить начать, а не разбираться, что произошло и где все люди.

После сладковатой каши моя жизнь наконец-то начала возвращаться. Примерно. Теперь я вижу свои руки, на которых было много синяков и порезов. Можно сказать у меня было в ушибах, порезах и синяках всё тело. Теперь я понимаю, что произошло что-то страшное. Неспроста мы здесь в этом заброшенном месте. Под одеялом ничего нет из одежды кроме майки и трусов... Причем чистых. Очень чувствуется от них запах мыла... Я могу шевелиться, но это больно. Теперь я хочу в туалет. Джонечка отошел куда-то, в помещении пусто. С каждой секундой желание справить нужду растет. Встаю на автопилоте, терпя боль в животе и ногах. Под ногами коврик... как заботливо, даже моя обувь стоит ровно. Припас на случай того, что я встану? Я недооцениваю его. Встаю преодолевая боль по всему телу. На ногах вздутые ушибы. Встать на ноги не опираясь на что-то невозможно, я чуть ли не накладываюсь на тумбочку, чтобы, наконец, встать на ноги. Чудесно. Первое испытание пройдено. Действительно, тут гораздо холоднее, чем было под одеялом. Но это не помешает мне поискать туалет. Очков моих рядом нет, я вижу всё образами. В ближайшей ко мне стене есть дверь, но Джонатан в неё не уходил. Честно говоря, чувствуя сырость и забитость этого места, я дико сомневаюсь, что есть здесь туалет и даже больше – водопровод. Хотя чайник на столе стоит, значит, воду откуда-то он берет. Не дождевую, надеюсь.

Дверь что в стене напротив - ведет на улицу, поэтому попробую пойти в дверь, что ближе. Да, идти без опоры и прямо – очень тяжело. Поэтому я очень медленно, как улитка, ползу по стене. Добравшись до двери, понимаю, что она не заперта, точнее, замок в ней есть, но сломан. Она легко открывается сама… и нет, там нет туалета. Там ещё одно помещение. Помещение в котором вскрыты полы, а вместо них проложены крупные балки. Сквозь огромные дыры виден нижний этаж. Он тоже заброшен и там никого нет. У меня были мысли справить нужду здесь, но была проблема как это так провернуть, чтобы не упасть вниз, ведь сейчас моё тело не такое ловкое и податливое. Я разворачиваюсь по стеночке обратно к двери и слышу там скрип. Он вернулся. Его шаги остановились, а затем сразу же стремительно двинулись в мою сторону, громко скрипя полом. Он резко и легко открыл дверь шире, и мы сразу увидели друг друга. Джонатан выглядел абсолютно здоровым, хоть и несколько побледневшим. И опять молча уставился на меня.
- Джонечка… где здесь туалет… - прерываю тишину. По его лицу стало видно сразу, что у него что-то отлегло на душе. Он взял меня на руки, а я уцепился за его шею. В такой позе меньше боли и давления на мочевой пузырь. Меня молча понесли к двери на улицу, а оттуда по лестнице вниз. Я смотрел на окружение и видел, что мы где-то очень высоко. Та пустыня, что была в окне – это лишь вершина плоскогорья. Мы были на крыше. Не знаю, сколько здесь этажей. Мне стало немного страшно, потому что, а вдруг Джонатан уже не мой мальчик и захочет просто скинуть меня? Я сейчас не смогу даже сопротивляться… Он пронёс меня за угол, в тень, где усадил меня на доску с дыркой. Под доской был большой, нет, огромный таз.
- Справляй нужду здесь. Пока что только сюда. – Дэвис был действительно старше меня и на много лет, но именно в этот момент я ощутил себя маленьким невинным ребенком, которого родитель посадил на горшок. Но выбора у меня и не было. Поэтому пришлось сделать всё и сразу. Благо, он отходил за бумагой. Но сидя на таком вот самодельном писсуаре я понимаю, что здесь точно быть не может никаких людей. Пустырное плоскогорье. Заброшенное здание. Что здесь было и что здесь сейчас – нет никаких предположений. Может быть, это заброшенный завод. Меня больше волнует, как мы здесь оказались. Но мне страшно спрашивать об этом Джонечку. Он стал слишком серьезен и мне кажется, будто мы здесь скрываемся от преследователей. Ничего не помню и не понимаю.

Пока прочищался бумагой, смотрел на нашу обувь, а Дэвис в это время присел на коленочки и стал осматривать мои вздутые ноги внизу. Было неприятно, но терпимо, хоть и отдавало резкой болью.

Я заметил, что наша обувь подозрительно чистая. Мы находимся в весьма запылённом и грязном помещении, но наша одежда, причем совершенно не наша, чистая и обувь тоже. Как будто специально отбелили, отмыли и заменили её. Надо бы его уже спросить, что произошло.

Джонатан помог мне надеть трусы так, чтобы вес не пришелся на ноги, которые ещё не могут выдерживать собственное тело. Меня снова взяли на руки и понесли обратно. Я видел вдали город. Он тоже был среди пустыни. Посреди города высокое здание. Хотя в городе явно были высотные деловые здания, то что было посередине было гораздо крупнее.

Мы повернули направо, вышли из тени и я заметил, что здесь перед пустынным плоскогорьем стоят ворота... ржавые просто ворота. Без забора, закрытые. Это место вызывает ещё больше вопросов.

Джонечка отнес меня на второй этаж по деревянной лестнице, которая достаточно крепко держалась. Он снова положил меня на кровать, с которой мне пришлось с таким трудом встать; снял кроссовки и уложил, поправив одеяло.

