Байки от Кузьмича

 

                Брюзга

На что Петрович терпелив, выдержан, снисходителен к слабостям человеческой натуры, а – сорвался. Выдал приятелю всё, что на душе накипело.
«Ну, сколько можно, – выговаривал он, – других заводишь и над собой измываешься. Это же явное отклонение в поведении, и название ему однозначное – синдром старого брюзги. И ты не один! Тысячи вас! Недовольных. Всё не так, не по-вашему. Докатились до того, что сами с собой в противоречие вступаете и не замечаете этого.
И так день за днём. Год за годом. Только ночью отдыхаете сами от себя и то не каждую. Умаялись уже.
Радио ли слушаете, телевизор ли смотрите, в компьютере ли сидите – всё едино. Запутались, как сонные мухи, в сетях Интернета. Ничего положительного не видите в жизни.
Ведь в чём закавыка? У каждого из вас таких, а у тебя тем более, своё закоренелое мнение сложилось. Понятно, все мы в коммунизм рвались, от демократии иного ждали. Прав был Карл Маркс, который про призрак коммунизма говорил. Призраком и оказался.
Обжигаемся на молоке, дуем на воду.
Но ведь и домашних своим бурчанием достаёте.
Такими оракулами стали! Содрогнёшься. Хорошо со стороны советы давать. Вы же доки и в политике, и в экономике, и в культуре... Даже на мировые проблемы есть готовый штампованный ответ: „Не так!; – и ни одной положительной эмоции. Да что же за небокоптители вы такие! Солнышка весеннего не замечаете. Внукам не радуетесь...»
Хотел было ещё что-то сказать, да приятель, осердясь, дверью хлопнул.
С неделю не появлялся. Петрович уже переживать стал: «Не случилось ли чего?» Сам начал искать пути-подходы к нему: человек всё же в возрасте. А ну как захандрит, да всерьёз! Звонил несколько раз. Отвечала обычно супруга, говорила, что хозяин занят, пишет что-то.
«Не президенту ли письмо? – мелькнула у Петровича мысль. – А может, очередную критическую статью в районку? С него станется. Не заржавеет. А может, он мне ноту протеста сочиняет?
Зря я его так. Надо покаяться. Но ведь достал!»
А на днях приятель заявился с мировой. «Я вот, – говорит, – стих написал. Душа болит, такое дело...»
Длиннющий стих вышел и, что особенно приятно, положительный.
Давно бы так!
 
                Самострел


Петрович решил проверить травматику. Так он называл ствол с газовым зарядом. Срок годности баллончиков заканчивался. Действует ли? Вышел во двор. На ком же испытать? На глаза попался бычишка Буян. «А что? Подойдёт! – решил Петрович. – Не обидится, поди».
На расстоянии вытянутой руки от морды его и жахнул. Раз, другой. Стоит хоть бы что. И вроде даже ухмыляется. Значит, срок годности – того... А просроченный заряд – холостой заряд.
Рука потянулась к своему носу. Палец самопроизвольно нажал на курок.
И – кувырк! Жена на крыльцо. Петрович лежит. Руки вразлёт. Пистолет рядом. Крику-то было! Пришлось очнуться. Взяло по полной программе. Сел. Башкой вертит. Ничего понять не может.
А бычишка вдруг подпрыгнул и копытами кверху. Страху натерпелся, пока его в чувство приводил. Такой вот поучительный случай вышел. Даже неловко стало.

 
                Зимний деликатес


– Вот, колбой угощался, – похвастался Петрович.
– Колбой!? В феврале-то, – удивился я, – солёной, что ли?
– Да нет. С куста!
И рассказал, как в выходные семьёй в Кузбасс ездил. На лыжах с ветерком покататься. Адреналину добавить. Развеяться. Есть там знатное местечко: с подъёмником, трамплинчиком, скоростной трассой. И, конечно, на удивление с добротной сферой обслуживания. Так вот, накатались до дрожи в коленях, подкрепились чаем из самовара да бутербродами с икрой. Накупили сувениров – и в обратный путь. В одной деревеньке, что у дороги к самой тайге притулилась, рекламой заинтересовались. В ней, кроме топорищ, лопат и прочих изделий, нужных для дома, размашисто зелёной краской зацепила взгляд надпись: «Колба пучками! Зимний деликатес!»
Ну, мы и клюнули. Дороговато, но, опередив время, полакомились. Крохотные, со спичку, стебельки дикого чеснока, с домашних, как оказалось плантаций, из-под плёнки добытого, напомнили о начале лета.
И хотя хватило нам такого лакомства на одну заправку в окрошку, тоже зимнюю, но вкусили мы витаминного сибирского кайфа, этого деликатеса.
И на душе подобрело.
 
