Повесть основана на реальных событиях, но не преследует цели оскорбления существующей системы правления или чувств верующих и представителей РПЦ, а лишь отображает действительность.
Все фото и видео материалы по содержанию повести можно найти на моей странице и в группе в контакте:
https://vk.com/id377947742 ;
https://vk.com/club60344318 .
1.
… «Ей казалось, что всё можно изменить. Что душевный свет, искренность, чистота и сила духа – способны творить чудеса - как в твоей судьбе, так и в жестокой реальности этого мира. Что логику творимого людьми хаоса можно преодолеть силой разума и безусловной, живой, свободной и чистой любви. Любви, не имеющей никакого отношения к сексуальным взаимоотношениям, к размножению и созависимости, но просто озаряющей своим светом все что есть – и хорошее, и дурное, подобно тому как это делает солнце каждое утро, просто наполняя этот мир и все сущее в нём, своим сиянием и прогоняя ночную тьму… Именно такой – непорочной, всеобъемлющей и свободной, согревающей все и всех, вне зависимости от пола, возраста, социального положения и вообще от того, человеку ли она адресована, и является любовь. Так считала она – Дану, Дочь Дождя. А то, что люди называют любовью – не более чем похоть и её более или менее печальные последствия в судьбах всех кто этой бедой страдает.
Даже когда её мировоззрение и она сама, в очередной раз были уничтожены, втоптаны в грязь, классифицированы как болезнь и одержимость, обычными людьми, к дикой, кричащей, помешенной на разврате, деньгах и культуре потребления, стае которых, она так и не смогла примкнуть, она писала на старом, насквозь пропитавшемся пылью чердаке родительского дома эти строчки:
«Шептались двое под луной,
На крыше старой:
-«Ну здравствуй… Что опять с тобой»?
-«Да так… Устала»…
-«Смотри! Созвездия зажглись
Во тьме безбрежной»!
-«Мне надоела эта жизнь…
В ней нет надежды!
Старею, знаешь ли, как все…
Земные твари.
А ты… во всей своей красе
Паришь над нами!
Моя бездонная тоска
О не свершённом»…
-«Да, брось! Взгляни на облака
Над миром сонным!
Не жди, не бойся и не плачь!
Живи беспечно!
Среди проблем и неудач
Печаль не вечна!
Душа, поверь мне, не умрёт;
Умрёт лишь тело.
Давно ли солнечный восход
Ты лицезрела»?
Она смеялась… И опять
С ним говорила.
А он учил её летать…
И быть счастливой.
И гладил волосы её,
И пел ей песни…
И уносились в забытьё
Все беды вместе!
И вилась тоненькая нить
Судьбы пропащей.
И снова ей хотелось жить
И быть бесстрашной.
И замирало все вокруг
От их беседы.
Он был ей самый лучший друг…
Он был ей предан.
Печально, скажите? Ну, да…
В полночном свете
Шептались двое до утра:
Она и Ветер»…
… чтобы потом, как в детстве, (хотя это конечно запрещено и отец, если увидит – будет ругаться), выйти ночью на крышу и затеять очередной, очень долгий и совершенно беззвучный разговор, с северным ветром, играющим её золотистыми волосами; даже тогда… ей хотелось верить в то, что этот мир не потерян, в то, что в нём ещё есть – вольные и живые души, среди разношерстной толпы биороботов, различающихся только внешне, но несущих внутри одну и ту же начинку: бездонную, жгучую, жестокую, наполненную лишь примитивными животными инстинктами - пустоту…
Сколько их – среди всех? Основная задача – зарабатывать и тратить. Потреблять. Чем больше, тем лучше. Объём потребление и содержимое кошелька – определяют твой статус в пустоте и по отношению к другой пустоте. Вторая основная задача – размножение, либо разврат без обязательств. Не могут без этого. И плодят нищету, берут кредиты, чтобы как-то поднимать эту нищету, хотя не в состоянии дать своим детям ничего – потому что сами ничего не имеют. Пустота как раковая опухоль, стремиться к размножению лишь для того чтобы забить собой все настоящее и живое. Это не разум, а инстинкт. Они не думают о будущем этих детей, просто будучи разумными животными, не могут и не хотят больше ничего, кроме как есть, пить и размножаться. Но потом им становиться плохо. Довольно часто. Ведь как - никак, семья это труд и ответственность, к которым они не готовы. И они начинают пить водку, проклиная правительство, бога, судьбу… (себя – весьма редко) за то что всё это с ними произошло и срывают злобу на детях. Дети превращаются в маленьких, затравленных зверьков, а становясь старше – в зверей. И мстят им, невольно впрочем, копируя жизненный путь родителей, либо живя иначе, но все равно с болью от перенесённых в детстве травм и жестокостью в сердце. Не способные доверять никому, отвергающие любовь, молодые, ухитрившиеся выжить волчата, превратившиеся с возрастом в волков – вот кем становятся эти дети. И это ещё не самое худшее, а наоборот, самое лучшее из всего, кем они могут стать. Волки, рождённые бездонной пустотой… Мы живём в эпоху волков. Вот он Апокалипсис! Вы до сих пор не поняли? Он настал. По улицам в человеческих телах – ходит – бродит, пьёт – гуляет, сложно сказать что и зачем вытворяет, нисколько не каясь в этом (или каясь, но потом повторяя всё вновь и вновь – христианский бог ведь всегда и всем всё прощает и поэтому грешить можно до бесконечности, главное потом покаяться искренне) бездонная пустота, вместо живых душ! И кроме как потреблять и удовлетворять свою похоть, пустота эта ничего не желает!
Живые души совсем другие. Во всяком случае, она, Дану, Дочь Дождя, как она сама себя называла, считая что имя по паспорту не несёт никакой информации о сущности её души и духа и придумавшая себе ещё в детстве, такое странное, на первый взгляд, прозвище, была уверенна в этом на сто процентов, и не только потому что в своё время ей рассказал об этом, как и о многом другом, что не ведомо людям, северный ветер… Просто она встречала их - живые души, несколько раз в жизни: они были как яркие, запоминающиеся навсегда, но быстро исчезающие в темноте, искры прекрасного, чистого света: света абсолютно прозрачного, пронзительного, проникающего в самые потаённые глубины твоего существа, но мягкого и тёплого, не испепеляющего, а согревающего своей любовью и красотой. Конечно, это были люди. Просто люди, с виду ничем не примечательные. Но их глаза горели невероятным, лучистым, космическим огнём, а сердца были полны мудрости и доброты. И не было у них этой общей для всех программы – размножаться и потреблять как можно больше. То есть семьи-то были - у некоторых, да и не святым духом питались. Да только это было не главное и в качестве единственного смысла и содержания жизни ими сами не рассматривалось. И мыслили они – совершенно не так как… бездонная пустота, принявшая человеческий облик. И ещё, у этих душ было прошлое о котором они знали. У каждой - своё, уникальное, некоторые пришли из такой глубокой древности, от которой сейчас не осталось и следа даже в мифах и легендах народов мира. Другие, вообще из иных миров, ведь в космосе их очень много… разных, просто с землянами, не одна разумная цивилизация, по понятным причинам связываться не желает. Они принесли себя в жертву, воплотившись здесь, на этой Земле. Они родились для того, чтобы хотя бы немного изменить этот варварский мир к лучшему… своими жизнями. Только души имеющие прошлое и помнящие или хотя бы догадывающиеся о нем по своим снам и чувствам, вкусам, желаниям и интересам или же наоборот – антипатиям, могли называться живыми. Только души, живущие по законам своей природы и умеющие любить – а не иметь, сочувствовать и помогать – а не насмехаться над чужой болью, прощать любое зло причинённое им и всё равно, вопреки всему что твориться вокруг, делиться со всеми кто тебя окружает своим душевным светом и теплотой, могли называться живыми…
Так считала она, Дану, Дочь Дождя. И прекрасно видя эту пропасть между живым и мёртвым, между бездонной пустотой и иными, живыми душами, чей свет в разные моменты жизни, прикасался к её собственной душе, она понимала что она – одна из этих «иных»… Одна из тех, что принесли себя в жертву, воплотившись здесь. Понимала, но ничего не могла изменить. «Бездонная пустота» окружала её со всех сторон… в виде родных и близких, в виде учителей в школе, начальства на работе, соседей, сверстников, всех кого она знала, но не понимала и подсознательно отвергала, чувствуя свою чужеродность и их – одинаковость. И всё-таки, как бы сильно её не била жизнь, какие бы новые казусы не преподносила чёртова система рабов и господ, в которой главное – деньги и прав всегда тот, у кого их больше чем у других, ей хотелось верить, что жертва была не напрасна. Что все «иные» и она тоже… всё-таки смогут разрушить созданное «бездонной пустотой» мироустройство и систему ценностей и создать на руинах этого ада, новый, прекрасный, чистый и самое главное – разумный и добрый мир»...
А в душе её с раннего детства, грохотали грозы и по свободному от асфальтовых дорог, полному чистых, не загаженных цивилизацией, рек и озёр, цветущих полей и лесов с невероятно – огромными, не такими как сейчас, деревьями, которые одновременно служили и живыми домами людям и иным разумным расам, стелился мягкий, серебристо – серый, густой туман в тёплых весенних сумерках…
Она видела совершенно другой мир, который, как она понимала, когда-то очень давно был этим миром. Поэтому она и называла себя – Дану -Дочь Дождя, в честь богини Дану: матери -прародительницы тех безупречно - прекрасных и сильных созданий, которые жили в лесах и в существующей ныне культуре сохранились под именем эльфов или альвов. Она видела себя этим созданием, в древнем мире, на этой планете, ещё не изуродованной людьми, до того состояния в котором она находиться теперь. Как же это было давно… И как совершенен в своей первозданности и простоте, был тот древний, навсегда потерянный нами мир!
Люди были лишь одной из рас и ещё не успели создать городов и государств. Они жили небольшими селениями и родовыми общинами и занимались в основном земледелием и собирательством. Стран, границ, правителей, религий… просто не было и всего зла, что творят враждующие между собой правители не существующих ещё стран, религиозные лидеры, тираны и диктаторы, не было тоже. Людей было слишком мало, воины если и возникали то как небольшие междоусобицы, часто даже не заканчивающиеся чьими -то смертями, а сами люди стремились жить в гармонии со всем что их окружает, с природой, которая давала им пищу и кров, с другими живыми существами. Можно сказать, что единой для всех религией было – язычество, но такого понятия «язычество» тогда ещё не существовало, ведь не было христианства которое назвало бы древнюю культуру и традиции таким словом. Даже объекты поклонения, храмы, идолы… были ещё не созданы. Просто природа была богом и этот огромный, сияющий мир лесов и рек, воспринимался как разумное, мыслящее, дышащее волшебством, живое существо, которое любит всех и частью которого мы все и являемся, и причинять боль этому живому существу… просто так, по прихоти, ради забавы или обогащения, никто не стремился ибо это считалось самым большим злом. Люди не рубили деревьев чтобы строить дома, но умели общаться с деревьями, слушать и слышать их души, и эти деревья вырастали таким образом что становились для них домами: корни и ветки переплетались в уникальную, нерукотворную конструкцию, которую нужно было просто представить себе достаточно хорошо, а потом рассказать об этом своему дереву, чтобы оно сотворило для тебя дом… Сейчас это звучит как сказка, но тогда было вполне естественным, ведь деревья были очень большими – возраст некоторых составлял десятки тысяч лет, и у них, как и у всего живого на этом свете (понятия неживой природы вообще не существовало, весь мир был живым) была душа, дух и разум, был свой язык, который нужно лишь научиться понимать… Никто не стремился причинять боль деревьям, растениям, животным, птицам и иным живым существам, все старались беречь этот мир, радуясь тому что они живут в нем, видят солнечный и лунный свет, вкушают плоды созревающие на ветках, являются самими собой… маленькими частями этого величественного, благоухающего, земного рая. Единство с миром не было разорвано. Природа была другом и божеством, матерью и кормилицей… Не врагом! Никому и в голову бы не пришло в те давние времена называть её дикой!
Кроме людей, в этом цветущем древнем мире, жили и другие разумные существа. Эльфы, гномы, оборотни, вампиры, великаны, драконы, лешие, водяные… кого только не было! И конечно, боги. Правда, они прилетали на время, а затем вновь возвращались в родные миры на огромных космических кораблях. У каждого рода людей были свои боги, но меж собой, как и люди они старались жить мирно (хотя это не всегда получалось) и люди были их детьми, творениями, а не рабами некоего «единого» как сейчас внушают христианам попы. Просто старший род, более мудрый и совершенный. Боги могли забрать с собой, на свои планеты, людей этого достойных, могли довольно долго жить среди людей, не гнушаясь обычных человеческих дел, забав и слабостей. Весь этот мир, вся эта земля и живущие на ней существа, были созданы разными богами, как эксперимент, в результате которого, верховные боги хотели получить мир, подобный их родным мирам, но включающий в себя всё многообразие творения, взятое из разных миров и созданное разными создателями. Но для этого люди и все иные, должны были самостоятельно дорасти в своём развитии до их уровня.
А ещё этот древний мир… был миром магии, которая не воспринималась как что-то греховное или несуществующее, но представляла собой своеобразную «науку древних», основанную на умении управлять энергиями разных видов и с помощью них воздействовать на материю и реальность. Всё вокруг, в том числе и материя, были по сути энергией, но в разных состояниях проявленности. Искусство мага заключалось в том, чтобы направлять нужную энергию в нужное русло, этим меняя свойства материи и мир вокруг, с помощью своей воли. Таким способом можно было изменить внешность и пол человека, а то вовсе превратиться в зверя или птицу, излечить больных, страдающих от казалось бы неизлечимых заболеваний, вырастить хороший урожай, вызвать дождь… да много чего можно было! В той или иной степени магией владели все обитатели мира, но у каждого была своя магия и некоторые из них были сильней в этом искусстве, некоторые - слабей. Сильных магов уважали и боялись, ведь при желании они могли сотворить всё что угодно, в том числе и убить, хотя такое случалось редко. Древние боги подарили людям магию, знания её первооснов, как платформу для собственного развития и метод выживания в этом мире. Магия, которой владели сами боги, была во сто крат сложней и сильней, чем всё на что были способны даже самые сильные из земных магов. С её помощью, боги творили миры и перемещались во вселенной в любом направлении. Их космические корабли – были огромными кусками живой энергии, обладающей собственным разумом и душой, сконцентрированной в единое целое волей сотворившего это чудо бога, и не нуждались ни в топливе, ни в постоянном управлении. Они просто подчинялись воле своих создателей и двигались туда, куда нужно, воспринимая их мысли об этом, а тела самих богов, были больше энергией чем материей, и поэтому не были подвержены ни старости, ни болезням, а так же могли меняться по своему желанию, приобретая совершенно любую форму, либо лишаясь на какое то время всякой формы – становясь просто шаром яркого, теплого света, наподобие шаровой молнии, но разумного и живого. Именно до такого совершенства, по замыслу богов, должны были в далёком будущем, развиться люди и иные разумные расы.
Но глядя на то, до чего люди развились сейчас, в 21 веке… она, Дану -Дочь Дождя, чья душа хранила в себе память о древнем мире и своей жизни в нём, понимала, что это едва ли возможно.
Люди забыли о том, что они – творения богов и в рамках господствующей в стране религии, стали считать себя рабами еврейского бога Яхве.
В основе духовности – сейчас и многие столетия до этого, с того тёмного и страшного времени, когда была крещена Русь, сделались - не знания и мудрость тысячелетий, а слепая, рабская вера, одновременно дающая христианам право практически на всё… ведь хитрый еврейский бог мог простить любой грех, при искреннем в нем покаянии, а уничтожение всего противоречащего основам этой религии, считалось благом, а не грехом. Таким образом, заработали «святость» многие христианские святые. Тот несчастный, распятый на кресте человек, символу смерти которого все поклоняются, не учил их такому: его богом была любовь, однако вопреки этому, «святость» христианских подвижников и святых, была создана на крови язычников, либо обращённых в «единую истинную веру», либо уничтоженных во имя её. А ещё она была основана на вранье. На тотальном уничтожении, либо очернении всего, что связано с древними богами, магией и дохристианской культурой: редактировании любых свидетельств об этом - до полной потери первоначального смысла или превращения в какую – то жуткую, отвратительную и мрачную пародию на истину, разрушение древних святилищ, которые стали создаваться людьми в более поздние времена, вырубание священных рощ, убийстве людей и «нелюдей», в чьих жилах течёт кровь старших рас, а в душах сияет неукротимое, живое пламя любви и свободы… Вот собственно и вся «святость». Именно такой ценой она досталась тем, чьи лики изображены на иконах.
Христианство перевернуло верх дном всё, что прежде было незыблемым в умах и душах людей. Природа отныне сделалось врагом, а не божеством, неодушевлённой и неразумной, дикой стихией, с которой нельзя дружить и жить в гармонии, но которую необходимо покорять с помощью насилия и убийства, полностью подчинив интересам единственного существа, считающегося отныне обладающим душой, а значит - творением божьим, имеющим шанс на бессмертие – человека. Все остальные живые существа и тем более – «нелюди» (эльфы, ундины, оборотни, полукровки от смешенных браков между людьми и иными расами и т.д.), на первых порах довольно многочисленные, хотя и уничтожаемые христианами, стали считаться порождениями Сатаны и ассоциироваться в сознании смертных со всем греховным и мерзостным, что только можно было вообразить… Одновременно росли города, создавались государства, храмы, развивались торговля и мореплаванье. Древний мир безнадёжно угасал с каждым новым столетием, сгорая в бушующем вихре перемен и постепенно в этом новом, человеческом мире, ни древним богам, ни иным нечеловеческим расам, ни чудесам, просто не осталось места.
Сама сущность жизни в христианстве, была в общем то подготовкой к смерти и ничем более… Она потеряла первоначальную, характерную для языческого мировоззрения магию и красоту, ведь сам факт рождения человека от женщины, признанной в христианстве существом порочным по своей сути и поэтому всеми призираемым, уже был грехом. Рождение – это грех, зачатие – это грех, младенец еще не успевший совершить в этом мире ничего, был грешен потому что рождён, а стало быть и сама жизнь, и во многих иных её проявлениях, стала пониматься людьми как нечто греховное, а не как - сказка, не как - путешествие свободного духа в этом мире, не как - дар богов… Поэтому, ни тайны и красота в храме матери – земли, чей купол – небесный свод, а все вокруг является живым, мыслящим, одухотворённым и уникальным, а дьявольские искушения и бесы, окружали отныне несчастного, сознающего свою врождённую греховность, человека нового времени. Поэтому на кострах инквизиции в средние века погибали десятки тысяч людей, чья вина заключалась лишь в том, что они чем-то отличаются от других, вольно или не вольно, выбиваются из общего для всех стада покорных овец, чей пастырь – больше напоминает Дьявола, чем божество, судя по всему что твориться во имя его и по его воле! Поэтому, сейчас, в России 21 века, пережившей создание и гибель тоталитарной Советской системы правления, с характерным для её идеологии атеизмом, стоит только дать повод поднимающим голову и заявляющим о своих правах всё решительней и наглей - при поддержке новой власти, церковникам, классифицировать тебя как беса или ведьму…и разозлить, они бросятся тебя убивать, искренне считая, что совершают угодный богу поступок!
Фанатики не меняются во все века своего существования: «сон разума рождает чудовищ»...
А слепая вера, вместо свободы, творчества и развития в соответствии с индивидуальностью каждой живой души, воплощённой в этом мире, это всегда сон разума.
Почему так происходит?
Долгими, бессонными ночами, всё ещё продолжая верить в возможность перемен, молодая девушка часто размышляла об этом.
И приходила к выводу, что людям, управляющим этой страной и этим миром, просто не нужны свобода, творчество и индивидуальное развитие каждой живой души. Это не выгодно… и это – хаос, которым невозможно управлять. А вот покорные рабы, готовые убивать во имя своих убеждений, и работать за гроши, а то и вовсе бесплатно, не смея роптать при этом на судьбу, ибо это тоже грех, но заглушающие свою боль и печаль, систематическим употреблением спиртных напитков, в качестве награды самим себе по праздникам и выходным дням, это как раз то, что необходимо! Стадо, которым легко управлять, находящееся в загоне собственного ума и системы государственного управления. Чем меньше думают, тем лучше… христианская вера весьма этому способствует. В таком состояние, они продолжают работать пока не умрут, а выходят на грошовую пенсию, уже полностью развалинами, с кучей « заработанных честным трудом» болезней, и ничего не могут и не хотят, хотя время чтобы мыслить и творить, развиваться как личность и индивидуальность, у них вроде бы наконец появляется… Такова сущность социальной системы и религия, является одним из механизмов управления людьми в этой системе. Точнее рабами…
Не знающими ни свободы, ни самих себя и обречённым умереть в рабстве, так и не поняв кто они на этой планете и зачем родились на свет.
Странная она была… эта Дану - Дочь Дождя. Все вокруг и прежде всего родители, считали её ненормальной. Она могла часами молча смотреть в одну точку, и что проносилось в этот миг перед её внутренним взором, знала только она. Ведь рассказывать людям о том, что она видит, слышит и чувствует было бессмысленно… они не могли себе этого даже представить и поэтому в лучшем случае шутили, а в худшем открыто, в глаза, называли её сумасшедшей. Поэтому она научилась молчать и скрывать свои настоящие мысли и чувства от всех. И по возможности отталкивать любых людей, встречающихся ей в жизни, если сразу понятно, что это всего лишь очередная форма «бездонной пустоты», пытающаяся взаимодействовать с ней в облике того или иного человека. «Свои» были различимы по свету в глазах. Глаза всегда были очень выразительные, яркие, лучистые… словно там, в глубине этих глаз, вне зависимости от их формы и цвета, был какой-то сверхмощный источник энергии или огромный, никогда не потухающий, костёр. Они могли понимать многое и без слов. Просто молчание не было напряжённым и не предполагало какой-то неловкости или недосказанности. Можно было смотреть в луч заходящего солнца или лунный свет, пробивающийся сквозь колючие еловые ветки во время прогулки в лесу и видеть танцующих в нём фей… И молча улыбаться тому что видишь – одновременно, общаясь лишь взглядами и зная – «бездонная пустота» никогда не увидит этой тайной, волшебной реальности, в реальности всеобщей. И даже не столько потому что не может увидеть, сколько потому что «бездонной пустоте» феи в солнечном луче совершенно ни к чему. Их не возможно ни купить, ни продать, ни даже – сфотографировать обычной камерой, ведь это по сути духи, тонкая материя… да и вообще какой смысл в феях? Другое дело – деньги, выпивка, секс. Реальная жизнь, без всех этих глупых, детских фантазий… Примерно так, рассуждала «бездонная пустота» вне зависимости от того в каком облике она проявлялась. А для верующих и попов, как особой разновидности «бездонной пустоты», подобные видения, были признаком одержимости, либо признаком присутствия в этом мире нечистой силы, которую надобно прогонять молитвами и крестом. Волшебный мир никуда не исчез, но был зрим только для живых душ.
Именно эти, живые души, и интересовали её как собеседники, но специально она не искала встречи с ними, отгораживаясь от «бездонной пустоты» молчанием и улыбкой, за которой скрывается все, что просто не должно – отдавать ей на растерзание. Этот опыт был получен ещё в детстве. Болезненный, но необходимый, для того чтобы понять кто есть кто. Родители, учителя, сверстники… не видели этого волшебства, не чувствовали собственных душ и души мира, планеты: огромной, живой, любящей, полной милосердия и сострадания ко всем своим детям, даже не смотря на то что эти дети вновь и вновь, причиняют ей боль. Она помнила всех кто когда либо ходил по её дорогам и плавал по её рекам… Мать – Земля. Всё хранилось в её душе и появляясь что бы исчезнуть, навсегда становилось её частью. Каждый странник, чей след когда-либо оставался на песке её пустынь и равнин. Каждое чувство и мысль, каждый поступок этого странника. Для планеты не было мёртвых, хотя тела всех рождённых, в конец концов, ею и становились… Но будучи вечной супругой небесного свода, она принимала в себя – себя же… ведь всё материальное, органическое - и было ей: самостоятельность этой материи – лишь иллюзия, питаемая человеческим эго. Она понимала что все странники возвратятся в новых телах, воплотившись через её дочерей… женщин этого мира, так же как все олени убитые на охоте, родятся новой весной, маленькими оленятами, так же как все птицы отправившиеся в вечный полёт, прилетят вновь, молодыми, обновившимися… но с теми же вольными душами. Поэтому смерти не было, но была боль. Очень много боли, которую с каждым новым столетием своего развития, её дети - все странники мира, живущие ныне и жившие прежде, причиняли ей все больше и больше… совершенно забывая о том, что она – живая!
Дану, иногда очень хорошо чувствовала душу планеты. Она общалась с ней образами - пёстрым, искрящимся потоком эмоций и сцен, подобных кадрам какого-либо фильма в твоей голове, льющимся от сознания к сознанию. Это могли быть осколки истории и лица людей, которых давно уже нет. То что они совершали и то что совершают сейчас – их потомки или они же, но в других телах. Она чувствовала что любовь матери – Земли к людям по истине бездонна, а способность восстанавливаться, залечивать нанесённые ими раны, пока ещё достаточно велика. Но боли становиться все больше, люди наносят все более серьёзные раны - загрязняя моря, вырубая леса, уничтожая целые экосистемы и не собираются останавливаться в этом безумии. А это значит, что в конец концов, планета может не выдержать. Как и любое живое существо, она будет бороться за свою жизнь и её бесконечная любовь к своим неразумным детям, может в следствии их деятельности, однажды перестать быть препятствием для их уничтожения, ради того, чтобы просто не погибнуть самой…
Впрочем, душа планеты подобного не замышляла. Она страдала от каждого нанесённого людьми удара, но по-прежнему была полна любви и терпения. Просто люди забыли о том, что она живая… Просто люди, в большинстве своём – «бездонная пустота». «Бездонную пустоту» не интересует боль Земли. Её интересуют только деньги, а земля – ресурс, сырьё, почва, предмет купли-продажи… Они даже не рассматривают её как что-то живое, способное испытывать боль, обладающее душой… и уж тем более не могут общаться с ней – образами прежних и нынешних лет, передаваемых от сознания к сознанию. А коли так… какой может быть спрос с «бездонной пустоты», в отношении всего что она совершает? И какие могут быть надежды на то, что когда-либо она будет совершать что -то другое? Вся надежда – на живые души. Но пока их очень мало, среди пустоты…
И тогда, пытаясь хоть как то выразить свою любовь к планете и прибавить ей этим сил, Дану совершала странные поступки, за которые, большинство людей, знавшие её, и считали её сумасшедшей. Она могла просто уйти в лес, сбросить обувь и долго гулять по песку на берегу озера или реки, гладить его рукой, молча или шёпотом, разговаривать с ним, как со старым знакомым. Важно было лишь то, что бы планета почувствовала её любовь и благодарность… и поэтому она забывалась, особенно в детстве, вытворяя такое. Она забывала о том что её могут увидеть люди. И люди естественно её видели, чтобы посудачить об этом за обеденным столом, покрутить пальцем у виска… Примерно такие же беседы, она могла вести с деревьями и камнями, с водой в реке и кончено, старым, проверенным другом, северным ветром. Нельзя сказать что ответа не было. Ответ всегда был, но воспринимала- то его только она одна… а люди воспринимали это, как безумие. И тут сколько хочешь молчи и улыбайся, уходи от ответа, отводи жадные до зрелищ глаза на что-либо несущественное для тебя, но существенное для них – работу, моду..: сплетни - они и есть сплетни, ненависть – она и есть ненависть…
Но Дану знала что с «бездонной пустотой» воевать бесполезно. И спорить тоже бесполезно. И пытаться заставить её увидеть и почувствовать то, чего она просто не может увидеть и почувствовать, нет никакого смысла. Важно было лишь то, что мать- Земля чувствовала ту энергию любви, которую она, Дану, старается ей передать. Воспринимала её. И это хотя бы чуть – чуть облегчало её боль. Важно было то, что деревья не молчали… душа каждого дерева рассказывала свою историю. Конечно, эти истории не имели никакого отношения к древнему миру, ведь по настоящему старых деревьев в мире исковерканном «бездонной пустотой» давно уже не осталось, но все- таки некоторые могли рассказать о том что происходило под их кронами 50 – 100 лет назад. И поделиться своей жизненной силой, либо выпить её собственную боль – как душевную, так и физическую. Важно было то, что камни… знали действительно много. Особенно те, которые принёс ледник. Они помнили не только людей, но и огромных ящеров, великанов, последних из потомков древних богов… И рассказывали об этом новой вереницей образов и чувств, уже более близких к её временам, но всё же безнадёжно далёких, относящихся к тому периоду истории, когда древний мир который она помнила, был безнадёжно разрушен. И всё же общаться со старыми камнями было особенно интересно.
Вот такой странной была она… эта Дану, Дочь Дождя.
И вот однажды у неё наступил предел. Предел терпения, предел прощения, предел молчания и предел безысходности… Однажды - он у каждого может наступить. Ей надоело обманывать «бездонную пустоту», чтобы она просто оставила её в покое: притворяться такой же «бездонной пустотой» - чтобы мучительно влиться в какой-либо коллектив – на учёбе или на работе, но потом всё равно убежать оттуда, бросить всё, всё потерять, потому что находиться годами среди биороботов невыносимо… Вернуться к своим, к родне, которые – такие же точно «биороботы», и могут только ругать её за то, что она в очередной раз ломает образ жизни и систему ценностей, которые ей чужды: жизнь среди пустоты и по законам пустоты.
Ей захотелось создать что-то своё. Оторваться от всех этих людей, у которых только лица и имена разные, а судьбы и мысли – как под копирку… у всех одно и тоже: размножение, потребление, старость, смерть. Замкнутый круг в котором ей всегда было тесно… и поэтому его надо как -то порвать, шагнуть за его пределы, обрести свободу… Полную свободу от общества и государства – вот какой была её цель.
Семьи и детей у неё не было, было немного денег и старики – родители, долгие годы пытающиеся сделать из неё человека… то есть такого же социального зомби, как и все, но так ничего и не достигшие в этом отношении. Отсутствие серьёзных привязок и обязанностей, долгов и договоров, позволяло бросить всё и уехать… Просто уехать куда глаза глядят.
А глаза глядели совсем не в пыльный, пропитавшийся гарью город – какой ни будь другой, побольше того маленького, провинциального, в котором она жила.
Глаза глядели в лес… В суровую, загадочную, северную тайгу. Близ города, конечно, тоже был лес и она его очень любила. Но всё-таки чтобы оторваться от государства, разорвать все старые связи, уходить нужно было гораздо дальше, куда-то в глухие деревни, к истокам, там где природа ещё более сильная и живая чем в окрестностях, там где каждый рассвет и закат - как дар богов…
Такие картинки она рисовала себе в голове, когда в начале мая 2016 года, узнав как добраться до самых глухих деревень области у местной заведующей краеведческим отделом центральной городской библиотеки, Галины Ивановны, ранним утором она собрала вещи и отправилась в путь вместе с почтовой машиной.
-Привези мне побольше фотографий старинных домов, утвари, природы и вообще всего что удастся сфотографировать– говорила Галина Ивановна, знавшая девушку с детства – Уж не знаю, что ты там найдёшь, но это самые глухие деревни из всех которые у нас здесь есть.
Первой деревней, в которой Дану собиралась поискать себе место под солнцем была Верала. Дальше – Ступино и всё что в окрестностях.
Проехать туда без своего транспорта было не возможно: автобусы не ходили, железная дорога не проведена, но работники почты, постоянно возящие даже в самые отдалённые населённые пункты письма и посылки, входили в положение граждан и за одно – подрабатывали на этом, пока начальство не видит и брали с собой попутчиков за небольшую плату. Это было легко: нужно было прийти к центральному отделению почты к 7 утра и договориться с водителем. Поэтому уже в начале 8 – го часа, она ехала в компании четырёх мужиков - работников почты и одного попутчика, в неведомую даль, прощаясь взглядом с улицами родного города. Мужики говорили о своём: о политике, жёнах, детях, футболе… Странный, бомжеватого вида попутчик, тоже попросившийся подвести его в деревню, какое-то время внимательно наблюдал за ней, будто хотел, но не решался что-то спросить, но потом стал засыпать, даже не смотря на то, что старенький почтовый УАЗик подбрасывало на каждой дорожной выбоине, которых на наших дорогах ох как не мало… а в кабине громко и задорно орала музыка – что-то простое, народное, грубое и жизненное, но весёлое… вопреки всему. Когда город остался позади, со всех сторон избитую колёсами грунтовку, стал окружать лес. Только лес, ничего больше. Изредка в нём мелькали озёра и болота, как просветы среди сплошного, безбрежного моря тайги. Больше всего ей хотелось шагнуть навстречу этому лесу… Просто погрузиться в него с головой, как в море и не выныривать как можно дольше, наслаждаясь единством с родной стихией. А ещё хотелось затопить печь… Настоящую, русскую печь, какие сохранились нынче только в старых деревенских домах. Она умела топить печь, потому что дома у родителей, с которыми она жила, была точно такая же, а сам дом давным – давно, задолго до её рождения и в годы основания города, был перевезён предками отца из какой-то деревни в Каргопольском районе и собран заново, на новом месте. Но родители использовали печь только для отопления, а ей хотелось немного другого, того что она никак не могла реализовать в доме родителей, просто потому что они запрещали ей это делать. Она хотела натопить печь и испечь в ней хлеб. Замесить тесто - без дрожжей, на закваске, развести в сердце дома – коим испокон веков печь и была - живое пламя. Она специально почитала в интернете как это делается, изучила весь процесс от и до. Ей действительно очень этого хотелось – испечь хлеб своими руками… как это когда-то делали её далекие предки: вкусный, горячий, с хрустящей ароматной, корочкой… Совсем не такой как продают в магазине, потому что в домашний хлеб собственная душа и любовь вложены. Она считала что это не правильно - если печь используется только чтобы топить дом. Печь – должна печь! Да и хлеб, испечённый в русской печи, это ж чудо в современном мире… где большинство людей покупают хлеб в магазине, ничего сами не делают, только бесконечно работают, чтобы обменивать бумагу на эту бездушную, пустую еду… и живя на бегу, второпях, сами такими же пустыми и бездушными, как эта еда - становятся!