Опять мне подсунули таблетку, достаточно крупную, и стакан воды, только не в руки, а прямо в рот. На самом деле, это хорошо, ведь мои руки и, правда, еле держат. Я так хотел взять Джонечку и положить к себе на живот, как оно обычно было раньше. Хотел взять его нежную головушку и одарить поглаживаниями. Его образ стал крепче. Дэвис открыл ящик деревянного шкафа и достал оттуда тюбик, а затем вернулся ко мне. Я не понимал, зачем, наверное, мазь. Подушки из под головы убрал, но опять же, очень аккуратно, чтобы моя голова не ударилась о железную спинку кровати.

Теперь я лежу абсолютно ровно. Это всё было для того, чтобы он снял с меня одеяло. Стало неприятно прохладно. И никакого сопротивления. Мне было страшно и непонятно от его действий, но в тоже время, как мне ему не доверять?
Джонатан задрал мою майку и припустил трусы. Холодный комочек мази лег на мой живот. Всё моё тело было в синяках уже слабого фиолетового цвета и зелено-желтых. Значит, прошло где-то пара дней?

- Джонечка... - опять я прерываю тишину. Почему именно я? Почему ты-то молчишь в тряпочку? Его пальцы аккуратно и мягко проходили по туловищу, не принося реальной боли. Он легонько дернулся и посмотрел на меня. Я увидел в его глазах невинный прежний свет. Всё-таки, не всё потерянно.
- Почему мы здесь... - я не могу громко говорить, но в этой тишине всё и так хорошо слышно.
- Так надо. - Он снова вернул свои глаза к моему животу. Что-то скрывает.
- Сколько я здесь лежу?
- Два дня.
- У тебя одежда другая... почему ты не говоришь мне, что произошло? - Я настойчиво навязываюсь на эту тему. Мне никогда такое не нравилось, но люди сами вынуждают меня так делать.
По его лицу можно было понять, что он не хотел о чем-то говорить. Его палец остановился у пупка.
- Я не хочу волновать тебя. Тебе надо восстанавливаться.
- Тогда от чего мне надо восстанавливаться? - Он помолчал. Потом скинул одеяло с колен и стал мазать их.
- Тебя избили. Вот от этого тебе и надо восстанавливаться. - Это так... не похоже на него. Совсем. Может ли быть, что он меня защитил и теперь заботится обо мне?
Раньше... да. Мы встретились в аналогичной ситуации. Точнее, я знал его давно. Наблюдал за ним. Ни с кем он не сближался, не хотел, да и понятно почему. Мы встретились в одном, можно сказать, пансионате. Там были люди разных возрастов. Как так получилось, что человек 32 лет попал в пансионат к старшим подросткам - был загадка даже для меня. Сначала он был как помощник в медпункте, но потом все заметили, что у него слишком мягкий характер. Я не помню подробностей, но знаю, что руководство провернуло аферу так, что в итоге его превратили из рабочего в подопечного. Подростки - люди жестокие, циничные и лицемерные. Как только он попал в общую, среду не было и дня без усмешек и издевок над ним. Нет, я не участвовал в этом, но и не мог помочь - все издевки проходили где-то, где меня не было. Но однажды всё повернулось иначе.

Дело было в раздевалке. Точнее у раздевалки. Нас готовили к большим командным играм. Раздевалки не хватало на всех, поэтому кто-то переодевался прямо в коридоре. Я не участвовал в играх, но зачем-то присел. В сумке у меня была большая ткань, которую я хотел использовать для подкладки на траву.
В общем говоре начинает нарастать гул. Это Джонечка выходит из раздевалки, с легким смешком отбиваясь от тех, кто к нему лез. Но в какой-то момент толпу охватило бедствие. Они начали пинать его и бить. Все, как куры набросились на одну несчастную курицу, у которой на перо попала кровь. Я сидел на полу и не мог из этой позиции ничего сделать. Тем не менее, единственным, логичным способом для меня на тот момент показалось, это схватить его и утащить к себе. К тому же, с него стали срывать одежду, штаны, толстовка... всё. Он остался в трусах и майке, и то их на нём разодрали. Конечной фразой стала "давайте оторвём ему писюн!". Я даже видел, как кто-то схватился за его промежность и дернул, пытаясь оторвать. В этот момент я и утащил его вниз. Скорее накрыл Джонатана одеялом и своим телом, которому тоже достались небольшие увечья. Толпа в этот момент сразу утихла. Будто им достаточно было просто не видеть его. Мой маленький мальчик был абсолютно голым. В слезах он дрожал, крепко вжимаясь в мою одежду. Да... этот человек был значительно старше меня, но в тот момент он был абсолютно беззащитным ребенком.
Мы просидели так на полу, пока все не разошлись, а когда стало тихо и пусто мы вернулись в раздевалку, чтобы переодеть его в нормальную одежду. После чего я отвел его в свою комнату. Разумеется, ни о каких врачах речи быть не могло - у Джонечки происходили сильнейшие панические атаки.

Через два дня, которые он провел сугубо у меня в кровати, я отозвал досрочно свою и его заявки из пансионата, чтобы нам выплатили небольшую компенсацию и наконец, дали уехать из этого гнилого места. Подавать жалобу было бесполезно - всё уплачено.

Именно с того самого момента, этот взрослый дядечка превратился в вечного ребенка, которому надо было втирать мазь каждый день. Конечно, он восстанавливался потихоньку. Постепенно смелел, но детство из него никак не уходило, а панические атаки не переставали случаться, когда доходило дело до чужих касаний.

Можно сказать, во мне он видел своего покровителя, родителя, но также и объект великой любви. Однако то, что я вижу сейчас - это уже другой человек. Теперь мы поменялись местами.

