Грустная история

                ГРУСТНАЯ ИСТОРИЯ

              Она проснулась, но продолжала лежать с закрытыми глазами, потому что боялась, что сон исчезнет из памяти. Ей впервые за пять лет жизни без него, он приснился. Там во сне Иван крепко держал ее за руку, и ей с трудом удалось освободиться, уйти в сторону, а его тут же окружили женщины. Они гладили его по голове,  плечам и улыбались, заискивающе заглядывая ему в глаза. Вдруг одна из них посмотрела на нее и выкрикнула:   « Дура ты! Я вот люблю его с первого класса, и все  бы ему отдала, а ты его бросила!». Сон был ярким, четким и на нее волной нахлынула щемящая грусть утраты. Лариса запретила себе вспоминать тот период,  когда они были вместе, но после такого сна она поняла, что уже не получится заблокировать, выбросить из головы мысли о нем и  их совместной жизни. Она открыла глаза и заговорила вслух:

- Зачем ты мне приснился? Что тебе надо? Что ты хочешь? Психологи советуют записать на бумаге все, что тревожит, что заставляет ощущать в душе горечь и вину, все то, что не хочется, больно вспоминать, затем, после написания, перечитать текст и сжечь его, а пепел развеять по ветру. Вот так я и сделаю!

В этот же день, освободившись ото всех дел, она взяла ученическую тетрадь, ручку и села за стол писать свою историю:

              Мы встретились на автобусной остановке осенью, в ноябре. Погода не радовала: моросил мелкий дождь, дул холодный пронизывающий ветер, солнце не проглядывало сквозь серые тяжелые облака, закрывшие все небо. Я вышла из церкви, где отстояла всю службу, помолилась о здоровье всех родных и близких, отдала требы о помине  и, вдруг, неожиданно даже для самой себя, на десятом году вдовства попросила у Господа друга, который стал бы для меня духовно близким.  Когда я увидела, сидящего на лавочке мужчину из моего подъезда, то восприняла это как посланный подарок.  В руках у него была сумка с продуктами, видимо, он был в магазине и теперь ждал автобуса, чтобы доехать домой.

- Здравствуйте, а я Вас знаю, Вы мой сосед по подъезду. Почему Вы весь нараспашку, ведь холодно? Застегнитесь.

- Здравствуйте, я тоже Вас знаю, запомнил после собрания жильцов в холле. Вы там активно выступали. Застегиваться я не буду, потому что, мне не холодно, я вообще никогда не мерзну.

- Надо же, как странно, Вы, наверное, закаленный человек. А что касается моего выступления, так благодаря этому собранию у нас сейчас в подъезде работают консьержки.

              У нас завязался непринужденный разговор, который продлился  и в автобусе, и по дороге к дому.

- А не хотите ли Вы продолжить  нашу беседу уже дома в квартире?

- Не вижу причин отказаться.

- Я пригласил бы Вас к себе, но у меня холостяка не уютно, боюсь Вам не понравиться.  Вы не захотите со мной общаться, и наши встречи прервутся, толком не начавшись.

- Хорошо, приходите в гости ко мне. Я живу на два этажа выше, как раз над Вами.

Мы обменялись телефонами, представились друг другу и договорились о встрече.

              Я очень волновалась, готовясь к приему гостя. Испекла пирог, потушила мясо, нарезала салатов, достала из бара вино и коньяк,  сама принарядилась и немного подкрасила губы. Он пришел точно в назначенное время и принес с собой конфеты, фрукты и дорогое марочное вино. Мне понравилось, что он пришел не с пустыми руками и я подумала: «Человек не жадный». Посмотрев на него пристально, я оценила его дорогой костюм, галстук, а так же внешность: рост выше среднего, широкие плечи, интеллигентное лицо, седые густые волосы, ну настоящий профессор, коим он  впрочем, и оказался. Мы очень хорошо посидели вдвоем. Было интересно общаться с остроумным, веселым собеседником, человеком много знающим и много повидавшим. Конечно, он очаровал меня. Это было так прекрасно снова почувствовать приятное волнение, да еще на пороге надвигающейся старости. Иван Григорьевич был старше меня на девять лет, а через два года мы отмечали его семидесятилетие.

