Развод
Сам я, уважаемые, по натуре сова, то есть люблю шутки... или
лёгкий матовый трёп, под кроватью, когда ищу шлепки поутру.
Женился серьёзно, без тени иронии, на овце: причёска у неё была
такая, как у обстриженного барана, чем и сразила. Такое
неординарное сочетание натур оказалось несмешным, в основном, для
соседей, иногда и для прохожих, проезжих и пробегающих.
Пробегающие оглядывались и не могли понять, что я в ней нашёл, и
чего она нашла возле меня. А возле меня, почему-то, всегда плёлся
обкусанный псина с отгрызенным хвостом. Образина не гавкал, а
только слюни пускал: давил, гад, на жалось. Ну, это к слову.
Короче, женился я на лягушке, что выяснилось в первую
брачную. Таких холодных и ускользающих отродясь не трогался, хотя
браковался по третьему заходу! В принципе, если бы пошло, как в
сказке, и болотное существо спросонку предстало прекрасной
царевной со шкуркой под мышкой... А ежели шкурка ещё бы дублёная,
да и с молоденькой овцы!... А так, в общем, похихикали, похныкали,
слегка поголосили и стали жить...
И нажили всего столько!... Что теперь хоть смейся, хоть лезь
на гору Эверест, хоть утони в луже, азовской, хоть упади с башни
Эйфелевой. Что значит теперь? А при разводе! Да-да, уважаемые,
жили мы, как в сказке, не шутили, всё по-сурьёзному и тута нате
вам – приспичило нажитое делить. А оно, тварюка, не делится по
правде, по совести, по справедливости, и даже по элементарной
физике, в части высшей математики. Ну, никак!
А когда не делится, значит, куда нужно обращаться?...
Правильно – к правосудию, то есть к разведению по праву. Можно
было и по леву, но сторона подозрительная, отдаёт пошлостью с
криминальным душком. У меня свояк доходился влево, что теперь
ходит кругами, замкнутыми: жена – любовница – тёща – камера
предварительного заключения, опять: жена, любовница и так далее по
кругу. А всё потому, что тёща, зараза, выслеживала и закладывала
мужика. Ну, это к слову.
Так что разводимся!
Судия попался кавказец: нос, лысина, глазищи и живот... под
столом, наверное, поскольку не видать с ходу. Протокол пишет
деваха с востока: губы ниткой, глазёнки вверх пошли, бровей не
видать, пальцы уже доламывают ручку – нервничает.
Стоим мы с моей лягушкой, отворачиваемся друг от друга и всё
пялимся на судию. Тот уткнулся в бумаги и сопит. Сначала соп-соп,
а потом со свистом. Поднял нос, понюхал атмосферу и выдал:
- Чия дэза?
Я угодливо искривился и опередил свою:
- французское, шариковое, не липкое, долгоиграющее, вонь не
создаёт...
Моя глянула на меня искоса, почти презрительно, и перебила:
- И потеет, и воняет, и липнет, и пьёт по ночам!
- Дэзу? – уточнил судия.
- Да что угодно! Борщ хлебает прям из кастрюли! Изжога его
мучает, видите ли. Меньше бы анекдоты шутил, а поболе дело
работал.
Я обречённо сложил руки на интимном месте и плаксиво глянул
на судию:
- Вот так кажную ночь, день и даже сутки: ещё солнце где-то,
а она уже тут, пилит: дрынь-дрынь, дрынь-дрынь...
- Дарагой, - налёг судия животом на стол, - не нада дрынь. Ты
по тэми гавары, а то... – кивнул он носом в сторону девахи, -
сэкрэтар путает бумагу. Написает не там – пасажу! – грозно поднял
он кулак.
Я намёк оценил, и процесс разведения вклинился в своё
рутинное русло:
- Прытшча в чём? – выпятил на меня очи судия.
Я замялся, соображая:
- Да в разных местах вскакивает. А что это важно?... В
последнее время прыщик, гад, под языком повадился...
- Чё разводитесь? Причина? – гаркнув неожиданным басом,
прояснила секретарь.
- А-а, - сообразил я, но моя впихнулась:
- Прыщик у него не под, а на... – и откровенно показала очами
на мои штаны, вернее часть, что ниже пояса.