                Банник


– A y нас банник завелся, – предупредила Петровича жена. – Я намедни в баню зашла, а он с лавки шмыг, такой чёрный, – и под полок. Загремел ещё.
– Хомяк, не иначе, – возразил Петрович. – А загремел костьми: исхудал за зиму. Чем же там греметь больше? Обычно в банях кикиморы обитают, а у тебя банник!
Тем разговор и закончился.
Подошла суббота. Банька истоплена. Веник запарен. Вода в котле вот-вот закипит.
– Пойду-ка я, мать.
– Иди-иди, да банника не запарь.
В бане всё чин-чинарём. Прогрелся, помылся, попарился, отмяк телом. Потянулся к полторашке, что всегда на лавке стояла, а её и нет. Там-сям поискал: нет голубушки с яровской грязью. Отменяется процедура. А ведь как помогала! Про боли в коленях и забывать стал...
«Неужели под полок закатилась?» – смекнул Петрович.
Полез. Пол там корытом, бетонированный, под слив, трубой заканчивается. Отыскал в самом углу. Никакого банника не обнаружил.
Процесс лечения пошёл. Конечно, подзадержался. Дома жена встречает: «Чтой-то долгонько! Не запарился, чай? Умучил, поди, банника?»
Петрович ей и расскажи про свои поиски.
«А ведь точно, дверь примёрзла. Я ею хлопнула, полторашка и слетела. Что только на ум не придёт!? Банник какой-то!»

 
                Мне бы твои заботы

Петрович с годами, будь они неладны – подпирают, ударился в чтиво.
«Книги – мудрость! Кладезь жизни! Опыт предков!» – приговаривал он, возвращая очередную взятую книгу из моей библиотеки.
Сам-то книг не держал, не копил, не искал. Как-то обходился. А под старость стал читать, да запоем. Речь поправил. Ума прибавил. Философски к жизни стал относиться.
Правда, стычки со своей благоверной Матюней не перестали, а даже участились.
– Ты это сделал? – вопрошала она супруга.
– Нет ещё! – оправдывался Петрович.
– Опять за книгой?!
– А ты послушай, Матюня, как интересно мысль писатель излагает.
И зачарует её своим воркованием. Она уши и растопырь. В воспоминания ударятся. Глядь, а время-то ушло, работа не сделана. Корова мычит, в калитку рогом просится...
Принёс мне Овидия.
– Послушай, – говорит озабоченно, – что старикан пишет.
И цитирует: «Будет срок, подкрадётся и к вам сутулая старость».
– И что? – спрашиваю его.
– Вот, думаю, подкралась она ко мне или нет!?
– Успокойся, ещё соколом смотришься. В поднебесье летаешь.
– Спасибо! Поддержал! А то Матюня говорит, что из меня песок сыпется.
– Может, на детективы переключишься? – советую ему. – Женские. Современные. Заковыристо и Донцова, и Шилова, и подстать им пишут. Да быстро! В год по две книжки выпускают. Не беда, что однодневки. Дело на поток поставлено. Пошаговое личное подсобное предприятие. О чернилах, пере забыли. Эпоха не та. О вечных мыслях тоже. Компьютер, принтер, голова. Печатная бумага под рукой.
– А герои? – поинтересовался Петрович.
– Труп, убийца, сыщик. Между этим замесом ужастиков и тумана напустят. Бери!
– Мне бы про любовь! – смущаясь, просит Петрович.
– Седина в голову...
– Про настоящую!
– «Русские женщины» – про декабристок, но в стихах, возьмёшь?
Через пару дней встретились, и о декабристках разговор повёлся.
– Вот верность так верность! Вот где любовь! – ахал Петрович. – Я и Матюне выборочно читал, так она сказала, что за мной бы не поехала. Что, мол, ты за шишка? Патриот, какой?! Да мы с тобой и так в Сибири живём. А дальше Сибири и не сошлют. Да и было бы за что!
– Нет, ты подумай, – продолжал он свой монолог. – Да я с ней столько лет-зим живу, а ведь что выяснилось... Не поехала бы! Обидно.
– Да это она тебе шутя-любя сказала. Её, видно, задело, что про любовь декабристок ты так жарко заговорил. Приревновала, не иначе.
Ещё бы поговорили, да за Петровичем жена пришла.
Дела-то домашние стоят. А он... про любовь.
 