Такие образы мелькали в её сознании, пока почтовый УАЗик, сотрясаясь всем своим металлическим «телом», летел вперёд по русскому бездорожью.
Нельзя сказать, что у неё совсем не было плана. План был: снять где-то в деревне дом. Купить денег бы не хватило, а вот снимать на длительный срок – вполне реально. И попытаться там, в дали от городской суеты и бездонной пустоты, жизнь свою поставить такой, какой ей должно быть: в гармонии с природой и неразрывном единстве с ней, в гармонии с собой и наедине с собой… а не в вечном конфликте с социумом, который всё пытается да никак не может, заставить её жить как живут все кого она знала: от работы до зарплаты, от гулянки до опохмела… Без смысла и содержания, без творчества, без волшебства!
Она мечтала о старом деревенском доме. О жарко натопленной печи и каравае свежего хлеба… О бескрайней тайге, которая совсем рядом: выйди за порог – и вот он – лес! И речка шумит, и солнце восходит над острыми, чёрными пиками елей на горизонте. И можно, пока не испарилась роса, пройтись по полю без обуви, и умыться этой росой, благодаря матушку – Землю и батюшку – Небо за то что этот прекрасный мир создан и мы по прежнему живём в нём.
Такими были её желания и чувства, когда она ехала в деревню.
И именно так – вольно и легко, но добывая и создавая всё что необходимо – собственным трудом, в ладу с природой и в постоянном, живом общении со всем что рядом с тобой – солнышком, ветром, водой в реке, землёй под ногами, огнём в печи… с её точки зрения, и должно было жить людям. Ведь всё вокруг живое. Абсолютно всё! Просто люди почему то предпочитают жить как… биороботы, не чувствуя что у всего есть душа, не умея слышать её и говорить с ней, потеряв связь со всем этим ярким, загадочным, цветущим миром и с космосом.
Но увы, этим мечтам, теоретически вполне осуществимым, не суждено было сбыться.
Когда, спустя несколько часов, они доехали до первых деревень - ещё далеко не самых глухих - к которым она направлялась, вид почтового отделения да и всего вокруг, произвел на неё неприятное впечатление. Все дома были очень старыми, ветхими, однако в них жили и работали люди. На подходе к некоторым деревням в лесу, рядом с дорогой, как раковая опухоль разрастающаяся среди здоровой ткани, находились огромные свалки самого разнообразного мусора. Разрушенные или недостроенные и растаскиваемые сейчас по кирпичику – если где-то ещё было что тащить, здания советской постройки, встречались довольно часто, как и брошенная прямо в зарастающих бурьяном полях, старая советская техника: трактора, кабины грузовиков, трёхколёсные мотоциклы. Их уже не возможно было восстановить: всё успело насквозь прогнить, покрыться ржавчиной и местами даже порасти мхом. Как и заброшенные здания, они стояли посреди тоскливых, хмурых деревень с пустыми улицами и неприветливо зашторенными окнами в жилых домах, являя собой печальный призрак, навсегда канувшей в Лету, Советской Эпохи.
Люди встречались изредка. Некоторые ожидали приезда почтовой машины и открытия отделения почты на крылечке здания, иные просто шли куда-то по своим делам. Но их было мало и большинство деревень поэтому производили впечатление полупустых. Чаще встречались старики, бредущие неведомо куда по безлюдным, грунтовым дорогам. Они шли просто глядя вперёд, совершенно пустыми, безразличными, или же полными какой-то неизъяснимой тоски и тревоги глазами, и ветер не имеющий в тот день определённого направления, но довольно сильный, поднимал с дороги и швырял им в лицо миниатюрные вихри, серой, песчаной пыли…
Ещё встречались люди у которых хронический алкоголизм был прям на лице написан. Так же часто как и старики. Грязные, оборванные, небритые, или с всклокоченными, давно не видавшими расчёски, волосами и отёкшими от пьянства лицами, если это были женщины, они двигались по тем же дорогам неровной, шаткой походкой, но двигались упорно, решительно, с горящими желанием где-то найти денег или выпивку, глазами: таких не собьёшь и не остановишь, пока своего не добьются и не… напьются! Шли просить в долг. Или шли к другим, пьющим, потому что внутри всё горело и срочно требовался опохмел.
Старики и алкоголики, попадались на глаза чаще всего. Детей, молодёжи, здоровых взрослых людей, было мало.
Но природа на фоне этой человеческой беспросветности, была по истине великолепна. Она цвела, пела, торжествовала - искрами солнечного света в речной воде, несущими дождь, тёмно – синими облаками в потрясающе – необъятном, и словно бы здесь, в деревне, находящимся гораздо ближе к земле, чем в городе, полном сияния, небе. Она дышала какой-то дикой, яростной силой, могучей и древней, как сама жизнь. Это была совсем не городская природа… О, нет! Здесь её сила и красота были столь велики, что просто ослепляли, душили, сбивали с толку. В какой-то момент, с непривычки становилось страшно: дорогу не единожды перебегали лисы, над дорогой и над деревнями, кружили, нисколько не боясь людей, огромные, величавые коршуны и чёрные вороны. Из малинника, близ одной из многочисленных деревень, в которые они заезжали, прежде чем добраться до самых дальних, показал огромную, умную морду, медведь… Поглядел на машину, на людей, и ушёл дальше в заросли. Такого просто невозможно было вообразить в лесах в окрестностях города. Там - что бы встретить зверя, нужно было уходить действительно далеко, а рядом с городом, хотя и были леса… столь мощной энергией и красотой, они не лучились. Словно город выпивал их силу, силу этих дебрей и обитающих в них созданий. Как ещё одна опухоль на теле планеты… только посерьёзней чем свалка. А здесь людей было гораздо меньше, ни железных дорог, ни каких - либо производств, не было вовсе. И вот она… природа – матушка и цвела, пела, искрилась - всеми гранями своего совершенства! Здесь люди были - слабей, и поэтому природа – сильней.
Видя это великолепие земной красоты на фоне тоскливого и убогого существования людей, Дану искренне радовалась. «Значит не всё ещё потеряно для земли – матушки» - думала она – «Значит только близ городов, словно близ ран, нанесённых ей людьми, она словно в спячке, а стоит отъехать подальше такая же сильная, живая, вечная и прекрасная, какой должна быть»!
Она чувствовала что там, за пределами деревень, за стеклами тусклых, запылённых окошек УАЗика, всё вокруг представляет собой бушующий океан самых разнообразных энергий и стихийных сил. Это просто не возможно было не почувствовать… Такая яркая, многогранная, дышащая жизнью и свободой мощь! Но почему же люди, живя, можно сказать в центре этого безбрежного океана - на ладонях матушки – земли, спиваются и сходят с ума, теряют себя, бросают дома и уезжают куда -то далеко, в города… вместо того чтобы жить у этого бесконечного источника силы и в гармонии с ним, в союзе с ним… и просто радоваться всему что есть – трудиться, творить, любить? Она не понимала, почему от каждой из деревень и встречающихся на дороге жителей, несёт такой беспросветной тоской и безысходностью. Словно они все здесь обречённые или приговорённые к каким- то тяжким мукам до конца своих дней, и поэтому скорее отбывают срок пожизненного заключения, чем живут. Что с ними? Не могут же всё поголовно – быть лишь видимостью людей, с «бездонной пустотой» вместо душ? Ведь только «бездонная пустота» не видит волшебства и красоты, не чувствует величия и силы земли и неба и не умеет с ними общаться…
Ей было это не понятно. И захотелось выяснить – в чём же дело?
2.
До Вералы добрались около 11 – 11:20 утра. Это была первая из «самых – самых глухих деревень» в которые Дану отправила Галина Ивановна. Дальше – Ступино, как крайняя точка Няндомского района. За Ступино начинался уже Плисецкий район.
Старые, дореволюционной постройки дома, бросились в глаза сразу. Очень много старых домов и практически полное отсутствие людей на улице… заросшие высокой, способной скрыть человека с головой, травой, поля и брошенная в полях техника. Всё та же печальная картина, которая с большей или меньшей степенью выразительности, повторялась во всех деревнях, которые встречались им на пути.
Хотя, в почтовом отделении обнаружилось несколько жительниц, пришедших туда, вероятно просто поговорить, да местный алкоголик, дядя Витя, шарахался по улице толи в поисках бутылки, толи в поисках собутыльника, глядя на окружающих мутными, пустыми глазами.
Многие дома стояли закрытыми и по тому как сильно заросли участки, можно было предположить, что там давно уже никто не живёт, но местные жители наверно следят, за тем что бы в дома никто не залез. Они были очень большими, бревенчатыми, некоторые - с резными и расписными наличниками и разными узорами, нанесёнными на дерево краской - очень давно, но всё ещё различимыми и датой постройки на лицевой стороне дома. Другие, не обшитые досками, были тёмно –коричневого цвета и буквально источали неповторимую ауру старины… Обдуваемые ветрами, поливаемые дождями, палимые солнцем и обжигаемые лютым северным морозом много десятилетий, брёвна этих домов приобрели такой цвет, но однако не сгнили – если подойти поближе и прикоснуться рукой, осмотреть фундамент и крышу, сразу становилось очевидно, что их строили на века и поэтому в них можно было жить и сейчас, как и сотню лет назад, без слишком большого и дорогостоящего ремонта.
Хотя встречались и «умирающие дома»: завалившиеся, разрушенные, безнадёжно потерянные для жизни… Их тоже хватало, а сама деревня была длинной всего-то в одну улицу, тянущуюся вдоль реки и заканчивающуюся мостом через эту реку и большой дорогой на Ступино. «Умирающие дома» вызывали чувство щемящей тоски и обречённости. Как будто это человек умирает, или даже нечто большее чем человек… Какое -то очень старое, повидавшее много на своём веку и поэтому сильное и мудрое, живое существо – дом, созданный людьми которых тоже давно уже нет в живых. Он был живым пока в нём жили люди… И те, что его построили, и их потомки. Он жил их мыслями и чувствами, их радостью и печалью, болью и счастьем, его стены впитывали в себя всё что происходило с этими людьми, и запоминали навсегда, сопереживая или радуясь, перенимая характер хозяев и словно впитывая в себя какую -то часть их душ. Так, в течении десятилетий, люди жившие в доме, создавали своими жизнями, «душу дома»…
А теперь он умирает, потому что они предали его и уехали в города. Или сами - умерли…Не строители, нет. Потомки. Ведь ничто, в том числе и дом, не может долго жить без души. Постоит какое – то время, если крепкий, а потом всё равно умрёт…
Впрочем, всего этого, Дану пока ещё не успела рассмотреть. Она увидела это позже, когда вопреки голосу разума, решила всё же ненадолго остаться в деревне, хотя бы для того чтобы выполнить «спец.задание» Галины Ивановны и нормально здесь всё сфотографировать. У почтового отделения, она увидела только нескольких человек и работников почты, а само здание, судя по конструкции и состоянию брёвен, тоже было старой постройки.
Ощущение возникло такое, будто почтовая машина, на которой её привезли сюда, была на самом деле «машиной времени» и двигаясь вперёд по тайге… они невзначай так, попали из 21 века на пару столетий назад. Этим веяло от самой деревни и от её жителей.
Расплатившись с водителем и попрощавшись со своими спутниками, девушка отправилась на почту. Она старалась выглядеть решительной и уверенной в себе и производить на всех с кем общается именно такое впечатление… ведь чего ожидать от этого народа, судя по всему что было замечено по дороге, совершенно не понятно, но с решительным и уверенным в себе человеком люди обычно не хотят «воевать».
Зайдя на почту, она представилась и познакомилась с местными.
- Не чего тут искать – сразу же заявила почтальонка – Никто здесь жильё не сдаёт, да и работы особой нет, а та что есть давно разобрана. В деревне – то человек 40 постоянных жителей, в основном пенсионеры… И никто не знает как выжить. Вам девушка, в Ступино надо, в Ступино. Там есть работа, колхоз, церковь… Поезжайте лучше в Ступино да спросите дядю Васю Астахова, он староста деревни и староста церкви. В депутаты в этом году собирается баллотироваться. Очень хороший, верующий человек. Он вам поможет.
При словах «очень хороший верующий человек» Дану аж передёрнуло, хотя этого кажется, никто не заметил. Ей сразу туда не захотелось: если там есть церковь и староста деревни – верующий, значит свободы там нет, даже если есть жильё. Сплошное рабство и никаких возможностей жить в гармонии с природой и создавать что-то своё в этом мире. Христианство этого просто не предполагает. Любое свободомыслие – от Дьявола, любое «что-то своё» - признак гордыни, а гордыня – великий грех!
Но надо было принять какое-то решение. Почтовая машина уехала и вернуться на ней домой можно было только завтра. Других способов вернуться домой просто не было. Разве что вызывать такси – межгород, но это было уже слишком дорого для неё.
- Хорошо – сказала она – Но мне пока никуда уже не уехать и поэтому нужно где-то остановиться на ночлег. Вы не могли бы меня к кому ни будь пристроить? Не бесплатно, конечно. Завтра я либо уеду в Ступино, либо вернусь в город… не знаю пока. А сегодня просто деревню пофотографирую, если можно, с людьми пообщаюсь. Красиво у вас тут. Природа потрясающая.
- Да конечно, фотографируйте! Мы всегда гостям рады! – ответила одна из женщин, которые собрались на почте – Пойдёмте поищем куда вас пристроить, без крыши над головой не останетесь!
Ну и пошли. Сначала чай пить и общаться в дом Елены, как звали эту женщину, а потом в единственное место куда ей удалось гостью пристроить… к местному алкоголику, дяде Вите, который уже второй месяц бухал по чёрному, но был по её словам «очень хорошим человеком».
Никто кроме местного алкоголика дяди Вити, которому терять уже нечего и в общем-то всё равно, под крышей своего дома, нежданную гостью на ночлег принять не захотел, даже «не бесплатно». Так в этой деревне «были рады гостям».
Позднее, она поняла, что означает у местных жителей выражение «очень хороший человек». Это означает, что каким бы пьяным и опустившимся человек ни был, он всё равно не способен никому причинить зла намеренно. По неосторожности - может, но это как бы не считается, ибо - с кем не бывает? А вот намеренно – ни ребёнку, ни котёнку, ни женщине, «очень хороший человек» ничего плохого не сделает, даже если совсем не в себе. Сам по себе алкоголизм и всё что в пьяном угаре может происходить и говориться или делаться, злом не считались. Все же пьют.
-Я всю жизнь живу здесь и никогда ни в каких городах не была – говорила Елена, когда пили чай в её квартире- Здесь родилась, здесь и умру, не тянет меня в города… А жильё это вот… снимаю. Сколько живу, когда от родителей ушла, столько и снимаю. Это раньше колхозные дома были, в них работникам колхоза квартиры давали. А сейчас к власти воры пришли, и кому что принадлежит, вообще не понятно, а у народа никаких прав нет. Я плачу 1300 за это жильё Маслову, он у нас здесь главный. Вся колхозная собственность ему перешла… Главный вор, в общем! Но 1300 для такого жилья это дорого. Если б я не на пенсии была, то вообще бы ноги протянула с голоду. Ты можешь, если хочешь, у Маслова жильё спросить, только он не здесь, его в Шалакуше искать надо. У него есть ещё колхозные дома, не жилые. Хотя там ремонт нужен и жмот он, дерёт за такое жильё, такие деньги! Поэтому не советую, поезжай лучше в Ступино.
Дану запомнила эти слова и записала где искать Маслова и как с ним вообще связаться.
Но сейчас хотелось просто отдохнуть. Лечь куда ни будь, закрыть глаза и не то что бы поспать – ей никогда не спалось в местах и домах, к которым она ещё не успела привыкнуть, просто расслабиться, подремать, побыть в тишине…
Здесь жили, а точнее выживали люди. Когда уставали выживать, принимались бухать от безысходности. А у власти были воры. И так ведь в общем, не только здесь, но и во всей стране...
Всё это было понятно и без расспросов. Но только… куда же деться, чтобы никому не вредя, просто жить в гармонии с миром и собой, своим трудом добывать себе пропитание и развиваться, творить… не по человеческим законам, а по своим… в которых есть место единству с сущим, любви, свободе… а безысходности и пьянству, разврату и воровству, фанатичной вере и желанию нахапать денег как можно больше, места нет?!
По большому счёту, она искала место под солнцем, подходящее для того, чтобы воплотить в жизнь, существующий в её сознании идеал правильной жизни... которой большинство людей, давно уже не живут, потому что в системе это практически не возможно.
Ей хотелось одиночества и слияния со всем что её окружает: с природой, с космосом, с той частью собственного духа, который гораздо больше и сильней, того маленького осколка его, что проявляет свою активность воплощением в этом мире. Она считала, что все мы созданы какими-то богами или богинями… То есть буквально – «высшее, космическое Я – божества», разделило собственную сущность на множество частей – душ, и эти души, будучи миниатюрной копией своих создателей, стали свободными, стали развиваться каждая в своём направлении, но неся в себе первозданную суть породившего их, таким образом, божества, будучи земным их подобием, которому, надо бы, наладить контакт с собой же - с богом, частью души которого является его душа, чтобы по настоящему хорошо понять себя, свою индивидуальность, свои духовные задачи в этом мире и особенности их реализации… Только тогда возможны - настоящие развитие и жизнь в гармонии с собой и мирозданием. Боги и богини были очень разными… поэтому, такими разными являются люди. У каждого своё, индивидуальное «высшее Я» - свой бог – создатель души – духовный отец или мать, кроме того, есть ещё прошлое – все жизни которые уже прожиты в иных воплощениях, вся боль этих жизней и вся их радость, всё что удалось понять и создать, карма, иными словами… Это тоже индивидуальность, но уже сотворённая нами, а не унаследованная от создавших наши души богов. Для того чтобы понять кто ты и куда тебе идти, надо наладить внутреннюю связь со своим божеством, идентифицировать себя и вспомнить своё прошлое… чтобы живя в настоящем, не копировать совершённые в нём ошибки, которые привели тебя сюда, в этот мир, а действовать с учётом уже имеющегося опыта и знаний, творя этим будущее… своё и всеобщее, ведь каждый, живя так или иначе, создаёт это будущее постоянно, тем что творит в настоящем.
Её небесной матерью, была богиня Дану… и поэтому ей надо было ухитриться стать земным, человеческим подобием, богини Дану, в этом мире. Только тогда возможно было обрести гармонию: «высшее Я» и «Я земное» – должны прибывать в единстве и слышать друг друга. Задача «земного Я» - проводить волю «Я - космического», воплощать собой, своей жизнью, все грани сущности и творческие замыслы, сотворившего тебя божества… себя же по сути, просто гораздо больше, сильней и выше, чем земной план.
Всё это было понятно… вот только богине Дану, не нужны были шумные города, пьяные компании, сосуществование с «бездонной пустотой», окружающей тебя со всех сторон и мучительное выживание в мире денег и машин, являющимся уродливой пародией, на сияющий и чистый, представляющий собой, в общем, один огромный лес и океан, мир древности… Ей нужна была природа: животные, растения, стихии… весь этот бездонный и вечный космос – земной и небесный, созданный из миллиардов, связанных между собой незримыми нитями, сил и энергий - проявленных и тонкоматериальных. Ей нужно было быть среди всего этого многообразия и всегда чувствовать это, проводя через свою дочь, через осколок своей души, воплотившейся – как часть её в этом мире, эту первозданность и красоту, обретаемую в слиянии с сущим. Богиня Дану была сияющей ослепительным внутренним пламенем, невероятно - сильной и мудрой богиней нечеловеческого происхождения, связанной именно с природой и очень древней. Для её племени – прекрасного, но очень воинственного, обладавшего врождёнными магическими способностями и очень большой продолжительностью жизни, был характерен матриархат, и не мужчины, а женщины, были «сильным полом», хотя нельзя сказать, что мужчины при этом занимали униженное положение. «Отчества» давались по матери, а не по отцу. Все женщины были воинами, что не мешало им быть матерями, если конечно, они этого хотели, а магия заменяла то, что сейчас называют наукой и была очень развита. Она была прародительницей альвов или эльфов… которые так же, были кровно связаны с ванами, иным племенем древних существ, относящихся к силам природы, и являющихся основоположниками всего что сейчас принято считать «кельтской культурой». Поэтому её дочь, не могла быть слабой. Просто не могла, даже если бы захотела - её духовная природа была другой… Она не могла признать над собой власти какого бы то ни было мужчины, в рамках господствующего в сознании большинства людей в её краях патриархата, предполагающего вечную униженность женщин и миф о их врождённой слабости, внушаемый социумом едва ли не с рождения, но должна была быть сильной и свободной, живущей в неразрывном единстве и взаимодействии с природой, деятельной, созидающей и любящей всё что есть, любовью светлой, безусловной, просто принимающей это - таким каким оно является, без попыток подчинить своей власти или переделать – воплощая тем самым сущность своей богини, своего «высшего Я»…в мире людей.
И она… Дану – не богиня, а девушка, шагающаяся сейчас по деревне, в компании алкоголика дяди Вити и Елены, ведущих её к дому, в котором ей предстоит ночевать, понимала всё это прекрасно. И понимала, что едва ли сможет объяснить это людям… во всяком случае тем, которые сейчас находятся рядом с ней.
Связь с «высшим Я» никогда не была у неё разорвана. Но как стать проводником сущности божества среди людей, ведь люди живут совсем не как боги? И как донести до этих людей, что многие из них, наверняка тоже… творения каких -то богов, и что для того чтобы понять себя, им нужно не искать себя, не молиться еврейскому богу Яхве, не пить эту чёртову водку, а творить – себя, проявляя суть своего божества, ориентируясь на свой космический аналог? Тогда жизнь приобретёт совершенно иное качество, а окружающий мир – серый и безнадёжный, в глазах любого блуждающего во тьме собственного разума существа, станет ярким, сияющим, поющим - вечным океаном живой энергии… с огромным количеством самых разных течений, одно из которых – ты, и это действительно прекрасно! А если измениться восприятие, изменятся и поступки людей в этом мире. Они станут осознанными. Логика «бездонной пустоты» потеряет над ними всякую власть, но продолжая жить на Земле, от желания потреблять как можно больше, люди перейдут к желанию как можно больше создавать и познавать, реализуя замысел своих создателей, и перестанут разрушать своей деятельностью самих себя и планету…
Наивно? Ну да, наивно. Не смотря на то, что деревня и её жители, разочаровали её сразу же, истинный масштаб духовной деградации и народа, и тех, кто правит этим народом, она себе пока ещё не представляла… и поэтому невозможное казалось возможным.
Масштаб деградации с момента её появления здесь, пока ещё лишь предстояло постичь.
- Ну, вот в этой комнате ночевать будете. Разбирайте вещи, устраивайтесь… - сказала Елена, зайдя вместе с хозяином в дом и проведя её в комнату.
Она ориентировалась в этом доме явно лучше чем его владелиц, который уже успел где -то выпить и теперь едва на ногах держался, однако, чтобы продемонстрировать своё гостеприимство, либо же ещё из каких-то иных соображений, через каждый десять минут повторял о том что сейчас затопит баню, потому что с дороги гостье надо помыться… Говорить ему что баню топить не надо, было бессмысленно. Через недолгое время он забывал об этом и опять собирался топить баню, приговаривая: «да вы в своих городах никогда так не мылись! У нас банька-то по-чёрному»!
Дану чувствовала, что богиня Дану - в её душе очень скоро растеряет всю свою божественность и начнёт материться… Но пока ещё держала себя в рамках приличия. Не то чтобы ей не хотелось помыться в бане. Просто к этим людям не было никакого доверия, а стало быть, нужно просто дожить до утра, и отправиться в путь дальше, постоянно сохраняя, пока находишься здесь, ясность сознания и готовность к любому повороту событий.
Комната в которую её определили, была очень грязной, но наличие нового дивана, стола, розетки, в которую она тут же поставила заряжаться телефон и ноутбук, порадовали. Ещё была печка. Настоящая, русская… как раз такая, в какой ей давно уже мечталось испечь хлеб. Её надо было протопить, пока не стемнело. Печку похоже давно никто не топил: спивающиеся граждане, находясь под градусом, вероятно просто не чувствовали, что в доме довольно холодно - лето пока не настало, а даже последний месяц весны на севере, редко бывает жарким.
Елена ушла, оставив её в компании пьяного дяди Вити. В течении нескольких часов они с трудом растопили печку. Поначалу она начала дымить и поэтому пришлось срочно выгребать золу. Потом стала гаснуть, потому что дрова были сырыми и бересты для розжига негде не нашлось. Но в конце концов, огонь в печи разгорелся, а когда дрова прогорели и последние синие огоньки потухли на углях, закрыли трубу, в комнате наконец-то стало действительно тепло… К этому моменту, день уже стал клониться к вечеру. Дану так и не удалось прилечь и отдохнуть, а теперь уже и не хотелось – открылось «второе дыхание», к дяде Вите пришел дядя Саша – его брат из соседней деревни Федосеевская, и уйдя на грязную, закопчённую, пропахшую перегаром кухню, они принялись за распитие принесённой им бутылки водки…
Дану не могла закрыть глаза и уснуть, и даже просто расслабиться, слыша как они бухают за стенкой и обсуждают её появление здесь, думая что она их не слышит.
-Это женщина, тут подход нужен – говорил дядя Саша дяде Вите – Кто-то её послал, надо понять кто… но тонко, с подходом. Просто так не расколется!
- Жаль, что не пьёт, тогда бы давно раскололась… - отвечал дядя Витя.
- Ты погоди немного, ещё не вечер. С нами – запьёт!
Странный какой-то выходил у них диалог. Слушая его, Дану понимала, что эти старые придурки, выдумали себе бог знает что, и если не уснут, будут мотать ей нервы всю ночь, пытаясь выяснить «кто же её сюда послал»…
С завидной регулярностью и все более уменьшающимися промежутками времени между заходами, в комнату заявлялся дядя Витя, то для того чтобы проверить – топиться ли печка, которая давно уже протопилась, то для того чтобы в очередной раз предложить «гостье дорогой» помыться в баньке по - черному. «Скорей бы они уснули…» - думала Дану – «Должны же когда -то вырубиться? Вот тогда я и смогу отдохнуть. А пока… не погулять ли по деревне с фотоаппаратом»?
Мысль показалась ей не плохой и она тут же приступила к её превращению в действие. Ну и что, что нет сил? Потом восстановятся, когда будет возможность. Взяв фотоаппарат, она осторожно шагнула за порог комнаты и пройдя по коридору, покинула дом. Саша с Витей не заметили её ухода… Тем лучше.
Единственная улица деревни встретила её пустотой и тишиной… Словно все вымерли здесь, хотя до заката было ещё далеко. Пройдя по ней, она пофотографировала старинные дома, заброшенные поля, искрящуюся в лучах солнечного света – речку… Иногда в домах замечалось какое -то движение. Увидев её и вспышку фото-камеры, люди закрывали шторами окна и делали вид что их нет. Дойдя до конца деревни, она не встретила ни души, даже деревенские собаки и прочая живность, которая ещё была заметна в первой половине дня, куда -то запропастились, но чувствуя свежую кровь, откуда ни возьмись на неё стали налетать полчища мошкары… гораздо более кусачей и многочисленной, чем такая же мошкара – в лесах вблизи города… Бороться с этой напастью без репеллента было сложно, хотя репеллент против мошки обычно тоже не очень помогал. Скорее успокаивал психологически. Находиться на одном месте было мучительно, это означало что тебя тут же окружит рой мелкой кровососущей нечисти. Поэтому она старалась постоянно двигаться хоть куда-то, одновременно «ловя ветер»: двигаясь так, чтобы быть в его невидимых волнах… Ветер сдувал мошку, особенно на открытых участках местности, в полях.
Впрочем, очень скоро, двигаться стало просто больше некуда. Она дошла до конца деревни: нашла два магазина и странного вида гараж, на котором красовалась ярко – желтая вывеска с многообещающей надписью «Путешествие в прошлое»… Видимо там было что-то вроде местного музея. Но гуляя сейчас по деревне, Дану и без музея, чувствовала, что она в прошлом. В очень печальном, очень диком, полным тоски и безнадёжности прошлом… этой страны и этого народа, а дороги в будущее - пока не видать…
В конце деревни, у пустыря, за которым была большая дорога на Ступино, она увидела церковь. Точнее, то что осталось от церкви. Судя по состоянию брёвен и самой конструкции, церковь была старинная, но восстановить её было уже не возможно… Она выглядела как скелет какого-то доисторического монстра, который в любой момент может разлететься в прах, но каким-то чудом всё ещё сохраняет форму созданную неведомым зодчим… Это был призрак ещё более мрачного прошлого, чем то – в котором она сейчас находилась. Ни будущим, ни даже настоящим – чем либо от 21 века, в этих краях не пахло.
Дальше идти было некуда и она возвратилась в дом дяди Вити. Дядя Витя уже спал… Однако на пороге, глядя на неё с недобрым прищуром и каким-то болезненным, лихорадочным блеском в ярко –голубых глазах, стоял и поджидал её, дядя Саша.
- Ты почему ушла, нам не сказав, что уходишь? – спросил он.
- А почему я обязана отчитываться перед вами о том, куда и зачем я иду? – ответила она вопросом на вопрос.
- Да ты не обижайся… - тут же смягчился он – Просто это ж деревня. Ну, мало ли что люди могут подумать…
- Я не обижаюсь. Люди закрывали шторы, видя меня и фотоаппарат. Больше ничего. Вашу деревню запрещено фотографировать?
-Нет, не запрещено.
-Тогда в чём дело?
-Слушай… Пойдём водки со мной выпьем!
-Я не пью и вы это знаете.
Вполголоса чертыхнувшись, он отошёл в сторону, пропуская её в дом, а когда она зашла за порог и уже собиралась войти в свою комнату, громко произнёс: «Признайся честно, какая разведка тебя послала!? Американская, да? Правду хочу знать, ничего тебе не будет за эту правду, слово даю! Только скажи честно»!
Разные люди в разных ситуациях, называли её сумасшедшей, ведьмой, вампиркой, богоотступницей… но агентом американской разведки ей быть ещё не приходилось!
Судя по тому, сколь велико было желание дяди Саши, выяснить правду, на то что этой ночью ей удастся ну хоть немного поспать, надежды не оставалось…
Ночь действительно получилась очень «весёлой». Дядя Витя спал, но пока он спал, дядя Саша продолжал стоять на своём, всё пытаясь выяснить, кто же послал её в эту деревню и с какой целью… До утра было ещё долго, покоя теперь ей не давали принципиально: зайдя в комнату с бутылкой водки, дядя Саша задавал одни и те же вопросы, формулируя их по разному и игнорируя любые правдивые объяснения девушки на тему «я всего лишь ищу дом, который можно снять на длительный срок, в деревне».
- И вообще у тебя не славянская внешность – говорил дядя Саша – Ты понимаешь, что ты выглядишь не по-русски, да и ведёшь себя тоже? У тебя глаза косые, лицо продолговатое. Это не славянский типаж, но и не восточный… Больше похоже на северян, коренных. Это как индейцы в Америке: они жили тут ещё до русских, украинцев, финнов и всех прочих. И они язычники, да… У них своя культура. Я с ними служил, помню. Только они давно отсюда ушли или вымерли. Здесь теперь только русские. Я – русский и горжусь этим. Откуда ты всё-таки взялась? Кто тебя послал?
Для человека выпившего уже не одну бутылку водки, он рассуждал на удивление логично и вел себя, честно говоря, как следователь на допросе, но сознательно избегая перегибов. «Интересно», - думала Дану – «Кем он был, до того как выйти на пенсию и начать спиваться? Может правда следователем? Или военным»? Ей было уже всё равно, что он говорит, но не слушать не получалось. Надо было просто дожить до рассвета и уйти, и в компании дяди Саши который не даёт поспать со своим допросом, это было всё-таки лучше, чем в компании чёрного роя мошки, который моментально закусает тебя под открытым небом…
Дядя Саша тем временем, продолжал разглагольствовать.
-Почему ты водку не пьёшь? Ты понимаешь, что все люди водку пьют? Тем более с дороги, уставши: грех не выпить! Если ты водку не пьёшь, значит ты не человек… И почему когда тебя давеча спрашивал про семью да детей, есть ли - нет, ты сразу рычишь: «нет и не надо»!? Это тоже не понятно, как это «нет и не надо»? Ты баба или мужик вообще? Да хоть кто, семья – самое главное. Баба должна рожать, мужик должен работать и семью содержать. Если тебе всё это не надо, в чём смысл жизни у тебя? Тоже выходит, что не человек ты. Все люди – водку пьют, работают и детей плодят, иначе – зачем жить?
-Ну да, - не выдержала, в конце концов, Дану – Давайте-ка я с вами выпью, уговорили. Всё равно покоя до утра не дадите. То есть смысл жизни человека по-вашему, заключается в том что бы наплодить как можно больше детей и выпить как можно больше водки? Странный у вас какой-то смысл жизни. Где-то между ног и в бездонной глотке, бутылку опустошающей, он заключается. Может я и не человек, но жить как вы, человеки, извините, я не могу и не хочу. Это слишком отвратительно и бестолково.
-Ну вот, хоть водки выпьешь, это уже по-нашему! – оживился дядя Саша тут же наливая ей стопку, которую она выпила залпом, не закусывая, с таким видом, будто это была вода – Ты не понимаешь ничего, девчонка! А в чём по-твоему смысл жизни?