              Лариса отложила ручку и перечитала свои воспоминания: « Ну, что же начало было именно таким, можно сказать – сказочно прекрасным!». Вздохнув, она продолжила свои записи:

              Иван Григорьевич еще несколько раз заходил ко мне на чай, на обед, на ужин, но к себе не приглашал. Я набралась смелости, и сама напросилась в гости. Однокомнатные квартиры в нашем монолитном доме были спроектированы очень удачно – большая комната, большая кухня, широкая лоджия, как говорится, улучшенная планировка. Когда я вошла в его квартиру, то сразу поняла, почему он не хотел меня приглашать: такого беспорядка и такой нечистоты я давно не видела.

              Однажды меня зазвала к себе домой приятельница, сотрудница по работе. Когда я переступила порог, она предупредила меня, чтобы я не разувалась, и правда, пол был грязный до такой степени, что под ногами чувствовались комья песка. На стул я садилась и боялась испачкаться, а попить она принесла мне в такой кружке, что жажда сразу пропала. В туалет зайти я не рискнула, а в кухню заглянула и поняла, что тараканам здесь приволье и раздолье, а на немытой посуде, раковине, плите и столе им еды хватит на века. Что интересно, в этой квартире проживали две женщины: мама и тридцатилетняя дочь.

              То, что я увидела у профессора в квартире, мало отличалось от состояния жилья моей сотрудницы. Но одно радовало, что  тараканов здесь не было. В комнате Ивана Григорьевича стояла дорогая кожаная мягкая мебель, У окна весь угол занял большой компьютерный стол с офисной техникой. Профессор пояснил мне, что это  его рабочее место, которое ему было необходимо, потому что он является редактором технического журнала и одним из заместителей редактора газеты, издаваемой казачеством. Помимо того он читает лекции в институтах и там, куда его приглашают. Книги, газеты, какие-то документы и квитанции это все раскидано было на столе, на креслах или кучками лежало на полу среди клубов пыли. Я подумала, что, в конце концов, мусор можно убрать, полы помыть и пыль протереть, но когда я зашла на кухню, то поняла, что мыть, чистить, скрести здесь надо не меньше месяца, а то и больше, что я в последствии и делала. В день я могла отмыть не более одного квадратного метра, а на холодильник я потратила два дня, чтоб стало понятно - он белого цвета. О состоянии ванны и туалета рассказывать не очень хочется, там был бардак такой же, как на кухне. Иван Григорьевич мне помогал убираться, но ворчал, что на это ему жалко тратить время. Я возражала: «Достаточно один раз сделать уборку как следует, а потом можно лишь поддерживать порядок, а это совсем не трудно».    Что поразило меня больше всего, это горы пакетов от покупок из магазина. Я хотела их все выбросить, но он не разрешил.  Мне пришлось их расправить и сложить стопкой у дивана, который стоял на кухне, и она получилась выше его. В тот момент я  мельком подумала: «От чего он их оставил? Жалко? Или они ему для чего-то необходимы?». Тогда я еще не поняла, что этот человек невероятно жаден. Откуда эта жадность? Возможно, это произошло из-за голодного детства.