                Студенческий перекус

Палыч учил уму-разуму сына Юрку. Тот грыз гранит науки в аграрном университете. Дело молодое. Батю  слушал, а мысли его витали далеко: наставления в одно ухо влетали – в другое вылетали. И так всякий раз батины советы уходили в песок. Отцу обидно за сына.
Сколько раз я Петровичу советовал слов на ветер не бросать, а просто сменить тактику.
– Нет,- уиверждал я,- говорить с сыном, поучать его надо. Здесь все цивилизованные средства хороши. Но – в меру  и как бы ненароком. Без занудства. Кто-то мудро сказал, что совет подобен снегу, чем мягче ложится, тем дольше лежит и глубже проникает. Попробуй. Молодо – зелено. Повзрослеет, ума наберётся. На ошибках учатся. Себя-то помнишь, каким был и каким стал?
– Я не такой был, – горячился Палыч, – хотя тоже, – рукой махнул, – всякое бывало.
А тут застал Петрович соседа за странным занятием. Тот отправлял с оказией сыну-студенту ведро яиц. Времечко ещё то было: перестройка-горбостройка. Талоны. Пустые прилавки. Одна надежда деревенских – домашнее хозяйство. Так вот, Палыч укладывал яйца в ведро, перемежая их записками. На удивлённый вопрос Петровича о записках пояснил, чтоб экономнее расходовал, надольше, ясное дело, хватит.
– Ну, а почему после каждого ряда записка? И какого же они содержания?
– Воспитывающего! – буркнул сосед.
Первая, сверху: «Сыночек, посылаю тебе гостинец, постарайся растянуть на неделю». Вторая: «Экономней расходуй, сын». Третья: «Мне бы недели на три хватило бы».
– А в той, что на самом дне?
–  «Эх, сынок, я же тебя предупреждал».
Тут уж и Петрович чуть не прослезился, когда рассказал, как на прошлой неделе в город ездил да забежал в студенческую столовку перекусить.
– Я-то с полным подносом, пирожком на десерт уселся, уплетаю. Глядь – напротив студент. Глаза голодные, меня гложут, а перед ним, веришь ли, тарелка с картофельным гарниром, стакан чая и кусок хлеба.
«Ты чего? – его спрашиваю, – всегда так питаешься?» Тот головой кивнул.
Скормил я ему второе с пирожком и дал денег...
Оборачиваюсь, а позади за соседним столиком он и она, молоденькие. Перед ними стакан чая и булочка на двоих, которую они по очереди откусывают. Сердце сжалось. И их осчастливил, они прямо оторопели, но взяли. Дети ведь ещё! А помнишь наши студенческие годы? Тоже трудно было, не спорю, и стипешки не хватало, и вагоны разгружали, но чтобы одним гарниром перебиваться!..
…Через неделю письмо от студента. А в нём упрёки: «Батя, ты что меня позоришь! У нас в комнате шесть сокурсников, и каждый есть хочет. А тут записки. Ржут. Мы эти яйца за два дня прикончили. У нас коммуна, иначе не выживем. Сегодня мой гостинец оприходовали, завтра другого... Нас – шестеро, на шесть дней хватает, а воскресенье – разгрузочный: на промысел идём. Ничего – прорвёмся!»
 
                С подходом из-за печки

Иногда на Петровича находил стих, и он ораторстсвовал. Благо, было кому слушать: внуки-подростки на лето в гости пожаловали.

