4. На Бабыргане

Нас с Мишкой отпустили на Бабырган за хмелем. В сограх он вьётся аж до самой макушки верб и берёз, его пахучие гроздья напоминают по форме гроздья винограда. Виноград мы долгое время видели только на картинках до тех пор, пока он не появился на усадьбе Александра Львовича, нашего учителя труда. Больше ни у кого во всей округе такого дива не было. Ну а хмель был. Хмель шёл на  дрожжи, дрожжи шли на выпечку хлеба и на самодельное пиво, так называли в деревне брагу. Нам с Мишкой наплевать на пиво, а также и на бражку. Мы хотим на Бабырган.

На Бабырган собрались с ночевой, с собой взяли всего лишь спички и булку хлеба. О том где и как мы будем ночевать не имеем никакого представления. До подножия идти полдня по полевым дорогам. Дорога нам знакома, на этих увалах я копновозил целых два лета. Покосы опустели. Стога стоят под косогорами, дорога ведёт на Ощепковский Посёлок. Здесь, под Бабырганом Мишка пошёл в первый класс, а это их усадьба. Огород зарос бурьяном, погреб в саду провалился и зарос крапивой. Мишка сорвал грушу и попробовал на вкус. Сквасился. Груша ещё не поспела.

В чьём-то огороде выдернули два куста картошки. Картошка мелкая, ещё не изросла, но нам на ужин хватит. Выходим из села и поднимаемся наверх. Мишкин отец охотился в этих местах на косулю, на маралов и лосей. Мишка говорит, что марал по этой россыпи может за три минуты до вершины доскакать. А нам до неё ещё пилить и пилить.

Слово россыпь к этому месту даже как-то и не подходит. Огромные гранитные валуны навалены друг на друга. Как можно такое по всей горе рассыпать!? Россыпь... Прыгаю за Мишкой с одного камня на другой, боюсь сорваться и вдруг подо мной огромный валун покачнулся. Мне показалось, что подо мной пошатнулась вся гора. Валун громко звякнул о другой валун. Звук ушёл вместе с моим сердцем куда-то вглубь, под россыпь. Прихожу в себя. Мишка смеётся - я качелей испугался. Качели? Ну-ка попробуем. Мишка стоит на одном краю, я на другом. Бум, чак, бум, чак, бум, чак... Ход всего несколько сантиметров, не больше, но пятками чувствую, как я этим многотонным валуном стучу по другому валуну, заклиненному в россыпи. Это тебе не карусель на ярмарке. Столько много камней. Ни фига себе! Этот камень не влезет в кузов самосвала. Он тысячу раз тяжелей, чем речная галька на протоке. «Или в миллион, Мишка?»

Смотрю на россыпь, на Мишкин посёлок, задираю голову вверх и смотрю на вершину. На неё поднимался наш учитель физики Николай Петрович Воронин. Он инвалид войны, у него ноги нет! Протез. С протезом повёл свой класс на Бабырган. До подножья сам дохромал, даже до россыпи смог подняться. Дальше его пацаны на верёвках на буксир взяли. До самого верха тащили.

Стоим под скалами. Мишка сказал, что наверх можно подняться в обход, а можно пройти по ущелью между скал прямо в лоб. Идём напрямую. Наткнулись на дикий ревень и слизун. Сорвали несколько стеблей на ужин и лезем дальше. Подъём кончился, Мишка ведёт меня по ровной лужайке мимо высокой каменной стены. На ней какая-то старинная надпись, с ятями. Мишка говорит, что это партизанское письмо, его в гражданскую войну на этой каменной стене намалевали. Мишка не знает кто писал, красные или белые.

Лезем по скалам на самый верх. На вершине скалы стоит триангуляционная вышка. Такая же как у нас на Приторе. На уроках геометрии и географии нам объясняли, что с помощью приборов и таких вот вышек вся поверхность Земли промерена топографами с точностью до сантиметра. Лезем к вышке. Там под шпилем должны были в скале замуровать железный лом. Это точка отсчёта. Теодолит ставят на это место так, чтобы отвес завис точно над ней, над этой точкой.

Ура-а! Мы на самом верху! Какой обзор! Солнце идёт к закату, его лучи озолотили вершину Чаптогана и весь Семинский хребет. Под нами Притор, Весёлая, Мохнатая и Негодяйка. Так необычно смотреть на них сверху вниз. Все сёла вдоль Катуни видны как на ладони, даже часть Горно-Алтайска видно, а на западе, под солнцем, сады совхоза «Мичуринец». На севере розовеют столбы дыма, это курятся трубы Бийских заводов. Ух как здорово! Душа ликует.