              С Иваном Григорьевичем мне было очень интересно, он много знал,  много рассказывал о себе, и жизнь его была как захватывающий роман. Растила его мама одна. Отец армейский офицер погиб во время войны, но семью он оставил еще раньше, когда сыну было два года. Вспоминая о своем детстве, мой рассказчик с грустью сказал: «Я в то время всегда был голодным, всегда хотел есть». Подростком он не хулиганил, никогда не ввязывался в драки, потому что мама ему строго внушала, чтоб  был послушным, интеллигентным мальчиком и не позорил свой дворянский род, а стремился к учебе. Но школу он не закончил, а после седьмого класса, выучившись на шофера, пошел работать, продолжая учиться в школе рабочей молодежи. Поступить в институт ему помогла влюбленная в него соседская девчонка. Она натаскивала своего Ваню по всем экзаменационным предметам и добилась успеха. Рассказывал о ней он с теплотой, но, вспомнить, как ее зовут не смог. Не стесняясь, профессор делился со мной тем, что всю его жизнь ему помогали женщины, и только благодаря их заботам, он дослужился до больших чинов и состоялся в жизни. После института, с  помощью еще одной поклонницы, он устроился на работу в центральный аппарат Минавтотранса. Там, будучи уже женатым, завел роман со Светланой, у которой был высокопоставленный муж и  поддерживал с ней отношения всю свою жизнь. Потом защитил кандидатскую диссертацию, имея более ста пятидесяти научных трудов, и удостоился ученой степени – доктор информационных технологий. В период рыночных реформ он был одним из тех, кто разрабатывал систему социальных гарантий слабо защищенных слоев населения. С большой болью он рассказывал мне, как в 1991 году он, придя на работу, увидел в своем кабинете трех иностранцев, якобы представителей международных организаций, которые потребовали, чтобы он отчитался им, чем занимаются его сотрудники. Он позвонил  своим знакомым, и они сообщили, что у них тоже сидят чужаки. Вот так в один день эта саранча захватила все министерства и ведомства. Иван Григорьевич сказал мне, что в тот день он вернулся с работы в таком состоянии, будь-то, его изнасиловали физически и истерзали душу морально. Работать  он больше там не мог и уволился переводом на другое место. Ванечка, как стала я его называть в минуты душевной близости, показывал мне все свои дипломы, награды. Однажды показал партийный билет, который не выкинул, не сжег, так как оставался коммунистом в душе и фактически. Он очень злился на Зюганова, считая его трусом, за то что, выиграв выборы, отказался стать президентом. В сентябре – октябре 1993 года со своими товарищами строил баррикады и находился на них среди защитников Дома советов.

              Разве можно такого человека не полюбить? Конечно, я прониклась к нему чувствами и глубоким уважением. Сама с собой рассуждала: «Ну что такое помыть квартиру и поддерживать в ней чистоту? Да мелочи все это. Что такое его жадность? Ведь он не стал принципиально участвовать в подлой приватизации, был бы жадным, не упустил бы такую возможность. Значит и бытовая жадность – ерунда!». А оказалось, что это вовсе не ерунда.

              Для меня Иван Григорьевич стал кумиром.  Я могла часами слушать его рассуждения о политике, критику в адрес правительства, о том, что произошло с нашей страной в недалеком прошлом, куда мы катимся сейчас и о многом еще, но самым важным и любимым занятием было для него, как он выражался, раскрывать мне глаза на личность Сталина. Его искреннее восхищение вождем принимало какие-то патологические формы, когда он говорил о Сталине, то весь преображался: глаза загорались каким-то фанатическим огнем, щеки розовели, и сам он становился, как будь-то, выше ростом.   Мне ему приходилось практически раза три в неделю перед сном читать, как сказки ребенку,  книгу Карпова « Генералиссимус». Пока мы были вместе, этот двухтомник был прочтен и изучен полностью.

              Ослепленная чувствами к Ивану я не замечала уже некоторых негативных граней его натуры, но спустя год мне все же пришлось опомниться. Я прозрела, когда обнаружила, что от моих денег, отложенных на черный день, остались крохи. За все то время пока мы были вместе, он не дал мне ни копейки на еду и не приносил никаких продуктов. Жили мы у меня, но ночевать своего милого я отправляла в его квартиру, потому что моя кровать была узка для двоих, да и за десять лет вдовства, я привыкла спать одна. Иногда он зазывал меня на ночь к себе на широкий диван, но мне там было не уютно, и я старалась пораньше уйти, ссылаясь, что надо идти гулять с собакой. Так вот когда я поняла, что моей пенсии нам на двоих не хватает, но сказать о  нужде, я в силу своей  стеснительности, не решусь, нашла выход – ходить в магазин за покупками вместе. Так я и сделала, но толку было мало. Он, как будь-то, не видел витрины, и если я спрашивала его, о том, что, надо ли покупать нам  это мясо, он с готовностью отвечал: « Решение твое правильное, покупай!». И все-таки я собралась духом и попросила у него денег:

- Ванечка, ты знаешь, мне не хватает моей пенсии, может быть, ты пополнишь наш бюджет?