– Увы, данный препарат давно сняли с производства. Действовал же он быстро и безотказно. Но в этом ли соль, а речь пойдёт о глауберовой соли. Раньше она присутствовала в каждой индивидуальной аптечке. Замена нашлась. Фармакология не стоит на месте, – поучающее начал Петрович.
В памяти у меня остались два казуса, связанных с использованием её не по назначению… Из жизни.
Казус первый. Водитель молоковоза, долговязый парень Гришка, забирал утром и вечером с дойки охлаждённую продукцию. На маслозавод. Всё бы ничего, доставлял исправно. Уж очень обожал молоко. Не жалко. Пей на здоровье, но не лезь с грязной кружкой, не нарушай санитарной нормы, а он лез и никаких слов не понимал.
Как-то само собой, решили доярки его проучить. Сыпанули этой соли, размешали и, как дорогому гостю, подают. Он и выпил залпом. Ещё попросил: «Что-то вы, девчата, сегодня такие уважительные, не узнать». Те, понятно, еле улыбки сдерживают, вид ангельский: «Пей, родимый».
И в обратный путь.
– Мне его даже жалко стало, – призналась потом бригадир дойного гурта Настасья Фёдоровна, которая вместе с ним ехала. – Хлестало из него, как из худого поросёнка. У каждого куста останавливался. Чуть молоко не проквасили.
И, знаете, Гришка к молоку охладел. Видеть его больше не мог. А ведь какая молочная душа была!
Второй казус произошёл в пионерском лагере. Две вожатых, девчушки-хохотушки, подшутили над молодым работником милиции РОВД. Вывели из строя блюстителя порядка, который охранял покой вверенной ему территории. По глупости, конечно. Смеха ради. Видно, что-то не поделили. Тот был охоч до киселя, всегда повтора просил. Они и повторили. Он выпил и ещё заметил, что вкус у киселя какой-то…
«Кисель как кисель, – возразили ему, – не нравится – не пей».
А через короткое время парень в кителе повел себя странно. В животе у него громко заурчало. Вожатые прыснули. Он удивлённо повёл глазами и сорвался с места. Промелькнул в направлении туалета. Ах, если б это было только раз! Позывы повторялись каждые четверть часа. Медик только разводил руками: ничего понять не могла. Никто не бегает, а он себе места не находит. Отправили в больницу.
Тут же эпидемстанция пожаловала с проверкой, анализами и прочими оргвыводами. И, представьте себе, докопалась до истины.
– Вот так-то, – подвёл черту Петрович. – Каждому овощу своё время. Каждому лекарству – по назначению, а не шутки ради. Порой злой шутки!
– Но я сейчас о другом. Соль – солью. А вот летом причиной слабительного могут стать ваши, – тут Петрович сделал многозначительную паузу. Внуки переглянулись. И дед продолжил: – Ваши грязные руки! Поэтому личная гигиена прежде всего. Мне продолжать?
– Не надо, дед, всё поняли!
И отправились руки мыть. С мылом. Тщательно. Перемигивались: «Ну, не чудак ли наш дед!» Складно так разговор подвёл, как бабушка говорит, с подходом из-за печки.
«И руки ваши грязные сыграют с вами злую шутку. Учтите!» – донёсся до них голос деда.

 
 
 
 