-Вашей? – улыбнулась Дану, тут же почувствовав, что с непривычки начинает очень быстро пьянеть – Смысл вашей человеческой жизни, вероятно в этом. Только мне трудно понять это скотское счастье. Вы живёте для того чтобы размножаться и потреблять, для того чтобы быть рабами и пахать, пока не сдохнешь, либо погибать на войне, когда вас посылают воевать не понятно ради чего, и вы как тупое стадо баранов идёте навстречу другому такому же стаду, просто что бы угробить друг друга, даже не задумываясь что это можно вот взять и не сделать всем вместе – потому что убийство одних людей другими людьми, нужно настоящим нелюдям, тем кто посылает вас на эти воины, а не вам! А ваши женщины, в тоже время, плодят новое пушечное мясо, которое в мирное время будет вкалывать на работе за гроши, потому что иначе не выжить, и делать такое же мясо, а если война – идти и убивать или умирать. То есть своей воли у вас нет, разум тоже отсутствует, а смысл жизни пешек на шахматной доске истории… вы правы, именно в этом и заключается. В том чтобы размножаться, работать и воевать, не понятно ради чего, даже не задаваясь вопросом – а за этим ли я родился или родилась на свет? Вы просто принимаете эту безумную логику мира в котором живёте и всё что противоречит ей считаете ненормальным. А я считаю ненормальным ваш «смысл жизни». Убийство, потребление, размножение – вот и весь смысл, если коротко. Больше годиться для животных, чем для существ обладающих разумом и душой. Для стада скота, которое используется либо для того чтобы пахать, либо для того чтобы воевать, теми кто правит этим миром и создает систему именной такой. Только это не смысл жизни, а ваша недоразвитость, ваша неспособность выйти из скотского состояния, прекрасно иллюстрирующая себя на примере целого народа… Народа алкоголиков и быдлоносцев, простите, которые быдлотой своей ещё и гордятся! Можно я не буду человеком, дядя Саша? Позвольте мне эту малость – не быть человеком, и да, наверное – не быть к тому же ещё и русским человеком… Я не собираюсь быть тем, что настолько дегенеративно во всех своих проявлениях!
Дядя Саша чуть со стула не упал от всех этих слов. Но однако, не упал, сдержался, только побагровел от злости. Дану свела на нет и назвала скотством, всё во что он верил и всё чем жил. Поэтому сейчас, доказать ей что она не права, стало делом чести.
И понеслось… только конечно, никто никому ничего не доказал.
В пятом часу утра, пьяными были оба, однако не вырубались и продолжали спорить. Дядя Саша воевал во Вьетнаме и действительно был когда-то профессиональным военным. Поэтому у него в голове и возник этот заскок, о том «какая разведка тебя послала»? К утру Дану удалось доказать только лишь, что агентом американской разведки она не является, но смысл жизни, так и остался темой для непримиримых противоречий…
Она была пьяной и злой, и из-за смысла жизни, который у неё заключался ну точно не в размножении и убийстве… и из-за того что этот старик, так и не дел ей отдохнуть до утра.
- Почему люди здесь такие затравленные и дикие? Чего они бояться? Почему вы всю ночь мне спать не давали, всё выяснить пытались кто я и откуда? На вас что нападает здесь кто-то? Вы же не на войне, война закончилась… - спрашивала она.
- Неет… - печально улыбнулся дядя Саша – Война продолжается и никогда наверно не закончиться. Не явная только, скрытая, только кто враг мне сейчас уже вообще не понятно… А люди здесь дикие и затравленные не спроста. Бояться, да. Потому что приезжали и грабили. Просто так, средь бела дня. Выносили старинные вещи из домов, срывали замки... На огромных джипах приезжали и не раз… Если баба какая рот раскроет, так ей же хуже, хорошо если живой уйдёт и на неё глядючи, всем уже потом становиться не повадно лезть к этим тварям, пытаться остановить их… Знаешь что вся деревня подумала, тебя увидав? Что ты от них здесь. Поэтому и фотографируешь. Пофотографируешь – где, что… какие дома, какие дворы, и поедешь с этими снимками, бандитам передавать. А они через пару недель к нам опять явятся, и будут вывозить что не вывезли… Поэтому никто кроме нас с братом тебя на постой пускать и не захотел. А нам терять уже нечего.
- Так, интересно… а милиция у вас куда смотрит, участковый где? Если кто-то приезжает и вот так легко, грабит дома, надо сразу звонить ментам, это их вообще-то дело – с бандитами бороться!
- Да какие менты!? – рассмеялся дядя Саша зло и надменно – Звонили мы, как же. Мне сказали: «не лезь, дед, не твой же дом грабят»! Ты что думаешь, если они на таких машинах ездят, у них нет денег ментам дать на лапу, чтобы под ногами не путались!? Конечно, есть! И с лесом похожая история. Здесь же заказник по идее… везде. Очень старые, реликтовые леса. Нельзя их вырубать. А ты только сунься подальше в глушь, не близ деревни, подальше, пройди километров пять. Сразу на вырубку наткнёшься. Рубят так, что только щепки летят, не жаль им природы, зверья не жаль! И вывозят не пойми куда… Это не законная вырубка, но кому надо-то дали на лапу, и поэтому можно все! В Советское время такого беспредела не было, он не возможен был вообще… этакий беспредел, в Советское время! Ну и что это по-твоему, если не война?! Война самая настоящая, и мы – народ… на этой войне проигрываем.
От таких новостей у Дану слёзы на глаза стали наворачиваться. Особенно жалко было лес. А ей то казалось, когда ехала на почтовой машине, что нет тут такого, что природу судя по тому какая сильная и величественная она, по сравнению с лесами близ города, никто не уничтожает…
- А ещё… - продолжал дядя Саша – У нас тут пару лет назад, к бабушке одной старенькой, тоже вроде как «гости приехали». Она совсем одна жила, но сильная была, здоровая, сама всё делала, воду таскала, дрова колола. А тут на те… и «гости» откуда ни возьмись! Поселились и живут. Говорят - не лезьте, не мешайте, всё хорошо дескать, только бабуля совсем плоха стала, не в своём уме, не выпускаем её из дому, досматриваем, чай не чужая… И убедительно так, главное, говорят. Конечно думали – каждый своё, но никто не полез. Пока туда, в дом её, случайно, пол года спустя, настоящая родня явиться не соизволила, из города какого то… Внуки вспомнили что бабушка у них есть. Что тут было! Они её запирали оказывается под ключ, держали на хлебе и воде, били, а на пенсию её жили всем табором! Толи цыгане, толи ещё какая нечисть… Их закрыли само собой, дело то подсудное. А бабушка та, после того не долго прожила. Умом не тронулась, но силы навсегда лишилась, подорвали ей сволочи здоровье! Её настоящая родня куда-то в больницу отправила, да там и умерла она. И вот доверяй после этого «гостям»… Конечно, боимся мы. Все здесь чужих бояться. Потому что с добром не приходят чужие. Приходят чтобы грабить, лес вырубать, жизни и собственности лишать народ… больше не за чем!
У него много таких историй оказалось в памяти. Наслушавшись их, Дану, удивлявшаяся поначалу тому что здесь так много пьют, сейчас всерьёз задумалась о том, как живя в таких условиях, можно не запить…
В седьмом часу утра она отвела деда в соседнюю деревню, Федосеевскую и сдала в руки матери. Сам он дойти уже не мог, но у брата не хотел оставаться. Мать долго и выразительно, материлась и на неё, и на деда, но Дану было плевать на этот лай… она просто поступила как должно, и сейчас нужно было собирать вещи и уходить. Больше ничего. Сил у неё не было совсем, но хмель очень быстро исчезал: оставалась только головная боль и усталость - после нескольких суток без сна, ведь перед отъездом из города, ей тоже нормально не спалось.
«Здесь можно только умирать» - думала она, стоя на берегу и глядя как над широкой, быстрой рекой, названия которой она не знала, над лесом восходит солнце, слушая как в деревне орут петухи, мычат коровы, говорят о чем-то своём успевшие проснуться к этому часу, люди… – «Здесь можно только спиваться, сходить с ума, становиться такой же дикой и во всём ожидающей подвоха как они… вот и всё что можно в этой деревне! Ну уж нет, даже если бы жильё нашлось, дня бы здесь не прожила, так жить нельзя»!
Вернувшись в дом Вити, она быстренько собрала вещи, закинула рюкзак на плечи и пошла к Елене, чтобы узнать как отсюда можно выбраться – чем скорее тем лучше, но не в Няндому, а в Ступино. Не смотря на все ужасы этой ночи и этой деревни, ей хотелось всё же увидеть, что представляет собой Ступино… и «очень хороший, верующий человек, который скоро в депутаты будет баллотироваться»… дядя Вася Астахов. Просто интересно. То что житья не будет и там, было понятно уже сейчас, но после рассказов дяди Саши, очень хотелось узреть своими глазами… этих бандитов, что находятся у власти и позволяют вершиться беспределу, который за 15 лет правления Единой России и Владимира Путина, постепенно сделался привычной для всех нормой жизни.
Елена, к которой она постучалась довольно рано, уже не спала и сразу же открыла дверь.
-Да, мы специально тебя к ним поселили – подтвердила она, ставя чайник – В деревне были дома в которых можно было бы переночевать и где жили нормальные, не пьющие люди. Но никто не захотел пускать… потому что бояться. И все были уверены что ты сбежишь, ночи с ними не выдержишь.
- Я что так страшно выгляжу, чтобы меня бояться? Я же сказала вам правду о том кто я, зачем я здесь, документы показала… почему вы до такой степени не доверяете людям и вообще – что я по вашему такого сверхъестественного могу сделать, за небольшую плату переночевав в каком ни будь доме?
-Тебе же Саша всё рассказал… Вот и боимся.
-Глупые вы, вот и боитесь! – огрызнулась Дану - Ну ладно. Добро я помню, зло тоже. Вам зачтётся. Скажите, как сейчас отсюда выбраться можно. Вот прям сейчас. Не в Няндому, в Ступино. И вообще какое расстояние отсюда до Ступино? Дорога, я так понимаю одна, по мосту через реку и дальше – через лес… Сколько там километров до деревни?
-Километров 20 – 25. Пешком тяжело будет идти, особенно после сегодняшней ночи – усмехнулась Елена – Но ты лучше беги туда и просто иди по дороге, прямо сейчас. Там лесовозы ходят, ещё не проехали чай … все. Иди по дороге и как услышишь что приближается, голосуй, подберут, и не бойся, там водители все нормальные, деревенские, ничего плохого тебе не сделают. Я уже много лет так езжу туда – сюда. Но прям сейчас беги… лучше полями, я тебе покажу как путь срезать. Если пропустишь лесовозы, потом уже никак не уехать будет. Почтовая машина туда идёт только в 12 – м часу дня, хлебная – ещё позже, автобусы не ходят. Если пропустишь, придётся 25 км пешком идти.
Допивая заваренный хозяйкой чай уже на ходу, Дану поблагодарила её и побежала на большую дорогу, тем путём, который она показала. Очень не хотелось пропустить лесовозы… ведь это в общем, была единственная возможность, сию минуту выбраться из Вералы, которая в лице жителей, явно не принимала её и поэтому продолжать искать здесь что-либо просто не было смысла. На большую дорогу удалось выйти действительно гораздо быстрей, чем тем путём, каким они ходили с дядей Сашей до Федосеевской. Но примерно через пол часа движения по ней по всё более усиливающейся жаре, с тяжёлым рюкзаком за плечами, ей стало понято что она всё-таки не успела… все лесовозы уже проехали, а водитель одного- единственного, встретившегося ей на перекрёстке, и рад был подвести, но двигался в совершенно другом направлении.
Верала осталась позади. Впереди была долгая дорога через лес, идти по которой сил не было совершенно… но разве она могла повернуть обратно? Стучаться в те же двери, смотреть в те же глаза? Просить кого-то о чём-то, ожидая к примеру, почтовую машину? Зная, что тебе не доверяют. Зная, что в тебе врага видят, бандита, агента американской разведки… кого угодно, только не то что есть: просто странницу, которая ищет дом.
«Ну уж нет»… - думала она, шагая вперёд, по лесной дороге – «Этому точно не бывать. Коли вы меня отвергаете, я отвергаю вас»!
А лес был рядом. Теперь совсем рядом – живой, сияющий, поющей тысячами голосов… И мошка исчезла: тучи этой кусачей нечисти появлялись похоже только ближе к вечеру и в тёмное время суток. Лес притягивал и пугал одновременно. С одной стороны, ей очень хотелось сойти с дороги и в конце то концов отдохнуть, где ни будь там, в лесу… прислониться спиной к дереву, расслабиться, закрыть глаза… и уснуть; с другой стороны, адекватно оценивая степень своей усталости, она понимала, что если поступит так, то ведь действительно там уснёт, и проснётся неизвестно когда, не исключено что к ночи, и придётся ей, бедолаге, выживать в компании мошки, зверей и даже без топора и спичек, наличие которых позволило бы развести костёр. И ничего хорошего из этого ну точно не получиться, поэтому сходить с дороги и засыпать – нельзя!
К тому же вдруг произойдёт чудо? Ведь чудеса происходят довольно часто, просто люди редко их замечают. Вдруг, на этой пустой, безлюдной дороге, появиться какая ни будь машина, которая едет в Ступино? Понятно, что все лесовозы проехали, автобусы не ходят, а для почтовой или хлебной машины ещё рано… но всё-таки, а вдруг? Чудо произойдёт, а она его, отдыхая под елкой, пропустит. А такое чудо пропускать нежелательно, потому что сгинуть в этих дебрях – человеческих и таёжных, в её планы не входит совсем.
Но лес тем не менее – звал, манил, ослеплял своей красотой. Ветер дувший ей в спину, приводил этот лес в движение и в какой то момент, ей стало казаться, что всё окружающее её, это вовсе не дорога и тайга, ни небо и поверхность земли, а просто море – в котором есть только волны и ветер… Любая форма – лишь видимость, или даже – иллюзия восприятия. Форму рисует её мозг, воспринимающий реальность такой, какой он привык её воспринимать. Но на самом деле нет ничего кроме бездонного моря энергии, в котором она – просто одна из волн, а каждое дерево, каждая веточка и каждый листочек на этом дереве, каждая травинка, птичка, бабочка, белка… все животные и растительность, земля под ногами, небо над головой – это другие волны – большие и малые, добрые, согревающие своим теплом, и не очень… Просто другие волны в космическом океане, частью которого является эта планета. Раньше она видела только энергию, разные её виды и образ всего что есть как океана энергии, был ей близок, но она понимала всё это умом, а не воспринимала настолько ясно и отчётливо, прямо- таки визуально, как это происходило теперь. Настолько ясно, что ум уже был не нужен. Ты просто двигаешься вместе с ветром среди иных волн космического океана Земли и Неба, и не осознаёшь, а именно ВИДИШЬ - что нет никакой разделённости, нет никаких разных форм жизни, нет живой и неживой природы, да и тебя – как создания, такого-то пола, возраста, с таким – то именем, мыслями, планами и т.д. – тоже нет. Есть только единый, живой океан энергии и ничего больше. Плыви среди его волн, наслаждаясь попутным ветром… ты волна, и конечно же, окажешься там, где надо, в своё время и в своё время – перестанешь существовать в виде того, что сейчас считаешь собой. Иллюзия недолговечна, тело – смертно, однажды волна разобьётся о какую – либо скалу на тысячи мелких брызг… Но на то океан и вечен, чтобы теряя форму, мы продолжали быть. Ты будешь всё той же волной и всё той же душой, и возможно, если захочешь, снова обретёшь бытие в проявленном мире, в иной форме, в другой части океана… оставаясь при этом собой. Смерти нет, но люди бояться её потому что принимают иллюзию за действительность. Если всё что есть – это лишь живой океан энергии, все человеческие страхи и проблемы - результат деятельности ума. Чего может бояться волна вечного океана? К чему она может стремиться? Кого любить, кого ненавидеть… и что самое интересное – зачем? Она никогда не умрёт, даже если расстанется с телом. Она ничего не сможет потерять и ни чем не должна дорожить, ведь всё что есть – не более чем вихрь разноцветных, красочных иллюзий, из которых соткана жизнь, но которые в свой срок, исчезают, как и все миражи и остаёшься только ты – живая душа, живая энергия, и окружающее тебя со всех сторон море других душ и энергий…
Такой она увидела реальность, двигаясь всё дальше и дальше по дороге через лес. И это было прекрасно!
А потом произошло чудо, о котором она думала и боялась пропустить, сойдя с дороги. Примерно через час с того момента как она покинула Вералу, среди полной тишины, нарушаемой лишь шумом ветра в древесных кронах да криками птиц, за спиной послышался звук мотора и её догнала легковая машина – какая-то иномарка сребристого цвета. Увидев её приближение, Дану сбросила рюкзак, встала посреди дороги и приготовилась «умирать от усталости», чтобы машина уж точно остановилась. Но это не потребовалось, машина остановилась и пожилой водитель, без лишних объяснений, предложил её подвести, взяв за помощь всего лишь сто рублей.
Это было такси – меж.город. Кто- то вызывал такси в Ступино, чтобы добраться до Шалакуши, а оттуда, на пригородных поездах в Няндому. Такое происходило редко, потому что такси меж.город стоило не дёшево, а если происходило, то только в экстренных случаях – если кто -то серьёзно заболел и надо попасть в поликлинику, как объяснил ей водитель. Поэтому появление машины, которую могли не вызывать месяцами, а то и годами, именно в тот момент когда она была нужна ей, можно было считать самым настоящим чудом.
Наконец-то расслабившись на заднем сиденье автомобиля, Дану тяжело вздохнула и закрыла глаза. Впереди её ожидала неизвестность, в которой уже сейчас виделось мало хорошего… И всё же ей хотелось познать эту неизвестность.
-Да не беспокойтесь вы так – спокойно сказал, тем не менее, пожилой водитель, выслушав рассказ о её приключениях в Верале – В Ступино и окрестных деревнях, очень много пригодных для жизни и не требующих большого ремонта, жилых домов, в которых никто не живёт. У меня самого там дача. Вы главное с людьми пообщайтесь, выйдите на владельцев, наверняка кто ни будь сдаст на длительный срок. Это вообще не проблема, без жильцов же они долго не стоят – гниют, портятся, разворовывают их… Поэтому если хотят дом сохранить, не живя в нём, сдадут.
Это воодушевляло. Но в это почему-то совсем не верилось.
Доехали довольно быстро: водитель не боялся превышать скорость, потому что постов ГАИ в этих краях веками не было… Первым, что увидела Дану, на подъезде к деревне, была какая-то база: кирпичные гаражи, техника – явно не заброшенные, потом - улицу и магазин. У этого магазина водитель её и высадил. Он был закрыт: как и во всех деревнях – магазины тут открывались поздно, закрывались рано, а могли и вообще не открыться. Рядом с магазином – автобусная остановка. Значит, в Советские времена автобусы всё-таки ходили. Деревня не была настолько отрезана от всего окружающего мира. На улице было чисто и безлюдно. Только пара деревенских собак лениво брели по дороге, глядя на неё с любопытством, но без агрессии. Солнце светило очень ярко и день обещал быть тёплым. Вдоль дороги были проложены мостки – не прогнившие, как в других деревнях, новые. Пройдя по этим мосткам всю улицу, Дану оказалась на перекрёстке, а повернув направо – в центре деревни.
«Центр» был очень заметен. Здесь находилось всё и сразу: детский садик и школа - в одном здании, сельскохозяйственная артель и почта, клуб и дом культуры, церковь и колокольня. Всё это располагалась вокруг своеобразной площади, через которую от одного здания к другому тянулись нахоженные людьми тропинки, а посередине площади стоял памятник советским воинам, погибшим в годы Великой Отечественной Войны: ухоженный, с цветами напротив постамента, и красной звездой на вершине. Даже газон вокруг памятника был выкошен газонокосилкой… и единственным не спящим в этот час человеком, которого тут же увидела Дану, оказался газонокосильщик, докашивающий этот газон. Он шёл по обочине дороги, скашивая отрастающую траву. Высокий и худой, лет 60 на вид, с сильно бросающимися в глаза, украинскими чертами лица… «Русские пьют и спят, хохол работает» - подумала Дану – «Живя в России… Странно как-то. Уж не Астахов ли это дядя Вася, о котором мне в Верале рассказывали? Но почему если он хохол – фамилия русская? Если это конечно он»…
На безлюдной улице больше подойти было не к кому, все похоже, действительно ещё спали. И она подошла к нему, представившись и коротко рассказав о себе и о том, зачем она здесь. Она не ошиблась… это был тот самый Астахов. Дядя Вася смотрел на неё с радостью и изумлением, исполосованное морщинами лицо, по мере того, как она рассказывала о себе и своих приключениях всё больше и больше, расплывалось в странной, хитроватой улыбке…
-Мне надо уехать в Няндому, если здесь не найдётся дома, который можно было бы снять на длительный срок – сказала Дану – А сейчас - снять хоть что ни будь, не надолго, какую ни будь комнату, чтобы просто отдохнуть в конце-то концов. Честно говоря, дядя Вася, сейчас я уже не хочу ничего и с трудом соображаю. Нужно где-то выспаться, пообедать…
- Всё это не проблема, - ответил дядя Вася, продолжая улыбаться. Украинский акцент в его голосе было ни с чем не спутать – И дом я вам найду, обещаю, только вот не сейчас, сейчас мне некогда, перед выборами столько дел навалилось, что вообще ничего не успеваю… Но дома -то есть у нас и люди в деревне нужны, потому что вымирает без людей деревня, вот разберусь с делами и обязательно найду вам дом. А сейчас я вас на колокольню определю. Там комната есть на среднем ярусе: отдохнёте, никто вас беспокоить не будет, потом решите как дальше быть. Завтра с Холодовым в Няндому можно будет уехать. Это наш депутат и председатель колхоза. А я староста здесь. Староста деревни, староста церкви, активист ТОС-а… Астахов моя фамилия. Дядя Вася. Слыхали может?
- Да, мне уже рассказывали о вас.
- А что рассказывали?
- Говорили что очень хороший, верующий человек…
- Ну, спасибо, коли так, людям на добром слове! Да, верующий я. Не будь у меня в сердце веры христовой, давно бы уже и меня на свете не было… И вот сейчас гляжу на вас и думаю: вас ведь бог ко мне наверно послал! Как раз перед выборами, перед днём деревни и Ильиным днём! Теперь точно здесь что-то начнётся, движуха какая-то… Вы крещёная?
- Я крещёная, но не христианка – честно ответила Дану.
- Как же так? Мусульманка что ли?
- Нет. Язычница.
На мгновение он переменился в лице. Но лишь на мгновение… Это было странное выражение, какая-то непонятная смесь презрения, ненависти и страха. Но уже в следующий миг, полностью взяв контроль над собой, дядя Вася продолжил диалог в той же непринуждённой манере, неторопливо двигаясь вместе с ней в сторону церкви:
-Ну, религий много разных, - говорил он – И все мы, если начать разбираться, родом из язычества. Только у меня единственная просьба к вам будет. Вы никому не говорите здесь, что вы язычница. Вообще никому – ни жителям, ни гостям… ради всего святого! Притворитесь христианкой, в церковь ходить при этом не обязательно, а если надо когда покреститься для вида – так покреститесь, от вас, я думаю, не убудет… Просто перед выборами мне нельзя чтобы кто-то знал, что я тут сектантов всяких на постой пускаю… Гостиница в колокольне ведь, по идее, только для православных. Здесь кто только не жил… и мусульмане, и католики, и баптисты, я всех пускаю, но официальная, государственная религия-то у нас – христианство, православие, и я баллотируюсь в депутаты как православный человек!
Это предупреждение заставило Дану задуматься очень о многом и сразу же вспомнить статью Конституции Российской Федерации, которую, будучи язычницей и не скрывая этого при иных обстоятельствах, она знала наизусть, как некоторые люди знают наизусть «отче наш»:
«Раздел1., гл1.,ст.28., Конституции РФ: Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними».
Будучи язычницей, она вспоминала об этой статье и при необходимости цитировала её всякий раз, как её убеждения подвергались нападкам с чьей- либо стороны (в основном со стороны «очень хороших верующих людей»), напоминая им о том что в стране свобода вероисповедания и никакая религия не является государственной. Поэтому сейчас, от человека баллотирующегося в депутаты, слова о государственной религии и о том, что баллотируется он как православный человек, звучали по меньшей мере дико и странно и прямо противоречили основному закону этой страны…
Однако, чтобы узнать и понять больше, она не стала цитировать статью и вступать в полемику на религиозную тему. Хотелось чтобы он сам раскрылся – во всей своей дикости, и во всём положительном, если оно кончено есть…, решив что общается с идиоткой.
-Хорошо, дядя Вася – ответила она спокойно – Я всё понимаю и никому не скажу что я язычница. Действительно, государственная религия ведь – православие…
- Вот то- то и оно – рассмеялся он – А может ты ещё тоже православной станешь… Хорошо бы!
Улыбнувшись в ответ, она ничего не сказала. Пройдя мимо церкви, Вася трижды перекрестился, а затем повел её в колокольню. Колокольня как и церковь была приятного, желто-коричного цвета, купола отливали золотом на солнце, а высокие арочные окна, сияли безупречной чистотой. Изнутри оказалось ещё интересней, чем снаружи. Это был самый настоящий музей, в который со всех окрестных деревень, жители, по словам дяди Васи, принесли старинную утварь, посуду, игрушки, полотенца, утюги, самовары… самые разнообразные и многочисленные предметы старины.
- Это всё моё и мной создано! – с гордостью говорил дядя Вася – Я в эту колокольню душу вложил и ты погляди-ка как здорово стало – и музей, и гостиница и колокольня – всё в одном помещении, нигде такого больше не увидишь! Ты погоди, там наверху, под колоколами, сейчас поднимемся… ещё и фонари стоят. Мощные! Ежели потеряется кто в лесу, включаем, далеко видно… и выходят на свет люди! Так что не колокольня это, а ещё и маяк в море тайги!
Дану опять задумалась, соглашаясь с его словами и не открывая своих мыслей.
«Это всё моё и мной создано» - интересно, почему это «твоё и создано тобой»? Ведь колокольню в одиночку не построишь, даже если деньги на это выделены и материалы есть. Наверняка нашлись добровольцы из деревенских, без их труда - не было бы никакой колокольни! Да и все эти старинные вещи изначально принадлежали не тебе, а были собственностью каких-то других семей, достались кому-то от предков… Значит тоже, получается не твоё это и создано не тобой. Чудно депутат рассуждает…
Но как и перед этим, она не стала высказывать вслух своих соображений на сей счёт.
Дядя Вася определил её в маленькую комнату на среднем ярусе колокольни. Всего ярусов было три – нижний, средний и верхний, на верхнем располагались колокола, и ей – язычнице, считающей свою душу частью души древней кельтской богини Дану, предстояло теперь спать прямо под ними.
В комнате был стол, шкаф, высокая, старинная кровать и несколько домотканых дорожек на дощатом, чистом полу. Вообще вся мебель была антикварной и поначалу это вызывало у неё восторг и восхищение, ощущение того, что ты словно попадаешь в сказку, с трудом выбравшись из кошмарного сна, которым представлялись ей сейчас её приключения в Верале. Но то, что эта сказка, по мере развития сюжета, будет становиться всё более страшной: гораздо более страшной, чем всё что довелось увидеть, почувствовать и испытать в Верале, она тоже предполагала… размышляя о высказываниях дяди Васи, и заметив, так невзначай, краем глаза, заходя в комнату, щеколду на двери. Всё было бы понятно, если бы щеколда была с внутренней стороны. Но она была с внешней, что предполагало возможность, не закрыться изнутри, а закрыть того кто находиться в комнате. И это, в очередной раз, наталкивало её на печальные предположения…
Впрочем сейчас, ей хотелось только одного: лечь и уснуть. Думать сил не было. Когда, пожелав ей хорошо выспаться, дядя Вася покинул помещение, она так и сделала – сбросила с плеч рюкзак, наглухо закрыла штору единственного окна, забралась под одеяло – как всегда, не раздеваясь, что бы в случае чего, моментально вскочить на ноги и быть готовой действовать, и тут же провалилась в глубокий, лишённый каких -либо сновидений сон, смертельно уставшего человека…
Когда она проснулась, было около двух часов дня. Сквозь ажурную ткань старинной шторы на единственном окне в её комнате, струился яркий, золотистый солнечный свет. На старой, высоко й кровати на пружинах и больших подушках, набитых не синтепоном, а пером, удалось хорошо выспаться – так что чувствуешь что силы действительно восстановились во сне, что вообще-то бывало с ней редко. Никто действительно не побеспокоил её… со стороны двора доносились какие-то звуки и голоса, но звучали они приглушённо и явно не имели к ней никакого отношения. Остаться здесь или вернуться домой, в город? Нужно было опять принять какое-то решение…
Выбравшись из под одеяла, Дану мельком глянула за окно, увидела что там шумят дети, включила на предельную громкость музыку в телефоне и принялась приводить себя в порядок, разбирать рюкзак. Делать подобные вещи под музыку, танцуя и размышляя о чём-либо своём, ей иногда нравилось больше чем в тишине, хотя тишину, она любила не меньше чем музыку, слыша в ней «музыку этого мира»… полную миллиардов звуков и голосов, слившихся воедино где-то между землёй и небом, печальную и прекрасную песнь жизни и вечности.
А сейчас играла песня группы «Мельница». Одна из её любимых, «на север».
«Мы дети богов, наша участь известна»… - пела Хелависа –
«Но когда солнца первый луч,
Заскользит над холодной водой,
Встречайте нас, верные!
Мы вернулись домой,
Мы вернулись домой…
Встречай своих воинов, мы вернулись домой»!
«Да уж, вернулись. Вернулись так вернулись, из небытия, из того прошлого о котором никто уже не помнит, которое было стёрто и опорочено в течении столетий христианизации России и мира, и полного уничтожения всего что связано с язычеством и древней культурой; и вроде бы куда надо вернулись – на север – размышляла Дану – да только встречает нас здесь одичавший, спивающийся народ, и православные фанатики, рвущиеся к власти. Что поделаешь… «мы дети богов, наша участь известна».
Спустившись на первый этаж, она увидела делающего окно на церковь, молодого человека. Он возился со стёклами, сидя за широким, длинным столом «трапезной». Молодой человек оказался с Закарпатья, и звали его Коля. Ещё один украинец, при чём западник. Похоже, дядя Вася зря время не теряет. Проводит сюда своих людей, что на фоне продолжающейся воины с Украиной, выглядит как-то странно и противоречиво.
Коля оказался на редкость общительным и открытым человеком и поначалу произвёл на Дану очень хорошее впечатление, которому впрочем, оценивая происходящее холодным, никогда не дремлющим умом, она не поверила, прекрасно понимая, что находиться среди врагов, хотя и на своей земле. Он сразу же стал показывать ей фотографии природы Закарпатья, действительно очень красивой, где кроме леса, были ещё и горы, а климат был гораздо более мягким, чем на севере, и рассказывать всякие истории про обитающую там «нечисть»… Сразу почувствовалось что он очень любит свою Родину, а всё что происходит здесь и сейчас, для него лишь временный этап в жизни, дающий возможность заработать. Он рассказывал о доме и родне, о том как много сделано и о том как там хорошо. Судя по фотографиям – «там» действительно было не плохо, во всяком случае, такой разрухи и беспросветности, как «здесь», «там», как ни странно не было. Но возможно, он просто хотел произвести такое впечатление, не показывая и не рассказывая всего. «Закарпатье – это не Украина» - говорил Коля, смеясь – «Зря меня дядя Вася хохлом называет, я – закарпатец. Мы боремся за свою независимость».
Наобщавшись с Колей, Дану вышла во двор и тут же встретила ещё одного собеседника. Он сидел на пороге со сборником её стихов в руках, который она передала дяде Васе для ознакомления.
У неё был выпущен в городе небольшой сборник стихов и эта книга была одной из последних – основную часть тиража давно уже разобрали люди. Она взяла её с собой, чтобы знакомясь с разными людьми, сразу показывать им не только документы, при необходимости, но и сущность своей деятельности в этом мире, значительную часть которой занимало творчество. Каким образом книга оказалась у этого человека предстояло выяснить, но сам человек, выглядел как-то странно: руки трясутся, большие, пронзительно-голубые глаза, блестят каким-то нездоровым блеском, соломенно-русые волосы стоят едва ли не дыбом, как шерсть на загривке, собравшегося броситься на тебя, пса. Что-то с ним было не так. Но в тоже время, агрессии по отношению к себе она не чувствовала, здесь было что-то другое.
-Здравствуйте, меня зовут Арнольдович… - заявил человек – Сергей Арнольдович. Мне очень хотелось бы познакомиться и пообщаться с вами. Вы пишите потрясающие вещи… и знаете, я тоже пишу стихи.
Присев рядом с ним на порог, Дану взяла в руки, принесённую им тетрадку со стихами и стала читать. Их было очень много, разных… И в них – было очень много боли.
-Вы понимаете… Я – шизофреник – заявил Арнольдович, глядя ей прямо в глаз – Я признаюсь честно, я шизофреник.
-Это не преступление - улыбнулась Дану.
-Нет, это приговор! – тут же ответил он.
-Почему?
-Пойдёмте отсюда… - он опасливо оглянулся вокруг, словно предполагая что кто –то может подслушивать их разговор – Я не могу здесь говорить, но мне нужно очень много вам рассказать… Понимаете… Я был председателем колхоза и старостой деревни, у меня высшее образование… А потом распался Союз. Власть переменилась… И вот эти вот твари, не смогли меня убить, не смогли загнать на зону, так загнали в психушку и сделали сумасшедшим!
-Какие твари?
-Единороссы и церковники, какие же ещё тут могут быть твари!? Пойдёмте отсюда, пожалуйста, здесь правда нельзя говорить…
«Ну вот»… - подумала Дану – «Единственный объективно воспринимающий реальность человек… и тот шизофреник. Тут можно либо становиться частью этой безумной системы, либо погибать или сходить с ума… Больше ничего. А если будешь упорно бороться, если будешь против всего что творят с жизнями и душами, тебе обязательно помогут… погибнуть или сойти с ума, и всё кем ты был в прошлом, твоя должность, твое образование, уже никакого значения иметь не будут, потому что власть переменилась! У власти враги. Враги правят нами»!
-Вы правы – сказала она – Давайте действительно, пойдём куда ни будь отсюда… и вы по пути расскажите мне обо всём, что хотели бы рассказать. А я заодно деревню посмотрю и пофотографирую. В любом случае хотелось прогуляться…
Сбегав на второй этаж за фотоаппаратом, она быстро вернулась назад и пошла вместе с Арнольдовичем по деревне.