- Да, конечно, моя радость. Сколько тебе нужно?

- Я, думаю, что ты можешь отдавать половину своей пенсии и я половину. Согласен?

- Хорошо, дорогая, но в этом месяце у меня намечаются большие  расходы, так что начнем со следующего периода.

- Но,Ваня, ведь ты же еще получаешь деньги как редактор журнала и за лекции тоже, думаю…

- Милая моя, тебе не кажется, что считать деньги в чужом кармане нехорошо?

- Ты прав, извини.

Но и в следующем месяце я денег от него не увидела. Тогда я решила  предложить ему платить за каждый обед по сто рублей как в ресторане, понимая, что в ресторане это в десять раз дороже. Он согласился и стал с оскорбленным видом перед трапезой класть на стол двести рублей. Завтраки  и ужины оставались подарком ему. Вот эта его мелочность и жадность просто убивала меня: ему было жалко выбросить старую засаленную посудную губку, обмылки он складывал в баночку, все чистящие средства считал лишней тратой денег. Гардероб его был заполнен дорогими добротными вещами из той прошлой жизни, когда он был важным руководителем, но последние годы не обновлялся вовсе. Однажды он попросил меня починить ему джинсы, на которых живого места не было – сплошные дыры. Я, не смотря на протесты, взяла ножницы, порезала эти штаны на тряпки, пошла в магазин и купила ему хорошие фирменные джинсы его размера. Он их померил, сказал, что понравились, но больше ни разу не одел.

              Я была пятой женой у Ивана Григорьевича. Все его жены были живы, и он поддерживал с ними телефонную связь, а к одной, уже, будучи со мной, ездил в гости. С двумя женами он состоял в разводе, и каждая из них родила ему по сыну. С первым сыном он встречался часто, тот приезжал к нему домой, а когда мы сблизились, перестал ездить. Мне по телефону объяснил, что очень рад тому, что у отца появился человек, который за ним присмотрит. С двумя другими женщинами он прожил долгие годы в гражданском браке параллельно с законными женами. Иван Григорьевич очень переживал за своих бывших жен и корил себя: « Я так виноват, Лариса, перед ними. Я испортил им всю жизнь. Моя первая жена Людмила, родившая  мне старшего сына, случайно узнала о моем романе со Светланой, который длился не один год, и не простила мне этого. Она нашла мужа соперницы и рассказала ему обо всем. Муж тоже не простил Светлану, и мы с ней остались одинокими.разведенными. Светочка надеялась на то, что мы поженимся, но тут получилось так, что меня с сотрудницей Галиной Николаевной отправили в командировку в Японию, где моя работа о целевой программы содействия повышению производительности труда должна была представлена для внедрения и обмена передовым опытом. Конечно, я увлекся Галиной, мне кажется, что я до сих пор еще не забыл те чувства, которые она вызывала у меня своим пением. Но, увы, после пяти лет совместной жизни, я вынужден был ее оставить, так захотела она, практически выгнала меня из своей квартиры. Почему-то я не понравился ее отцу. В это время жить мне было негде, я же не мог вернуться к первой жене, да и к Светлане тоже. Но бог есть на свете, он послал мне Вику. Она, конечно ни в какое сравнение не шла с моими бывшими женщинами, у которых и внешность, и образование, и интеллект на высшем уровне. Но у Вики все-таки были свои преимущества: она была очень покладистым добрым человеком, жила одна в двухкомнатной квартире, доставшейся ей от тети, рано потеряла своих родителей, была сиротой. И еще, что очень было важно для меня – она не была ревнивой. Я спокойно мог встречаться со Светой, а иногда и с Галиной. Виктория родила мне второго сына, в семье был лад и спокойствие, и все же нам пришлось расстаться.  Дом, в котором мы жили, признали аварийным и должны были снести, и я уговорил Вику фиктивно развестись, чтобы получить две квартиры с перспективой для будущей семьи сына. Так и сделали. Все прошло удачно, мы рады были получить две квартиры вместо одной. Пока переезжали, пока обставлялись мебелью, прошло время, мы как-то отдалились друг от друга. Однажды я задал вопрос своей уже бывшей жене -  надо ли нам соединять свои жизни, на что Вика мне ответила отказом. Я до сих пор не пойму, почему она от меня отказалась. Да если честно, мне снова заключать брак не очень-то и хотелось».