 
                Наркоманы


У Нонны, когда она вышла на пенсию, появилось два увлечения: травы и комп. С травами – понятное дело. Со школы предпочтение цветам-овощам. Ботаника, биология, растениеводство были той базой познания окружающего её мира, которые помогли до тонкостей одолеть многое на практике: в цветнике и на огороде.
И вот – травам. Целебным. Два увлечения, как тандем, помогли друг другу. Через Интернет завела нужные знакомства. Стали приходить письма с редкими для нашей местности семенами.
Выделила на огороде участок и стала их культивировать.
Хотя, если оглядеться, у нас целительство со двора начинается. Навскидку перечислять, то это и подорожник, и спорыш, и ромашка, и лопух, и чистотел, и мелисса с котовником, и... крапива. Стоит ли продолжать? И что же? Всё тащить на выделенный участок? Дудки! Пусть растут где росли. У неё редкостные. На грядках. С табличками. Из-за моего забора не прочитаешь.
– Хочешь, к себе приворожу-присушу, – как-то пооткровенничала она, помахивая перед моим носом веточкой с тонким, незнакомым запахом. – Любисток называется.
– А мне это надо? – ответил ей, ретируясь.
Так вот, грядки вижу, растения вижу, а что где, как и к чему – полные непонятки.
Вскоре претензии стала высказывать. На кота моего ополчилась. Он первым эту травку учуял... Его через забор мне под ноги и выкинула. Еле живого. Двигаться не мог. Вёл себя, как сейчас говорят, неадекватно. Кошачьей живучести и прыткости не проявлял. Думал, сдохнет. К вечеру оклемался – и к соседке через забор. Как за наркотиком.
Утром вижу Нонну с неподъёмным мешком. По траве волокёт от дома к дому, от калитки к калитке. Слава Богу, всё дальше от моей. Раскрывает мешок, размахивает руками, достаёт то за шиворот, то за хвост очередного кота и вручает хозяйке. Возвращается, пустым мешком помахивает. Увидела меня и, не здороваясь, с ехидцей спрашивает: «Видел своего наркомана? Я его опять через забор в твой огород выкинула. Расповадились. Грядку перемяли. Спасу нет!»
– Да что у тебя там за травка такая завелась? Мак? Конопля? Гашиш?
– Ты меня не подкалывай! Валерьяны насадила. Так они её с корнем выдирают. Кайфуют, гады! С грядки собирала как алкашей бесчувственных. Ну, и что мне теперь делать?
– Да на что тебе валерьянка? Она в каждой аптеке и в таблетках, и каплями. Всегда есть.
– Там химии больше. А у меня выращивается экологически чистый продукт.
– Вот поскольку он у тебя чистый, да ещё и продукт, они и повадились. Помню, пацанами мы своих котов к ней приучали. А что приучать?! Только капнешь на картонку, так лизать принимаются – и до дырки ведь пролижут. А потом, нам на потеху, идут как пьяные.
– Вам, мужикам, всё на потеху. А мне, соседушка, как быть?

 
                В шашки по Интернету

Комп подарили Нонне на юбилей. Небольшой, в футляре. Компактный, как она выразилась. Освоила его быстро. Вышла в Интернет. И время полетело. Пока «обзвонит» своих,  пока новых «зацепит» и на сайт «посадит», глядишь, время и к полудню. Разминка закончена. И за дела домашние.
Нонна, как вы поняли, человек компанейский. За словом в карман не лезет. Скоро, очень скоро круг знакомых её расширился до семидесяти персон. И ведь с каждым поздороваться надо, новостями обменяться. Фотографии новые рассмотреть.
Вступала она и с местными оппонентами в полемику. Темы подбрасывала жизнь: где, к примеру, церковь строить, о бродячем по улицам скоте, о бытовых отходах и мусоре... Доставалось от неё некоторым. Осторожничали с ней: и срезать может, и куда подальше послать... Деликатничали.
Муж её к связям в Интернете относился как к выходу неподготовленного космонавта в открытый космос. Вернётся ли? Рискованное мероприятие. Ещё неизвестно, на кого и наткнёшься. То, что голова её, в смысле памяти, дырявой стала – ладно. Ну, а как лопухнётся? И попал своими предостережениями «в десятку».
Увлеклась Нонна по Интернету в шашки играть. Компаньон сам подвернулся. Вначале, как дети, шутя на щелбаны играли, потом на копейки. Всегда она в выигрыше! Уже сто рублей лежало на её счету. Потом тысяча. Другая! Задор! Азарт! Компаньон Ашотик печалится, но не сдаётся. Хорохорится. И незаметно для Нонны стал ставки повышать. Та тоже. Просадила пять тысяч и не заметила, как. Если бы муж, случайно заметивший «пролёт», неизвестно сколько бы ещё уплыло.
Внушение жёнушке было.
«В дамки захотелось! – орал муж. – Так и всю пенсию просадишь, дурёха! Гроссмейстерша...» – и далее по тексту.
Обозвала она напоследок Ашота проходимцем, альфонсом и – похлеще; фу, как неинтеллигентно! – засранцем.
На том и успокоилась. Теперь осторожничает. Опыт – кладезь прожитых лет, как сказал кто-то из мудрых...


                Классифицирую…

На перемене молодая учительница привела пятиклассника Севку к директору школы «на приём».
– Ну-с, молодой человек, рассказывай, в чём дело, чего натворил?
– Да я, в принципе, ни причём, так вот вышло…
– Я тебя на данном этапе квалифицирую как дезорганизатора учебного процесса.
Севка глаза прибавил. И взрослый сразу не разобрался бы в частоколе таких терминов.
Хоть и струхнул малец, а пытливость победила, и он заинтересованно спросил:
– А что такое «квалифицирую»?
Директор популярно разъяснил.
Севка с новым вопросом:
– А что такое «дезорганизатор»?
Директор и тут снизошёл до пояснения. Сменил гнев на милость.
– Учебного – от слова учёба, понятно, – улыбнулся Севка. – А вот «процесс»? От процессора, что ли?
Пока до сути добирались, пока директор руками разводил эти разные по значению слова – звонок на урок, Севку и отпустили.