-Здесь всё вокруг имеет глаза и уши – говорил он шепотом и улыбался – Даже стены домов… Помните об этом. Сейчас ко мне домой пойдём, с матерью вас познакомлю, чаю выпьем, потом куда ни будь в поле пойдём. Вот в поле нам точно дадут нормально поговорить… И я всё расскажу! Здесь – нет. Точнее, здесь сразу будут «стучать» кому не надо…
«Сказка», в которую она попала, становилась всё более страшной. «Если это только начало, то каким же будет продолжение»? – спрашивала она себя и не находила ответа.
Арнольдович рассказал о многом. О заросших бурьяном полях, в которых уже много лет никто не сеет и не пашет, о том как вырубают и вывозят не понятно куда, лес, который когда-то охранялся законом, а если и проводились вырубки, то одновременно с этим обязательными были и посадки новых деревьев… Он рассказал о том как создаётся видимость продуктивной деятельности: того что в полях кто-то работает, того что возрождаются культура и духовность, но на деле вся эта показуха, лишь ширма, созданная определённым кругом людей, для того чтобы скрыть безысходность и пустоту и произвести нужное впечатление на вышестоящее начальство. А народ давно уже никому и ни во что не верит… но все прекрасно понимают, что земля, когда-то принадлежавшая им – эти леса и поля, эти дороги и здания, вообще всё что можно охватить взглядом и сказать «это моя Родина и я отвечаю за всё что здесь происходит», теперь принадлежит власть имущим, и человек – не хозяин на ней, а наёмный работник.
-Потому и не хотят люди уже ничего, потому и пьют… - говорил Арнольдович – Не наше это больше, а прав сейчас всегда не тот, кто по совести живёт, не простой человек, а тот кто больше денег сумел урвать, у кого связи какие-то есть или родня на высоких должностях. Чем ближе к власти, тем лучше… А бог един в любом случае для всех… Это – деньги! А показуха для идиотов делается. Чтобы шли и голосовали. Пусть даже и ни во что не веря, но понимая – других вариантов нет всё равно… Не проголосуешь ты – проголосуют за тебя, и победят всё равно они – те кто нашу страну разворовывает!
Он жил на окраине деревни вместе с матерью, с которой постоянно ругался и которая, время от времени, доводила его до психоза. Доводила тем, что не понимает и пытается заставить жить как все. Очень стараясь жить как все, он тем не менее не мог, хотя работал в поле за гроши, и дома от зари до зари, имел жену и дочь (хотя с женой разошёлся, почему и жил с матерью) и вроде бы вполне соответствовал статусу «стандартного русского быдла»… Вполне, но не совсем. Потому что кроме шкурных интересов и быта, было ещё и творчество – стихи, бардовские песни, игра на гитаре. Потому что бутылке водки, предпочитал хорошую книгу и не ходил на церковную службу, называя строительство церкви – насильственным насаждением православия, с которым в Советские годы, не особо церемонились, а сейчас вот решили вдруг возрождать… хотя ничего общего с духовностью, в рабской вере и философии страдания, внушаемой через неё русскому народу, не было, нет и не будет. С таким мышлением - диагноз неизбежен, конфликты с обществом - тоже. Но ему хотелось менять общество, спасать это общество… от самого себя: от всех людей, которые променяли собственный разум на цветные тряпки и побрякушки, традиции предков и всё лучшее что было создано когда-то в Советском Союзе, на вседозволенность и бездуховность на фоне всеобщего запоя…
Борьба была проигрышная и всегда, рано или поздно, приводила его в застенки лечебно-карательных учреждений здравоохранения, сущность которых с Советских времён не особо изменилась: это были закрытые «химические зоны», на которых из людей говорящих и делающих что – либо представляющее собой угрозу для общественной системы, делали покорных, не способных мылить вообще, забитых и затравленных «зомби». Это называлось лечением, а сила и продолжительность воздействия, определялись тем, насколько много правды говорит человек и насколько общественно – опасной является эта правда. Раньше эти зоны использовались для того чтобы загнать тех, кто не вписывался в нормы жизни советского человека. Сейчас, точно так же, загоняли тех, кто бунтует против существующего ныне порядка вещей… Сущность зоны и меры воздействия, официально называемые лечением, были при этом всё теми же.
-Я знаю что меня скоро загонят – говорил Арнольдович, когда они сидели за столом, дома у его матери и пили чай – Вот она…- он взглядом показывал на мать – Она загонит… При чём со слезами, с причитаниями… любя меня, как бы, жалея меня! И не понимая совершенно, даже не пытаясь понять всего о чём я сейчас говорю! Я уже чувствую, что сдают у меня нервы перед этими выборами, в условиях отсутствия выбора… значит меня надо загнать, чтоб под ногами не путался! А то как приду, как скажу там какую ни будь правду, когда все бандиты на праздник, на Ильин день, у церкви соберутся! Депутаты, бандиты… сейчас это в сущности одно и тоже. Намечается большая, качественная показуха. Вам Вася не говорил что ли? Вы погодите, он вас к этому ещё подключить попробует… Ему нужны люди, нужно чтобы кто-то выполнял команды и пускал пыль в глаза, промывал мозги народу!
Мать смотрела на него с ужасом и тихо крестилась, призывая на помощь таким образом… еврейского бога Яхве. Это была пожилая, всю жизнь прожившая в деревне, женщина, для которой любить – означало жалеть, а страдание и смирение – было добродетелью, а не признаком слабости. Такая психология была сформирована православием у большинства русских людей в течении столетий со времён крещения Руси. Она передавалась из поколения в поколение, от дочери к матери, от отца к сыну… страдание и рабский труд, должны были привести все праведные души в рай! Только Советский Союз в период его существования, дал какую-то возможность людям не чувствовать себя рабами, но быть полновластными хозяевами своей земли и не поклоняться никакому богу, но живя по совести, честным трудом создавать и получать всё, чего пожелаешь… Но это не всем нравилось, иначе бы Союз не распался. Возрождаемая на его руинах христианская псево-духовность… возвращала народ назад, в общем-то, к царскому режиму: рабство опять сделалось нормой, страдание – благом, а решения в отношении собственных жизней и земли, леса, принимались кем угодно – только не народом; теперь, всё решали «господа»… только не дворяне и царедворцы, а воры!
-Ну почему же вас сразу загонят? – возразила Дану – Чтобы «загнать» нужен повод, а вы можете им его не давать и тогда никто вас никуда не загонит. Не ходите на Ильин день и ничего не говорите им. Не ругайтесь с матерью… Понятно, что ей ничего не понятно, но зачем стучать в те двери, о которые скорее разобьёшься, чем сможешь открыть? Вот зачем? Вы этим упрямством сами себя загоняете. Лбом стену не расшибёшь ведь! Лоб – можно, стену - вряд ли. Оставьте их всех в покое и живите своей жизнью. В деревне наверняка есть пустующие дома. Поселитесь там да живите как хотите, вам проще к тому же, вы местный. А политики, попы, мать… пусть они тоже живут как хотят и что считают нужным – творят. Вам в любом случае всё это не остановить и не изменить. Тогда зачем бороться?
-Чтобы погибнуть в борьбе! - заявил Арнольдович решительно – Всё понимать и ничего не менять… Просто наблюдать и спиваться от бессилия… кто-то возможно может… Я не могу.
-Так придайте борьбе иной характер! Зачем – от психушки до психушки – то, а? От зоны до зоны? Вот пишите вы стихи и песни… Так и пишите! Играйте на сцене, доносите всё что думаете и чувствуете в виде творчества до сознания людей! Это тоже борьба, но иного характера – информационная, интеллектуальная. Да, сотни пройдут мимо и их это не заденет и ни о чём не заставит задуматься. Другие сотни будут откровенно смеяться над вами и называть всё это ерундой, бредом. Но вы ведь пишите правду, а если это правда, важно только то что она звучит. Пусть 5 – 10 живых душ – откликнуться на эту правду, поймут всё что вы выражаете в своём творчестве – и это ваша победа! Вам не нужны все, вам нужно достучаться до разума и душ тех немногих, у которых ещё есть… разум и души. Вот и действуйте! Чем вам не борьба? Самая настоящая борьба! И придраться особо не к чему: обострение шизы - это одно, творческое самовыражение – совсем другое.
-Знаете как здесь к творческому самовыражению относятся? – печально усмехнулся Арнольдович – Честно говоря, никак. Вот недавно я делал туалет, утеплял. И одновременно писал песню. Все знали что я делаю: и то, что песню пишу, и то что туалет утепляю… И кто б ни зашёл, спрашивали только про то, утеплил ли я всё-таки туалет. А песню пришлось ветру вольному в чистом поле петь… Людям – не до песен. Вот туалет, огород, что посажено, что выросло – это для людей главное!
-Так уезжайте в город в конце-то концов!
-А мать на кого брошу, не молодая же она уже… А дочь?
Глубоко вздохнув, Дану поняла что это действительно замкнутый круг.
-Нет, уехать можно… было бы желание – сказала она, после небольшой паузы – У дочери - мать есть, не только вы, у матери вашей, я так понимаю, кроме вас куча родни здесь. Но извините за прямоту, это уже ваша зона комфорта. Вам нравиться страдать и хочется погибнуть в борьбе, даже не пытаясь перевести её на иной, более разумный и цивилизованный уровень. Поэтому вы ничего не измените в своей жизни… но будете пытаться менять жизнь и мышление окружающих вас людей. Даже понимая, что ничего не получиться! Это и есть ваш диагноз.
Это заставило его на некоторое время глубоко задуматься.
-Но если не пытаться менять сознание других, меняя только себя и свою жизнь, как можно воздействовать на протекающие в обществе процессы?
-Я уже сказала. Творчество – это раз. Ваша жизнь – это два: если она измениться, вы, будучи частью общества, само собой, повлияете на его развитие…
Верила ли она в то, что говорит, ведь в общем, сама бежала куда глаза глядят… от системы, в которой не хочется жить?
Только отчасти. Но ей хотелось, чтобы этот человек всё-таки понял главное: менять что-либо в этой реальности, возможно только если ты сам – меняешься… Требовать от окружающих изменений, не меняясь самому, не меняя ничего в своей жизни – это тупик.
Потом они гуляли по заросшему бурьяном полю, на котором в советское время сеяли овёс и пшеницу, вдоль красивейшего озера, с несколькими островами, на берегу которого стояла деревня, а на другом берегу были другие деревни… отчасти заброшенные, отчасти ещё обитаемые, которые впрочем, официально числились не существующими, хотя там и жили иногда люди. Хотелось попасть на тот берег, но поблизости не оказалось ни одного лодочника, с которым можно было бы туда переправиться. Ещё, по словам Арнольдовича, там были колхозные поля, где выращивают кормовые культуры для колхозных коров… хлеб давно уже никто не выращивает. И «заветная сосна»… заинтересовавшая Дану больше всего остального.
- Она огромная! – говорил Арнольдович – Трём человекам, взявшись за руки – не обнять! Найти её кончено не просто, не все находят, даже местные, а некоторые никогда и не видели, живя только на этом берегу, но вообще-то у нас принято идти к «заветной сосне» и загадывать желания, обращаться с просьбами… И на ветки привязывать ленточки, как дар. Вот такая традиция… всё что осталось от язычества. Её срубить пытались да не смогли… Сил не хватило. Я был в этом году там. Заросла вся, с трудом удалось подобраться. Но может оно и к лучшему, что с трудом… Не полезут лишний раз что бы загубить!
Вернувшись к колокольне, Дану взяла документы и пошла в артель. Решение было принято и надо было сообщить об этом начальству – дяде Васе, или его жене, тёте Любе, в зависимости от того, кто будет на месте и заключить соответствующий договор. Она решила вернуться в Няндому, взять побольше денег и нужных для жизни вещей и остаться здесь на всё лето, снимая комнату на колокольне. Дом найти уже не хотелось, было очевидно, что жить здесь, так как она считает правильным, ей просто никто не даст. Но хотелось понять… что же происходит в стране и обществе, увидеть что творят «бандиты у власти», церковники, и то, как на самом деле живёт народ. Понять, прочувствовать, испытать на себе - живя здесь… А потом рассказать об этом миру.
3.
Остаток дня она провела гуляя по Ступино и изучая местность, общаясь с людьми. На аренду комнаты на всё лето на колокольне был составлен договор, дядя Вася клятвенно заверил её что жильё в деревне он обязательно найдёт, как только пройдут выборы и праздничные мероприятия. «Люди нам очень нужны» - говорил он – «Все уезжают отсюда, не хотят жить. Но чего им не живётся то, скажи мне? Погляди какая природа здесь замечательная. Церковь построили, службы идут… Земля, колхоз, всё есть».
Ей тоже очень хотелось это понять, но о своих соображениях на сей счёт она решила пока помолчать, и как только все дела с местным начальством оказались завершены, взяла фотоаппарат и отправилась на берег озера, просто чтобы побыть в тишине и поразмышлять. Люди, встречающиеся ей на пути, смотрели на неё «широко раскрытыми глазами» и сразу здоровались, пытались завести какой- либо разговор. Это было как-то диковато – чувствовать столь пристальное внимание к себе со стороны всех кто тебя окружает, ведь в городе, можно было гулять где хочешь и никто не заметит тебя, за исключением разве что случаев, когда нужно что- либо спросить – например, время или где находиться какая-либо улица. В деревне всё было по-другому. Любой новый человек сразу же становился центром всеобщего внимания.
Озеро находилось совсем рядом, за школой, чтобы попасть туда надо было всего лишь отойти от церкви, пройти около ста метров по дороге и свернуть с неё на задний двор школы, где на косогоре, располагались картофельные ямы, росли берёзы, стояла школа, а под горой было само озеро. Но пройдя это расстояние – до берёз, ровными рядами спускающихся к воде, вдоль незаметной, порошей травой тропинки вниз, Дану успела как минимум пять раз выдать полный отчёт перед разными, встречающимися ей по пути, людьми, на тему – кто она, откуда она, зачем здесь находиться, что собирается делать… и, что самое удивительное – есть ли у неё семья и дети. Этот вопрос задавали исключительно женщины, и получая отрицательный ответ, почему-то очень сочувствовали ей, а когда, теряя терпение она начинала огрызаться, говорили: «ну ты ж женщина! Как же ты будешь без семьи да ещё и в деревне, твоё предназначение – детей рожать»! Это просто добивало. И не потому что быть женщиной плохо, а потому что такого предназначения вообще – то нет…при условии что ты не ставишь перед собой таких задач, считая себя не стремящимся к размножению организмом, а живой душой, которая в разных воплощениях, могла быть и была – и мужчиной, и женщиной, и каким -либо животным или птицей, и много кем ещё, и поэтому смыслом её существования основной инстинкт ну никак быть не может: этот опыт уже получен и не единожды, а смысл существования живой души – не топтание на месте и повторение старого опыта в новом воплощении, а дальнейшее развитие, творчество, духовная самореализация… Проявление своей истинной сути и непрерывное самосовершенствование. При чём здесь плодячка? Это не обязательно должно быть. Тем более если самой душой, отбрасывается как ненужное. Чтобы жить в гармонии с собой, нужно уметь слушать и понимать себя – свою душу, и не спорить с ней. Любые попытки жить не своей жизнью, вопреки своей воле и своим настоящим желаниям, но просто так как живут все – потому что все так живут, приводят только к страданию и безысходности.
Но спорить на эту тему с деревенскими бабами было совершенно бессмысленно. У них действительно не было другого смысла и содержания жизни и они даже не допускали мысли что у кого – либо он может быть – другим, а само материнство – воспринималось ими как некий подвиг, героизм, в результате каждодневного совершения которого, они чувствуют себя женщинами, гордятся этим и требуют к себе уважения.
Таким образом, дойдя до берёз и озера, Дану уже поневоле успела почувствовать то, чем здесь живут люди и как они живут. Это произвело на неё тягостное впечатление: люди нагло пытаются сунуть свой нос в твои дела, не имея никаких представлений о таком понятии как «границы личного пространства» и учат тебя жизни, которой ты жить не хочешь, потому что только такая жизнь кажется им – самой правильной для тебя. Это было действительно печально и страшно.
Оказавшись в конце концов у берез, она села на землю, прислонившись спиной к теплому, шершавому стволу одной из них и тяжело вздохнула. Всё вокруг сияло потрясающей, пронзительной гармонией и красотой. Эти берёзы и это озеро, бездонное, голубое небо над головой, солнечный свет, ветер шелестящий в тонких, ажурных ветвях… всё было живым, дышащим, одухотворённым…и полным любви, но эта любовь Земли и Неба, была совсем не тем, о чем говорили люди. Скорее энергия жизни – сияющая и ясная, пронзающая твою душу насквозь, как летящая стрела, но не убивающая, а делающая чем- то себе подобным – таким же живым, чистым и вечным. Это нужно просто чувствовать и всё, хоть на час убегая от всех людей которые тебя окружают, чтобы остаться наедине с космосом и планетой и позволить космосу и планете – наполнить тебя – собой, слившись в единстве с ними. Тогда все вопросы, противоречия и мысли сразу же отпадают. Остаётся одно восприятие и ты опять видишь всё что есть – лишь бездонным океаном энергии, в самой сути которого, в каждой пяди пространства, в каждом лучике солнца и порыве ветра, во всем что можно почувствовать и увидеть, живёт и сияет – именно любовь… Безусловная и вечная – как основа всего, как энергия жизни, соединяющая все составляющие этой сложной, постоянно меняющейся реальности в то что мы воспринимаем как мир, космос, самих себя… Вероятно, это любовь бога, который всё это сотворил. Он вдохнул в творение свою душу и свою любовь. Как же она прекрасна и велика… эта энергия, эта сила - во всем вокруг. Но почему люди не видят и не чувствуют её? Почему называют любовью инстинкт продления рода? Каким должно быть сознание, чтобы животное начало до такой степени заглушало – божественное? Понятно, что в нас - и то, и другое. Но всё-таки любовь это не размножение. Это именно разновидность энергии, заставляющая этот мир – сиять… солнечным светом, капельками росы на траве, выпашками молний и холодным светом луны, отражающимся на глади ночного озера… Всей многогранностью своей красоты, которой, вопреки творимому людьми хаосу, он сиял всегда и продолжает сиять ныне.
На следующий день, она уехала в Шалакушу с дядей Васей и Арнольдовичем, а из Шалакуши на поезде добралась до Няндомы. Просто так совпало, что дяде Васе нужно было в Шалакушу и он решил взять её с собой. Зачем с собой взяли Арнольдовича, стало понятно только потом, позже, когда она взяла деньги, кое – какие вещи и вернулась в деревню спустя пару дней… Его действительно «закрыли», отправили в Архангельск, как он и предполагал. Перед выборами надо было убрать человека, который говорит слишком много правды, даже не смотря на то, что этот человек официально признан психически больным и к его словам никто всерьёз не относиться… Стремясь к власти, дядя Вася просто не мог позволить себе такой непростительной ошибки.
По дороге говорили о любви и о судьбе. Смеялись. Хотя ей было не смешно. Они мыслили как люди, как все остальные люди, с которыми она общалась и были совершенно не способны, осознать любовь как нечто совершенно не связанное с размножением, взаимоотношениями между мужчинами и женщинами, сексом, отцовством, материнством… Осознать её как разновидность энергии, лежащей в основе бытия и являющейся всеобъемлющей и безусловной, адресованной всему и всем и сияющей во всем вокруг, как часть сущности божества, сотворившего этот мир. Их «любовь» была очень земной и носила биологический, а не божественный характер. И никакие слова и объяснения, никакие сравнения и формулировки, со стороны Дану так и не смогли растолковать этим двоим, что любовь это всё же нечто совершенно иное… скорее космическое, чем животное начало – в каждом из нас. А ещё они спорили о судьбе. Арнольдович видимо чувствовал что его закроют. Или знал. «Моя судьба такова» - говорил он – «Быть психом… и иногда лежать в больницах. На этих химических зонах… о да, самая точная формулировка! Ты правильно сказала тогда. Это судьба, понимаешь? От судьбы не уйдёшь».
А она продолжала спорить. Она считала что каждый человек сам создаёт себя и свою судьбу, но если воля человека состоит в том, чтобы «быть психом и иногда лежать на химических зонах» и он свято в это уверовал, вся вселенная тот час устремиться «выполнять заказ» и обстоятельства будут складываться именно так, чтобы живая душа, воплощённая в теле этого человека, получала именно то, во что он столь сильно и искренне верит: «считаешь себя психом и считаешь что твоя судьба – периодически лечиться на химических зонах» - да будет так! Считаешь себя «неординарной, творческой личностью, занимающейся саморазвитием и самореализацией» - так тоже будет, если ты в это веришь и ни одна сволочь не посмеет сказать что ты псих и отправить на «химическую зону», даже если у тебя есть соответствующий диагноз. Вселенная никогда не спорит со своими детьми, потому что любит их. И через других людей, события и обстоятельства, на первый взгляд никак не связанные между собой, даёт тебе именно то, к чему ты стремишься или то, кем ты себя создаешь. Вот и вся «судьба». Мы сами её творим.
Но Арнольдович яростно спорил с таким отношением к судьбе. Он не считал себя её творцом, что впрочем было не мудрено, учитывая что его везли на «химическую зону».
Дальнейшее она помнила уже скорее фрагментарно, чем полностью. Они опоздали на поезд, следующий поезд должен был быть поздно вечером и его, прибыв в Шалакушу примерно в 15 часов дня, ещё предстояло дождаться. Усталость от долгой поездки и бесконечных споров с Арнольдовичем начинали ощущаться быстрее, чем она ожидала. Просто дожить до вечера, находясь в гостях каких-то родственников Арнольдовича на этой станции, оказалось пытке сродни. Поезд прибыл в 23:30 и они чуть не опоздали и на него, потому что машина на которой собрались ехать до вокзала, как на зло перестала заводиться. Всё это время, Арнольдович находился с ней рядом и болтал без умолку. Он словно прощался с ней навсегда, и поэтому считал своим долгом рассказать ей всё: о людях, о деревне, о дяде Васе, о любви и свободе, о судьбе и творчестве… совершенно не желая учитывать, что воспринимать этот бесконечный поток информации так долго, она, не будучи шизофреничкой, не может.
Оказавшись в поезде, Дану вздохнула с облегчением и блаженно закрыла глаза. Наконец- то можно никого не слушать и ничего не отвечать.
«Увези меня из этого мира» - думала она, засыпая в постепенно начинающем двигаться вперед вагоне – «Не в Няндому, нет… там тоже самое, только лица и имена другие. Из этого мира, пожалуйста. В какой ни-будь другой. Туда, где любовь – это бог в душе каждого живого существа и в сердце вселенной, а не половые взаимоотношения… Туда, где мы сами являемся творцами своей судьбы и об этом не нужно спорить, потому что это и так очевидно для каждого мыслящего существа… Туда, где твоё тело не воспринимают как тебя и быть женщиной или мужчиной, не означает обязательно быть матерью или воином, но может означать всё что угодно, в зависимости от того, что несёт в себе твоя душа и с какой целью она воплотилась… В другой мир, пожалуйста. Туда где люди умеют читать свои души и не срать в души живущих рядом, а смысл жизни не сводиться к репродуктивной и иным функциям организма. Слышишь, машинист, управляющий этим поездом? Слышишь мои мысли? Я посылаю их тебе, пожалуйста, услышь их… И увези меня отсюда, в другой мир»!
Конечно, она благополучно вернулась в город… И тут бы остановиться, остаться дома у родни или найти себе жильё где ни будь в городе, у леса, ведь город был совсем небольшим и лес окружал его со всех сторон, но она твёрдо решила вернуться обратно в деревню. Отчасти этому способствовали близкие, не понимающие её с детства, но постоянно пытающиеся изменить на свой лад, привить чуждые ей нормы жизни и ценности; отчасти желание действительно понять как живут люди в деревне и что творят представители церкви и власти, а так же хрупкая надежда на то, что жить в гармонии с той потрясающей, сильной, полной сияния и любви природой, которую она увидела близ деревень, всё-таки как –то получиться, чтобы там не происходило, чтобы ни вытворял дядя Вася, Арнольдович и прочие… Ведь рядом с городом такой природы не было. Такой, чтобы медведи бродили в нескольких метрах от человеческого жилья... Чтобы совсем близко, в ста метрах от деревни, стоит только чуть дальше забрести в лес, бегали лисы и проносились над головой, огромные коршуны и совы… Ну и что с того что людям на всё это плевать? Что они не видят ни этой силы и красоты, ни энергии любви, наполняющей собой каждую пядь пространства? Главное, что она это чувствует и видит. А значит, может всегда прибывать в единстве с миром, сторонясь при этом – общества.
Наивная… Она не понимала, что схватив её за горло, общество в лице того же дяди Васи, которому нужны люди, способные покорно делать всё что он говорит и не роптать при этом, веруя в еврейского бога, с подачи которого – все должны страдать и терпеть, смиренно подчиняясь воле его представителей…, либо оденет на это горло, рабский ошейник в виде православного креста, либо перегрызёт его.
Через несколько дней, так же как и первый раз – на почтовой машине, но уже с вещами и деньгами, она возвратилась в Ступино. Путь был уже известен, «экипаж» всё тот же, поэтому доехали легко, по дороге слушая её рассказы о приключениях в Верале и шутя об этом. Все мужики, как один, были уверены что дело которая она затевает – бессмысленное. «Не дадут тебе жить там, так как ты хочешь» - говорили они – «Просто не дадут. Тут дело не в том что жилья нет, жильё найдётся в конце концов. Просто народ – то тёмный, дикий. Местные власти тоже те ещё волчары. Но попробуй конечно, это жизненный опыт, он всякий полезен иной раз бывает».
В Ступино поначалу всё стало складываться не так уж и плохо. Правда, вскоре после того как она приехала, выяснилось что Арнольдовича правда закрыли. Повод нашёлся… конфликт с матерью. Арнольдович со свойственной ему прямотой, говорил то, что думает, при чём всем в подряд. Он говорил о том, что всунув башку в телевизор, люди превращаются в зомби и начинают думать только о материальном: о том, что купить и съесть, или одеть, о том, каким является мир и реальность, хотя мир и реальность не мешало бы воспринимать непосредственно, а не через телеэкран, где в фильмах и передачах, человек бессознательно уже получает готовую информацию об этом, которая не факт что является верной… Происходит искажение восприятия и деформация системы ценностей, в пользу глобального «потре****ства» и культа секса, вместо чистоты, духовности, нравственности. Это навязывается рекламой, модой, всем что воспринимается людьми из зомби – ящика… Но люди, с обработанными таким образом мозгами, уже не понимают что они - зомби. И теряют связь с природой и космосом, полностью подключившись к ценностям и стандартам системы. Потом идут в магазин и покупают, покупают, покупают… Думают о деньгах, о том как бы сделать так, чтобы их было больше, чтобы можно было больше купить. До солнышка в небе и вольного ветра в поле, уже нет дела, а для какого- либо развития и творчества – времени и сил тоже не остаётся… И просто уже не хочется. Главное – потреблять как можно больше, ну и кончено стремиться соответствовать навязанному системой через СМИ идеалу: для женщин – это здоровая, молодая самка, с «резиновыми» губами и силиконовыми сиськами, которая всегда хочет и всегда даёт, но при этом является успешным сотрудником на работе, женой и матерью и до охренения счастлива, в мире больших витрин, денег и иномарок; для мужчины – что-то тому подобное, только резиновыми являются не губы, а бицепсы, ну может ещё половые органы… При этом он должен быть альфа-самцом, и хотеть всё что движется, не особо задумываясь о последствиях и зарабатывая само собой, большие деньги. Одной губастой самки с силиконовыми грудями, как правило, не достаточно. Для того чтобы быть настоящим мужчиной их должен быть целый взвод, а деньги и крутая тачка – естественный атрибут, прилагающийся к гарему губастых самок. Всё это смысл – жизни и то, какой вообще должна быть человеческая жизнь: идеал, к которому, нужно стремиться. Зомби – ящик, по версии Арнольдовича, загружает в сознание людей этот сомнительный идеал, постоянно… в результате чего, люди перестают быть людьми.
Взявшись объяснять всё это людям, он как всегда наткнулся на непонимание. Взявшись объяснять всё это матери, он дошёл до психоза, так ничего и не доказав… А в довершение всех бед, в какой то из дней, ещё и соседские собаки, задрали его пса. Пёс был его единственным другом, единственным живым существом, которое просто любит его и делиться своей добротой… Но он был совсем маленький, по сравнению со здоровыми, соседскими лайками, которые отчего-то не возлюбили его до такой степени, что сбиваясь в стаи и шастая по деревне, всякий раз как встречали, норовили задрать… И вот, в конце концов, это произошло. Арнольдович работал в поле. Не углядел… С этого события, предел его терпения и настал. Проливая слёзы над окровавленным телом единственного друга, он похоронил его как человека, в том месте, где раньше было кладбище, на косогоре у озера, где теперь стояла школа и были картофельные ямы и даже вырезал из дерева и поставил над могилкой, крест, а потом, придя домой, взялся за водку, хотя давно не пил… Мать, как всегда, смотрела на него с ужасом. Для неё, пёс был всего лишь псом, и его смерть, как и его жизнь, значили не особо много. Но сын вызывал опасения, и она уже была готова звонить и вызывать «кого надо», чтобы полечили. Дома возобновился разговор про телевизор и «зазомбированность» в которой живут люди, постоянно впитывая ложную систему ценностей, транслируемую через телеэкран. И понеслось… Повод для звонка «куда надо» появился, потому как нервы у Арнольдовича, на сей раз сдали окончательно.
-«Он на меня замахнулся даже, на меня! На мать родную! » - причитала тётя Галя, когда Дану зашла к ней домой, думая встретить там живого и здорового Арнольдовича, и продолжить с ним, незавершённый разговор о политике, культуре, деревне, развитии общества в целом и о том, как вообще, не теряя разум в этой безумной системе жить и оставаться собой – «Провода все порвал, телефонные, телевизионные… Фотографии в альбоме порезал и в каком-то своём порядке выстроил, сказал «не дай бог тронешь, убью»! Пришлось вызывать врачей, а что делать… Ох и горе у меня, за что же мне горе – то такое»?!
«Наверно потому что мыслить так и не научились и похоже уже не научитесь» - подумала Дану, внимательно слушая всё что рассказывала Галина, и внутренне бунтуя в этот миг, ни чуть не меньше чем Арнольдович – «Вы ведь и правда зомби. Но вам этого не понять»…
-А что там с фотографиями? – спросила она – С телевизором понятно, с собакой понятно, а фотографии почему стал трогать?
-Да он же больной… - не унималась Галина – Больной… Он этим всей деревне уже мозг промыл и мне тоже. Просто он смотрит на фотографии нашей родни и друзей: старые, новые, всякие… И по выражению лиц понять пытается, когда народ совсем перестал счастливо жить. На старых фотографиях многие улыбаются, танцуют, с гармошкой по деревне ходят, веселые, молодые… И чем ближе к нашему времени, тем более хмурыми лица становятся, тоска в них только одна и обречённость. А новых фотографий сейчас уже и нет. Всё в компьютере держат люди, фотоальбомы делать уже и не принято как – то, хотя конечно можно в городе распечатать. Так вот он и втолковывал нам всё, что мы подошли к той точке, с которой уже дальше идти просто некуда. И выкладывал эти фотографии, какие есть, чтобы показать, как по годам: 60 – е , 70 – е, 90 – е – людей радость покидает. Дальше говорил, роботами станем, вместе с радостью – душа уйдёт, останется только то, что телевизор внушает, вместо души! Ну, больной же, больной… Что же с ним сделаешь…
Глубоко вздохнув, Дану с огромным трудом, смогла сдержать желание заехать этой «любящей матери» по физиономии. Дома - в Няндоме, много лет, с ней жила примерно такая же «любящая мать», от которой она бежала, как и от иных родственников. Не заехать по физиономии было очень трудно и этого очень хотелось… Но сделай она нечто подобное, оказалась бы вероятно, там же где и Арнольдович, а этого допускать было нельзя.
Попрощавшись с Галиной, и оставив свои мысли и чувства при себе, она пошла к тем берёзам, у которых отдыхала, купаясь в энергии любви, наполняющей собой всё обозримое пространство, в слиянии с ним, перед тем как на несколько дней уехать из деревни. Ей нужно было опять посидеть там и подумать. Заодно сходить на могилку, единственного живого существа, которое любило и понимало Арнольдовича… собаки по имени Тимоша. Просто мысленно поблагодарить небо… за то что эта собака была, ведь должен же хоть кто –то просто любить и понимать, когда все вокруг думают только о том, где взять деньги, чтобы купить как можно больше хлама и как сделаться «сексуальной самкой» или «альфа – самцом», для того чтобы чувствовать собственную значимость и полноценность… Здесь всё было неправильно, чудовищно, лживо и… вечно. И Арнольдович, со своим бесконечным бунтом, конечно, был прав и не прав одновременно – позволяя «зомби» себя уничтожать. Ей хотелось поразмышлять об этом у берез: на месте старого кладбища, как выяснилось. И определиться с собственной тактикой выживания в среде, которая явно не собирается… эволюционировать.
А солнце светло как -то особенно ярко, даже можно сказать – яростно – в этот день…
И деревенские, то ли чувствуя его ярость, то ли просто устав от работы или безделья, вели себя тихо, не приставали с расспросами, не пытались учить жизни. Даже женщины. Она встречала людей по дороге к берёзам, но у всех этих людей были хмурые и задумчивые лица и никто кроме как поздоровавшись, больше не произнёс ни слова.