Я решил пока что не торопить события и прожить так ещё пару дней. По крайней мере, я хочу, чтобы хотя бы мои ноги восстановились и  я мог встать  на ноги. Наверное, это потому что я боялся. Боялся, что начну доставать его ненужными вопросами и он меня как-то заставит замолчать. Да, доверие несколько пропало. Хотя я понимаю, что бежать мне некуда отсюда. Джонатан хорошо ориентировался в пространстве, я - нет. Здание заброшенное, скорее я тут быстрее умру, если попытаюсь сбежать от него и спрятаться. К тому же это точно не мой мальчик. Может в то время он и не был глупеньким ребеночком? Может, у него раздвоение личности или что-то вроде амнезии? А теперь его личность или память восстановилась и теперь это другой человек? Я ничего о нём не знаю.

Все мои дела свелись к лежанию в кровати. Да, вся моя жизнь с Джонечкой свелась к бытовой рутине. Утром, после пробуждения, он относил меня на тазик в  туалет, потом нес обратно к первому этажу и сажал меня там на старый стул, давал воды и щетку с зубным порошком. Потом кормил меня там же - чтобы я дышал свежим воздухом, а затем снова в кровать, чтобы я не остужался и не нагружал ноги. В итоге весь день мой проходит в кровати. Еды мало, поэтому он кормит меня только после пробуждения и вечером, как только начнет смеркаться. Сам он тоже ест, сразу после того, как покормит меня. Часто уходит на целый день куда-то и я остаюсь один в кровати. Не поссать, не погулять. Ничего. Чтобы я не сошел с ума совсем, он приносит мне какие-то старые журналы, книги, которые лежат в шкафах. Да, он заботится обо мне как может. Это... большая похвала ему. Ведь он мог давно бросить меня и жить нормально. Или убить меня, а затем и себя, потому что, я так понимаю, события были ужасающими. Но Дэвис продолжает держаться.

Через пару дней отеки на моих ногах уменьшились, теперь он делает мне массаж и это не сильно больно. Даже помогает. Мой мальчик хороший. Только мой ли...?
Через день я наконец-то смог вставать на ноги и даже ходить. Хотя за время моего пребывания в кровати мои ноги отвыкли от прямой ходьбы. Пока что я хожу на трясущихся ногах как старик, которому давно за 80. Зато я больше не нагружаю Джонечку собой. Я и не хотел. Никогда. Чтобы мой дорогой Джонатан таскался со мной, как я с ним. Но ему пришлось. Кажется, я чувствую вину.
И всё это время я молчал. Не спрашивал его насильно. Избили? Хорошо, значит он просто меня защищал и защитил, а может кто-то ещё.... Черт, не могу я так это оставить.

Чаще провожу время в той комнате без пола, сидя на балках. К слову, крыши тут тоже нет, поэтому часть в середине очень ржавая и гнилая. На другую сторону можно перейти, там ещё один этаж, чуть выше, но это можно сделать только пройдя по боковым балкам у стен. У стен, которых тоже нет.
Кстати, я пришел к выводу, что это место просто недостроили, а не бросили гнить. Пусть и внизу стоят станки, но так же тут очень много нетронутого стройматериала. Черт, я ловлю мысли о том, что, если буду много копать, то Джонечка меня замурует в этом цементе...

Сзади послышались тихие шаги. Это Джонечка. Как вовремя-то. Мне на секунду показалось, что он читает мои мысли. И опять эти пустые глаза уставились на меня, тем не менее, он сам начал разговор:
- Я принес тебе новую чистую одежду. Пойдём, надо переодеться, а это я постираю. - Он помог мне встать, и мы вернулись обратно к кровати. Одежда, которую мне приготовили, и правда была чистая и... будто новая. Это не та одежда, что была на мне до всех этих событий. Своей одежды и одежды Джонечки я давно не видел. Что-то тут совсем не чисто.

Он дал мне черную однотонную рубашку, немного большего размера, а так же черные брюки. Рядом лежал комплект белья, новая белая майка и трусы. Старое он попросил снять, потому что пора стирать.

Я отдал ему старое, и он сразу же скрылся за дверью. Пожалуй, это отличный шанс, чтобы не вызывая лишних подозрений, я мог осмотреть предложенные вещи. Трусы с майкой были из весьма мягкой ткани, явно чистые. У меня вопросы. Может, здесь есть люди? И где он стирать будет одежду? Тут же нет водопровода, но вода на кашу есть...

Я медленно поворачиваюсь к старой плите, на которой стояли кастрюльки. Они чистые. Открыл одну из них с остатками каши и немного замираю. Джонатан явно от меня скрывает нечто большое. Вернулся обратно к одежде и начал  впопыхах одеваться, мало ли он вернется, а я ещё не оделся? Вдруг что подумает? Он же может подумать, что я подозреваю его или догадываюсь в подвохе. Тогда он и убьёт меня! Я быстро оделся: рубашка и штаны были тоже не жесткими, не пыльными, не лежалыми. Черт возьми, что происходит. Джонатана долго не было, поэтому я решил осмелеть и пойти на улицу один. Адреналин от этих мыслей двигал мной наружу. Главное, чтоб не с крыши. Хотя крыша большая. Я подошел к воротам, ведущим в пустынное нагорье. Зачем ворота... неужели сюда заезжали на машинах... Кстати об этом. Иссушенные следы колес легкового автомобиля виднелись в глиняной почве. Но они не свежие и явно не недавние. На воротах была проволока с замком, но снять эту конструкцию можно и без ключа. Всё ржавое и старое. Кроме ворот не было даже оснований для забора. Странное место. Но что-то в моей голове повернулось так, что я пожелал снять это и выйти за ворота. От манипуляций над собой проволока неприятно скрипела, как будто сопротивлялась мне, но я упорно продолжал, несмотря на нарастающую боль в ногах от долгого вертикального положения на месте. Так увлекся этим, что не заметил, как Дэвис вернулся. Я понял, что он слишком близко, когда тепло его тела коснулось моей спины, и вздрогнул, когда его руки легли на мои. Джонатан наклонился ко мне и положил свою голову мне на голову. К слову, надо отметить, что он заметно похудел.