Деваха прыснула на бумаги, вытерла слюни и тут же умолкла,
виновато косясь на судию. А тот хмыкнул:
- Размэр рол не играет. Это не притшча!
- Так у него, вообще, ничего не играет! - опять возмутилась
моя. – Радио включит – оно про Абрамовича. Телек показывает один
канал, с одной темой – бабуины в городе. Даже брага у него
месяцами не булькает!
- Стоп-стоп! – поднял руку судия. – Чача в мой компитенций не
ходит. Давай по с-сути.
Тут уже я взбеленился:
- Суть простая – у нас чувство юмора противоположное.
Поясняю. Я ей шутя говорю: ты бы мне ещё окрошку навела на
кобелином молоке! А она, вражина, суп ячневый на мою седую
выливает. Или: чё это половник у тебя гнутый поперёк? А она
разделочной доской бах по моей седой. На голове, гражданин
начальник, уже один колосок белеет!
Я подошёл к судие и стал по-бычьи вертеть перед его носом
тусклой плешиной: так, этак. Тот аргумент разглядел, или сделал
вид, и перешёл к следующему этапу:
- Дэлит будем, али как?
- Ещё как будем! – олягушилась моя, слегка позеленев и
округлив по-жабьи очи. На три четверти – ему половина... четверти,
а мне три по целой с хвостиком.
- Али не так! – загрохотал я возмущённо и стал перечислять,
что наживал с участием и без участия.
Моя периодически вклинивалась, горячилась, волновалась...
Судия слушал наши аргументы и наливался багрянцем. Наконец,
прорычал:
- Пилку вписивать в протокол?
Мы оба переглянулись и чуть замялись. Тут опять пробасила
секретар:
- Каким струментом пилить будем?
- В смысле, нажитое, - первым сообразил я и возразил. – Не –
будем рубать! Чтоб ей, - ткнул я пальцем в мою, глядя горячо на
деваху, - корешки, а мне уцелевшее сверху.
Моя криво ухмыльнулась, хихикая:
- Знать чердак с крысами – твой!
- Ты ещё и зверинец развела на дому! – уже заорал я и
повернулся к секретарше: - Отметьте в протоколе, что я всегда был
вегетарианцем и мясо ел тихо и не чавкал.
Моя опять фыркнула:
- То-то я приметила, вместо шоколадок стал... розы дарить.
Она отвернулась, надув губки, а меня будто током шибануло. А
тут ещё судия стал выведывать про кровать... трёхспалку!
- Это чего ещё за кроват такой, дарагие? В трёх спите?...
- Бывало и вчетвером... – потупив очи, поправляя платье,
скромно пояснила моя.
У судии брови понеслись к затылку, нос напрягся, а очи
похотливо замаслились. Деваха-секретар раскрыла рот и застыла,
неожиданно показывав крупные, как у лошади, зубы.
- Да, - прервал эротичную паузу я: - с моей стороны свинка
Пупсик, а с ейной – сучечка Борька. Маленькие такие, прожорливые.
Был в личной жизни момент – завели домашний, так сказать, ручной
нерогатый скот.
- Пришлось кровать расширять, в смысле, менять на
тройственную - уже спокойно, со скрытым достоинством расставила
точки моя, при этом мельком поглядывая в мою сторону.
Я ответил тем же мельком и успел разглядеть неожиданную
грусть в её карих глазах; такой знакомый носик с горбинкой;
волосы, плечи...
И на меня что-то нахлынуло, будто воспоминания, сладкие
такие, даже в глазах точки пошли, и зарябило. Глянул я на
надувшегося судию, жевавшего в тоске воротник; на секретаршу,
усиленно прочищающую горло газировкой и вдруг понял всю нелепость
ситуации. “Надо же втюхаться в такую грязюку - развод! Да гори он
пропадом!”
Решительно развернулся, подошёл к своей и обнял её, тая, от
родных любимых запахов...
На том наш развод и кончился. Живём далее, вместе со всем
нажитым. Главное счастливо! И, конечно же, не без юмора...
12.08.18 года.
Свидетельство о публикации №218081500631