Дойдя до берёз Дану задумалась о том, зачем надо было строить школу на месте кладбища? И зачем, на том же месте надо было делать картофельные ямы? Это как-то не правильно: соединять на одной земле энергию умерших людей и энергию живых детей: то есть по сути - прошлое, которого давно уже нет в виде всех кто был похоронен когда-то в этой земле и будущее – ведь дети это всегда будущее, а так же пищу, которую едят все. Тогда бы уж церковь поставили лучше. Арнольдович, до того как его закрыли, рассказывал и об этом. Такова была воля местного руководства, дяди Васи в частности, который с вышестоящим начальством, всегда и во всём был согласен – потому его и проводили во власть… Когда делали ямы, иной раз, из этих ям вытаскивали человеческие кости и черепа, Арнольдович сам в своей нашёл два скелета с пробитыми головами, а в школе, по рассказам того же дяди Васи, который по ночам подрабатывал там сторожем, иногда можно было почувствовать что – то не хорошее: то дверью кто – то хлопнет, хотя никого нет, то само по себе окно распахнётся или стулья с парт повалятся… «Тяжко мне там» - говорил он – «Но куда мне с моим здоровьем, кроме как сторожем здесь идти? Мучаюсь и работаю»… Словно не он был старостой деревни и не с его согласия всё это делалось. Словно не все деревенские с этим решением – согласились.
Присев под берёзами, Дуну закрыла глаза и попробовала остановить течение мыслей, просто слушая шум ветра в ветвях и ощущая прикосновение солнечных лучей к своей коже. Сосредоточиться только на звуках и ощущениях. И не думать. Вообще ни о чём не думать…
Если сумеешь поймать и удержать это состояние хотя бы 5 – 10 минут, это обычно быстро приводит в порядок нервуню систему, какой бы до этого сильный ни был стресс, и значительно уменьшает усталость.
Не получилось. Над бывшим кладбищем, кружили и громко каркали вороны. Где-то совсем рядом о чём-то говорили люди… Здесь всё было не правильно, дико и страшно… в этой деревне и она не могла от этого отключиться. И всё же немного отдохнув у деревьев, а так же зайдя, как собиралась на могилку собаки Арнольдовича, которую она как –то легко нашла, хотя не знала где он похоронил своего четвероного друга, зная только что над этой могилкой стоит небольшой, сделанный его руками крест, она направилась обратно к церкви. По дороге её позвали в баню и пригласили выпить чаю – тётя Люба, жена дяди Васи. Он был там же, что-то делал в гараже.
-Мы сегодня баню топим, мыться будем - сказала тётя Люба – Приходи часов в 9, мы помоемся, потом ты. Здесь больше не то чтобы не к кому попроситься, просто не стоит с ними связываться…
-С кем не стоит связываться?
-С народом… - зло и угрюмо, ответил за жену дядя Вася – Вот со всеми этими людьми, которых ты видишь вокруг! Не общайся с ними, ясно? Чем меньше общаешься, тем лучше. А если всё же разговор с кем-то выходит, поменьше о себе говори, о язычестве и своих мыслях вообще – молчок, а обо мне так уж и подавно!
Выражение его лица при этом сделалось вдруг каким-то привычно ожесточённым и полным призрения, откровенной, искренней неприязни. Словно говорил он не о людях, живущих с ним на одной земле уже много лет, а о какой-то грязи, в которой главное – не запачкаться, чтобы чем – то подобным ей - не сделаться… Или – о врагах. Но при этом чувствовался и страх. Словно он не только ненавидел этот народ, но и боялся его.
Тётя Люба, хитро улыбнулась и промолчала. Это была ухоженная, выглядящая довольно молодо для своих лет, женщина, явно живущая своим умом, но всегда и во всём поддерживающая мужа и для вида полностью ему подчиняющаяся – как принято у православных, но только для вида, чтобы отвести от себя его гнев, а потом – всё равно всё сделать по- своему и остаться при своём мнении… Эта женская двуликость и хитрость, тоже были частью культурной традиции. Муж – в семье главный, но если муж – голова, то жена – шея. И эта гибкость, хитрость и двуликость, «мудрой жене», всегда помогали, повернуть голову куда надо. Дану сразу это поняла, наблюдая и за другими семьями в этой деревне, но сама психология подобных взаимоотношений, была глубоко чужда и отвратительна ей. Находясь в подчинённом, зависимом положении, женщины здесь принимали это как норму, даже не думая о том, что нормальные взаимоотношения должны быть равными и прямыми, и хитрить, обманывать, подстраиваться под супруга, вовсе не надо. Нормально – это когда говоришь то, что думаешь и тебя понимают. И не пытаются навязать своё, только потому, что ты родилась в этом мире женщиной, но просто учитывают твою позицию и пытаются вместе найти какой-то компромиссный вариант решения той или иной задачи или проблемы. И не считают, что кто-либо вообще в семье главный: взаимоотношения именно партнёрские, равноправные. Когда будучи воплощённой в женском теле, живая душа, вынуждена развивать в себе в общем-то изначально ни одной живой душе не свойственные качества: такие как изворотливость, лживость, коварство, лицемерие, чтобы выстроить взаимоотношения с другой живой душой, воплощённой в мужском теле, это противоестественно и дико. Принимая подобные вещи, как норму жизни, как часть религии и культурных традиций, живые души - как в мужских, так и в женских телах, не развиваются, а деградируют…
Но дядя Вася и тётя Люба, как и иные жители Ступино, просто не представляли себе других взаимоотношений. Всё это складывалось веками – именно таким… И сломать это в них было не возможно, да и не нужно.
-Но что же такого страшного в этом народе? – спокойно спросила Дану, заходя в дом и садясь за стол вместе с хозяевами – Почему с ними нельзя говорить, дядя Вася?
Тётя Люба спокойно разливала чай по чашкам и вытаскивала из шкафа вазочку с малиновым вареньем. Выражение лица было каменным… таким, что совершенно не понять о чём она думает. Неужели и она тоже – ненавидит «этот народ»? Но почему? За что?
-Ты как Арнольдович, потому что – ответил дядя Вася хмуро – Что в уме, то и на языке… А так здесь нельзя. Да и потом, дикие же они тут все. Пьют, воруют, работать не хотят… Церковь-вон построили, хоть бы кто зашёл! Службы то ведутся для общины только… а община 15 человек. Остальным дела нет до церкви и вообще ни до чего! Живут одним днём, всё у них легко да просто, о будущем не думают совершенно. Только я здесь что-то делать всё пытаюсь, а они мне кости только знай да перемывают… а сами ничего делать не хотят. Каждый сам за себя. У каждого «своё» заканчивается забором, участок огораживающим. А всё что за забором, словно бы и не своё…Сама деревня, школа, садик, церква та же, поля… Это уже всё – не их. И им до этого всего – дела нет. На колодце вон, столбы скоро совсем сгниют, завалиться крыша… Сделать нормальному мужику – легко, на час максимум работы. Хоть бы кто взялся! Все ходят, мучаются, кое – как воду черпают, отремонтировать никто не желает! И этак во всём, на что ни глянь! Только бы бухать им, да в клубе пьяные дебоши устраивать! За что любить этот народ, если он сам себя до такой степени – не любит и землю свою тоже?!
Дану задумалась, вспоминая о чём говорил «этот народ» ещё в Верале… О том что у власти бандиты и воры и каждый сам за себя, о том что земля по которой в Советское время каждый мог пройти как хозяин, точно зная - всё что его окружает – принадлежит ему и всем, а не бандитам у власти, не олигархам и чиновникам, не предпринимателям, и поэтому был смысл беречь эту землю, было радостно работать на ней, с верой в светлое будущее, которое каждый творит в меру своих возможностей… Эта мысль, сформулированная по разному, звучала от всех с кем она успела пообщаться. Это понимали даже деревенские алкоголики – дядя Витя с дядей Сашей. И что же? Если вникать в юридическую составляющую того, что было Советским Союзом и того что сейчас называется Российской Федерацией, получиться что народ прав, хотя сформулировать это ясно не может… Просто Советский Союз, функционировал как «Закрытое акционерное общество» – каждый гражданин являлся «акционером» этого общества и кем бы он ни был – простым колхозником или директором завода, он получал свои «дивиденды» в виде бесплатного образования, медицины, жилья и много иного, о чём сейчас вспоминают с грустью… Все богатства страны были равномерно распределены между всеми гражданами, которые были единственными собственниками и правителями этой страны. Коренное изменение, произошедшее в 90 – е когда Союз распался и на его руинах, выросла Российская Федерация, заключалось в том, что собственниками земли и ресурсов, сделался уже не «весь народ»: «Закрытое акционерное общество» СССР, превратилось в «Общество с ограниченной ответственностью» РФ – в котором земля и ресурсы принадлежат государству и нескольким группам крупных финансовых компаний, и народ по отношению к ним, является не собственником чего – либо, а наёмным рабочим на чужой земле. И в этом «Обществе с ограниченной ответственностью» - действительно каждый сам за себя и никто никому ничего не должен…
-Люди никак не поймут что перестройка до сих пор продолжается! – развивал, тем временем, мысль, дядя Вася, отхлёбывая из чашки крепкий, черный чай с малиновым вареньем – Что всё вокруг принадлежит им и они не должны сидеть и ждать когда кто либо придёт и сделает за них их дела! Хотите чтобы колодец кто - то отремонтировал? Возьмитесь и отремонтируйте! Хотите, чтобы ваши дети продолжали учиться в школе и не мёрзли с наступлением холодов? Найдите материалы, деньги, соберитесь все вместе и вперёд… Ремонтируйте школу! А они сидят и ждут когда для них что – то начнёт делать власть…
Слушая его, Дану как-то сразу сообразила, что спорить смысла нет. Просто бесполезно: у человека толи действительно нет ума, толи совести нет. Хотя одно другое не исключает, что конечно же, является, наиболее востребованными качествами для политика. Власть действительно ничего не должна «этому народу». Поэтому, кандидат в её представители, наверно так сильно и ненавидит его… а народ в свой черёд, не собирается что – либо делать – на чужой земле, ограничивая свою сферу влияния участком и домом.
- Ты чего это молчишь, а? Я - говорю, а ты – молчишь…
- Размышляю – загадочно улыбнулась Дану – О том, что вы говорите. Я поняла вас дядя Вася, буду стараться поменьше общаться с «этим народом», а если доведётся – то ни о себе, ни о вас, ничего лишнего не скажу.
-Вот и славно что поняла – усмехнулся он – А за себя не беспокойся, да и поменьше размышляй… Много думать – грех, надо просто верить и делать что говорят! Тебе здесь рады, я рад. Тебя бог сюда послал, не иначе… Говорю же, деревне нужны люди. Я тебе и жильё найду и к делу какому – либо пристрою… Вот только тебе бы веру сменить. Самая малость… Православной стать, покреститься, если не крещёная.
-Это исключено дядя Вася, веру я менять не собираюсь – ответила Дану, печально вздохнув.
Этот человек не понимал, что язычество в её исполнении, даже не столько вера, сколько мировоззрение, часть собственной души и просто взять и сменить её… невозможно. Это всё равно что души лишиться. Перестать воспринимать всё вокруг живым и одухотворённым, оглохнуть и ослепнуть, не чувствуя и не видя, великой, живой красоты земли и неба, не купаясь в энергии любви создателя, коей по прежнему полна каждая пядь обозримого пространства… Деградировать до уровня тупого идолопоклонства – когда думать не надо, достаточно лоб разбивать перед иконами, слепо верить и делать что говорят, считая что будучи смиренной рабой сложно сказать кого, попадёшь в рай? Ну уж нет!
-Ну ладно… Может ты ещё сменишь веру. Поживи здесь малость, погляди что да как… Понравиться тебе и сменишь! – заявил Астахов – А пока заданье тебе дам. Даже два. Первое, на колокольню деревянную штору сделать. Ты ведь всё по дереву режешь, хорошо у тебя получается. Вот и сделай к Ильину дню... да только на совесть, душу в неё вложи! Я завтра покажу тебе на какое окно. И второе. Напиши стихи, такие чтобы народ этот шевелиться заставить! У тебя куча способностей и я хочу это использовать с выгодой для себя. Ну и тебе само собой – выгода будет, только не сразу, со временем… Вот изберут меня и сразу всё будет, что хочешь!
Дану действительно умела и писать стихи, и резать по дереву, и многое другое, чего не скрывала. Более того, в один из дней, разговорившись с дядей Васей, она высказала мысль о том, что здесь не мешало бы создать ремесленную мастерскую, в которой она могла бы обучать детей и подростков, тому что умеет сама: резьбе по дереву, плетению из бересты, шитью и т.д. чтобы они поменьше бед творили и в клуб лезли, но были при деле, а результаты этого народного творчества, можно было бы потом продавать на ярмарках в Нямдоме, доход деля поровну, между всеми. Эта мысль дяде Васе очень понравилась, и так же как раньше, он клятвенно заверял её в том, что найдёт для неё дом, так же и на этот раз - стал заверять в том, что мастерскую обязательно построят и она будет заниматься там с деревенскими детьми… главное только прежде ему прийти к власти!
Нынешние просьбы дяди Васи, были словно проверка её способностей или способ занять время. Не будучи здесь хозяйкой, она не могла отказать.
-Хорошо, дядя Вася – сказала она – Завтра примусь за работу. А за стих сегодня ночью. Только скажите мне, что именно должно звучать в этом стихе. Какой призыв?
-Призыв к действию! Чтобы колодец отремонтировали, чтобы Родину свою наконец – то любить стали, чтобы перестали ждать от кого – то чего –то, а сами брались и делали! И поняли наконец что все за всё отвечают… а не каждый сам за себя! В общем, все эти мысли, которые я тебе сейчас говорю… как-то в стихах надо сформулировать, но так чтобы было понятно, чётко, ясно и за душу брало, понимаешь?
-Да. А можно не один стих, а несколько?
- Кончено можно!
На том и расстались. Идя к церкви, Дану чувствовала, что даже не будучи христианкой и прямо заявляя об этом, она всё же невольно становиться частью этой религиозной и политической системы… Ведь она приехала сюда совсем не для того чтобы делать штору на колокольню и писать агитационные стихи, в которых воспроизводятся мысли дяди Васи. Ей хотелось жить наедине с природой и в гармонии с ней. Заниматься – СВОИМ творчеством, а не тем что тебе диктуют. Воспроизводить в нём языческие, а не христианские мотивы и тем более не использовать творчество как инструмент воздействия на сознание народа. Всё это было желаниями её души. Но с желаниями её души, здесь похоже, никто не собирался считаться…
Она не ошиблась, но желая понять этих людей, стала врастать в систему, внутренне сгорая в ней: всё больше и больше лишаясь собственной воли и силы.
В первую неделю жизни на колокольне, погулять по деревне и тем более по лесам, как ей хотелось – не удалось. На колокольне кроме неё никто не жил. А замок на двери почему то перестал закрываться… Конечно, она сразу сообщила об этом дяде Васе, но дядя Вася целую неделю был чем – то занят и совершенно не спешил ремонтировать этот замок, так прямо и заявив: «ты отвечаешь за всё что находиться в колокольне и само здание. Можешь считать себя хранительницей колокольни… Живи там, наводи порядок, мой посуду, подметай полы, когда грязно, если я чего новое привезу – помогай разбирать, реставрировать, а ходить тебе особо думаю пока никуда и не надо. Я потом отремонтирую этот замок или поставлю новый, но пока мне некогда»! На прямое заявление о том, что на колокольне она вообще –то гость и за съём комнаты платит деньги, и поэтому исполнять обязанности охранника и уборщицы – точно не обязана, дядя Вася не отреагировал никак и у него тут же возникли какие – то неотложные дела. «Ну ладно», - подумала Дану – «До бесконечности это всё равно продолжаться не будет. Посмотрим, какой новый фокус выкинет этот психопат дальше… потом об этом напишем всю правду – матку»! И стала жить на колокольне, не уходя от церкви дальше магазина, колодца и дома дяди Васи, пока замок всё-таки не сделали, потому что врождённое чувство ответственности, не позволяло уйти далеко и бросить колокольню открытой…
Ночью там было очень чудно и красиво, особенно в плохую погоду, когда за окнами лил дождь, а под куполом, сквозь тонкую решётку и пластиковые ставни отделяющие колокола от неба… рвался, пытаясь разбить, смять, порвать в клочья все эти недолговечные человеческие конструкции, свободный, северный ветер. Одной из таких ночей, она и написала стихотворение, заказанное дядей Васей, для воздействия на сознание народа:
«Ветра и Люди».
Поют о жизни ветры,
В любой войдя чертог,
Считают километры
Загадочных дорог.
Срывают ставни с окон,
Стучаться в души к Вам.
Блуждают одиноко,
По нивам и степям.
Они - сильны, свободны:
Летят – куда хотят.
А люди сумасбродны:
Не знают, что творят.
От всех отгородившись
Трясутся над куском.
И маются, напившись,
Над нажитым добром.
Своим считают только:
Участок, хату, быт…
Ветрам свободным горько
Глядеть на этот стыд.
Они – вселенной дети,
И храм для них – весь свет.
Во тьме тысячелетий
Иного храма нет.
Блуждающие души…
Летят вперёд ветра.
Их рабством не задушишь…
В них только жизнь одна!
Поют они о боли…
Про смерть поют, про честь,
Про то, что людям воля,
Дана на всё, что есть.
Про то, что дальше дома,
Власть каждого из нас.
Но закрывают шторы…
Здесь люди всякий раз.
И потому бурьяном
Вновь заросли поля.
И кто-то бродит пьяный,
Судьбу свою каря…
И старенький колодец
Уж развалился весь.
Забыл его народец,
Хотя вода в нём есть.
«Моя ведь хата с краю» -
Здесь скажут если что -
«Я ничего не знаю,
И это не моё».
От всех отгородившись
Трясутся над «своим».
И маются, напившись,
Здесь люди… Стар как мир
Рассказ печальный этот,
Длинною в сотни лет…
Поют о жизни ветры,
И храм для них весь свет!
Срывают ставни с окон,
Стучаться в души к Вам…
Блуждают одиноко
По всем земным краям.
Поют они о боли,
Про Родину… Про честь…
Про то, что людям воля
Дана, на всё, что есть.
Про то, что дальше дома
Владения Землян…
Да только люди снова
Растят в полях бурьян!
Стихотворение дяде Васе очень понравилось и он тот час передал его тёте Любе, а она прочитала односельчанам. Односельчанам стало стыдно, и в тот же день мужики взялись ремонтировать «старенький колодец»…
Дядя Вася ликовал. «Вот видишь, у меня получилось»! – кричал он – «Это работает, их можно расшевелить с помощью творчества»! Глядя на его радость, Дану понимала что лучше действительно молчать… Душа болела от осознания величины степени безумия происходящего и было совершенно не понятно – почему получилось у него, хотя стих написала она?!
- Здесь звучат наши, христианские мотивы - заявил дядя Вася – Напиши ещё что ни будь, про нелёгкий труд колхозников, о том что в полях хлеб всё -таки продолжают сеять, не смотря ни на что… в общем похвали их, не только же ругать! И пожалуй хватит… Метод кнута и пряника, так сказать… А потом ты выступишь с этим, на Ильин день! Как раз перед выборами! Тогда меня точно изберут. Только учти – всё по православному должно быть и никак иначе… То есть одета ты должна быть по православному, если что – крестишься там, молишься… Играешь короче. Что в душе у тебя – плевать, понимаешь!? Надо создать красивую видимость, а со своей душой сама разбирайся. Главное – чтоб избрали!
-Дядя Вася, а ничего страшного… что хлеб давно уже не сеют, а ветра… которые стучаться в души, это всё таки скорее языческие мотивы, чем христианские!? – осторожно спросила Дану, глядя на него с ужасом.
-Говорю христианство это – значит христианство! – заорал дядя Вася – Кто там разбираться будет, ну ты подумай, главное что смысл какой надо и до людей доходит! А в поля никто не пойдёт смотреть… что там сеют, хлеб или что ещё, или вообще травой они зарастают, понимаешь?! Это всё не важно, это детали, люди с Москвы, с области, не будут ходить по полям и вникать в эти стихи слишком уж… Важно создать видимость, хорошо сыграть нужную роль и тогда мы победим, а потом уж разбираться будем!
Глубоко вздохнув, она ничего не ответила. И отправилась в поля, как только отремонтировали замок и колокольню наконец-то удалось закрыть, чтобы своими глазами увидеть что там всё – таки сеют… Арнольдович говорил что не хлеб. Что – то другое. Не мог же он – врать…
Солнце в тот день было злым. Очень злым – на небе не облачка, жара такая что кажется, ещё немного и всё вокруг начнёт плавиться… вся эта реальность, являющаяся не более чем иллюзий, рисуемой нашим сознанием среди бездонного океана энергии разных видов и течений, который один только и является настоящей реальностью и всё смертное в нём – вечно, всё проходящее – только меняет форму, перетекая в другую или просто становясь одной из волн… великого и древнего, космического океана земли и неба.
Только уйдя достаточно далеко от церкви и дяди Васи, от всех деревенских, которые постоянно приставали с какими-то расспросами или советами, и оказавшись на противоположном берегу озера, она снова увидела мир таким какой он есть: лишь сияющую, искрящуюся свободой и красотой, бездну энергии, в которой нет смерти, но есть лишь вечность, а её душа - то есть она сама, не более но и не менее – чем одна из волн в океане этой вечности… Остальное – только кажется. Что толку воевать с миражами или молиться на миражи? Всё пройдёт, но и останется навсегда. Мы унесём с собой, в непроявленный мир энергии, или в будущие воплощения, только радость и боль, а так же память. Память обо всём что с нами происходило. Боль которую мы причиняли другим и которую другие причиняли нам. Радость которую мы испытывали в определённые моменты… Всё остальное не важно, ибо – не сохраняется в вечности. Вся эта борьба за власть, ложь, показуха, религия рабства, мужское и женское начало, в которых каждый обязан соответствовать своим ролям, своему статусу… Боже, какая же всё это бессмыслица – всё чем занимаются, от чего страдают, за что борются, от чего сходят с ума, все эти люди на том берегу озера! Но им никогда этого не понять…
Идя по дороге через поле, она чувствовала ветер в своих волосах, улыбалась этому злому солнцу, прожигающему реальность насквозь и искренне благодарила создателей этого мира за то что он есть… такой прекрасный, огромный, совершенный… полный безусловной любви и безусловной свободы, которые люди почему то не видят или бояться, предпочитая загонять себя и окружающих, в оковы тех или иных стереотипов, религиозных догм, политических систем и иных разновидностей рабства. Но только мир всё равно не перестаёт быть от этого – прекрасным и совершенным!
А в поле меж тем и правда не сеяли хлеб. Арнольдович не соврал. Там росли каике - то другие колоски, по виду – кормовая культура для колхозных коров…
Врать по поводу хлеба перед чиновниками и бандитами, которые должны собраться здесь на Ильин день, предлагал дядя Вася.
«Злое солнце» тоже превратилось в стихотворение… Лживое, но именно такое, как заказывал дядя Вася:
А солнце ныне злое:
Того гляди – сожжёт.
Средь копоти и зноя,
Работает народ.
Совсем чтоб не загнуться,
Чтоб продолжалась жизнь,
Пока дожди не льются…
Всё ж едет тракторист.
Коровам нужно сено,
А людям- молоко.
Нельзя сидеть без дела,
А дело – не легко.
И в вольном поле снова
Всё ж сеют люди злак.
Ведь хлеб –всему основа,
Ведь без него – никак.
В том хлебе – боль и счастье…
И солнца свет, и звёзд…
Чтоб ни творили власти
Живёт ещё колхоз!
И вновь идут бурёнки
С лугов, на водопой.
И вьётся нитью тонкой
Судьба – сквозь шум и зной.
И всем на зло вражинам…
Не рвётся эта нить.
И мир пока не сгинул,
Живём и будем жить!
И каждый здесь миссия,
Коль свет в душе несёт.
Нет, не умрёт Россия!
Поверьте – не умрёт!
Всё будет так, как надо:
В страданье и в любви.
От рая и до ада…
Лишь шаг. Но ты – живи!
Живи, твори, работай,
Среди тоски и бед…
Живи, душа народа!
Люби весь этот свет!
****
Пусть солнце ныне злое,
И злая ныне жизнь.
Да только в вольном поле
Всё ж пашет тракторист.
И вьётся нитью тонкой
Судьба – моя с тобой.
И вновь идут бурёнки,
С лугов на водопой…
Лживое – потому, что хлеб в поле не сеяли, и потому что «в страданье и в любви» - это уже не «так как надо»: там где любовь, страдания быть не должно… Если конечно, это действительно любовь, а не пытка, в которую так влюблены христиане, считающие что мостят своими горестями – малыми и великими, дорогу в рай для своих грешных душ. В отличии от первого стихотворения, это, второе – действительно уже звучало очень по-христиански… И прекрасно понимая всё это, Дану ненавидела себя, когда писала эти строки. Это были не её мысли и чувства, не её радость и печаль, не её жизнь… Но впитав в себя как губка, мысли и чувства окружающих и прежде всего – дяди Васи, она преобразовала их в стих - как и обещала, внутренне содрогаясь от этой лжи и безысходности, но твёрдо решив доиграть свою роль в этой истории до конца… чтобы понять и увидеть всё.
«Злое солнце» в небе, тем временем, оказалось предвестником грозы, которая грянула под вечер. Вернувшись с полей, она написала этот стих во время грозы, хотя хотелось совершенно другого… Хотелось вырваться навстречу грозе и слиться с ней, хотелось стать частью неба, стать молнией пронзающей воздушное пространство сине-фиолетовой, электрической вспышкой, стать эхом громового раската, такой силы, что кажется ещё чуть – чуть и всё вокруг разлететься на части, а бездна земли и бездна космического океана – станут единым целым… Это слияние всегда давалось ей легко, но объяснить людям о каком состоянии идёт речь и почему когда все выключают электроприборы и закрывают наглухо окна и двери, её так тянет шагнуть в эту сияющую и грохочущую бесконечность, было невозможно, тем более что она сама не совсем хорошо понимала сущность этих своих – переходов… Просто в какой-то момент, находясь в грозе, среди молний и ливня, она теряла связь с телом и собственным я и действительно становилась тем, чем хотела стать вновь и вновь: частью неба, молний, ветра, грохотом грома… Описать словами очень трудно, нужно хотя бы раз испытать. Длилось это совсем не долго, как и любая гроза, но что происходило с телом в моменты таких слияний, она не знала. Дома, в Няндоме, она обычно находила себя так же легко как теряла…хотя момент перехода – возвращения, обычно не осознавался. Просто пробуждение, где-то среди поля или леса… Никаких травм и проблем со здоровьем. Несколько минут... ты - молния, а потом вдруг опять – человек. И смотришь в это небо, в котором уже появляется солнце и всё вокруг дышит неповторимой свежестью и чистотой, какая бывает только после грозового дождя, с бесконечной тоской о нём… обо всём, что только что было – тобой! Похоже на безумие, да? Может быть… Но только эти слияния, были частью её природы – естественной и неизменной. Поэтому, она и называла себя «Дану – Дочь Дождя».
Только сейчас она боялась потерять себя даже на несколько кратких мгновений, пока идёт дождь и гремит гром, потому что вокруг были люди и эти люди были – христианами… ведь отделение сущности от тела, даже на совсем небольшой промежуток времени, предполагает полную беззащитность этого тела, пока твоё сознание находиться где-то в другом месте. И если в родных лесах это было не страшно, то здесь – произойти могло всё что угодно. Это же люди… Они повсюду, ведь церковь находиться в центре деревни, а пока бежишь до поля – и вся деревня тебя увидит, и гроза закончиться. Ей пришлось запретить себе это. Впервые в жизни…
Впервые в жизни, под грохот грома и чёткий, ритмичный стук крупных дождевых капель о купол церкви, она забралась на самый верх, к колоколам, с тетрадкой и ручкой, и глотая слёзы – написала этот лживый, полный страдания стих. «Неужели – христианство – это всегда ложь и показуха»? – думала она, слушая громовые раскаты и радуясь тому, что хотя бы они загнали в дома и заставили замолчать постоянно снующих и говорящих что – то у колокольни, людей – «Неужели наши политики, без лжи и показухи вообще ничего не могут и вся эта сумасшедшая машина по перемалыванию человеческих душ в рамках религии или общественного устройства, не предполагает ничего иного, кроме собственно того что есть… лжи и показухи, на фоне всем очевидной – беспросветности? Как они могли забыть о боге, зачем они построили этот храм и во что они вообще верят, когда ходят в него? Просто повторяют как обезьяны, одни и те же бессмысленные действия, обряды, молитвы? Но ведь в каждой молитве – «раб божий, раба божия»… сколько же ещё можно быть рабами?! Неужели это действительно так здорово – врать, грешить, жить не по правде, а по лжи, бояться этого неба над головой и кары небесной, каясь, потом опять греша, пытаясь обмануть и это небо и самих себя… вместо того чтобы просто шагнуть навстречу этому небу и стать им, отбросив все условности, все нормы и рамки… и осознать – ты и есть бог… Ты маленькая искра его огромной, живой души, разделённой им на миллиарды других маленьких искр, для того чтобы всё вокруг стало живым, для того чтобы всё это было… Просто слушай себя, свою душу и космос – окружающий тебя повсюду, и ты обязательно поймёшь и почувствуешь это, потому что это правда. И этот бог не требует жертв и страданий, ему не нужны все эти традиции и обряды, все эти храмы лжи, вся эта игра на публику и тщательно скрываемая - боль… Он любит своих детей и желает чтобы они были счастливы и свободны. И в том что они не счастливы и не свободны – в этом прекрасном мире, виноваты только они сами… их собственная глупость или подлость, эта бесконечная мелочность душ и ограниченность мировосприятия, создающая религии, нормы, ограничения, стереотипы и догмы… для волн живой и вечной энергии, коей является всё на свете! Бог – это живая энергия, мы – её части, как капли в море. Если так, вот зачем им вся эта ерунда… Зачем? Ему совершенно всё равно нашу я на шее крест или не ношу, христианка я или язычница. Моя душа – его творение и это всё – что для него важно… Почему же они, трясясь над тленом и стремясь кто к власти, кто к иным «развлечениям» в мире грехов и иллюзий, забывают о самом главном, обожествляя второстепенное и проходящее? Почему обряды – заменяют чувство единства с богом, понимание себя частью его души, а любовь и страдание делаются чем-то нераздельным и естественным, а то и необходимым… для того чтобы пройдя по жизни, оказаться в его обители после смерти? Творящие это безумие на тверди земной, о каком рае вы грезите… в тот час, когда с ней придётся поститься»?!
По её щекам текли слёзы, по крыше и оконным ставням – дождевые потоки…
Она всё понимала, но ничего не могла изменить.
А дальше потекла жизнь, по отношению к которой, она, Дану – Дочь Дождя, была чем – то вроде вредоносной, хакерской программы, разрушающей привычный уклад и систему ценностей всех людей вокруг, самим фактом своего существования. Слишком глубоким и сложным было её виденье мира. Начиная, вольно или не вольно, рассказывать об этом - просто общаясь с людьми, она «несла смуту и мракобесие в людские сердца» - как выразился однажды, дядя Вася. Всё решительней и жёстче, он делал всё что мог, для того чтобы сделать её частью этой религиозно-политической системы, верным рабом которой являлся сам, толи не понимая, что имеет дело с существом чья душа словно специально создана для её разрушения, толи наоборот понимая, но желая изменить, перестроить под свои ценности и задачи. Жизнь девушки на колокольне действительно была ему выгодна и будучи старостой деревни, он пытался извлечь из неё максимум пользы – для себя и своего дела. Для него важны были как её творческие способности, так и возможности чисто бытовые: уборка и охрана помещения, реставрация старых вещей... Все стихи которые она писала, отныне должны были соответствовать его замыслам и преследовать только одну цель – воздействие на сознание народа. В рамках православия и политической программы «Единой России» и господина президента, разумеется… и никак по-другому. Какое -либо творчество – от души, а не по заказу, не рассматривалось как нечто существенное и поэтому он старался пресекать даже саму возможность такого творчества, попросту не оставляя ей на это свободного времени. Как – то незаметно, исподволь, Дану внезапно поняла что занимается, живя на колокольне, кучей вещей, которыми во – первых, будучи гостем и снимая здесь помещение за свои деньги, заниматься не должна, а во – вторых – всё это, точно было не тем зачем она родилась на свет и отражало не её волю, не её чувства и мысли, а то – чего требовала система в которую она втянулась… Она мыла полы и помогала красить церковь, вместе с общиной; отмывала от пыли веков и старых газет, царских времен шифоньер, притащенный дядей Васей бог знает откуда, в качестве очередного экспоната для колокольни, совмещающей в себе ещё и музей и гостиный дом; делала деревянную штору на средний ярус – хотя прекрасно понимала что этот заказ, в который нужно, как говорил Астахов, «вложить душу» - скорее всего не будет оплачен, а с душой вообще проблема: если вкладывать душу - в прямом смысле слова, то изделие надо расписывать кельтскими трискелями, свастиками, различными мифологическими сюжетами – ведь именно такой, насквозь языческой, полной чудес и волшебства и была её душа. Но изделию «с такой душой» на колокольне висеть не должно, услышав об этом дядя Вася велел – крестами каждую деталь расписать, либо вообще ничем, однако же душу всё же вложить… и вот как хочешь так и выполняй этот заказ! Кроме того, она репетировала, готовясь к Ильину дню. Те два стихотворения – «злое солнце» и «ветра и люди» Астахов решил включить в праздничную программу, и для выступления, даже купил ей одежду, которую она отродясь не носила и носить не желала: длинное платье, платок… чтобы всё было по-православному! Наглея с каждым днём всё больше, он даже утащил некоторые её стихи куда –то в область, а потом с радостью заявил, что их напечатали, правда без указания авторства, как народное творчество. «Наконец-то о нас узнают»! – радовался он – «Наконец-то напишут! Приняли на ура, всем понравилось. Ты новые напишешь, не переживай. Что такое стихи, ерунда же»… «О вас обязательно узнают» - думала она, глядя на него уже с откровенной ненавистью, но не говоря ничего лишнего, потому что провоцировать этого психопата не хотелось… - «И даже напишут. Я напишу, когда вырвусь из этой секты». Но вырваться из секты, чем дальше, тем больше – становилось сложней. Умом она всё понимала. Понимала, что занимается делами, которые ей не нужны; понимала, что тратит деньги и время – просто живя здесь, которые потом будет не вернуть и поэтому самое лучшее что можно сделать, это разорвать все уговоры, бросить все эти дела и уехать; понимала что все эти люди вокруг – чужие… а дядя Вася действительно думает только о том как прийти к власти, делая её одним из орудий, с помощью которых к власти можно прийти: таких людей – винтиков, у него довольно много, на том система и держится… Они будут работать за просто так, или потому что им что-то там зачтётся на небесах, а другие – будут молчать и не вмешиваться из страха перед власть имущими. Арнольдович ведь – догавкался… Закрыли. И так – закрыть могут любого. Она всё это понимала… но почему –то вместо того чтобы уехать с очередной почтовой машиной, продолжала оставаться здесь, словно кто-то привязал её к этом месту, для того чтобы она духовно сгорала в нём, всё более теряя саму себя…
В один из дней на колокольню приехали гости. Две женщины – туристки, из Белоруссии. Тогда Дану довелось почувствовать себя ещё и «придворным шутом»: за день до этого, она до темна возилась с заготовками для шторы и поэтому уснула поздно, а туристки приехали рано и дядя Вася тот час стал барабаниться в дверь – гостей нужно было развлекать.