Когда я воспитывал его, а точнее, когда он попал ко мне, Джонатан был очень пухленьким миленьким мальчиком. Правда, его голый волосатый животик не пугал меня. Ибо, что я, жил среди моделей? Нет, у самого лишние бока были всегда. Что-то он сильно изменился, как в поведении, так и в теле.
- Что ты делаешь, малыш? -, сказал так тихо и непринужденно, будто так всегда.
Через неловкое молчание выдавливаю из себя:
- Тут проволока с замком на воротах. Зачем? Ворота же идут в никуда -, а мои ноги тем временем уже начали дрожать и просить пощады.
Этого нельзя было не заметить. Джонатан выпрямился, но руки мои убрал с проволоки, сказав, что бесполезно это делать, пусть висит так. Опять же на ручках понес меня обратно, на второй этаж. В этот момент я прикинулся маленьким наивным ребенком. Почему-то в этот момент мне показалось, что я должен никоим образом не показать, что я что-то подозреваю. Недоверие. Да, я потерял святую веру и это мне не нравится. Я хочу доверять ему, не бояться и жить как прежде, но чувствую, что это невозможно. Ничего не будет как прежде.

Меня посадили за стол и Дэвис, как заботливая матушка, начал готовить кашу на газовой плитке, заправляемой из баллончиков. Это меня поразило больше всего. Газовые баллоны. В кастрюльку, которая была грязная, он налил воды из канистры и прочистил её тряпкой, вылив содержимое на улицу. Налил новой воды, но из другой канистры и поставил на плиту. Вода в канистрах, газ в баллонах, новая одежда… Черт, что здесь происходит. Каша была в пачке, которая будто из магазина. Да, опять каша, хотя я весьма голоден. После того, как моё состояние нормализовалось, у меня появилось чувство голода. И всё-таки мне кажется, что Джонатан не собирается меня убивать или не убьёт. У меня в голове созрел небольшой план проверки Дэвиса на «лояльность».

После обеда, я вернулся на кровать. Разумеется, тарелки мыл тоже он. Тем же способом. Горячей воды нет, а вода в канистрах комнатной температуры. Если бы здесь было средство для мытья посуды, я бы удивился ещё больше. Это глушь, здесь нет людей. Были бы – я бы слышал их голоса, хоть раз. Стены не толстые, просветы есть. Голоса человеческие в любом случае бы донеслись. Причем это место в очень «акустической впадине» находится, то есть звуки, доносящиеся снизу должны очень хорошо быть слышны и наверху, то есть здесь, где мы живём. Но я слышу, иногда, только скрип метала.

Я позвал к себе Джонечку. Его лицо постоянно не выражало никаких эмоций, доброе абсолютное безразличие. Меня это пугало. Он подошел ко мне и мои руки стали затаскивать его тело на кровать. Без сопротивления Джонатан наклонился и встал на одно колено, опершись на кровать. Я обнял его за спину и заставил лечь на меня. В итоге мы лежим на кровати – Дэвис на мне, я обвил его руками и ногами. Кажется, ему совершенно всё равно. Только, он продолжал опираться на локти и контролировал торс, чтобы не обрушиться совсем на меня, ведь на моём теле ещё не до конца прошли все следы от гематом.
- Джонечка, давно мы не пребывали в ласке. Ты же не против, если я возьму тебя так?
- Нет, но я могу тебе навредить, если лягу всем весом.
- Ну, что ты, у меня уже всё прошло, даже на ногах могу ходить. – Я гладил его по голове, чтобы скрасить обстановку. – Ты лучше скажи мне, откуда у нас вода питьевая и баллоны газовые. Мы всё-таки живём где-то в заброшенном месте…
- Оно не совсем заброшено. Газовые баллоны и плиту я взял из дома ещё тогда, когда нам пришлось начать жить здесь. Тебя не было в сознании 2 дня, мне хватило этого времени, чтобы подготовиться на скорую руку. – Его первые слова говорят о том, что это место таки не заброшено. Возможно, на первых этажах есть люди, но я их не слышал.

Не знаю, что мной двигало в этот момент, но я легко поцеловал в губы, как делал это раньше. Да, и он сам любил раньше целовать меня, всегда ласкался, всегда был рядом. Мы не отлипали друг от друга, всегда были вместе. Спали вместе, ели вместе, мылись вместе. Что угодно проходило всегда вместе. Мне казалось, что в его случае так будет всегда. Конечно, я не хотел, чтобы он остался таким несамостоятельным ребеночком, я хотел, чтобы он развивался, но сейчас он развился резко и без моего ведома. Меня это коробит.

Джонатан принял мой поцелуй, но его выражение лица не поменялось. Нет, никакой реакции не было вообще.
- Джонечка, тебе не понравилось? – нарочно делаю наивный детский тон.
- Нет, всё нормально, просто… - он повернул голову в бок, - мне сейчас на всё безразлично. Извини. – Это было больно. Он поцеловал меня коротко в лоб и встал. Сел на свой жёсткий диван, на котором спал без одеяла, только с одной пыльной подушкой и начал что-то читать. Я повернулся к окну. Мне хотелось зарыдать. Это точно уже не мой ребенок. Ему всё безразлично… система защиты, но она даже не реагирует на меня. Не понимаю. Совсем не понимаю, как он ко мне относится и кто я ему теперь. Что же всё-таки произошло? Это должно быть нечто ужасное, чтобы переломать его снова и сделать из него абсолютно другого человека.