- Вот видишь моя радость, как все в жизни получается?

- Дорогой, а почему ты ничего не рассказываешь о своем младшем сыне?

- Мы практически не общаемся, редко по телефону. Я не могу ему простить того, что он женился на еврейке с двумя детьми. Своего родного нет. Живет с ней давно и чужих детей растит как своих. Пусть старший сын и развелся с женой, которая тоже не подарок – хохлушка, зато у меня есть внук Сашенька. Недавно попросил меня купить ему фотоаппарат, но разве можно десятикласснику дарить такие дорогие подарки. Как ты думаешь?

- Я думаю, что не только можно, но и нужно.  И не так уж он дорого стоит, тем более ты сам хвастался, что у тебя на счетах в банке довольно много денег. Я своим внучкам на дни рождения дарю по пять тысяч.

- А вот это ты делаешь напрасно! Вместо доброго отношения, они будут ждать от тебя только денег.

              Вот так мы и жили. С его жадностью я как-то смирилась, а вот с чем смириться не могла, так это тоже патологической ревностью. Он ревновал меня ко всем: к моим сыновьям, к внучкам, к родственникам, к подругам и даже к собаке. Я должна была забыть обо всех и жить только его интересами. Должна всегда быть рядом, сидеть около него, а он будет крепко держать меня за руку. Вот так он мне и во сне приснился. Больше всего у нас возникали конфликты из-за посторонних мужчин. У него было много друзей, причем это были далеко не простые люди: поэты, писатели, профессора, генералы. Он брал меня на встречи с ними и как бы хвалился мной:

- Вот познакомитесь, это моя красавица жена, талантливая поэтесса.

Мне было очень неприятно все это слышать, потому что я таковой себя  не считала. Какая там поэтесса, ну, печатает он в своей газете мои стихи, но это ничего не значит. А получилось так: я ушла гулять с собакой, а он зачем-то стал рыться в моих бумагах, документах и нашел тетрадь со стихами. Когда я пришла с прогулки, заявил:

- Радость моя, да ты себе цены не знаешь! Или это не твои стихи? Это же просто чудо! Я знал, знал, что на склоне лет мне встретится человек с такой чистой, красивой душой. Все я буду тебя печатать в своей газете, но предварительно дам почитать твои сочинения знающим людям.

- Ой, Ванечка, не надо! Как ты мог лазить в мои бумаги, зачем ты туда полез?

- Это не важно, важно, что я тебя открыл!

        Прошло время, и он перестал меня брать на встречи с друзьями. Я была этому только рада, потому что надоело плакать от его необоснованных упреков:

- Почему ты всем мужчинам улыбаешься?

- Кому всем?

- Всем, всем! И в магазине и в театре, всем моим друзьям. Зачем ты переписываешься  с моим другом поэтом? Я тебя познакомил не для того, чтобы ты заводила с ним шашни!

- Ну, открой мою почту и почитай нашу переписку. У нас общение связано с творчеством. Он пишет мне свои новые стихи, я ему тоже. Мы обмениваемся мнениями, он меня поправляет, учит.

- Нет, он живет один и ему нужна такая женщина вроде тебя, чтоб ухаживать за ним.

- Но, неужели ты не понимаешь, что у меня есть ты и никто мне больше не нужен!