 
                Накладка

Вот и лето наступило со своими домашними хлопотами. Всего сразу и не охватишь, столько спешной работы поднакопилось.
К примеру, день сегодняшний. Заказал я к новой печи кирпич. Обещали привезти. С утра жду. Выглядываю. Хорошо бы – к вечеру, по холодку.
Жена с другой стороны выглядывает: у нас два входа. Тоже сделала заказ. В автомойку. На стирку-чистку паласов, ковров.
Кому быстрее пофартит?
Летний день набирает силу. Время к полудню.
Смотрю, грузовая «газель» под чёрным тентом тормознула, но не к моей калитке. Парень выходит. Жена со словами: «Родненький, как раз вовремя! Помоги погрузить паласы». Тот паласы, ковры в руки – еле-еле к машине. Напарник уже тент сзади приподнял, борт открывает.
Слышу: «У вас с предоплатой или потом?» Парень молчит, соображает, что к чему. Поклажу в кузов, под тент – на кирпичи. Жена увидела: «О, кирпич! Нам ведь тоже кирпич нужен, – и к напарнику обращается: – А кирпич кому?»
– Вам!
– Так вы не с автомойки?
– Нет, мы по вашей заявке – с кирпичом.
Вижу: паласы, ковры вытаскивают. Руками разводят. Ко мне «газель» пятится.
Тут нас смехом как волной накрыло. Давненько жена так заливисто-весело не смеялась! Хохотали парни. И я за компанию.
Такая вот накладка получилась.
А за «тряпками» через час машина с автомойки подошла.
С одними хлопотами управились, а другие уже в дверь стучатся.

 
                Два в одном

– Дед, я тебе вещь  стоящую подобрал. Два в одном.
– Бритвенный прибор в одном футляре?
– Бери круче. И не вздумай отказываться. И цена не кусучая. Практичная вещь, тебе понравится.
И больше ни слова. Шли в магазин, он только поглядывал на меня и загадочно улыбался. В магазине я глазами по витринам пошарил, он пальцем показал в угол. Я сразу и не понял, что к чему. И этого «два в одном» не увидел, пока в руки не взял. Оказывается – трость-зонт.
– Да к чему мне трость-то? Я ещё как подросток бегаю, не спотыкаюсь.
– Дед, ты вникни. Трость-то тебе сейчас ни к чему. А вот за грибами пошёл – она тебе вместо палки служить будет. Дождик застал – ты зонт раскрыл и под ним, как гриб-боровик. На тебя и не капнет. Размах в полтора раза больше, чем твой складной. А на этюды! От солнца прикрываться.
Повертел я это изобретение «два в одном». Похмыкал. А что? Оригинальнейшая вещь! Сообразительный внук растёт. Вот ещё бы корзинку под грибочки на колёсах... И купили мы зонт – и ни разу не пожалели. Верой-правдой, как говорится, теперь служит.
 
 
                Инфаркт

– Каких только забавных случаев в моей педагогической работе не происходило? Это теперь, за давностью лет, всё вспоминается с юмором, улыбкой. А тогда...
– Ну раз завели разговор сами, Ольга Сергеевна, то расскажите, – прошу я.
– Какой же случай рассказать-то?
– А самый памятный. Из юности.
– Разве – этот?! Мой первый самостоятельный урок в сельской школе.
Да, той, бывшей, что в центре села возвышалась. Деревянная. Двухэтажная. Веду урок, я ведь английский преподавала. Молоденькая. Стройная. Худенькая. Не в синичку корм. Зима стояла. Окна морозом расписаны. Тепло только от печки.
Класс восьмой. Ребятишек много. Слева от двери вешалка с верхней одеждой, шапками.
   Замечаю, что Саша Дёмин всё в сторону на пол посматривает. Вижу, крыса у плинтуса сидит и умывается.
Саша мне шепчет: «Я её поймаю!?» Пальцем погрозила! Страшно – самой, – жутко, а урок веду.
   А он, пострел, с шапкой на неё, и уже за хвост ко мне несёт.
Крыса пищит. Извивается.
   Я дар речи потеряла. Взлетела на учительский стол да тут как завизжу. Дверь открывается. Директор на пороге. Очками сверкнул. Усами затопорщил. Обстановку оценил, да как рявкнет раскатистым  басом: «Вы что себе позволяете?!»
Я со стола – и урок продолжаю.
– А крыса!?
– А у крысы инфаркт  приключился.