Я не хотел оставаться в одной комнате с ним, поэтому просто встал и пошел на улицу. Пошёл на улицу я под его удивлённый взгляд. Дэвис не стал подниматься, а только проводил меня взглядом до двери. Неужели, он теперь ещё и в психологии людей научился разбираться? А может, это его истинная личность? Я не могу ничего точно сказать, я запутался. В этот раз не ворота меня привлекли, а то, что за углом. Я хотел как можно дальше уйти от него, дальше от этого места. Уйти, спрятаться, зарыться и, может быть, забыться. Чувство предательства, когда предательства и нет. Дурацкое, всё дурацкое, всё неправильно. Тихая истерика внутри бушевала. Я уверенно шел к тому огромному тазу, где справлял нужду, что собственно, можно повторить. Кстати, за этим большим тазом была невысокая башня или как вышка. Круглая, а верх её в виде конуса. Так же тут были двери и окна с решетками, правда, битыми. На двери были тяжелые ставни. Не ржавые, но запачканные в пыли. Я посмотрел сквозь не менее пыльные стёкла и увидел те станки, что виднелись под балками. Потом пошел дальше, к крыше. Мне было страшно подходить к самому краю, ибо я боялся упасть, поэтому моё внимание привлёк вход. Вход вёл на нижний этаж. За входом была ещё одна невысокая, может, метр восемьдесят в высоту башенка, с крышей в виде конуса. За ней были коробки. Не знаю почему, но мне захотелось в них порыться. К тому же, никого не было. Я присел и начал аккуратно их разгребать. Они не выглядели очень пыльными. На них была черная ткань, неплотная, скорее для подкладки под растения. Но под ней, я увидел другую ткань. Светлая рубашка в клетку, принадлежащая Джонатану. Я раскрыл ткань и начал грести. Вот она. Вот она наша одежда, почему она в мусоре, почему он её… следы крови. Всё в крови. Под его рубашкой и штанами, которые были в крови, а ниже колена там всё вовсе было пропитано кровью, была и моя одежда. На моей одежде была кровь, в основном с левой стороны и не так много. Это точно была кровь – коричневая, сухая, местами настолько бурая, что почти чёрная. «Тебя избили» вспоминаю я и понимаю, что избиение меня было цветочком.… Кажется, до меня доходит. Дэвис ходит, как огурчик, и очень сильно изменился. Неужели он… кого-то убил. Кого.… Кажется, я только сейчас вспоминаю смутно последние события, что были. Я помню, Дэвиса, даже после того, как мы уехали из пансионата, преследовали. Точнее, если встречали, то били. Мне приходилось бить их, чтобы защитить Джонечку. Джонатан не мог защитить себя, поэтому я получал тумаки за него. Последний раз пришли люди из мафии. Кажется, я избил тогда сильно одну мафиозную шестерку и за него пришли мстить. Помню, что да, их было много, человек десять или восемь. Помню, что я дрался с ними, но после трех побежденных громил у меня сил уже стало не хватать, чтобы реагировать и отбиваться от… шести?  Значит, их было девять… Действительно, я лежал в крови, но потерял сознание. А что потом, уж точно не знаю. Быстро всё произошло. Наверное, меня ударили по голове. Неужели Джонатан именно тогда сломался и защитил меня. Значит ли это, что он убил их? Поэтому нам надо прятаться? От мафии? Мне хотелось так много узнать, но было страшно. Почему-то в моей голове идея - пойти на нижние этажи и сбежать куда-нибудь – показалась самой адекватной. Но… не тут-то было. Не успел повернуть лицо, как увидел знакомые ботинки. Джонатан накрыл меня. Я опустился на колени и завалился на бок, поднял на него глаза. Он был так же безразличен.
- Нельзя было тебя отпускать. – К чему? Теперь ты избавишься от меня, как от ненужного свидетеля твоего безумства?
 В этот момент я сильно испугался. Испугался, но не мог двинуться с места. Я почувствовал вину за собой, потому что полез туда, куда не следовало лезть. Будто я нарочно... Неужели ты побьешь меня, а потом выбросишь моё тело с этих этажей? Я ведь даже не знаю примерно сколько их. Дэвис молчал. Молчал и явно думал, что со мной сделать, но мялся. Его, то разжимающийся, то сжимающийся кулак говорил о внутренней борьбе. Но, если бы я совсем одичал и осмелел, я мог бы толкнуть его с крыши, ведь он стоял спиной к краю... Но одна только мысль об этом меня пугала. Я был на грани срыва. Поэтому перекатился к входу и побежал. Это было внезапно и так быстро. Адреналин бил в кровь и я не мог остановиться. Нет, ноги не болели, я наконец-то ощутил себя полностью здоровым.