-Почитай им стихи какие ни будь – сказал он, приказным тоном – Такие чтоб за душу взяли. Ну, у тебя хватает… Ещё можешь к колоколам сводить, пусть позвонят, если хотят. Только про язычество и прочую ересь – ни слова! Это же иностранки. Надо произвести хорошее впечатление.
Стандартным способом приёма гостей, в случае если эти гости – высокое начальство или иностранцы, у него было к тому же – разжигание старинного самовара во дворе, перед церковью и приглашение напиться чаю с этого самовара. Они с тётей Любой начинали раскочегаривать его заранее, поставив на большую чурку во дворе и когда гости приходили обычно всё было уже готово. Кроме того, в особых случаях, во дворе же, перед церковью, жарили шашлыки или готовили на костре большой чан с пловом. Это когда приезжали чиновники или бандиты – в современной России разница между ними была ведь, не велика. Какого – либо влияния на происходящее, церковные праздники и посты не оказывали, хотя в рамках православных традиций, в некоторые периоды употребление в пищу мяса полностью исключается, а жаренье шашлыков перед церковью – вообще ни в какие рамки не лезет… Но для «очень хорошего, верующего человека», отчаянно рвущегося во власть, всё это было не важно. Главное - угодить гостям, особенно если от этих гостей зависит твоя карьера.
Наскоро приведя себя в порядок, Дану взяла блокнот со стихами и спустилась вниз, к гостям. Она была злой и не выспавшейся, но старалась ни чем этого не выдать. Было понятно, что это не предел возможностей дяди Васи. Нужно было дать человеку полностью раскрыть свой огромный внутренний потенциал – наглости и вседозволенности… и для этого – действительно не роптать, изображая полную покорность и смирение. Пусть это потом всплывёт где –то. Вся эта реальность… о которой принято молчать или не замечать вовсе. Всё – что скрыто за кулисами власти и РПЦ…
Туристки приветливо улыбались ей, сидя за широким столом в трапезной и попивая чай из самовара. Они были среднего возраста, одна - блондинка, вторая - брюнетка. Гостиный дом – музей и колокольня в одном здании произвели на них очень сильное впечатление: такого они просто больше нигде не видели, ведь обычно никто «три в одном» - не строит: если это колокольня, то это только колокольня; если гостиный дом или музей – то только гостиный дом или музей…
Разговорились. Дядя Вася присутствовал тут же, и внимательно следил за всем что говорит Дану. Он как всегда похвалялся тем, что всё это создано им… и вообще всё только на нём и держится, во славу божию, так сказать, жаловался на здоровье и очень трудную, трудовую жизнь, однако обещал, что покуда бог душу не заберёт, будет исправно нести свой крест… Потом, он предложил Дану почитать стихи – вначале те, которые были утверждены для выступления на Ильин день, потом – любые из тех, которые были написаны здесь, в деревне. Прочитав «злое солнце» и «ветра и люди» она вызывала у туристок сильное восхищение и они захотели послушать ещё, вот только когда в стихах опять прозвучали строчки про «старенький колодец»:
«А старенький колодец,
Уж развалился весь…
Забыл его народец,
Хотя вода в нём есть»… - Дану немного расслабилась и престала играть роль, соответствующую желаниям дяди Васи, потому было очень заметно что туристки прекрасно принимают всё это творчество и сказала в шутку, что околдовала немного этот народец – только услышали этот стих, сразу побежали колодец ремонтировать…
Услышав что-то о колдовстве на земле церковной, дядя Вася изменился в лице и пригрозил ей кулаком. Юмора он явно не понимал, но реакция была очень красноречивой.
-Да вы не слушайте её, какое колдовство… - сказал он туристкам, хотя судя по туристкам, против колдовства они тоже ничего не имели – Здесь нет этого, вся нечисть отсюда давно уж сбежала или вымерла! Здесь всё по-православному только. Очень строго!
Потом, она стала читать о деревне:
«Сон»
Молчит деревня. Люди спят.
Но жизнью дышит ночь…
Угас малиновый закат,
И день умчался прочь.
Не воет пёс у той избы,
Где не живут уже…
Молчат дороги и столбы,
Молчанием к душе…
Взывая; громче, чем порой,
Взывает грохот гроз…
Взошла над вечною Землёй –
Луна, богиня грёз.
Молчит деревня. Спит народ:
Что видит он во снах?
Куда, проснувшись, побредёт?
Что понесёт в сердцах?
Вздыхает тихо домовой…
В том доме, что под снос.
Молчит деревня. Лишь, порой…
Опять завоет пёс.
Завоет, глядя в небосвод,
С бездонною тоской…
И вновь в молчанье пропадёт,
Его печальный вой.
А люди спят… И наяву,
Как будто тоже – спят…
Не видят собственную тьму,
Что тянет души в ад!
И рай не видят, что создать…
На тверди бы смогли!
Коль перестали б осуждать…
И убивать, и предавать…
И стали бы – людьми!
****
Молчит деревня… Люди спят,
Уж много сотен лет…
Угас малиновый закат…
Настанет ли рассвет?
Не тот рассвет, что в свой черёд,
Прогонит ночи – тьму,
Но тот, что души их спасёт,
И пищу даст уму?
Безбрежна пагубная тьма…
Но слышен шёпот звёзд.
Молчат дороги и дома,
Шагая на погост…
Во сне… И после – среди дня,
Спят души большинства.
Но светом радужным маня…
Вернётся к нам заря!
Из-за лесов, из-за болот,
Озёр, домов, полей…
Вновь солнце красное взойдёт,
И станет всем теплей!
И о людях:
Люди пьют только шум,
Но пьянеют - в тиши…
Наглотавшись всеобщей отравы,
Отдыхают от дум…
В заповедной глуши –
Там, где реки, озёра и травы.
Люди пьют суету,
И горят в суете:
Ненавидят, воруют, бухают…
Но почуяв мечту,
Устремившись к мечте…
От отравы они отдыхают!
Отдыхают… чтоб снова напиться вранья,
Чтобы снова в бессмысленной гонке,
За деньгами… Забыть о душе бытия,
И убить в своём сердце ребёнка!
Чтобы снова глядеть – у кого что стряслось…
И стараться быть лучше всех прочих!
Чтобы водкой гасить – безысходность и злость,
В тишине и тепле майской ночи!
Чтоб опять проклинать: сын – отца, сына – мать…
Потому что себя только слышат!
Люди будут опять – убивать, предавать…
Не внимая закону, что свыше!
****
Люди пьют только шум,
Но пьянеют в тиши…
Очищаясь от этой отравы –
Отстранившись от дум,
В заповедной глуши…
Там, где реки, озёра и травы.
Люди пьют суету,
Чтоб сгореть в суете:
Ненавидя, воруя, бухая…
Но почуяв мечту,
Устремившись к мечте…
Они всё ж иногда отдыхают.
Отдыхают… Чтоб вскоре, опять, с головой…
Погрузиться всё в тоже болото!
И не видеть зари – над рекой и тайгой,
И луны… Той, что снова цветёт над Землей,
И своей же души – полёта!
- Как будто не ты, а душа эти стихи пишет! – не выдержал дядя Вася, дослушав не перебивая, до конца – Так ведь всё и есть!
-Прошу прощения, а я – это кто, не душа? – не выдержала Дану – Тело по-вашему, да?
Немного смутившись, он помолчал, а потом ответил.
-Твою душу ещё спасать нужно. Пока ты язычница, какая там может быть душа… Но ты не обижайся сейчас и не злись. Спасём!
От такого заявления у Дану голова пошла кругом и она не нашлась что ответить. Получается – с точки зрения христиан, все «не христиане» - твари бездушные и чтобы их спасти, их нужно либо обратить в свою веру, либо – уничтожить… Есть ли в этом мире, что-либо более дикое, безумное и безжалостное, чем эта религия?!
Туристки такого поворота беседы тоже не ожидали. Повисла неловкая пауза и все смущённо поглядывали друг на друга, не зная что сказать. Дяде Васе было особенно не удобно. Ведь он не хотел чтобы кому ни будь стало понятно, что Дану – язычница, а сейчас проговорился об этом сам.
-Ты бы сводила гостей дорогих на колокольню… к колоколам! – через несколько секунд заговорил он, с таким видом, будто ничего не произошло – Сходите, сходите… - повернулся он к туристкам, улыбаясь, как ни в чём ни бывало, во всю пасть – Сейчас там солнышко светит, может опять – ласточка какая залетела… Они сюда часто залетают, вылетают потом в щели. Пташки божие… Красота там!
-Действительно, пойдёмте. Там правда очень красиво… - обратилась к туристкам Дану, вставая из – за стола – Правда по лестнице трудно подниматься: она крутая и не везде укреплены перила, поэтому на них не опирайтесь… Я вам всё покажу.
Но только одна из туристок поднялась с ней к колоколам. Вторая осталась с дядей Васей и стала о чём-то с ним говорить. Забравшись на самый верх, Дану распахнула тонкие, пластиковые ставни и впустила солнечный свет… Стоявшая рядом с ней женщина, улыбалась, глядя на этот свет и даже не подумала, перекреститься перед иконой Спасителя, установленной на небольшой полочке, напротив колоколов.
-Я думаю вы очень устали… - сказала она, повернувшись спустя несколько мгновений к Дану и глядя на неё очень добрыми, полными света глазами – Вы очень красивая и талантливая, но здесь вам не место. Уезжайте… Двигайтесь куда ни будь дальше, или возвращайтесь туда, где родились. Но здесь вы погибаете и сами это знаете прекрасно… ведь так?
-Да, - печально улыбнулась Дану – Здесь все погибают…
Сфотографировав всё, на что упал взгляд в колокольне и за её пределами, туристки уехали в тот же день и Дану опять осталась одна… точнее в одиночестве, ведь с момента её появления в деревне, люди окружали её со всех сторон, но среди всех этих людей она была белой вороной, чужаком, иной… и поэтому очень остро чувствовала своё одиночество – чем больше общалась с ними. Иногда она намеренно искала уединения… чтобы хоть немного отдохнуть – от дяди Васи, тёти Любы, Коли, вечно бухающей продавщицы Жанны из находящегося за церковью магазина, соседей и вообще деревенских, каждый из которых смотрел на неё как на какую-то диковинною зверушку неведомого происхождения и стоило лишь дать повод – заводил разговор (хотя такой разговор всё -таки больше напоминал допрос, ведь вопросы задавали всегда ей, она не спрашивала никого и ни о чём, считая нормой жизни уважение к чужому личному пространству) с до боли уже знакомым содержанием: сколько лет, есть ли специальность, работа, если ли муж, дети… почему нет – мужа и детей, плодячка ведь смысл жизни… и т.д. и т.п. ну никакой оригинальности, ни в чём, ни от кого… можно даже ничего не слушать и не говорить – и так понятно, что спросят и что скажут. От них хотелось сбежать, но бежать было некуда… разве что домой в город, к такой же «бездонной пустоте», только городского формата.
За несколько дней до приезда туристок её угораздило взяться за покраску церкви вместе с общиной. Община представляла собой жалкое зрелище: несколько бабушек, фельдшер и санитарка с местного ФАПа – тётя Лида с тётей Галей, Коля с Закарпатья и приехавший с ним же – на заработки, Владимир Адольфович – наполовину немец, наполовину хохол… но судя по внешности, повадкам и акценту, от хохлятской части своего рода, не унаследовавший практически ничего. Ну и дядя Вася с тётей Любой, само собой… вот и вся община! От силы - человек 13, если не учитывать закарпатских гастарбайтеров, постоянно здесь не живущих. Все остальные люди - население деревни, летом превышающее сто человек – с учётом приезжающих на лето из городов, не были частью этой общины. Ни постоянные жители, ни приезжающее-уезжающие… И когда под руководством дяди Васи, вся эта горе-община взялась за покраску церкви в один очень жаркий, дышащий зноем полдень, все люди проходящие мимо кончено, здоровались с односельчанами и старостой, но когда Василий толи шутя, толи всерьёз – принимался зазывать каждого из них – помочь в этом деле, ни один не пошёл… что и не мудрено – у всех были свои дела.
-Вот видишь - сказал дядя Вася, обращаясь к Дану – Ничего им не нужно в жизни, народу этому треклятому… Все идут мимо, а церкву я спрашивается для кого строил?!
-Но сейчас лето, дядя Вася… - печально улыбнулась Дану – В такое время года успеть нужно очень многое и дел действительно море – у каждого. Чего же плохого в том, что живут люди своей жизнью, спешат каждый куда – то по своим делам?! Церковь вы строили для себя и общины, я так думаю. Народ насильно в неё не загонишь, и это скорее хорошо, чем плохо… у народа должна быть возможность свободного выбора – веры, поступков, системы ценностей, направлений развития…
-Да какой им свободный выбор! – рассердился дядя Вася – Свободный выбор у них только один всегда – водку жрать и воровать, больше ни на что не способны! Поэтому веру прививать и должно… меньше свободы – больше порядка!
Глаза его метали искры, а из рук – видимо от злости, выпала кисточка, которой он, вместе со всеми красил церковь. Он вообще обычно орал когда общался с народом… Не говорил, а именно – орал. Исключение делал только для Дану, видимо невольно подстраиваясь под её, обычно спокойную манеру общения. Поэтому дядю Васю все боялись, но в глаза говорили о нём только хорошее… что было не удивительно, учитывая что он – власть. Он орал на детей, которые, игнорируя, построенную им детскую площадку, любили играть у церкви и колокольни, на стариков, некоторые из которых открыто называли его вором, потому что достигли возраста в котором уже нечего терять и нечего бояться, на мужиков, когда вместо того чтобы работать, они пили или надолго уходили в лес, на рыбалку или охоту, на женщин, если отклоняясь от своих гендерных ролей, некоторые из них, ухитрялись жить независимо и не испытывали не малейшего желания угождать мужикам, подчиняться им, хотя таких в деревне конечно было не много и все они были – молодыми… Постоянный крик и недовольство всеми вокруг – были для него нормой общения, но если поблизости появлялось какое – либо высокое начальство, журналисты или туристы, дядя Вася тот час становился совершенно другим человеком: кротким как ангел небесный, думающим исключительно о высоких материях, и всецело преданным многочисленным делам и обязанностям, призванным сделать жизнь народа лучше…
-В отсутствии свободы невозможно развитие – спокойно ответила Дану – Если люди только слепо верят и подчиняются определённому своду правил, запретов и традиций, они – не мыслят, а если они не мыслят – то и не развиваются…
-Ну и славно что не развиваются! – воскликнул дядя Вася буквально трясясь от злости – Если они ещё и развиваться начнут… ими вообще невозможно будет управлять! И так-то хер заставишь что – либо делать, а станут шибко умными – вообще страх потеряют! Нет уж, не надо им мыслить… Мыслить – грех, вера всегда должна быть на первом месте!
Над такими словами она чуть не рассмеялась в голос… но сдержалась, не желая провоцировать его на психоз. Религиозное безумие в очередной раз явило себя во всей красе… «Мыслить – грех, он говорит это прямым текстом» - думала Дану, продолжая смиренно красить церковь – «Все должны быть баранами, молиться еврейскому богу и вкалывать за гроши, а то и вообще бесплатно… вот чего ты хочешь от народа, дядя Вася. Вот она, сущность христианства, сделавшегося частью политической системы уже настолько, что церковь и власть просто неотделимы друг от друга и преследуют только одну задачу – создать покорное стадо рабов, которыми легко управлять! Неужели всё это происходит сейчас со мной… в 21 веке?! Может быть это только сон, который сниться мне и в котором я почему то оказалась в средневековье»?!
Изображать покорность и смирение с каждым днём становилось всё сложней, но церковь в тот день она всё же докрасила благополучно. Правда под вечер, на открытых участках тела во время покраски появились красные волдыри – лёгкий солнечный ожог. Все остальные люди из – за жары тоже красили церковь в майках, но ожёг на коже появился только у неё… Зайдя вечером на колокольню чтобы приняться за работу над окном на церковь, которое он никак не мог доделать, закарпатец Коля долго смеялся.
-Вы наверное вампир – говорил он – Только притворяетесь человеком, а на самом деле вампир! Я сегодня вообще весь день на солнцепёке по пояс раздетый работал и ничего…
Он был весёлый и добрый, этот Коля, но Дану понимала что это лишь – внешнее. Только о том что скрывается за этим внешним, ей знать уже не хотелось…
-Если вампир, значит на костре сожжём! – тут же подхватил, не весть откуда появившийся на пороге колокольни, где они сидели и болтали с Колей, дядя Вася – Нечисти в наших краях не место!
А вот он, в отличии от Коли, не шутил. Она поняла это, глядя в его глаза. И это действительно было страшно…
«Нет, я всё-таки нахожусь не в 21 веке» - подумала Дану, затравлено глядя на них – «Это какое-то дикое, совершенно немыслимое средневековье, в котором от современности – только телевизоры в домах и автомобили. А сознание всё тоже у граждан… ничего не меняется. Жизнь по «Домострою», религиозный фанатизм, суеверия… Отсюда надо просто сматываться. Обратно в Няндому, в конце- то концов… Ведь мои цели – жизнь в уединении, рядом с природой, свобода, творчество и независимость… вполне можно реализовать и там. Достаточно найти и снять жильё где-ни будь рядом с лесом, на окраине города. Конечно природа близ города совсем не та... здесь она действительно дикая, а там – всё распугано и загажено людьми, но здесь – такие люди, что с ними просто не до природы»!
Это был голос разума, вероятно, и к нему нужно было прислушаться. Но уже на следующий день, она забыла об этой мысли, вновь полностью погрузившись в десятки разных дел, задач и чужих проблем, которыми щедро, от всей души, загрузил её дядя Вася…
После покраски церкви и приезда туристок, на колокольню ещё заезжали гости. Сначала – депутаты из области, потом, спустя несколько дней – орнитологи из Москвы.
Депутаты из области вызвали у дяди Васи чрезвычайное беспокойство… Задолго до их приезда, он предупредил Дану о том, что ей, пока они здесь, лучше уйти с колокольни вовсе.
-Тебя же всё в лес тянет… вот и иди, погуляй! – сказал он – можешь даже в этот день штору на колокольню не делать… Подольше погуляй, пока они не уедут. На весь день уходи… погода то смотри какая хорошая! Можешь Колю с собой взять, на рыбалку там или куда… я поговорю с Холодовым, чтобы в этот день его отпустили, не лишая зарплаты. В общем, мне нужно чтобы тебя здесь не было, пока они здесь… понятно!?
-Понятно... Но почему собственно меня должно здесь не быть, дядя Вася? Я вроде бы ничего плохого не делаю, напугать гостей своим видом тоже вряд ли смогу…
-Да потому что ты как Арнольдович, всегда что думаешь – то и говоришь! – гаркнул он – Или – что видишь, о том и рассказываешь! И хоть что с тобой делай, по другому не сможешь видать… у вас с ним похожий сдвиг по фазе! А с депутатами так нельзя. Ты, сама того не желая, меня с потрохами сдашь… они увидят и поймут всё, чего не должны видеть и понимать, и тогда не видать мне депутатского кресла как своих ушей, понимаешь?!
Конечно, она понимала… Она понимала, что с такими политиками, будущего нет ни только у этой деревни и её жителей, но и у всей нашей страны. Но разве человеку, по повадкам и уровню интеллекта напоминающего, более всего, знаменитого Шарикова из повести Булгакова «Собачье сердце», можно это объяснить? А сколько их… таких «шариковых» - уже избраны и правят нами? Ведь для того чтобы добраться до власти, умным и порядочным человеком быть вовсе не нужно. К тому же такие – надолго там просто не задерживаются. Достаточно иметь связи в определённых кругах, смиренно лизать зад вышестоящему начальству, с наслаждением при этом причмокивая, и говорить как можно меньше правды… заменяя её всем, что соответствует грабительской по отношению к народу, политической программе развития «Единой России» и господина президента. Правда просто никому не нужна. Правда – это всегда проблемы, которые никто решать не собирается… Проблемы никому не нужны. А вот хорошо поставленный спектакль – религиозный, либо какой – то иной, соответствующий политике партии, в сочетании с регулярным вылизыванием задниц вышестоящего начальства – это как раз то, за счёт чего «шариковы» всех уровней и мастей, и проходят во власть… Поэтому, у страны и нет будущего.
4.
Депутаты приехали на следующий день после этого разговора. К этому моменту, дядя Вася успел оповестить об их предстоящем приезде всех людей в округе, строго-настрого приказав вести себя смирно, не пить спиртного и от церкви с колокольней – держаться подальше.
- Ну, не иначе, опять шашлыки собирается жарить! И из самовара моей пробабки чаем их угощать… - сказала проходящая мимо церкви, деревенская женщина, с которой Дану случайно столкнулась, выйдя во двор – Уходи, уходи… девка! Иди в поле погуляй. Мало ли чего ещё могут захотеть депутаты!
-А здесь такое вообще… часто происходит? – спросила её Дану.
-Да сколько живу здесь, столько и происходит! – рассмеялась женщина – А живу лет 20 уже, как вышла замуж да приехала с Лепши… Да ты чего мрачная- то такая?! Это ж юмор. Тебе и нам всем – цирк бесплатный показывают постоянно… надо аплодировать и смеяться!
Не много радости было в этих словах, но и печали тоже не много. «Значит», - подумала Дану – «Власть «шариковых» стала уже настолько привычна, что люди понимающие происходящее, могут только смеяться… Но почему-то даже не помышляют решительно восстать против этого»!
Кроме как уйти в поле действительно больше ничего не оставалось. Но именно в этот день – такой же жаркий и солнечный, как и большинство предыдущих, в поле её совершенно не тянуло. Хотелось наоборот - если и уйти от церкви, то недалеко: спрятаться где ни-будь в магазине или на почте. В конце концов – побродить по центральной дороге, между колокольней и школой… И в идеале, когда приедут депутаты, сфотографировать и этих депутатов, и шашлыки на пороге храма еврейского бога Яхве, и то – как дядя Вася стелиться перед ними – со всем согласный и на всё готовый… лишь бы только прийти к власти!
-Ты всё ещё здесь? – строго спросил, появившийся из – за угла дядя Вася – Время – первый час дня… Иди говорю, отсюда! Они в любую минуту приехать могут…
-Да я уже собираюсь уходить – улыбнулась Дану – Только фотоаппарат с собой возьму… А что за депутаты дядя Вася? Из района или из области?
-Из области, из области, говорил же! По-человечески тебя прошу, иди лесом!
-А если я буду молчать? Ну, вот ни слова, ни пол слова… вообще ничего!? А, дядя Вася?
-Не будешь ты молчать, знаю я тебя… Брысь! Не надо меня злить!
-Ну, хорошо… - глубоко вздохнув и сделав обиженное выражение лица, Дану отправилась на верх, в свою комнату за фотоаппаратом и рюкзаком. Но не успела она ступить за порог, как дядя Вася внезапно остановил её, схватив за руку и развернув лицом к себе…
-Ты понимаешь, что я шлюхой себя чувствую… Проституткой?! – воскликнул он, едва не плача – Уже много лет то одни, то другие приезжают… И каждому зад лижи, каждому – из кожи вон лезь, только бы угодить! Только так для деревни что-либо выбить можно! Понимаешь?! А люди глядят на всё это и не видят ничего… Они говорят – я возгордился, о власти только думаю… но я же для них стараюсь! Унизительно это… Но это надо просто перетерпеть. А когда получаешь результат – все сразу довольные: «вот дядя Вася какой молодец… школу от ремонтировали, детскую площадку построили, колокольню, церковь»… А спрашивается – на какие деньги? Откуда эти деньги?! Поэтому так и происходит… понимаешь?!
У него просто сдали нервы от волнения перед приездом высоких гостей. Глядя в глаза Астахова, Дану видела ненависть и страх.
-Понимаю, - ответила она спокойно – Но вы уверены что всё именно так должно быть? Вы уверены в том, что то, что вы делаете для народа – народу действительно нужно и в том, что выбивать деньги таким образом – это вообще нормально?
-Так устроена система власти в нашей стране! – воскликнул Астахов – Я просто делаю то, что могу делать… мне потом на небе за это зачтётся! А что люди говорят и думают – не важно… Не ради людей же делаю… ради себя! И во славу Господа!
-Шашлыки у церкви – это во славу Господа?
-О горе ж ты моё… это для того чтобы денег дали!!! - заорал он – И вообще… кто тебе сказал, кто?! Какие шашлыки у церкви? Я же просил тебя как человека, с народом ни о чём не общаться… потому что не понимают они ничего! Фотоаппарат отдай мне! Вот сейчас просто отдай и всё… я потом верну, когда они уедут! И в лес иди, в лес… отродье сатанинское!!!
Это была уже самая настоящая истерика… «Ещё немного и руки начнёт распускать» - поняла Дану – «У них ведь это норма… жизнь по Домострою… Мужик всегда прав».
- Хорошо, дядя Вася – сбегав на верх, она взяла рюкзак, фотоаппарат и всё необходимое для похода, и быстро спустилась вниз. Астахов никуда не ушёл. Ждал её у дверей.
Сняв с шеи чехол с маленьким цифровым фотоаппаратом, Дану передала его в руки Астахову.
– Только вы зря так волнуетесь. Даже если бы я собралась сфотографировать шашлыки у церкви и депутатов, вместе с вами, с большого расстояния всё равно ничего было бы не разобрать, это совсем простой фотоаппарат, съёмка дальних объектов получается размытой… а близко к церкви и колокольне, вы ведь уже со вчерашнего дня, не только меня, но и всю деревню не подпускаете – сказала она - Орёте на всех как всегда… хотя все всё знают и видят прекрасно. И говорите что всё это нужно народу, или богу… хотя на самом деле, всё это нужно только вам и поэтому в положении шлюхи, вы находитесь по собственной воле, считая, что заработаете себе таким образом место в раю… но уж точно думая о том что на самом деле нужно – народу или богу! Вам просто некогда и незачем думать о подобных вещах. Люди – для вас, это стадо мужиков и баб, которым нужно управлять, а для того чтобы они не бунтовали – держать в страхе и навязывать свою рабскую религию. Как живые и уникальные души – именно души, не тела, вы людей увидеть не можете, хотя они и сами себя, в большинстве своём так, к сожалению не видят. Но не перестают от этого ими быть! Что же касается бога… это создание, не от мира всего материального, над чем вы так трясётесь. Для него именно то, что вы упорно игнорируете, только и имеет значение – наши души. Церковь и колокольня сгниют со временем. Тела людей умрут и их имена и дела забудутся через несколько десятилетий. Всё материальное, что вы можете получиться или создать, рассыпаться в прах. А вот души останутся. И вот только они, представьте себе, имеют значение для бога… если бог и впрямь существует. И совершенно не важно, в платье или в брюках женщина пришла на службу. Не важно проводятся ли вообще эти службы, много ли людей в общине, сильна ли их вера… Вы поклоняетесь материальному, для вас важны обряды и традиции, а для бога – только душа! Поэтому не говорите мне больше ничего, ни о боге, ни о людях. Вы бесконечно далеки и от людей, и от бога и большая часть всего что вы делаете – только лично вам нужна, чтобы удовлетворить своё эго! Понимаете? Поэтому вы так и нервничаете и орёте на всех вокруг… Вы сгорите в этом аду, который создаёте для себя сами, своими руками, ежедневно… но едва ли решитесь признать реальность такой какая она есть и отказаться от своих непомерных амбиций, которым вы решили придать видимость духовного подвижничества!
-Ну и пригрел же я змеюку на груди… - заорал дядя Вася, багровея от злости – А ну-ка убирайся отсюда, пока не зашиб!
-Зашибёте – сидите за решётку! – усмехнулась она, отходя на безопасное расстояние – я всего лишь сказала то, что я вижу глядя на вас… И думаю, что такую правду, говорю вам не только я, поэтому вы такой и злой!
-Довела ты меня до психоза… Довела, тварь! – выхватив из подсобки вилы, трясущимися руками, Астахов замахнулся ими на девушку…
Отскочив ещё дальше, она не стремилась всё же убегать. Места у церкви хватало, можно было ещё не раз увернуться.
-Уходи! – проорал он, брызгая слюной и трясясь уже не слабее чем эпилептик – Христом богом тебя прошу, просто уйди!!
Дану смеялась, глядя на него, хотя в душе понимала что всё это совсем не смешно…
-Эй, Василий! Ты чего это делаешь?! – весело воскликнула, проходящая мимо деревенская женщина – та самая, которая несколько минут назад, до того как пришёл Астахов, назвала бесплатным цирком…всё что Астахов и депутаты здесь вытворяют уже лет 20… - Не иначе гостью из города заколоть решил на шашлыки, перед приездом депутатов? Ты это брось… Какой с неё шашлык, кожа да кости одни!
Она смеялась так искреннее и звонко, глядя на Астахова с вилами и Дану -в нескольких метрах от него, будто всё это было игрой… какой то нелепой детской шалостью, с которой пора завязывать, а не реальным безумием… давно уже сделавшимся здесь неотъемлемой частью жизни.
«Бешенство» Астахава тут же сошло на нет, однако никакого смущения или сожаления о своём поведении, он явно не испытывал.
-Егоровна, ты шла бы уже тоже своей дорогой - бросил он небрежно, убирая вилы в подсобку – И ты тоже – обратился он к Дану – Сейчас приедут эти черти, подведёте же меня под монастырь! Я всё сказал.
Сказав «всё», он молча ушёл прочь… а Дану всерьёз задумалась о том, что могло бы произойти, если бы на церковном дворе вовремя не появилась Егоровна?
-Ты его не зли, у него тормозов нет – посоветовала тем временем, Егоровна, обращаясь к ней – Жену свою колотит, внуков иной раз – тоже… Всяко может случиться.
-И вы на полном серьёзе собираетесь голосовать за этого человека на выборах?
-Кто - собирается, кто – нет… - ухмыльнулась она – Каждый по-своему видит и думает. Но по любому, выбора- то нет у нас… на выборах, понимаешь?! Всё же уже решено - за нас…
Глубоко вздохнув, она в какой – то миг полностью утратила всю свою жизнерадостность и словно чуть- чуть постарела, но в следующее мгновение её лицо опять озарила улыбка.
-Мы же в России живём! – сказала она, смеясь и зашагала дальше, по своим делам – У нас здесь то цирк, то театр, то сплошное поле чудес… и никогда не знаешь чего ожидать. Живи да радуйся, таких приключений больше нигде быть не может!
Оставшись одна, Дану почувствовала что если она тот час не уйдёт в поле, сюда и правда приедут депутаты и ей придётся столкнуться с ними лицом к лицу. Этого Астахов ей точно никогда не простит! Поэтому, закрыв колокольню на ключ, осторожно: по мосткам между дворов, а не по центральной улице, она ушла из деревни… А за деревней были поля, потом - ферма. Дальше - речка, вытекающая из озера и мост через неё, пройдя по которому можно было попасть на другую сторону озера. От фермы веяло болью и безысходностью… именно так «звучали» души живущих на ферме коров. От речки веяло прохладой и магией, в которой хочется утонуть… И плескалось время от времени, какая-то крупная рыба. Мост был ветхим, его не ремонтировали уже много лет, но машины всё равно продолжали ездить по нему, потому что другого моста не было. В небе кружили орлы и коршуны: огромные, ширококрылые, сильные птицы… Даже на большой высоте размах их крыльев и размер поражали воображение. Пройдя мимо фермы, она подошла к реке и склонившись над водой, долго ей умывалась, словно пытаясь смыть с лица и волос, всё что принёс этот день… Дальше надо было только перейти мост и быстро проскочив мимо хуторов и небольших деревень, многие из которых официально считались не жилыми, хотя на самом деле там жили люди, уйти в поля… Те поля, где точно никто кроме медведей, не бродит. Только там можно расслабиться… Только там – нет дяди Васи с его борьбой за власть и православием, страдающего, но смеющегося народа, депутатов, с которыми ни в коем случае нельзя говорить, гостей из – за рубежа, которых обязательно нужно развлекать… Там есть только природа, лучезарное, голубое небо над головой, ветер и… ты: живая душа, в сияющем и прекрасном мире. Всё остальное – человеческое, материальное, тленное… пройдёт. Но будет это небо и это солнце, будет ветер в поле, поющий свои свободные песни в благоухающем море цветущих, диких трав…Они никуда не исчезнут – обновляясь и воскресая вновь и вновь, после каждой новой зимы, и однажды ты просто станешь частью всего вокруг. Волной энергии, летящей в бесконечную даль пространства вместе со светом и ветром… и это будет твоё окончательное освобождение, от всего что сейчас, в мире людей и вещей, причиняет тебе боль. В боли нет ничего удивительного – душа- то живая. Сознаёт, что она – не весь этот хлам, не это тело, не это имя… но будучи вплавленной в них, чем больше сознаёт, тем больше мучается. Только земная жизнь, это ведь всё – таки не более чем краткий миг по сравнению с вечностью… ведь так?!
Дану больше ничего никому не хотела доказывать и объяснять. Нынешнее, «милое общение» с дядей Васей полностью лишило её такого желания. Перейдя через мост и уходя всё дальше, по просёлочной дороге, навстречу своим любимым, зарастающим бурьяном полям, она только слушала ветер и улыбалась солнцу, искренне наслаждаясь одиночеством и свободой. Думать ни о чём не хотелось. И на этот раз удалось – действительно ни о чём не думать.