Пытаюсь вспомнить это чувство и не могу. Где я такое видел? Ведь ни разу так высоко не поднимался. Где?! Вспомнил это ощущение. Это было в Челябинске, когда мы, пятилетние, с Гришкой залезли на крышу нашего засыпного дома и увидели горизонт. Сейчас он от нас в сто раз дальше, чем тогда, когда я смотрел на мир с крыши нашего дома.

Спускаемся со скалы и идём к роднику. Мишка говорит, что раньше, давным-давно, здесь наверху, целое озеро было. Жажду утолили, теперь картошку надо испечь. Наломали сухого можжевельника, горит как порох. Чуть всю картошку не сожгли. Солнце коснулось горизонта, мы прикинули и решили, что принципиально оно теперь уже ниже нас. Мы выше солнца! Оно смотрит на нас снизу! Все хребты, все вершины гор и само небо на горизонте стали розовыми. А внизу весь Посёлок и вся Ая уже в тени. Там сумерки.

Картошку съели, на утро оставили кусок хлеба. Ноги одеревенели от усталости, но отдыхать некогда, очень резво ещё до темноты успели спуститься вниз и на одеревеневших от усталости ногах добрели до первого стога. Рядом с ним стоит стогомёт. Тот самый с которым соревновался Витькин отец - дядя Андрей. За день сметал зарод не меньше, чем соседняя бригада со стогомётом. Пытаемся в стогу вытеребить конуру. Не получается. Сено так плотно слежалось, будто его спрессовали. Лезем наверх, зарываемся в сено и засыпаем как убитые.

Утром проснулись от курлыканья журавлей. Они примостились на стреле стогомёта прямо над нашими головами. Потихоньку раздвигаем над собой сено, делаем небольшой просвет и в упор смотрим через него на своих утренних гостей.
Мне много раз приходилось подниматься на Бабырган. С учениками, с гостями, с друзьями, с роднёй. Каждый раз нарывался на какое-нибудь открытие. Есть в той вершине уйма таинственного и притягательного. Иногда мне чудится на той скале сам хан Батый. Он смотрит на бескрайнюю Западно-Сибирскую равнину и собирает своё войско в поход на Запад. Может быть много веков ещё до него сюда наверх заезжала сама принцесса Укока верхом на коне.

Про Бабырган ходит в народе и среди туристов много легенд. Самая романтичная из них – это легенда о Бие и Катуни. Бий – это бай, господин. Катунь, кадын – это госпожа. По алтайскому поверью ночью господ тревожить нельзя, они спят, поэтому алтайцы ночью к реке не подходили. Не только люди и животные, но даже реки, горы, скалы, деревья, цветы и травы – всё имеет свою особую душу.

В алтайских легендах Катунь представала красивой девушкой на выданье, а Бий молодым парнем, влюбившимся в неё. Решили пожениться. Батя, хан Алтай – против. Решили удрать подальше от владений хана. Хан Алтай заметил это и приказал богатырю Бабыргану задержать дочь. Тот сдвигал скалы на пути у девчонки, горы переворачивал, но она всё преодолела, впереди большая долина, нет камней, нет гор, преградить путь нечем. Бабырган встал на пути Катуни и окаменел от злости. Катунь обошла этого великана стороной, вышла на равнину и встретилась с любимым Бием. Когда стоишь на вершине и смотришь на долину Катуни, на то как она течёт прямо на тебя и сворачивает в сторону, то не хватает всего лишь самую чуточку фантазии, чтобы поверить в то, что все эти детали выглядят настолько правдоподобными, что в них стоит поверить.

Эту легенду лучше всего рассказывать не в классе, не на турбазе, а на самой вершине Бабыргана у вечернего костра.
В Барнауле в краеведческом музее был один экспонат на эту тему. Я остолбенел когда в первый раз её увидел, а после при каждом посещении не мог пройти мимо. Небольшая скульптура изображает слияние рек Бии и Катуни. Из речной волны поднимаются вверх два потока. Каждый из них превращается в две человеческие фигуры. В парня и в девушку, которые растворяются друг в друге в тесных объятиях. Так начинается великая река Сибири – Обь.