Я нашел лестницу, на этом этаже ничего нет кроме квадратных вертикальных укреплений, которые очень ровно и гладко отделаны шпаклевкой. Джонатан пыхтя, бежал за мной. Но я всё-таки держал дистанцию. Ещё этаж ниже и начались смежные комнаты, без коридоров. Это напоминает царские покои - без коридора, комната к комнате, с дверями. Всё было обделано ровно и гладко, будто тут проходили ремонтные работы. Это всё было так странно. Даже окна. Окна не старые и не деревянные. Становилось теплее. Дэвис отстал от меня, а я бежал. Во мне бурлила энергия,  я хотел бежать ещё и ещё. Я бежал по таким коридорам, как бы спускаясь всё ниже - каждая комната была ниже предыдущей и затем, вовсе. Тупик. Но тут я увидел узкий проход между стенок. Я пошел в него. Боком я прошел по узкой щели и вышел... в комнату с богатой броской мебелью. Тут не было окон, но висели большие тяжелые шторы, дорогой диван. Шагов за собой я не слышал, поэтому дал себе волю не бежать. Такое ощущение, что я оказался в очень странном оптовом магазине. Здесь и правда было очень много одежды, но не было людей. Было безлюдно и пусто. Так вот откуда он взял одежду. Среди этой затхлой атмосферы и запаха "магазина с рук" я увидел тонкий свет в конце, кажется, это был выход. Я пошел к нему, обходя все эти мешки с одеждой, эти столики, это всё. Конечно, в детстве у меня была мечта попасть в магазин без продавцов, камер и покупателей и тайно набрать себе всю понравившуюся одежду, но не сейчас. В данный момент я всё ещё помнил, что у меня на хвосте убийца, поэтому стремительно и тихо пробирался к свету.
 
Когда дошел до этого света за тюлем, то понял, что это лишь окно, но справа есть дверь. Открытая дверь в другое помещение, которое было похоже на столовую. Я прошел в неё. Значит, отсюда он брал еду. Слева от меня был выход на балкон. Что ж, самое место.

Я вышел, и... было высоко. Теперь я вижу больше. Справа от меня стоял столик с двумя стульчиками, слева была дверь. Почему-то я решил спрятаться именно за стульчиками. Странно, конечно, но мне также хотелось, чтобы он нашел меня. Убийца... я назвал его так, это правда, но я не хотел терять его. Я хотел любить и жить счастливо вместе. Это черт дернул меня влезть не в своё дело тогда и сейчас... Ещё этот побег. Всё, теперь он точно решит, что от меня надо избавиться. Я приводил дыхание в порядок, потому что боялся. Боялся и одновременно ждал его. Может, не найдёт. Стало тихо.

В этом здании 6 этажей, первый, правда, был, как с какими-то сваями... Наверное, пять этажей надо считать, а первый как опора. Шестой и седьмой этаж - это надстройки, в которых мы живём. Так же можно выделить восьмой - очень коротенькая небольшая надстройка из кирпича. Я понял, что сглупил сев за стульчики и стол. Но переползти за дверь не решался, боялся, что попадусь на глаза. Дальше в правую сторону был ещё один столик и выход. Можно было попытаться пойти туда, но в какой-то момент меня охватил страх двигаться. Я не слышал ни шагов, ни шума. Может, Джонатан не собриается меня искать? А что если он решил покончить с собой? Если я попытаюсь пойти вниз, то я смогу сбежать из этого места... Я пополз по балкону ко второй двери под окнами. Теперь мои ноги болели. Хорошую я дал пробежку. Нет, не только ноги - болит всё. Я что-то услышал и замер, но это был просто мусор во дворе. Тут было ещё одно маленькое круглое здание напротив. Одноэтажное, а крыша похожа на перевернутую тарелку и белая. Там было пустынно. Да, пока ещё никого нет, поэтому я прополз к двери дальше. Эта дверь вела в конец столовой и тут была дверь в следующую комнату. Я присел. Дальше сил ползти не было. Опёрся спиной на стену балкона, даже не заползая за дверь, а ведь мог. Тяжело было. Что-то было с давлением не так. Мне стало плохо. Видимо, я перенапрягся. Если я умру, то... я не доставлю Джонечке проблем. Становится всё хуже и хуже. Мне было уже не до пряток. Я просто отключался, погружаясь в темноту.

Джонечка, спаси меня...

Я лежал в темноте, в моей голове был шум воды по трубам. Я ждал, когда давление придёт в норму. Такое бывает, когда я выхожу после горячей ванны, особенно, если случайно напрягаю мышцы, поднимая руки. Сейчас точно так же, только я мокрый разве что от пота. Черт. Я такой грязный, больной... С тех пор как мы здесь - мы ни разу не мылись. Спасибо, что в туалет ходим не в дырку в земле. Хотя бак тоже не особо хорош, правда, он не воняет. Странно даже, может, там было какое-то вещество, которое эти запахи поглощает? Не знаю. Да и кучи большой я там не видел. Нет, нет, думать сейчас больно, поэтому я просто лежу, опираясь спиной на стену. Я не слышу окружения и не вижу ничего, даже открывая глаза, передо мной пелена. Ноги подзуживают, всё предало меня. Только в последний момент я услышал подходящие ко мне шаги и шарканье кроссовок. Меня нашли. Я не в состоянии сопротивляться. Что же, Джонечка, убей меня прямо здесь и сейчас, давай покончим с этим - подумал я, а ведь хотел сказать, но голос мне не даётся. Он присел и прислонил свою ладонь к моему лбу. Так горячо, мягко и приятно... прямо как в тот раз. Затем его руки просочились под мои ноги и спину. Меня взяли на руки и понесли внутрь. В столовой я немного пришел в себя от прохладного воздуха. Мы прошли в следующую комнату, где было много-много вещей. Вещи эти были и на детей, и на взрослых, и на женщин, и на мужчин. Как будто не в заброшенном заводе, а в оптовом магазине. В итоге, Джонатан разложил меня на том роскошном кожаном диване. И почему мы не жили здесь.
- Почему мы должны мучиться наверху, а не жить здесь. Здесь же гораздо удобнее и красивее, чем там… - понимая и принимая свою вину, я решил отойти от темы, взяв инициативу в свои руки.
- Потому что тут не безопасно. – Почему он был спокоен и тих. Его пальцы расстегивали ремень на моих штанах и пуговицы на рубашке.
- Почему? Здесь тоже никого нет…
- Сюда приходят люди. В данный момент нам очень повезло, что их нет. – Он припустил штаны и раскрыл рубашку, приподнял майку и стал осматривать моё голое тело, щупая его. – Будешь так бегать – получишь травму. Ты этого хочешь? У тебя проблемы с давлением. Ты можешь умереть, если не будешь относиться к себе бережно.