Поэтому, уже через несколько часов, её настроение улучшилось, усталость и душевная боль, бесследно исчезли. И происходящее в деревне, стало казаться не таким уж и безнадёжным… Пора было возвращаться, ведь день клонился к вечеру и депутаты, наверняка уже успели уехать, если конечно вообще приезжали. Поэтому, вдоволь нагулявшись среди цветущих растений в компании вольного ветра, она повернула назад, и вновь проходя через мост, вдруг решила поднять себе настроение ещё больше. При виде склонившихся над водой, тонких и ровных ивовых веток, она захотела срезать несколько и взять с собой, чтобы оставшись в своей комнате на колокольне, сделать из них и повесить над кроватью простенький «ловец духов» - шаманский оберег, позволяющий практику перемещаться во сне или близкому ко сну состоянию по различным, находящимся вне нашей реальности, мирам и общаться с обитающими там существами. «Ловцы снов» и «ловцы духов» - изготовлялись из ивовых прутьев, перьев, ниток и бусинок. Для кого – то они были просто красивым и необычным украшением интерьера. Кто-то действительно всерьёз увлекающийся шаманскими практиками, делал эти штуковины с целью воздействия на собственное сознание и погружение его во сне в нужное состояние, для осуществления реальных путешествий между мирами. В любом случае, в городе, подобные вещи для многих стали привычными и никто, никогда не видел в них ничего отрицательного или опасного. Поэтому, срезая ивовые ветки и собирая по дороге перья коршунов, сов и ворон - для своей поделки, Дану и мысли не допускала о том, что «ловец духов» на колокольне может оскорбить чувства верующих…
Пройдя полями, вдоль берега реки и озера, она напоследок всласть надышалась ароматом цветущих трав, взяла с собой небольшой букетик из цветов иван – чая и таволги - добавлять вечером в чай, проводила заходящее солнце, сидя на пороге чьей –то бани, которые были в большом количестве разбросаны вдоль берега озера, как и лодки, и вернулась на колокольню…
Депутаты, как и предполагалось, уже уехали. Дядя Вася ходил по деревне чем-то очень довольный и даже ни на кого не орал. Он увидел её со двора, когда она проходила мимо его дома и сказал что завтра, при желании она может уехать вместе с ним и некоторыми другими людьми в город. Если нужно - что… Просто у него появились дела в городе и он может закинуть туда всех, кто поместиться в машину. Об утреннем инциденте – ни слова. Как будто этого не было... Но конечно, она согласилась, потому что деньги заканчивались, а жить на одной картошке и травяном чае довольно быстро становилось невыносимо.
Можно было уехать и не вернуться, но она почему –то внушила себе что здесь всё не так уж и плохо, игнорируя подсказки судьбы. Когда настроение хорошее, мы склонны воспринимать действительность в более светлом ракурсе, чем реальная тональность тех картин, которые она нам показывает и забывать о прошедшем, наслаждаясь настоящим моментом, даже если разница между прошедшим и настоящим – лишь несколько часов. Именно в эту ловушку собственного разума она и попалась. Перспектива оказаться заколотой вилами у дверей церкви – не воспринималась ею сейчас вообще как что-то реальное и имеющее значение, хотя всё это было реальностью в первой половине дня, а сейчас – вечер этого же дня. Этот опыт вытеснило всё хорошее, что удалось почувствовать и увидеть – потом. Дикое поле и небо над головой, шум ветра, манящая тайной и красотой, река, блестящая на солнце миллиардами серебряных искр света, отражающегося от постоянного меняющих изгиб, волн, за счёт чего – серебряные искры мерцают - прекрасней любых самоцветов… Вся эта красота, а так же возможность в ближайшее время взяться за изготовление «ловца духов», наполнили её душу радостью и надеждой, полностью вытеснив негативные переживания. Поэтому, очередной шанс сбежать «из этой секты» - был упущен.
На колокольне, когда она пришла, никого не было. Солнце уже исчезло за горизонтом, но в это время года на севере по-настоящему темно становилось только глубокой ночью и всего на пару часов, поэтому спать совсем не хотелось… Депутаты на столе в трапезной оставили недопитый чай и конфеты. Дядя Вася сказал вымыть чашки, а конфеты – можно съесть… Ну, что ж пусть так. Хотя конечно, её в очередной раз это слегка шокировало, ведь будучи постояльцем в этом гостином доме, она действительно не должна была мыть чашки и развлекать гостей. Но дяде Васе ведь закон не писан… как истинному представителю закона и власти. Впрочем, даже это тем вечером не слишком её раздосадовало. Тем более что конфеты оказались вкусными…
Наведя порядок в трапезной, она наконец-то взялась за изготовление «ловца духов»: переплела между собой и согнула в круг ивовые прутья. По центру круга сделала ещё один – маленький, «центровик» и закрыла его имеющимися в наличии «своими» символами – у неё это была вырезанная из дерева, небольшая фигурка лани, в качестве тотемного животного и собственная прядь волос – чтобы связать изделие со своим духом. Затем эти два круга – маленький в большом, нужно было соединить в единую конструкцию с помощью паутины из ниток и бусинок. Это было сделано в течении часа: «паутина» получилась ровной, симметричной. По смыслу, который вкладывался в изделие – именно в этой «паутине» должны были запутаться злые духи, приносящие во сне недобрые вести и кошмары, в то время как добрые духи и духи предков, должны направляться прямо к центравику и через него - по незримым энергетическим нитям, устанавливающим прочную связь между «ловцом духов» и её сознанием (которыми в данном случае являлась прядь волос и фигурка лани) - в её сны… Дальше – дело было за малым. Привязать ленты и перья снизу и на двух боковых изгибах большого круга «ловца», а так же небольшую петлю сверху, чтобы было за что повестить «ловец» у изголовья кровати.
Именно за этим занятием её и застал закарпатец Коля, зачем-то решивший заглянуть на колокольню поздним вечером. Он как всегда шутил и вёл себя очень доброжелательно, поэтому когда он стал спрашивать о том, чем она занимается, Дану сразу рассказала ему о магическом значении своего творения.
-Это просто помогает моему сознанию настроиться на восприятие иных миров и существ – объяснила она, угощая Колю свежезаваренным травяным чаем – Притягивает нужные энергии и сущности. Сама вещь ничего не значит, как и всё материальное. Но сознание, когда делаешь что-то такое или намеренно часто держишь предмет в руках, видишь его, воспринимает нужные настройки и потом во сне, переноситься куда надо… Можно общаться с духами и богами. Можно наслаждаться светом родных миров…
-То есть ты собралась общаться с духами и богами на церковной земле, под куполом православной колокольни? – спросил он, уже не шутя, но и не злясь, выслушав её объяснение.
-Но почему бы и нет? – рассмеялась она – Ведь это же просто сны… В реальности, поверьте, ни с колокольней, ни со мной, ни с вами, ничего страшного не произойдёт!
-Это оскорбление… - ответил Коля – И совершенно не допустимо здесь. Ты оскорбляешь нашу веру! Я ничего делать не стану, но вот дядя Вася… он может. Убери эту штуку пока не поздно с глаз долой!
-Ну уж нет! – воскликнула Дану, уже начиная злиться – Если вашу веру можно оскорбить с помощью ивовых прутьев и перьев… на чём же она основана, простите? На чёртовой куче страхов и запретов?! Впрочем, мне нет до этого дела. Делайте что хотите, Коля… но я не обязана принимать вашу веру, живя здесь, я не обязана соблюдать ваши традиции, потому что у меня есть свои, но и навязывать вам своё - я не имею права. Я не призываю вас делать «ловцы духов» и общаться с ветром в чистом поле. Если бы я стала призывать вас к чему-то такому и говорить что вы все идиоты, потому что не делаете этого, вот тогда бы я оскорбила вас и вашу веру. Но я не делаю этого и не понимаю почему вы все здесь, пытаетесь заставить меня соблюдать ваши традиции! Этим – вы оскорбляете меня, этого даже не замечая. Неужели у каждого из нас – взгляды на жизнь, традиции и ценности, просто не могут быть – своими, но так чтобы никто не пытался переделать другого под себя?!
-Потому что это недопустимо в христианстве – ответил Коля спокойно и серьёзно – Ты либо становишься такой же как мы, либо, живя здесь, соблюдаешь наши традиции.
-Но тогда живя здесь – ответила Дану – Я буду всё равно, что не жить. Просто существовать физически: есть, пить, засыпать, просыпаться и всё… Там где душа загнана в угол и не может быть самой собой, жизни нет!
Они ещё долго спорили о религии и традициях, но с Колей подобные разговоры проходили всегда легко и с юмором, и поэтому когда он ушёл в 12-м часу ночи, Дану без всякой задней мысли закрыла дверь на ключ, доплела «ловец духов», повесила его над кроватью и уснула…
Того, что Коля, вечером следующего дня, когда она уже будет в Няндоме, пойдёт к дяде Васе, вернувшемуся в деревню, в отличии от неё, в тот же день, и расскажет ему про «ловец духов», после чего они с тётей Любой устроят обыск в комнате, которую она снимает, в её отсутствие, не могло присниться ей даже в кошмарном сне.
Они уехали утром, рано утром…
Дану с трудом проснулась, не услышав звонка будильника, но вырвавшись из мира грёз, от звона колоколов над головой. Просыпаться не хотелось: то ли «ловец духов», изготовленный ей минувшим вечером произвёл предполагаемое действие на её сознание, то ли одному из богов, просто именно этой ночью потребовалось срочно связаться с ней… но так или иначе, ей приснился Тор. Скандинавский бог грома. Это был очень красочный, прекрасно запомнившийся сон, где Тор назвался своим именем и поначалу предстал в том облике, в котором его изображают легенды и саги: золотоволосый богатырь, рассекающий небо на колеснице, запряжённой двумя козлами и вызывающий гром и молнии ударами своего молота… но очень быстро образ стал превращаться в одну лишь энергию: чистый, ослепительно –яркий, золотой свет, повторяющий очертания фигуры, рядом с котором Дану – была точно таким же созданием из света, только не до такой степени сияющим и огромным. Общение происходило где –то между небом и землей… но не слишком далеко от земли, и такое положение дел, во сне казалось простым и естественным. Назвать это общением, в человеческом понимании этого понятия, тоже было нельзя, ведь приблизившись к Тору… она воспринимала всё что он «говорит» не в виде речи – а образами или мыслями и чувствами: шикарно детализированными, многомерными сюжетами, передаваемыми от сознания к сознанию, и в свой черёд, отвечала – таким же способом. Тор напомнил ей о многом. О том, кто она… и о том, как важно сейчас – не убить в себе богиню, ни смотря ни на что: сделавшись одной из безликих рабынь власть имущих и еврейского бога Яхве. О том, что древние боги никогда не предавали людей… это люди, в большинстве своём, предали их, полностью отрезав самих себя от всех миров во вселенной и слепо уверовав в какое-либо из лже-учений, либо в худшую из зол – культ потребления и обогащения, полностью выжигающий души. И поэтому то, что происходит с планетой и обществом: весь этот хаос, несправедливость, власть ворья, беспредел и жестокость, привычка страдать и терпеть – как часть национального самосознания… вполне закономерны. Для предавших своих творцов, для забывших свои истоки, которые для всех – в язычестве – что же ещё может быть? Но боги никуда не ушли. Многие из них рядом и отзываются на искренний зов тех немногих душ, что ещё помнят их свет… или же сами пришли в этот мир из миров – где нет ничего кроме света. Они пришли чтобы изменить реальность своими жизнями… И не должны сдаваться, не должны изменять истине – в самих себе, чтобы ни происходило вокруг. Только так, мир ещё можно спасти, а древнюю веру – вопреки всему, сделать частью реальности.
«На небе, как и на земле, происходит борьба»… - «говорил» Тор – «Ты, и некоторые другие, вроде тебя - наш «звёздный десант». Самые сильные, принявшие на себя одну из самых сложных задач: воплотиться, для того чтобы напомнить людям о том, кто они и зачем они живут… Разбудить, либо испепелить – их души, своим внутренним пламенем».
Дану же, в свой черёд, рассказывала об ужасах жизни в деревне. Нет, ей вовсе не хотелось «поплакаться в жилетку» богу – громовержцу – такое поведение, было совсем не в её характере, просто он должен был знать правду, чтобы возможно, как-то повлиять на происходящее. Впрочем, образы которые она передавала богу, получились всё равно слишком эмоциональными и полными душевной боли, которую трудно скрыть. В ответ, он лишь рассмеялся и показал ей церковь и колокольню… те самые, в Ступино, где она жила, но полуразрушенные, посеревшие от времени, едва заметные среди окружившей их со всех сторон, густой, еловой чащи. Деревни там уже не было… Сквозь огромную дыру, не понятно чем пробитую в рухнувшем на землю куполе, к солнцу тянулась берёзка. По ввалившимся ступеням крыльца колокольни, густо заросшим мхом и лишайником, бегали ящерицы и муравьи. На покосившимся кресте сидел и что-то высматривал в дали – большой, чёрный ворон…
«Вечное всё равно уничтожит проходящее, и все поклоняющиеся проходящему – будут вынуждены отправиться в небытие вместе с ним»… - заявил Тор – «Это только вопрос времени… Сейчас они могут кичиться торжеством своей веры, но через каких – ни будь сто лет – ни от них, ни от их веры, ни от возведённых ими храмов, ни останется ничего кроме жалких развалин. А вот - лес всегда будет… Всегда – будут ветер и солнце, и дикие звери, и вольные души, и истина – в наших сердцах, которую невозможно сжечь, в отличии от всего смертного и проходящего! Будь верна этой истине до конца и не пытайся убить врага, который прекрасно сам справляется с этой задачей… Просто не мешай им! Тебе дана вечность, им – вечная скорбь, которой они так гордятся! Всё вернётся на круги своя, со временем, и каждый в свой срок – получит именно то, чего достоин. Они создают своё будущее сейчас… И каким бы абсолютным, ни могло показаться сейчас их торжество, по тому – что они создают каждый миг своей жизни, выходит, что они всё же – обречены… А если так, время сделает своё дело. Природа – поможет».
«Я хочу, чтобы древние боги вернулись в этот мир – так чтобы все почувствовали их присутствие» - ответила Дану – «Потому что дальше так продолжаться не может! Цивилизация пожирает саму себя… Религия рабов выжигает свет свободных и живых душ! Ты же всё видишь и понимаешь… У нас нет времени дать им возможность для полного самоуничтожения. Вместе с самими собой, они могут уничтожить планету и искалечить очень многие души, как делали это всегда, во все века своего существования»!
«Древние боги всегда рядом… но мы не можем навязывать людям свою волю, в отличии от бога рабов, которому многие из них поклялись служить. И если они сами выбирают рабство, если они предают нас… что же мы можем сделать? Это самоуничтожение – запущенное ими самими. К тому же, разве ты – не древняя богиня, явившаяся в этот мир, чтобы что-то в нём изменить? Разве наш «звёздный десант» из душ, это не наша помощь планете? Со временем, наших будет воплощаться всё больше. Изменить людей они не смогут… Но заставят задуматься некоторых. И качественно изменят характеристики самой планеты, её ментальность, происходящие на ней процессы. Эта программа уже давно реализуется и дальше будет лишь расширять своё действие, что естественно, будет становиться всё более заметным – со временем - даже для слепых… Но не пытайся спасти то, что должно умереть! И не позволяй убивать себя, тому что обречено стать тленом, который обожествляется, вместо вечности, которая потеряна ими – в этом тлене»!
Он предлагал ей уйти из церкви. Посылал образы, связанные с лесом и буквально показывал дорогу в этот лес… Это была Карелия – сравнительно не далеко от того места, где она родилась. Огромные, сияющие озёра, загадочная серебристая дымка, струящаяся по траве и водной глади, холодные, быстрые реки между каменистых холмов и тёмные, еловые леса… Она видела себя на берегу одного из таких озёр и там был ещё кто-то. Человек лет 40, с длинными, уже начинающими седеть волосами и в странной одежде, напоминающей национальные костюмы малых народов севера, как их изображали в журналах и книгах соответствующей тематики. И ещё… внешность этого человека, как – то подозрительно напоминала ей её собственную: такие же - слегка раскосые глаза, плоские щёки и удлинённая форма лица. Как сказал бы, наверное, дядя Саша из Вералы – «неславянская внешность»… В этом виденье, посылаемом Тором, они просто сидели у костра, пили что-то из жестяных кружек и спокойно беседовали.
«Что это? Кто это?» - спросила она у бога.
«Твой друг. Один из последних шаманов севера. Той же национальности, кровь которой течёт и в твоих жилах. Из коренных… Он ждёт тебя там, в Карельских лесах, уже довольно долго… и если потребуется будет ждать ещё долго, но конечно, не вечно. А ты - здесь».
В этот миг, кому-то понадобилось залезть на колокольню и трижды прозвонить в колокол. Этот звук безжалостно вырывал её сознание из сна, но сознание, игнорируя властно вторгающуюся в него реальность, отчаянно цеплялась за последние его осколки.
«Тор, не уходи» - тихо шептала она, уже прекрасно понимая где находиться и что является сном, а что явью, но пока ещё видя и чувствуя яркий, золотистый свет, похожий на свет восходящего солнца, из которого состояла фигура её собеседника – «Мы ещё не договорили… Не оставляй меня здесь в одиночестве»!
«Я никогда тебя не оставляю… Просто ты этого не замечаешь» - был дан ответ – «Ты знаешь куда идти… Это важно. Запомни»!
В довершение всего кто-то громко забарабанил кулаком в дверь. И тогда она уже окончательно проснулась, но не забыла не единого момента из своего сна, продолжения которого – до ужаса, до дрожи, до слёз сейчас не хватало…
-Мы уедим без тебя! – раздался за дверью сердитый голос дяди Васи – Сколько же можно спать!? Собирайся! Жду пять минут и уезжаю!
Он уже собирался войти в комнату, которую просто не возможно было запереть изнутри, но быстро сообразив что над её кроватью весит «ловец духов», Дану стрелой метнулась к двери и сама чуть приоткрыла её, заслоняя путь. Именно для подобных случаев, она никогда не снимала одежду, ложась спать…
-Простите, дядя Вася, я не специально… – прошептала она, изо всех сил пытаясь изобразить бесконечное сожаление, раскаянье, смирение и страх – всё христианские добродетели разом, демонстрация которых, даже самая грубая и бездарная, обычно его успокаивала – Я просто очень долго работала вчера над шторой на колокольню, вот и проспала… Но я мигом, и пяти минут не пройдёт! Не уезжайте без меня, пожалуйста…
-Ну ладно – улыбнулся дядя Вася: толи демонстрация испуганно-униженной реакции, толи известие о том, что работа над деревянной шторой продолжается – заставили его сменить гнев на милость – Жду тебя, в общем, в машине, у своего дома. С нами ещё женщина поедет одна. С внуком… Поторапливайся!
С этими словами, он ушёл, так и не войдя в комнату. Прикрыв дверь, Дану тяжело перевела дух. «Так вот что имел в виду Тор, когда говорил что я рискую убить в себе богиню, место которой займёт со временем рабыня еврейского бога Яхве» - печально рассмеялась она, глядя на золотой солнечный луч, струящийся в комнату сквозь просвет между складками занавески: этот свет очень напоминал свет, исходящий от бога грома во сне –«Ну чем не рабыня? Дрожит, пресмыкается, врёт, позволяет собой манипулировать различного рода нечисти… ибо иначе этих людей просто не назовёшь! Да я похоже уже давно сделалась рабыней, сама того не заметив! Спасибо тебе Тор, за то что напомнил мне, кто я»…
Быстро собравшись, она побежала к дому Астахова, который уже заводил машину. Только потом, уже в машине, вспомнила о том, что «ловец духов» лучше было бы взять с собой или хорошо спрятать – на всякий случай… но было поздно. Ступино уже осталось далеко позади, впереди и со всех сторон – бесконечные леса и маленькие островки гибнущих деревень… На заднем сиденье, тихо переговаривались между собой, пожилая женщина с внуком. На переднем, рядом с Астаховым ехала она. Он пытался о чём – то говорить, рассказывал о полях, о том как тяжёл труд колхозников и его должностные обязанности и о том, что депутатам с области на всё плевать, но разговор не клеился и в конце концов он включил музыку. Очередная тупая попса, без смысла и содержания, где любовь – это взаимоотношения между самцами и самками и все всем довольны и счастливы… Плодятся и размножаются, так сказать. Дану ненавидела это «в мире животных» с первых лет своей сознательной жизни, считая себя душой, временно пребывающей в этом теле, а не телом – основное предназначение которого, производство на свет новых тел, но такова была культура людей, их мир, их нравы и спорить с этим было бесполезно. Старясь не вслушиваться в музыку, грохочущую совсем рядом, она закрыла глаза и постаралась «уйти в себя»… так чтобы не слышать и не видеть, до самой Няндомы, вообще ничего. Нельзя сказать, что это полностью у неё получилось, но со временем, заполняющее сознание образы, которые она сама же и создавала, стали вытеснять звуки и образы – этой реальности.
Так и доехали до Няндомы – каждый «на своей волне»…
В городе она погрузилась в различные дела, в общение с родственниками – которые как всегда не понимали её, но однако, отчаянно пытались не пустить обратно в деревню: в данном случае значение имела только их привычка к тому что она рядом и в определённой степени полностью от них зависима. Возможность того, что она может принимать самостоятельные решения, жить где-то вне дома, в котором прошли её детство и юность, просто не укладывались в голове. Поэтому большой возможности выбирать не было: оставшись в городе, с ними, она осталась бы в давно знакомой, привычной тюрьме. Колокольня и деревня – были возможностью устроить бунт по отношению к тюрьме старой, но являлись тюрьмой – новой. Нужно было бросить обе тюрьмы и последовать совету Тора, который вполне чётко и понятно, показал ей направление, в котором следует двигаться… Разорвать оба потока событий, обе вероятности: остаться здесь или вернуться в деревню – ещё до того, как они стали реальностью, потому что обе эти дороги ведут в неволю... Но ей опять это не удалось – толи из-за собственного упрямства и желания доводить до конца всё что делаешь и замышляешь, а так же выполнять свои обещания, какими бы бессмысленными они ни были (а обещаний дяде Васе дано было не мало – выступить на Ильин день со стихами, сделать деревянную штору, помочь в одном, выручить в другом… и т.д.), то ли потому что бездна душ человеческих ещё не была постигнута ей в той мере, дойдя до которой ты уже навсегда теряешь всякую веру и надежду, но обретаешь силу идти своим путём в одиночестве и не придавать никакого значения всему что происходит вокруг…
Для того чтобы обрести эту силу, нужно испить бездну до дна. Увидеть её, прочувствовать, стать ей… А в Ступино, из бездны, лишь показали свои отвратительные морды, несколько забавных чудовищ - в виде людей. Вся же бездна, ещё не была испита.
Через несколько дней, на почтовой машине, она возвратилась обратно. Оставаться дома было не менее мучительно, чем жить там. Впрочем, за день до возвращения, ей позвонила тётя Люба. Приказным тоном она заявила о необходимости убрать висящий над кроватью «ловец духов», потому что «всему этому языческому мракобесию» на церковной земле не место, и поэтому Дану поспешила вернуться как можно скорей… «Ловец духов» было жалко: как и в любое изделие, сделанное своими руками, она вложила в него часть своей души; сама же ситуация: то, что по словам тёти Любы, в её комнате всё осмотрели, то, что «ловец духов» оскорбляет их религиозные чувства… уже не удивили, и даже не разозлили.
Для верующих похоже всё это было естественным: бездна вновь улыбнулась, одной из пастей, многочисленных, живущих в ней чудовищ… «Ну здравствуй, бездна» - думала Дану, спустя сутки, когда машина уже подъезжала к деревне – «Раньше ты казалась мне «бездонной пустотой», но теперь я точно знаю, что ты – хотя и бездонная, но отнюдь – не пустая… В тебе обитают монстры, демоны, бесы… Но каждый из них – стремиться казаться святым и зачастую в собственную святость искренне верит, чтобы при этом не вытворял! Но ты всё равно не погубишь меня… бездонная пустота или же – бездна душ человеческих… не важно, как ты называешься. Живое – вечно, живое – это огонь внутри нас, который нельзя погасить, даже если тело в котором временно находиться этот огонь, умирает. То ли дело – с мёртвыми душами. Когда тела живут… а вместо душ – бездна. Но всё же мёртвому, никогда не уничтожить – живого»…
Её возвращение сразу началось со скандала.
-Побойся бога! – кричала тётя Люба на всю артель, где все они собрались чтобы обсудить произошедшее – Мне плевать на твою ересь и на тебя, но не уж то ты не боишься бога: творить такое в храме!
Присутствуя тут же, и слушая вопли своей жены, дядя Вася вел себя на удивление скромно и прилично: улыбался и молчал… Это было очень странно, но возможно он просто получал удовольствие от происходящего.
- И что же я такого творю, тётя Люба? – спокойно спросила Дану, старательно деля вид что эта истерика не производит на неё никакого впечатления – Что с вашей точки зрения происходит вообще оскорбительного для вашей веры? Над кроватью повешена конструкция из ивовых прутьев и перьев. Такие в городе, в магазинах иногда продаются, в качестве украшения для интерьера. Получается, что Ваш бог боится… украшений для интерьера, но при этом вы считаете, что мне почему-то нужно его бояться! Вы меня, конечно, извините, но странный у вас какой – то бог…
-Коля мне рассказал, для чего это украшение интерьера создано и как оно работает - ответил за жену дядя Вася – Либо убирай, либо убирайся! Впрочем, нет… не пущу! У тебя ещё выступление, штора на колокольню не доделана… а Ильин то день ох как скоро! В общем, будь человеком, пожалуйста. Соблюдай наши правила и не оскорбляй нашу веру.
- Да ты ещё и колдуешь!!! – снова, не дав вставить слово, заорала тётя Люба – Креста на тебе нет, нечисть окаянная!!!
-Креста на мне нет… - печально улыбнулась Дану, чувствуя что это предел: дальше стараться вести себя более или менее прилично, не смотря на всю эту дикость, просто невозможно – И на крест мне ваш плевать хотелось, как и на вашу веру! А бога я не боюсь. Того, в которого вы верите, не существует. Тот, который есть, не стремиться запугивать своих детей, но любя их – предоставляет полную свободу развития каждой живой душе… которая впрочем, в вашем случае, превращается в свободу деградации. Больше мне вам сказать нечего. Это всего лишь правда.
Такого они не ожидали, уже успев привыкнуть к её обычной вежливости, спокойствию и пусть и местами заметно не искренней, но всё же существующей – покорности. Дядя Вася побагровел от гнева… Тётя Люба побледнела от страха… то ли перед гневом дяди Васи, то ли перед карой небесной. Не ожидая продолжения этого спектакля, Дану вышла из кабинета, демонстративно хлопнув дверью. Впервые, почти уже за два месяца жизни при церкви, в её душе в этот миг появилось что-то похожее на радость от общения с людьми…
Конечно, потом ей всё равно пришлось убрать «ловец духов». Астаховы так и не отстали от неё с этой проблемой, пока она не спрятала его с глаз долой. Для них почему-то принципиально важно было, чтобы он не весел над кроватью, а если лежит в шкафу – ничего страшного…
Вот только когда он лежит в шкафу, толку от изделия не было никакого.
За время её отсутствия, продлившегося, казалось бы, всего пару дней, в деревне многое изменилось. Так как до Ильина дня оставалось немного времени, дядя Вася был весь на взводе и с удвоенным энтузиазмом готовился к празднику и к выборам. Для Дану была куплена специальная одежда, в которой ей полагалось выступать, и назначены дни репетиций, которые вместе с общиной, проводились в помещении местного ФАПа. Попытка отказаться надевать одежду, которая с точки зрения дяди Васи, выглядела очень по- православному…закончилась очередным психозом. Когда они пили чай и обсуждали это у него дома, в присутствии жены и внуков, дядя Вася схватил её за шею и заявил что убьёт или отправит туда же, где оказался Арнольдович, если она посмеет выйти на сцену «в одних трусах»… Хотя вообще-то она хотела одеть деловой костюм, вместо старомодного, безликого платья и платка. Его конечно, остановили и успокоили, но вернувшись обратно, к церкви, Дану громко, вслух, не стесняясь деревенских, которые проходили мимо и слышали это… прокляла эту церковь, эту религию и эту страну, народ которой позволяет править собой… психически больным людям, но при этом удивляется – тому что не живёт, а выживает, а справедливости, благополучия и порядка всё нет и нет… Впрочем, в этот миг, скорее всего, люди посчитали её психически больной, но что – либо говорить или спрашивать у неё– не решились.
Помимо этого, из мрачных застенок Архангельской психушки, прозванной в народе «Талаги» - по названию близлежащего аэропорта, наконец вернулся Арнольдович. Хотя, сказать что Арнольдович вернулся полностью, глядя на него, было вообще –то сложно. В «Талагах» осталось как минимум 50 % от того человека, который принудительно был туда отправлен, полтора месяца назад. Арнольдович трясся как эпилептик, не мог долго ни стоять, ни лежать, постарел лет на 20, волосы – из золотисто – русых, стали какими –то серыми, с проседью, язык заплетался как у пьяного, и поэтому чтобы научиться понимать что он говорит, к такой речи какое – то время нужно было ещё привыкнуть, а желание жить и говорить правду всем в подряд – исчезло у него, похоже навсегда, уступив место страху и отчаянью…
Дану зашла к нему домой, сразу как только узнала о его возвращенье. По словам матери, всё это было «побочными эффектами» лечения и на самом деле, шло всё-таки на благо, а не во вред её сыну… Спорить с тётей Галей, Дану не решилась, не потому что она была права, а потому что совсем недавно, из – за её упорного нежелания одевать купленное для выступления платье, вместо костюма, дядя Вася грозился отправить её в том же направлении, откуда возвратился Арнольдович. И любой конфликт, любое проявление неподчинения, в купе с традиционным для любой деревни стукачеством– могли спровоцировать его на это, ведь праздник и выборы – действительно были уже совсем скоро… Видя что стало с Арнольдовичем на «химической зоне» она этого совсем не хотела.
Арнольдович по – прежнему понимал, что происходит в стране и в обществе и не отказывался от своих убеждений. Это стало ясно по общению с ним, сразу же, но желание бороться – теперь действительно было сломлено, воля задушена сильнодействующими психотропными препаратами и иными методами воздействия, о которых, как правило никто не говорит прямо, но которые есть, были и наверное – будут… как в Советские времена, в подобного рода заведениях, так и в нынешние.
-Это всё пройдёт – говорила ему Дану – Просто надо, чтобы вся химия вышла из организма. Через пол года – год, всё восстановиться.
-Так меня же и здесь мать химией, думаешь, не пичкает? – печально улыбался он – Не в таких дозировках, конечно, но всё-таки… Хотя, я знаю что пройдёт. Так же было уже… и прошло. Ох, поскорей бы жизнь прошла уже что ли…
-Вам надо уезжать отсюда. В город, куда угодно… И больше не пытаться пробить лбом стену, которую лбом точно не пробить!
-А ты почему не уезжаешь? Ты же уже второй месяц здесь… и наверное всё увидела и поняла. Так ведь? Тоже пытаешься пробить лбом стену?!
Они сидели на веранде дома его матери и курили – одну сигарету на двоих. Сигареты в деревне были в дефиците, а Дану обычно вообще не курила, но при встрече с Арнольдовичем после «Талаг», ей почему-то этого вдруг захотелось.
Она задумалась. А действительно… разве она не так же себя ведёт? Ведь всё уже понятно и очевидно. И давно пора уехать… потому что ничего нельзя изменить! Но она, более мягко и осторожно, без прямых провокаций, пытается, в общем, делать, примерно тоже что и Арнольдович: говорит правду, смеётся над ложью, отвергает несправедливость и надеется что окружающие научатся мыслить, перестанут быть покорными рабами существующего режима и собственных стереотипов и страхов, и наведут порядок на своей земле и в своей жизни, решительно восстав против привычного, узаконенного – безумия. То есть по сути – делает тоже самое… Хотя и знает, что ничего из этого не получиться!
-Да – согласилась она – Меня, наверное тоже пора отправлять в Талаги… Я рискую, не меньше чем вы. Но пока вроде держусь… потому что могу вовремя отступить, там где вы продолжаете идти напролом… чтобы потом всё равно разбиться о систему! А эффект нулевой и в том, и в другом случае.
-Согласен. Но что же делать?
-Уезжать…
-Куда? Мы же в России живём… А так ведь сейчас – везде. И в каждой деревне есть свой «дядя Вася». А в городах этих «дядь Вась» - по администрациям, судам, прокуратурам и тем же психушкам в качестве врачей… думаешь не знаю, сколько? Армия целая… Они из другого мира! Они нас, простой народ, давно уже не понимают и за людей не считают… Главное - к власти прийти! Должность получить! Чтобы потом –хапать, хапать, хапать… всё что только можно, до бесконечности! Куда уезжать, скажи мне?!
-За границу…
-Не могу. Это моя Родина!
Что тут можно было ещё сказать? Это действительно была его Родина. И её. И всех нас… Но живя в страхе и подчинении, разве кто-то здесь мог решиться на бунт, кроме нескольких сумасшедших одиночек, бунт которых действительно ничего не значил и не менял… среди всё той же вседозволенности и безнаказанности власть имущих, и привычной покорности, в сочетании с мазохистским наслаждением собственными страданиями (которыми у христиан принято мостить дорогу в рай), со стороны основной части населения?
Она постигала бездну человеческих душ… и теперь уже понимала, что вся страна является этой бездной.