Эти упреки были нескончаемые. Я стала редко улыбаться и почему-то всегда чувствовала себя виноватой. Иногда после ссор мы дня два не виделись, в это время он забрасывал меня письмами на мою почту в интернете. В этих письмах он маниакально разбирал наши размолвки: что я сказала не так, как посмотрела на него и в конце концов просил у меня прощения за свой взрывной характер. Потом приходил ко мне, обнимал, и я опять, и опять все прощала. Однажды после очередной ссоры и примирения он предложил мне повенчаться с ним в церкви, заключить брак на небесах:

- Но, милый, без официальной росписи не венчают, да и зачем тебе это нужно?

- У меня есть знакомый священник. Я договорюсь

- Нет, ты знаешь, что я человек глубоко верующий и идти на нарушения церковных установок не хочу.

- Вот так я и знал, что ты не согласишься, но не из-за нарушений, а потому что уже настроилась меня бросить и быть с другим, да хотя бы с тем же своим поэтом!

- Иван Григорьевич, это просто не возможно слушать! Я теперь точно знаю, что правильно в народе говорят: « Кто сам изменяет, тот подозревает в неверности своего спутника». Я же не ревную тебя и не упрекаю за то, что ты ездишь к своим бывшим женам с поздравлениями перед женским праздником.

- Ты должна меня понять, я виноват перед ними, ведь после меня ни одна из них не связала свою жизнь с другим мужчиной. Я не могу так сразу порвать с ними все контакты. Это безжалостно.

- Ну, правильно, ты как тот ветеринар, который из жалости отрубал собаке хвост частями.

        Лариса отложила ручку и задумалась, о том надо ли описывать личную, интимную часть их совместной жизни. Потом подумала, что не стоит. И так понятно, что человек, имеющий такой громадный опыт в близком общении с  женщинами которых он исчислял десятками,  даже в своем возрасте, мог доставлять радость. Она снова взяла ручку и продолжила писать:

              Иван Григорьевич умер, без меня. Я  на три дня уехала на дачу к сестре, которая меня предупредила, чтобы я не привозила к ней своего профессора, потому что она будет себя стесненно чувствовать. Он тоже собирался поехать к другу за город. Как на грех, я забыла зарядное устройство для телефона, и на второй день он разрядился. До сих пор меня гнетет чувство вины из-за этого, а так же я чувствую себя виноватой, что уезжая сказала ему: « Я устала от твоей ревности и хочу хотя бы немного пожить в спокойствии. Ты прости меня, где я была не права и я тебя за все прощаю». Почему я это произнесла, почему мне это пришло в голову? Я и сама не знаю, как будь-то, кто-то свыше надоумил меня с ним так распрощаться.

              Когда я вернулась домой, в холле меня встретила консьержка:

- Лариса Петровна, пока Вас не было, с Иваном Григорьевичем случилась беда.

- Он что попал в больницу? У него инсульт? Инфаркт?

- Нет, ни то, ни другое. Он умер.

Меня словно пронзила стрела, все во мне застыло, заледенело, я с трудом произнесла:

- Как это случилось? Когда?

- Вот уже два дня, как нашли его мертвым на автобусной остановке. Хорошо, что у него была с собой карта москвича, по ней и определили кто это. Сейчас он находится в морге. Вот ждали Вас, чтобы сообщить, других-то данных о его родных у нас нет. А у Вас телефон не был доступен. Вы знаете, как сообщить о его смерти сыну, который к нему ездил?

- Да, у меня его телефон есть и телефон другого сына тоже и его друзей.

        Придя в квартиру, я села в кресло, закрыла глаза и пробыла в таком застывшем состоянии довольно долго, потом вставила в телефон зарядку, и экран  высветил попытки множественных звонков ко мне от Ивана. Вот тут-то я и разрыдалась от горя, от обиды, от вины.

        Сколько раз я убеждалась, что в жизни ничего случайного не бывает. Где-то месяцем ранее я выписала из телефонной книжки своего гражданского мужа номера телефонов его сынов, бывших жен и близких друзей. У Ивана Григорьевича была гипертония, давление повышалось до очень больших показателей, и я боялась, что с ним может что-то случиться. Когда я попросила у него номера телефонов сынов, он отмахнулся:

- Я еще не собираюсь умирать.