Это была забота, и я понимал, что он совсем не обижен на меня. Дэвис, что, будучи глупеньким, что сейчас – меня всегда прекрасно понимал. Даже, когда я плакал от своих мыслей, он наивно успокаивал меня, рисовал детские рисунки, танцевал, чтобы мне помочь. Порой говорил такие вещи, которые сразу заставляли вспомнить, что ему совсем не десять, а давно за тридцать. Но он оставался ребенком. Сейчас он больше подросток. Но я не уверен. И сейчас он всё равно понимает, почему я убежал, потому что я боюсь.
- Ты добил оставшихся тех людей…? – После этого вопроса его тихое «фыр-фыр» затихло совсем.
- Да. – Я даже не стал открывать глаза. Пожалуй, этот вопрос надо было спрашивать с самого начала. Но, были иные обстоятельства. Его ответ был тверд и одновременно легок.
- Тогда где мы? Ты же прекрасно знаешь, что это за место? – Мои глаза слегка приоткрылись, чтобы увидеть его лицо. А лицо было спокойно и прекрасно. Боже, он был прекрасен даже будучи грязным и изможденным.
- Это база. Частично заброшена, частично - нет. Здесь всякий хлам. Лучше тебе не ходить на первые этажи. Первые три этажа активно используются людьми, что ходят в то круглое строение напротив. Судя по чертежам, которые я видел на четвертом этаже – здесь есть и подземные этажи. По крайней мере, два. Пока мы наверху, на крыше, нас никто не найдёт и никто к нам не придёт. Будем создавать лишний шум и нас найдут здесь, тогда уже не отделаемся.  - На этих словах Джонатан одел меня, помог мне встать и мы пошли обратно.

Я не чувствовал себя виноватым, но тупым – да. Дэвис так же дал мне какую-то таблетку, сказал от головы. Мне стало спокойное. Видимо, теперь он будет мне постоянно давать таблетки, чтобы я не убегал, но я и не хочу. Конечно, мне стало интересно узнать об этом месте ещё больше, но одновременно было страшно. Всё предельно ясно – нам придётся ещё долго здесь ошиваться перед тем, как мы вернемся. Если вообще вернёмся. Я думаю, что вряд ли. Нормальная жизнь после всего, что мы пережили – покажется нам абсолютно иным миром. Но, могу отметить, что теперь Джонатан не такой уж и ребенок и я могу к нему что-то ощущать, а не только любовь родителя и ребенка. Даже, когда он лез ко мне с поцелуями, я не мог видеть в этом истинный животный мотив, а он, действительно, был. Только это понимал один я. Теперь же мы можем больше, но нужно ли? Так, отметка на будущее. Однако, так же стоит не забывать и о плохом конце: мы умрем. Либо нас найдут и убьют, либо кто-то из нас сойдёт с ума и убьёт себя или кого-то другого, а потом от ужаса и себя. Почему-то я думал об этом как-то раз. Когда накрапывал дождь, что достаточно редко происходит здесь – ибо пустыня, было холодно и сыро, я думал о плохом. Точнее мысли о плохом так и лезли. Зачем-то я представлял, как сойду с ума от такой жизни совсем и в какой-нибудь ссоре убью Джонатана, а тело его сброшу в тот бак, куда мы испражняемся, чтобы не было улик. Почему туда? Там есть порошок, который гасит неприятный запах и разлагает органические соединения. Потом бы я сам покончил с собой. Не знаю как. Может, просто скинулся с крыши. Привлек бы, таким образом, внимание, но я заслужил. Потому что это моя вина в том, что сейчас мы здесь. Если бы я не затевал никаких драк, то мы бы жили прекрасно. Но этого никак не исправить. В таких делах либо тебя, либо ты сам, а жить хочется всем. Вот и выбирай, что важнее.

Когда мы вернулись наверх, то проходя мимо железных дверей, Джонатан остановился. Остановился и стал вслушиваться в окружение. Я был не совсем в себе, поэтому ничего не слышал. Посмотрел на его лицо, и оно из безразлично-спокойного стало настороженным. Меня это тоже напрягло. Впервые вижу Дэвиса таким напряженным. Нам грозит опасность? Значит ли это, что мои бездумные действия раскрыли нас? Пытаюсь всмотреться в окружение - но нигде нет никаких признаков человека. Его рука сильнее взяла мою, и мы пошли дальше, к своей стороне. Мы прошли за свой угол, там светило, как всегда, солнце, на небе были лишь редкие облачка, которые никак не влияли на погоду.

Джонатан встал за плиту, готовил кашу. Да, больше здесь, действительно, нечего было есть. Я сидел на заправленной кровати и понимал, что я не хочу уходить из этого места. За то недолгое время, что я пробыл здесь, я привык. Это место такое странное, красивое. Если бы можно было получше здесь обустроить: провести воду, электричество, утеплить стены, заменить окна, мебель, провести Интернет, то я бы рад здесь жить. Возможно, это эмоциональная привязка из-за пережитых моментов. Но, я привык жить не в лучших условиях. Вспоминаю нашу квартиру, где всю мою жизнь шел ремонт. Даже, несмотря на то, что комнаты были отделаны, наши коридоры были голые ободранные с открытыми проводами, не убранными под плинтуса. Также было и на даче, где пол во второй комнате и вовсе сгнил до голой земли. Где жил Джонатан до злополучного пансионата... в доме. Да. Это поразительно! Такой глупый наивный ребенок в свои 30 лет он имел отдельный дом от родителей! Я не знаю всех подробностей, но вроде  у  него были проблемы с мачехой и он яростно возжелал отдельное место, тогда ему купили отдельный одноэтажный небольшой домик. И этот глупенький ребенок жил один. Нет, я говорил, что он несамостоятельный, но это было уже после того случая в пансионате. До пансионата он адаптировался к жизни и социуму, жил, конечно, один, найти кого-то ему не представлялось возможным. От него ожидали совершенно иного.