А гости, в гостином доме Астахова, время от времени всё появились и появлялись – этим внося хоть какое-то разнообразие в безысходно-однотипный, веками не меняющийся образ жизни и мышления представителей церковной общины и деревенских… Сначала приехала Юля – крёстная дочь Астахова, очень отличающаяся от него, да и от всех – своими взглядами, отношением к реальности, да и внешним видом тоже. Она родилась в этой деревне, но за свои короткие 20 лет жизни, как- то ухитрилась вырасти в совершенно другое существо, имеющие очень мало общего со всеми кто её окружал. Училась в Архангельском колледже культуры и сейчас просто приехала к близким на каникулы. Вся в татуировках изображающих солнце и звёзды, в одежде в стиле бохо, с браслетами ручной работы на тонких запястьях и буддизмом – в качестве не то чтобы религии, но основного на данный момент, направления развития собственной души, а так же странными книгами, рассказывающими о том что происходит с душой после смерти, опыте внетелесных путешествий и пограничных стояний… Юля, оказалась такой же белой вороной, среди деревенских жителей, какой была Дану и поэтому очень быстро, буквально с первого знакомства, они подружились. Это была красивая, стройная девушка, с очень чистой, буквально сияющей молодостью и белизной, кожей и длинными, рыжими волосами… Она была вегетарианкой, слушала тяжёлый рок и искренне смеялась надо всем что твориться в деревне, но в её отношении к происходящему не было ни зла, ни безысходности, не желания изменить мышление этих людей.
-Их не изменишь – с ходу заявила она, придя к Дану на колокольню специально чтобы познакомиться – Я всю жизнь с ними живу… И остаюсь собой! Меня сейчас тоже сильно родители не понимают. Я уже три года не ем мясо, рыбу и вообще любые продукты животного происхождения. И как видишь до сих пор жива… И выгляжу вроде бы не плохо. И даже вес не теряю, то есть он у меня в норме – в соответствии с ростом, лишнего нет, но нет и дефицита. Проверить легко – встать на весы и посчитать, потом свериться с нормами… Но моя мама уже три года убеждает меня в том что у меня анорексия и пытается накормить мясом! Вот честно, я не могу с ней уже больше общаться… Но их нельзя пытаться менять! Наших мам, пап, дедушек, бабушек, друзей, знакомых, соседей… Понимаешь, они просто не могут допустить – что жить и мыслить можно как-то по другому, не как они! Но если ты будешь воевать с ними – они будут воевать с тобой. Никто никого не изменит, учитывая что их больше и они старше, ты скорее всего проиграешь… но ничего не добьёшься. Они останутся прежними. Ты тоже. Но нет… в процессе этой борьбы, вы все увеличите количество боли, взаимно причиняемой друг другу. То есть изменения всё-таки произойдут… боли станет больше! А зачем это, если вы всё равно не можете не понять друг друга, не принять – такими, какие есть? Боли в этом мире и так очень много…
Глубоко вздохнув, Дану поняла что она права. Она и сама это прекрасно сознавала… Но она понимала и то, что сильно отличается от Юли, не смотря на общую, для них обеих – свободу мышления и самовыражения, тем что просто не может отказаться от борьбы, даже прекрасно понимая что эта борьба ничего и никого не меняет к лучшему… а действительно, лишь увеличивает количество, взаимно причиняемой боли. Просто у её души, был совершенно другой характер, другая ментальность… Это был характер воина, который может остановиться – только когда побеждает, либо погибает в борьбе с любым количеством противников, при любых обстоятельствах, в любые времена, так и не сдавшись!
Однако, с момента появления Юли, жизнь Дану в деревне словно наполнилась светом. Они встречались каждый день: пили чай в трапезной, гуляли по лесам, рассказывали друг другу о древних богах и жизни после смерти, о языческих и буддистских традициях, о силах природы и космосе человеческих душ… так и не постигнутом, большинством живущих, потому что большинство живущих, собственных душ не чувствуют и не слышат – их голос, им успешно заменяют религия, сми и море житейских дел и проблем. Юля искренне поражалась тому, до какой дикости всё же дошёл её крёстный отец, дядя Вася Астахов, слушая её рассказы о борьбе с «ловцом духов», «православной форме одежды» и всём прочем. Такой дикости, даже зная его всю жизнь, она явно не ожидала… хотя возможно, просто привыкла к тому что ничего подобного нет, живя в Архангельске и учась в колледже культуры.
-Конечно, тебе надо уезжать отсюда – говорила она – Даже не думай! Тебе во сне Тор это сказал… Какая ты блин, язычница, если тебе сниться бог, даёт подсказку, ты это прекрасно запоминаешь, но всё чего –то ждёшь и надеешься? Или воюешь с кем-то… Сейчас я повторяю. Я – древняя славянская богиня… Макошь! Вот не смейся! Ты ж – Дану, почему мне Макошью нельзя быть? Я сознаю себя как душа, созданная этой богиней… Как у тебя – Дану – мать, так у меня мать – Макошь! Макошь – это древнеславянская богиня судьбы, плодородия и семейного счастья. Она почиталась в древности, наравне с богами – мужчинами, как и Лада, потому что была равна им и отождествлялась с женской творящей частью жизни и мироздания… Тогда не было того что сейчас называют «войной полов». Не было ни патриархата, ни матриархата, но женщины и мужчины были равными, взаимодополняющими частями друг друга, и поэтому без богинь-женщин, ни в славянском языческом пантеоне, не в древнескандинавском нельзя было обойтись. Эти образы стали стираться значительно позже, под влиянием христианства, объявившего женщин – греховными созданиями… Ну так вот, Макошь. Это великая ткачиха и жена верховного бога - Сварога, который «сварганил» этот мир. Согласно легендам и сказкам, она держит в руках полотно мира, и из нитей – жизней, сплетает удивительные узоры… Я здесь, на земле, в колледже культуры, делаю это буквально. Учусь ткать. Но не люблю простые узоры, не люблю копировать изделия других мастеров. Хочется что-то своё создавать… Правда преподаватели это не поощряют. Но всё равно когда я этим занимаюсь, представь себе, я очень сильно чувствую свою связь с Макошью. Я вижу этот космический образ… нет, не человек, не женщина! Примерно как тебе Тор приснился: огромная, сияющая, состоящая только из энергии и света живая сущность… Это мы здесь, живя, им придаём человеческие черты. На самом деле всё немного по – другому, но в сказках всё же много правды. Она действительно богиня-мать… Очень добрая и мудрая. И творец, наравне с Тором или Сварогом, просто другой принцип действия и спектр влияния. А ткать полотно – сродни медитации… Только бы никто не мешал! И вот тку-тку… а она мне посылает образы, которые хочет чтобы я как-то донесла до людей. Например, я начинаю видеть этот же мир, но словно разделённый на фрагменты… как если бы ты взялась увеличивать фотографию до того, что в конце концов начинают становиться видны пиксели из которых она состоит. Тоже самое – с миром. Это иллюзия, голограмма… всё что мы считаем неменяющейся реальностью. Мы под гипнозом собственного разума, а если разум ещё и забит кучей, искажающей восприятие фигни – из религиозных догм, страхов, желаний, убеждений, прошлого опыта и каких- либо ожиданий в отношении будущего – то вообще мрак получается, реальность такой какая она есть не увидеть. А ты правильно увидела, когда шла по дороге в Ступино… Как огромный, живой океан энергии. Вот это – реальность. Всё остальное – отходы человеческого сознания… И вот она мне это показывает, уже не первый раз. Я хочу как-то в творчестве это показать, соткать какую либо картину на полотне, которая говорила бы без слов… всем кто может видеть и чувствовать. Потому что, по- моему, это важно. Но меня останавливают, не понимают замысла – на учёбе. А дома родители… со своим «ешь мясо, а то умрёшь»!
Во отличи от Дану, которая слушала её очень внимательно, без тени улыбки на лице, Юлька смеялась… Она воспринимала все это очень легко, и словно играла с жизнью, а не жила, в то время как для Дану – каждый поступок был борьбой или стремлением к подвигу, во имя свободы и правды, а слова и поступки окружающих воспринимались как вызов, который, будучи собой, ты не смеешь не принять… и должна бороться до конца.
«Как бы перенять у неё эту лёгкость и умение радоваться жизни, не вопреки всему, не назло… а просто так – от души» - подумала Дану – «Ведь она это похоже искренне, хотя всё прекрасно понимает… Понимает всё, чего никогда не поймут наши мамы, папы и иная родня. Я никогда не сдаюсь, как Арнольдович, а те кто никогда не сдаются – в конце концов могут в один миг – сломаться… А её всё равно спасёт – эта доброта и непосредственность».
Они шли по полю, вдоль озера и беседовали, глядя на заходящее солнце. Каким же оно было красивым, сияющим, живым… это солнце, которое для учёных, лишь раскалённый шар в безвоздушном пространстве!
Словно прочитав её мысли, Юлька улыбнулась и произнесла:
-Да, солнышко живое… И земля живая, всё вокруг живое, у всего есть душа. Души планет, гораздо более развиты, чем наши. Просто другая форма жизни… очень сильно опередившая нас в своей эволюции. Они сродни богам… И с ними можно общаться, в медитации или трансе. Нужно только чтобы никто не мешал… Пойдём завтра на тот берег, медитировать, с солнышком говорить?
-Конечно, пойдём… - ответила Дану, едва не плача от осознания безысходности которую творили, творят и будут продолжать творить… все остальные, «нормальные» люди на этой прекрасной, живой планете – Слушай, а ты уверена, что все вокруг живые и у всех есть душа? Я сейчас не про планеты и природу, а про людей… Я уже второй месяц живу в общине, при церкви. И чем больше узнаю от дяди Васи, тёти Любы, Коли и других, тем больше сомневаюсь… что у них есть души. Начинает казаться, что у христиан вообще душ нет… иначе, как они могут быть такими слепо-глухими – к космосу, природе, окружающим и самим себе? Только слепое следование веками не меняющимся традициям и рабская вера, которая впрочем, даёт им право нападать на всех, кто хоть немного, хоть в чём-то проявляет какие-либо признаки свободомыслия… Своим детям они внушают это с малолетства. Когда крестят – у ребёнка вообще нет возможности выбирать, он ещё младенец, но уже христианин, потому что родители так решили. Ты уверена, что у христиан есть души?!
-Есть – ответила она – Просто эти души спят и видят кошмарные сны… И это их выбор – видеть эти сны, а свободный выбор каждой живой души – наши небесные покровители чтут свято, ибо иначе, мы жили бы в мире основанном на тирании, а мы живём в мире… свободного выбора! Они выбрали сами эту религию. Меня ведь тоже крестили… но христианской я так и не стала! Потому что я знаю, кто я. У меня есть душа, у души есть память, характер, воля… и этого в общем достаточно, чтобы при любых обстоятельствах – оставаться собой и не принимать того, что тебе чуждо. Но таких душ довольно мало. А остальные – легко поддаются любой форме зомбирования… тем более, если это сулит какую-то материальную выгоду или получение высокой должности. Для простонародья же… просто способ не думать. Ходи в церковь, молись, крестись, исповедуйся и живи спокойно… На всё воля Божья! Сами за себя – мы не в ответе… Если что-то происходит и бог допустил – значит так надо…
-Но так ведь возможно любое зло сотворить, а потом заявить – что такова воля божья!?
-Конечно. Они и творят… Потом каются. И опять – творят… Но только бог то есть, понимаешь… Он всё- таки есть! И огромное количество иных, высших, его помощников: богов, богинь, ангелов… не важно как это называется, они тоже никуда не делись! А земная жизнь очень коротка… и когда она закончиться, они попадут уже не в учебную версию реальности, которым для наших душ, является этот мир, а в тот космос… о котором они понятия не имеют! И там уже придётся вариться в аду который сами же сотворили… при жизни. И за всё отвечать… И лживым покаянием не прикроешься, и молитвы – не помогут! Там вообще нет места лжи: ни себя обмануть не получиться, ни других. Тогда они и проснуться… эти души. Всё поймут, вспомнят, прочувствуют, увидят последствия содеянного… во всей полноте! Всё, что и при жизни, могли бы увидеть и почувствовать, но при жизни – людям обычно легче отмахнуться от собственной совести, тем более что сейчас это во многих случаях – ещё и выгодно… И вот тогда уже никто не спасёт их… от самих себя! От того суда, который будет творить каждая душа, над самой собой, уже потеряв возможность что-либо исправить. Тогда будет страшно… И больно. Но это их выбор – как сейчас, при жизни, так и потом – после смерти.
Лето близилось к завершению, но словно не желая уступать место приближающейся осени – всё так же обжигало палящим зноем и светом очень яркого, словно желающего уже не столько согреть, сколько испепелить всё вокруг, северного солнца… Шёл конец июля, и для севера такое жаркое лето было вообще-то нехарактерным. В конце этого месяца обычно уже начинал чувствоваться август: тепло спадало, ночи становились темней, большинство растений – успевали отцвести и дать семена. Но это лето было каким-то особенным: жары меньше не становилось, всё –так же грозно и отчаянно, как весной, грохотали грозы и на сухую, изголодавшуюся по небесным слезам, землю, лились быстро проходящие, чистые, наполняющие пространство свежестью, тёплые дожди… Эта погода – удивляла и радовала. В конце концов, когда ещё будет возможность – так хорошо согреться на севере? Было понятно, что это какая-то климатическая аномалия, потому что в иные годы, в этих краях, подобная жара если и была – то очень-очень редко, но Дану, Юлька, Коля и большинство других гостей и жителей деревни, всё же радовались этому палящему солнцу и грозовым ливням, прекрасно зная, что представляют собой, холодные северные зимы, и как долго они длятся…ведь календарная весна здесь, всегда была лишь немного более мягкой «версией зимы».
Теперь они бродили по лесам, пили чай вечерами и вели долгие разговоры на самые различные темы, вместе: Дану, Юлька и Коля. Правда, Дану не слишком доверяла Коле, помня его донос дяде Васе по поводу «ловца духов», но обретя неожиданного союзника в лице Юльки, стала гораздо уверенней в себе и своих убеждениях, чем это было раньше – в полном одиночестве среди фанатично верующих членов православной общины и простого народа, созерцающего все лики беззакония и беспредела уже много лет, но продолжающего жить по принципу «моя хата с краю»… Это было закономерно: Колю, как выходца с мятежной Украины, к которой он, впрочем, упорно не относил свою родину – Закарпатье, деревенская молодёжь воспринимала как чужака, да и он сам не слишком стремился общаться с ними. Дану и Юлька – слишком оригинально мыслили, выглядели и жили… и поэтому в среду пьюще-гулящих, дерущихся в деревенском клубе, и слушающих попсу на дискотеках, молодых людей и девушек, вписаться тоже не могли, но и представители старшего поколения – с их системой ценностей и взглядами на жизнь, были бесконечно чужды им… Изгоям свойственно объединяться и они объединились.
Правда между Дану и Колей, возникала время от времени на первый взгляд странная, скрытая конкуренция за внимание Юльки. Общаться с девушкой нравилось всем, но если Дану, в этом общении интересовали вопросы исключительно духовные и касающиеся творчества, саморазвития, то Коля будучи парнем, имел и иной интерес, сугубо биологический, так скажем… Это было очень заметно всем, но злило только Дану. Она была старше Коли – на два года, и старше Юльки на 6 лет, и поэтому уже обладала достаточным жизненным опытом, для того чтобы отличить искреннюю дружескую симпатию от похоти, а так же понимала, что поработав в России лето, Колька уедет домой в Закарпатье… а с чем потом останется Юлька, если животное начало возьмёт верх над духовным в них обоих – неизвестно… Но они были слишком молодыми и о подобных вещах задумываться не могли. Кроме того, пока в деревне не появилась Юлька, подобные же – похотливые огоньки, нет-нет да играли в зелёных глазах закарпатца, когда он общался с ней – Дану, и особенно когда ей с подачи дяди Васи пришлось примереть на себя несколько, дико бесивших её – очень женственных и в тоже время – очень православных нарядов: сарафанов, платьев. Они подбирали сценический образ. Естественная красота девушки сразу стала бросаться в глаза, чего не происходило, когда она одевалась как ей более привычно и комфортно: зелёный, камуфляжный костюм – в котором легко и удобно бродить по лесам, высокие ботинки на шнурках и кепка. В отсутствии косметики и каких -либо украшений, в таком виде её даже довольно часто принимали за парня, но Дану совершенно не считала нужным – откровенную демонстрацию своей половой принадлежности одеждой и внешним видом, потому что одеваться именно так – действительно было удобно в походных условиях, а желания привлечь самцов своим обликом у неё никогда не было. Дяде же Васе – зачем –то приспичило сотворить из неё «леди», и реакция Коли на «леди» ну не сколько не поразила оригинальностью… Впрочем, он держался в рамках приличия, прекрасно видя что на его похоть ожидаемой реакции нет и похоже не будет – Дану действительно не интересовали рождающиеся между ног у окружающих желания и чувства. Дядя Вася тоже прекрасно всё замечал, и по- началу беззлобно посмеивался и над Колей, и над Дану. Но когда до него в конце-то концов дошло, насколько отвратителен ей и этот подчёркнуто – женственный образ, и внимание Коли, с ним опять случилось что-то похожее на истерику.
-У тебя же сердца нет! – заявил он, одним прекрасным, солнечным днём, за чем-то заглянув на колокольню – Ты посмотри, как Коля на тебя смотрит… а ты чего? Холодная как змея! Ты ж женщина в конце –то концов или кто?!
-Вообще –то я душа, временно живущая в теле женского пола и получающая определённый жизненный опыт… - спокойно ответила Дану – Душа пола не имеет, дядя Вася. А похоть – один из смертных грехов, которые в вашей религии вообще-то говоря, не приветствуются. Будучи душой, я не испытываю таких желаний, а моя реакция на похоть окружающих соответствует уровню моего духовного развития. Почему, будучи православным христианином, вы не понимаете этого, и целенаправленно стараетесь сделать из меня размалёванную бля**, этим вызывая греховные мысли у одного из членов вашей общины, мне не понятно, но, уж простите за мат, деградировать до уровня стремящейся к ебл** тушки женского пола я не могу и не хочу… Хотя конечно, никто не лишает права, вас, верующих, быть разумными животными и испытывать подобные желания и чувства. Мне они не свойственны, извините. Пусть Коля поищет какую-ни будь другую девушку, в качестве подстилки на одну ночь…
-Да почему же сразу подстилки на одну ночь!? – воскликнул дядя Вася, почему-то вдруг покраснев – толи от стыда, толи от осознания… что в православии всё это действительно считается грехом – Может вы потом поженитесь, детишек нарожаете…
-У души нет таких потребностей, дядя Вася – ответила Дану, глядя на него с бесконечной печалью от понимания того – что он забудет смысл её слов и сами слова, минут через пять, после того как выйдет из колокольни, а потом какой-либо похожий разговор повториться вновь и вновь: старую собаку новым трюкам не научишь – Размножение – потребность тела, а не души. Как и секс. А любовь к этим потребностям вообще отношения не имеет… Это чувство – гораздо более сильное и прекрасное, чем вся эта ваша человеческая физиология. Любить можно кого угодно и что угодно. Друзей, врагов, мужчин и женщин, животных, весь мир вокруг… Любить, восхищаться, радоваться тому что всё это есть. Именно такой, чистой, безусловной любви, учил Иисус Христос. И я понимаю это, хотя я язычница. Именно такой любовью я и люблю жизнь… планету, природу, понимаете? Поэтому не говорите что у меня нет сердца, это не правда! Сердце есть… И душа тоже есть. Только их потребности и чувства, более масштабные и сложные, чем взаимодействие пиз** и ху* которые вы, будучи очень верующим человеком, почему -то упорно мне навязываете… Уж простите, за мат, ещё раз.
-Да что ты понимаешь, нечисть языческая! – заорал дядя Вася – Тфу на тебя, впустил же на свою голову змеюку…
Больше сказать было нечего, кулаки в этот раз почему –то не зачесались, поэтому взяв то – за чем приходил – какие-то инструменты и вещи, дядя Вася ушёл, демонстративно хлопнув дверью. А Дану в этот миг, стало очень обидно… за Иисуса Христа, хотя она не была христианкой и не считала его богом. Просто если внимательно почитать его изречения и всю имеющуюся в наличии информацию об этой исторической личности, выйдет что в основе его учения действительно любовь – но совсем не та, о которой говорил дядя Вася. Безусловная. Возвышающая душу над материей… Вот только люди его распяли, потом сотворили религию, объявив богом, с тех пор прошло около 2000 лет, но человеческое мышление при этом нисколько не изменилось. И что наиболее страшно, самые ярые его последователи, вроде этих фанатиков во главе с дядей Васей, не понимают о какой любви говорил Иисус Христос… и почему пытался спасти их души. Они всего лишь создали нового идола, так и не осознав сути и самозабвенно поклоняются ему, думая что в этом есть какой –то смысл, но не меняя себя, своего образа жизни, своего отношения друг к другу. Эти души действительно не спасти…
И вот, когда в деревню приехала Юлька, Коля переориентировался на неё. Она была моложе, неопытней, доверяла ему… с ней конечно же было проще, в отличии от холоднокровной, оценивающей всё исключительно с точки зрения разума, Дану, которая к тому же была старше их обоих. А Юлька – ребёнок… Будучи совершеннолетними, в 20 лет, люди обычно не являются психологически взрослыми. Дядя Вася, прекрасно видя и это, смеялся и шутил, расцветая как майская роза, всякий раз как Коля подкатывал к Юле и пытался увести куда-ни будь подальше от церкви, общины, деревни и всего на свете… Однако, когда это происходило, к ним присоединялась Дану, которой Юлька была рада ни чуть не меньше чем Кольке, и свои похотливые желания, закарпатскому гастарбайтеру, из -за наличия третьего лица поблизости, раз за разом приходилось откладывать на потом. Хотя, он не слишком беспокоился об этом, уже не воспринимая Дану как объект сексуального влечения, и прекрасно понимая что она не всегда сможет таким образом ему мешать: у неё много дел – репетиция выступления, работа над шторой, реставрация антиквариата…
-Ну что ты мешаешь им, а? – увещевал Дану дядя Вася – Как собака на сене: сама не гам – и другому не дам – так что ли?
-Нет, не так – отвечала она – Я не страдаю этими страстями, дядя Вася, а вы с них тащитесь похоже, поэтому вам не понять… Но коль уж на то пошло, я им мешаю, потому что не гоже украинским проходимцам русских девок портить на моей земле!
-Твоей земле? – рассмеялся он – Где она твоя-то, в каком месте?! Я здесь главный, хоть и украинец, Коля – мой человек, и религия у нас – православие…
-В соответствии с вашей религией, это блуд называется. Блуд – ваша религия?
-Да что ты понимаешь, ведьма лесная!!!… Нет, это любовь!
С ним было бессмысленно спорить.
«Может они правы» - спрашивала себя Дану – «Может это я что – то не так делаю и понимаю, а на самом деле похоть – это любовь, мы – тела мужского и женского пола и жить должны, в соответствии потребностями наших тел, а не душ… И не дай бог, голос души перекроет голос тушки, настолько что инстинкты перестанут управлять человеком! Недопустимо, не мыслимо, не по-людски»…
Ища ответ, она невольно пристрастилась к чтению Библии по вечерам, которую нашла на среднем ярусе колокольни. И чем больше читала, тем больше убеждалась в том, что она всё-таки права. Просто православные давно уже позабыли многое из того, чему учил людей Иисус Христос…
На колокольне стало ещё интересней, когда приехали орнитологи. Это была команда из пяти человек, состоящая из профессора и руководителя исследовательской группы – Екатерины Сергеевны: строгой, уверенной в себе женщины лет 60, с очень умными, но словно видящими тебя изнутри, как рентген, глазами, от чего при общении с ней поначалу становилось как-то не по себе; Алексея Львовича – мужчины лет 40, всем своим видом напоминающего геолога советских времен или вольного путешественника и являвшегося бессменным водителем УАЗика на котором они приехали; двух школьников старших классов - Максима и Ильи, и Леры – молодой девушки из Чувашии, которая попала в группу, как и школьники, благодаря собственным исследованиям в области орнитологии и победам на различных конкурсах в этой области науки. «Бригада» разместилась на первом этаже, в большом пятиместном номере, напротив трапезной. Все они были «православными» и носили на шее крест, что первое время откровенно подчёркивали, предполагая что иначе с дядей Васей могут возникнуть проблемы, ведь формально на колокольне можно было жить только православным… Однако, когда дядя Вася всё показав гостям, взяв с них деньги и отдав ключи, ушёл, со среднего яруса спустилась Дану, заявила что она язычница и необходимость в лицедействе отпала сама собой. Не то что бы они на самом деле не были христианами и носили кресты для виду. Христианами они были. Просто не очень верующими… учёные же. Конечно, формулировка логичностью не блистала, но примерно так они объяснили Дану – почему никого из них не потянуло наверх, к колоколам, и на вечернюю службу, в церковь, которая как раз сейчас шла и поэтому можно было просто зайти ненадолго, поставить свечки и уйти – при желании, даже грандиозная усталость после долгой дороги, не помешала бы.
-Мы весь день провели в дороге, а завтра день будет не менее тяжёлый – надо обследовать огромную территорию леса – близ дороги на Ступино и в окрестностях деревень. Чем больше успеем, тем лучше, но для этого сейчас надо быстро разобрать вещи, поужинать и ложиться спать. Подъём в пять утра! - сказала Екатерина Сергеевна и без дополнительных разъяснений, все принялись делать то, что необходимо: Лера и Максим – разбирать вещи в номере, Алексей Львович и Илья – возиться с машиной, настраивать приборы и чистить картошку… Сама же Екатерина Сергеевна присела на лавку, за длинный, общий стол в трапезной, так чтобы быть в центре и всех видеть, раскрыла ноутбук и периодически поглядывая на своих подчинённых, долго и упорно что-то набирала и настраивала.
-Здесь не ловит интернет… - так, на всякий случай, сказала Дану, робко присев на эту же лавку, но с краю: Екатерина Сергеевна произвела на неё довольно сильное впечатление – не смотря на простоту общения и безукоризненную вежливость, от этой женщины веяло чем-то глубоко аристократическим, вызывающим уважение и желание добровольно подчиняться – которого, как прежде казалось Дану, у неё в принципе не может вызвать никто; она выглядела и вела себя как стареющая императрица, которая по-прежнему правит, но уже понимает достаточно много в жизни, чтобы не злоупотреблять своими возможностями и не пытаться вмешиваться в те вопросы и проблемы, которые находятся в компетенции разве что высших сил…
-Уже ловит – ответила Екатерина Сергеевна – У нас своя связь. Но да, 20 минут настраивать пришлось… В какую же глушь мы всё-таки забрались!
-Да, глушь… - отзывалась Дану – И не только в плане местности. Тут вообще глухо… как в танке!
-В каком смысле?
-В смысле народ дикий, а кто им правит – вообще варвары! – ответила она и сама же рассмеялась над своей формулировкой.
-Так это в любой деревне так… Мы же в России живём – улыбнулась Екатерина Сергеевна печально – Скажите, а вот этот дядя Вася, которому мы за съём комнаты здесь заплатили… он кто такой вообще? Ходит, кричит, неадекватный какой-то…
-Он пока староста деревни и староста церкви, но скоро выборы и скорее всего он станет депутатом.
-Понятно…
Повисла короткая пауза, в течении которой каждый размышлял о чём-то своём, а потом Дану всё-таки решилась сказать то, что изначально хотела сказать:
-Екатерина Сергеевна, вы можете взять меня во все походы, пока исследовательская группа будет находиться в деревне? Я не буду мешать, в машине скорее всего – помещусь, буду фотографировать природу, пока вы птиц исследуете… Меня интересует только природа, но я вряд ли смогу выбраться действительно далеко без машины и снаряжения, самостоятельно. А сидеть на колокольне и слушать всё что говорит дядя Вася, видеть всё что вытворяют некоторые другие люди – очень надоело… А так, хотя бы пока вы здесь по лесам набегаюсь нормально. Давно хотелось.
-Да, это можно сделать – легко согласилась она – Заодно расскажите нам, подальше от посторонних глаз и ушей, что здесь вообще происходит… Только если вы собираетесь с нами ехать, то должны быть уже готовы в пять утра. Полностью. Если в это время не спуститесь вниз, с фотоаппаратом, в соответствующей форме одежды – так чтобы только сесть в машину и ехать, ждать не будем!
-Конечно, я буду готова, прямо сейчас соберусь и сразу спать лягу… чтобы потом в лесу не уснуть – ответила Дану радостно – Большое спасибо вам! Не беспокойтесь, не подведу.
Пожелав всем спокойной ночи и ещё раз поблагодарив, Дану ушла наверх. Она была очень рада предстоящему походу, хотя привычка не спасть допоздна, конечно не позволила нормально выспаться к пяти утра: уснуть удалось только в 3-м часу ночи. Но это не помешало ей встать по будильнику в без двадцати пять, быстро собраться, выпить кофе и ровно в пять спуститься вниз, где уже собирались все остальные. Проверив готовность подчинённых, Екатерина Сергеевна дала команду «отчаливать». В деревне все ещё спали. По влажной после недавнего дождя, траве, стелился густой, серый туман… Позолоченных куполов церкви и колокольни, ещё не коснулись первые лучи восходящего солнца, скрывшегося в этот день за тучей.
На заднем сиденье УАЗика поместились все четверо: Дану, Лера и ребята. Это было легко, учитывая что вес и рост у всех был небольшой. Примерно через час погода опять изменилась в сторону «глобального потепления»: тучи исчезли, «злое солнце» - сделалось таким же злым каким было всё лето, опаляя пространство земли и неба удушливым зноем и непривычно-ярким, обжигающим светом… Выехав из Ступино, на перекрёстке, одна из дорог которого вела в сторону фермы и реки, вытекающей из озера, пройдя через которую можно было попасть на противоположный берег, в поля, где так любила гулять Дану, остановились и выпустили Максима и Илью – им предстояло обследовать весь лес за полями. У них, как и у всех участников группы, кроме Дану, были профессиональные фотоаппараты – большие, с несколькими съёмными объективами, позволяющие фотографировать небольшие объекты даже с очень большого расстояния – что для съёмки птиц в естественных условиях незаменимо. А чтобы не потеряться на незнакомой местности – компактные навигаторы с подробными электронными картами всего что находиться на тысячи километров вокруг. Подробными настолько, что увидеть можно даже маленькую тропинку, и своё положение на местности конечно тоже. Поэтому, никто не опасался что ребята заблудиться, оказавшись впервые в незнакомом лесу. Заблудиться с таким оснащением они не могли, определённый риск возникал при очень возможной в этой глуши встрече с медведем или волком, но и этого никто не боялся, потому что такие встречи уже происходили, но как показывала практика, главное – правильно себя вести – тогда никакой зверь не броситься… А они все это умели.
-Нет, мы ничего не боимся – гордо заявила Лера, отвечая на вопросы, которые по пути задавала ей на эти темы Дану – Как показал опыт наших походов, «дикие люди» гораздо опасней «диких зверей»… поэтому идя в лес, изучать птиц, мы не боимся леса. Но с людьми, конечно, по- всякому может быть… и вот излишних контактов с местными жителями, мы обычно избегаем. Но тут уж ничего не поделаешь… Куда от людей денешься?!
Она говорила об этом очень легко, с юмором, но заглянув в её глаза, Дану увидела – что глаза совсем «не смеются». В них была какая-то глубоко затаённая, скрытая возможно, даже от самой Леры, но заметная со стороны, печаль и безысходность.
Отъехав по центральной дороге примерно 6 – 7 км от Ступино, исследователи остановили машину у «Большого Пыж Озера» - оно было видно с дороги и Дану хорошо запомнила его, ещё когда впервые шла по этой дороге из Вералы, пешком. У этого озера тогда ей сильно хотелось остановиться и отдохнуть… Но она не позволила этого себе, опасаясь что уснёт, прислонившись спиной к какому-нибудь дереву, из – за большой усталости после бессонной ночи в компании деревенских алкашей, к которым её «очень гостеприимные жители деревни», определили на ночлег. И вот сейчас, вместе с орнитологами, она снова оказалась у этого озера.
Исследователям было некогда останавливаться и слишком уж долго любоваться красотами местной природы. Но Дану старалась делать это на бегу, не отставая от них, и по пути фотографируя всё вокруг. Находящееся, совсем рядом с дорогой, озеро дышало удивительным спокойствием и тишиной: оно было словно каким-то «другим миром», расположенным параллельно с нашим, человеческим - так близко, что для того чтобы попасть туда, нужно просто остановить машину у обочины и шагнуть вперёд, по узкой, едва заметной среди благоухающего лесного разнотравья, тропинке в лес… Но лишь оказавшись там, ты начинаешь понимать, что это действительно «другой мир»: мир красоты и гармонии, покоя и воли… Постоянно обновляющейся, спокойной и мудрой, вечно умирающей и вечно живой, природы матушки – Земли, и сияющего бесконечным простором и совершенным, немеркнущим светом, батюшки – Неба, обнимающего её солнечными лучами, дождевыми потоками и волнами семи ветров… Их вечный союз рождает вечное бытие, а всё сущее – энергия и материя, то слившиеся воедино в Яви, то вновь разделившиеся после очередного перехода в Навь – тот уровень, который соответствует достигнутому душой при жизни, уровню духовного развития. Вот собственно и всё что есть… только отец- Небо и мать – Земля и мы – их дети. Это озеро – одно из множества «глаз» которыми планета глядит на своего супруга, а бездонный океан космоса – тот самый отец, что миллиардами звёзд и небесных светил, отражается в зеркальной глади каждого земного озера. Только эти две – глядящие друг в друга бесконечности… в действительности и существуют. Всё остальное –временное и проходящее. Ну чем не «другой мир»?
Жаль только, что помешанные на самих себе, управляющих ими инстинктах, религии, деньгах и прочей суете, люди не замечают этого «другого мира»… проезжая мимо него, или же заходя в него, но видя просто водоём и солнце над ним: не совершенную красоту, не вечность, не двух живых, мыслящих и одухотворённых существ – Небо и Землю, не себя – как одно из их творений, как бессмертную душу… а просто что-то святящееся - над головой и рассеянные блики - на воде; создавшие «свой мир»- из жажды наживы и амбиций, страхов и комплексов, стереотипов и проблем… люди давно уже разучились видеть в нём – мир настоящий и самих себя - настоящих… Разучились до такой степени, что подлинная реальность, может показаться «другим миром», по отношению к привычной среде обитания.
Дану - Дочь Дождя
© Copyright: Локи -Ли -Экхоган, 2018
Свидетельство о публикации №218081500286
Свидетельство о публикации №218081500286
Рецензии