 
                Закавыка

   Что там ни говорите, а надёжна мобильная связь! Оттого, видно, и название своё оправдывает. А как сейчас без мобилы?
Неважно, у кого круче! Важно, что, начиная со школьника до пенсионера, у каждого свой безотказный помощник, как палочка-выручалочка!
   Удивляет и обескураживает порой то, что деньги на счету быстро заканчиваются, «баланс надо пополнять и оставаться на связи» – так своевременно оператор советует. Иначе...
   Знакомый как-то посетовал, что вроде бы и не звонил, а два рубля исчезло. Стал замечать, что ежедневно. Два рубля – мелочь по нынешним деньгам. Но – дело принципа! Стал разбираться. Оказывается, ему подключили услугу «навигатор», и не ему одному. Почитай, полсела теперь по «навигатору» передвигается, и не подозревали, бедолаги, что с помощью космической связи – и до дома, и до магазина, и до работы, и до... не будем уточнять, кому, куда и зачем ещё понадобиться быть.
   Знакомый мой – дока. Везде автоматика – автоответчики. До самого оператора, где «ждите!» и музыку гоняют, полчаса потратил. Плюнул – дел, что ли, у самого нет... Но деньги-то уходят. В месяц шестьдесят рубликов набегает.
   Стал эсэмэски слать. Нормальные. «Отключите, пожалуйста, услугу „навигатор;. Она мне ни к чему». Ему вежливо ответили: «Наберите слово ВЕРА и 1400». «ВЕРА» – иностранными буквами. А как?
   Он круче «телеграммы» шлёт. Ответы идут: «Некорректный запрос» – типа того. Он шантажирует, мол «Мегафон» сменю на «Билайн».
Ноль внимания. Терпение лопается, но он вежливо просит: «Соедините меня с живым оператором».
«Ждите, – был ответ, – оператор занят».
Час прождал: музыка! «Ждите!» опять музыка – ну, сколько можно?
– Доколе мне с ними отношения выяснять?- спрашивает меня.
– Так ты с компьютером до самой пенсии бодаться будешь. Железо, оно ведь без нервов.
– А ты как от этого «навигатора» освободился? – спрашивает меня.
– Я-то!? Обратился к снохе. Она мне иностранную ВЕРУ набрала и 1400. Мигом отключили.
– А как мне её набрать!?
   Вот, оказывается, где закавыка!


                Ода хрену

   Хрен, томаты, соль, чеснок – составляющие блюда-приправы к зимнему столу. И чем ядрёнее эта смесь-коктейль, тем причудливее её название.
   Это и хренодёр – до слёз прошибает и горло дерёт, и просто хреновина, и зажигает, как «огонёк», и кусает коброй. Однако, впечатляющей хвалой хозяйке прозвучит фраза: «Славнецкая у тебя нынче за...буриха вышла, вмиг протрезвеешь».
   Как-то у приятеля наблюдал процесс приготовления этой приправы. Представьте ведёрную кастрюлю, прикрытую крышкой. Мясорубку с нахлобученным полиэтиленовым мешочком, в который поступает перемолотый хрен. Хозяина в очках и респираторе, чтобы хрен не досаждал. Под крышкой кастрюли уже томится он, ждёт очередной порции из наполненного мешочка. Хозяйка в это время готовит чеснок, перетирает помидоры, солит.
   Я по неосторожности приподнял было крышку: в нос так шибануло, что слёзы брызнули.
   Потом уже, в сторонке стоя, наблюдал, как всё это смешивалось перемешивалось, добавлялось... И пробу снял, и языком поцокал: «Сердитая хреновина получилась, настоящая кобра».
   По банкам разливают, приговаривая: «Студентам надо бы покрепче сделать, а то опять стаканами пить станут! А надо ложками, чтобы на дольше хватило, да и запомнили чтобы…»