Каша была готова, я её не хотел есть, но знал, что времени прошло достаточно. Надо восстановить силы, что я потратил на эту беготню, на это всё. Мне было стыдно. Мы ели молча, когда кусочек водянистой жижи упал мне на рубашку, то Дэвис вытер его своим пальцем. Салфеток у нас не было особо много - мы их берегли на более серьезные нужды. Вроде бы незначительный поступок, а говорит о многом. Всё-таки я был под надежным крылом, я мог полагаться на него. Мне нравится такое смещение ролей. Теперь всё так, как должно было быть. 

Мы в тихом бытие прожили ещё так пару дней. За эти два дня, я уломал Джонатана спать со мной на одной кровати. До этого он спал на черством пыльном твердом диване. Не знаю, что ему мешало взять для себя подушки и белье, но видимо тогда шел счет на минуты, ведь я был совсем в ужасном состоянии. На этой кровати было весьма тесно, но мне было очень приятно. Обнять его и руками и ногами, чтобы слиться. Без сопротивления. Мне хотелось больше узнать об этом месте и ещё раз посидеть на том роскошном диване, но нельзя. В эти дни, я в первый раз услышал людские голоса снизу. Это было настоящее волшебство. Чувство, что мы не одни, что мы не брошены, не потеряны... это чувство оказалось таким важным, таким приятным. Некий трепет, но потом это сменилось ограничением. Теперь стоило осторожнее выходить из укрытия, ведь тебя могли увидеть.

В эти же дни Джонатан взял нашу кровавую одежду и закинул её в бак, прыснув туда водой. Как он сказал, это нужно было для скрытия улик. Нельзя было оставлять вещи просто так, в мусоре. Реакция в этом баке решит нашу проблему без нас. Мне было немного грустно, ибо всё-таки, это наша одежда, которая была с нами долгие годы ещё в то время, когда мы были счастливы. Теперь, то, что нас связывало с прошлым, исчезает. Хорошо делать чистку в собственной жизни, даже необходимо. Если этого не делать, то в итоге собственный мусор, который ты бережно хранишь, съест тебя.
Когда я проснулся, то никого не было рядом, и я немного огорчился. Было раннее утро. Вместо привычного синего неба я видел белое, совсем как то, что было в самом начале моего пребывания здесь. Но оно не казалось мне каким-то противным, нет, просто белое, просто холодное. Ещё немного лежал, думал о том, как всё начиналось. За всё это время мы с ним так редко общались, как нормальные люди. Мы действительно большее время проводили молча. Даже, когда ели вместе. В обычных домашних условиях это бы наводило ужасную скуку, но в этих... мы понимали друг друга без слов. Понимали, почему мы не говорим, понимали, почему молчим, почему ничего не делаем, а лишь существуем. Дэвиса не было в комнате, на улице... а вдруг что-то произошло плохое? Я поднимаюсь - пустыня в окне всё такая же, интересно, сможем ли мы бежать через неё, если придётся? Тарелки с кашей нет, всё поразительно пусто. Точнее, даже плитки нет. Я не понял. Что это значит? Где Джонечка? Где мой милый малыш? Неужели, он ушел без меня? Быть не может.
Я пошел на улицу, спустился вниз и вижу плитку на столе, а сам Джонатан стоял у ворот и что-то с ними делал. Он их пытается раскрыть? Подойдя ближе, мои слова подтвердились, но почему только он... Заметил меня и оглянулся, остановился.
- Что ты делаешь один?
- Готовлю путь нашего отхода.
- Отхода? Сейчас? Но никого нет...
- Есть, - прервал он меня, - там внизу стоит машина, которой никогда тут не было. Сюда на таких машинах не приезжают, нам пора. Скоро они поймут, что мы на крыше или уже поняли. Единственный наш путь отхода - это пустыня.
- Ты знаешь куда идти?
- Нет. Но чем раньше мы уйдем, тем лучше. В нашем случае остаётся либо прятаться, либо бороться. Бороться нам нечем, поэтому побег наш выход. Бери плитку и пошли. - Я покорно повинуюсь его словам. Мне хотелось ещё посидеть здесь, я привык к этому месту, привязался... Не моя одежда, не моя кровать, но я так привык, и это стало всё вмиг родным. Так резко уходить, так странно. Но я доверюсь. Он всё решил, мне некому больше доверять, кроме как ему. Поэтому я беру плитку в чехле, и мы вместе выходим за ворота. Когда мы поднимаемся по этой сухой прокатанной дороге, которая немного выходит на холм, оглядываемся: Дэвис - ради проверки, я ради прощания. Впереди у нас ровная пустынная плоская равнина, которая с одной стороны круто обрывается с видом на город, а с другой стороны имеет склон, который наполнен зеленью. Туда мы и пошли.

Мы шли, не имея малейшего понятия, куда идти. Откуда прибыли - нельзя, где были - тоже, остаётся идти дальше. Не знаю, сколько нам придётся ещё так крутиться, когда-нибудь нам придётся дать отпор. Это игра со смертью. Чтобы выжить, ты должен всегда двигаться вперед и никогда не стоять на месте, как только ты остановишься - ты умрёшь. В этом заключается простой принцип жизни…