- Но, ты же можешь заболеть,  попасть в больницу, сломать ногу, да мало ли что.

- Ну, хорошо, возьми мой телефон и посмотри сама.

        Я могла дозвониться только до его старшего сына и сообщить о смерти отца. Младший, как мне сказала его теща, три дня назад улетел с семьей отдыхать за границу, и добавила, что сообщать ему не будет, чтобы не портить им отдых, мол, все равно они с отцом не общались. Еще я позвонила одному из его близких друзей, сообщила о смерти Ивана Григорьевича,  и попросила его оповестить всех остальных из их круга. Сын Ивана, Юрий, приехал быстро, и первый вопрос, который он задал, был о ключах от квартиры. Я ответила, что ключей у меня  нет, и никогда не было, а которые были при его отце, возможно, находятся у участкового или в дежурной части полиции. Как потом я убедилась, Юрий – истинный сын своего отца, не то чтобы что-то взять на память об Иване Григорьевиче, я даже свои личные вещи с большим трудом могла забрать из опустевшей квартиры.
             
              Похороны были скромными. Сын решил кремировать своего отца, несмотря на то, что я и его друзья были против этого. Отпевали профессора в морге, где народу было не много: старший сын с женой, пять самых близких друзей, я и две бывших жены Вика и Светлана. А вот на кладбище нас ожидало много людей из его бывших сослуживцев, близких знакомых, соседей с которыми он был дружен. Поминки сын устроил на квартире где жил со своей матерью. Я не хотела ехать, но Юрий очень настаивал, и мне пришлось согласиться. Там я познакомилась с еще одной бывшей законной женой Ивана. Она оказалась доброжелательной, приятной наружности, говорливой женщиной. Я выбрала момент, когда она вышла на кухню покурить и спросила:

- Скажите Людмила Николаевна, почему Вы не смогли простить измену Ивана Григорьевича и развелись? Многие жены прощают и продолжают любить своих мужей, сохраняют семьи. Вы простите меня за этот вопрос, если Вам не хочется отвечать, то не надо.

- Измену можно все-таки простить, но я развелась не из-за этого.

- А из-за чего тогда?

- А Вы, находясь с ним довольно долго, еще не поняли, что он за человек? Не поняли, что жить с ним просто невозможно? О покойниках можно говорить только хорошо или никак, но я скажу, что за всю свою жизнь я не встретила большего эгоиста, чем мой бывший муж.

        Прошел год со дня смерти Ивана Григорьевича. За этот год три его жены Людмила, Светлана и Виктория умерли. Как говорят в народе, он их забрал к себе. Это я узнала от Юрия, когда отмечала скорбную дату у себя дома. О Галине мне ничего не известно. Сейчас, когда я это все описываю, меня не перестает покидать мысль, что человек это неизведанный космос. Как в Иване Григорьевиче сочетались такие разные качества: глубокий аналитический ум, обширные энциклопедические знания, высокий патриотизм, честность и бескорыстие коммуниста с патологической жадностью в быту, неуемной ревностью, мелочностью и эгоизмом. Я задаюсь себе вопросом: « А если бы он не умер, осталась бы я с ним навсегда или, как все его четыре жены рассталась бы с ним?». Не известно.

              Лариса поставила точку и отложила в сторону свои записи. Она вспомнила рекомендации, что теперь только осталось все перечитать, сжечь и развеять пепел. Конечно, подумала она, мне стало легче, как будь-то, я выговорила, выплеснула из уголков своей души боль, обиду и вину. А была ли вина в том, что произошло? Господь откликнулся на мою мольбу и послал этого человека мне, и забрал до того времени, когда, возможно, могла возникнуть к нему неприязнь, злость, ведь просто так в жизни ничего не бывает. Я мысленно говорю Богу: « Спасибо тебе за этого человека, благодаря которому, я поверила в свои способности и продолжила писать стихи. Это он вдохновил меня на творчество. Царствие ему небесное!».