                Порулила

   Было время, когда женская эмансипация так себя не проявляла.
Не женское это дело: за рулём, рычагами трактора сидеть.
   Хотя случались и исключения из правил. А первые трактористки. А девушки-механизаторы на новеньких голубых «беларусах»!
Было такое движение-почин. Многие из девчат той поры на этих костотрясах здоровье подорвали...
   В наше время уже не иронизируют, что женщина за рулём автомобиля, извините, как обезьяна с гранатой. И водят не хуже, аккуратней водят. На память же пришёл случай из жизни. Правда, давний, но герои сего события живы-здоровы, и если я что упущу, то они напомнят. А может быть, и промолчат: имён-то не называю.
   Случилось это на День молодёжи, у реки.
Прибрежная поляна тянулась вдоль села. Вольготно, привольно, привычно. И волейбол, и городки, и перетягивание каната, и прочие спортивные виды состязаний были. И стар, и мал. И смех, и шутки. И аплодисменты победителям – всё как обычно.
   Даже из соседнего села парни на бензовозе приехали. Пустом, конечно, бензовозе. Нет, не угнали. Самовольно. Работали на нём вдвоём. Посменно. Тоже участие принимали. К девчатам же приезжали.
   И всё бы хорошо закончилось: тихо приехали, тихо уехали. Но посадили в кабину девчат. Одна за рулём оказалась. Катались в сторонке. А поляна, хоть и широкая, ровная, – к самому берегу подходила. Обрывистому берегу. Конечно, не Красный яр, поменьше...
   Потом другая за руль уселась. Глаза горят, в раж вошла. Парни девчат приобняли, бдительность потеряли. Машина зигзагами пошла и уже не вдоль берега. Скорость прибавила. И вместо того, чтобы притормозить, та газу добавила.
Бензовоз с обрыва и влетел в омут.
   Всплеск. Волны берега полощут. Ни машины, ни экипажа. Пробками вылетели одна за другой девчонки. Сарафаны пузырём. Глаза навылуп – и к берегу противоположному, пологому, сажёнками.
   Вскоре и головы парней поплавками запрыгали. Отдышались на берегу. Озираются. Спорят-кричат, руками машут. Одежду на кусты.
   Народ с того берега сбежался. Заглядывают. А что заглядывать-то. Омут он и есть омут.
   Парни с перепугу, что ли, нырять к машине стали. Оказывается, в бардачке бутылка водки осталась. Ушлые! Достали!
   Машину через пару дней автокраном вытащили. А с нею и налима, который в кабине прижился.
   Оргвыводы последовали: парней на сенокос отправили. Девчатам тоже досталось. По деревне ещё долго пересуды шли... А если бы!?..
   Но ведь обошлось.
 
 
                Хохма

   Так ты хочешь услышать от меня очередную хохму? Из жизни? Без прикрас? Пожалуйста!
   Случилось это нынешней весной на какой-то церковный праздник: не то на Пасху, не то на Троицу. Денёк выдался славнецкий, жаркий. Вовсю цвела и благоухала черёмуха. Трава с писком пёрла в рост. Отцветали кандыки, но зацветали медунки. А в низинках оранжевым сполохом радовали глаз огоньки.
   В селе гуляли. Песни уносились в голубое небо под облака.
Молодёжная компашка высыпала на берег Чумыша. Солнце припекало, время близилось к полдню. Казалось, ничто не предвещало чрезвычайного происшествия. Никто и не заметил, как парочка уединилась в кустах над обрывом.
   Сели, ногами болтают. Целуются. Дальше-больше…
Только береговая кромка, словно отрезанный ломоть, вместе с парочкой ухнула в воду.
   Шум. Плеск. Вопли! И – тишина.
И что ты думаешь? Откопали! Живы-здоровы! Перепугались здорово, зато сразу протрезвели. Отчего бы это?!
 
 
                Кошки-мышки

   Ехали мы по дороге меж двух полей, на которых стояли копны соломы.
Вдруг приятель замечает под одной поросёнка.
   До села километра три. Как он здесь оказался? Уму непостижимо! Решили поймать. Тормознули – и с мешком к нему. Подошли вплотную. Спит. Руку протяни – и он наш.
   Вдруг он приоткрывает глаза, мигом вскакивает и с испуганным хрюканьем к другой копне. Заходим с разных сторон. Мешок наготове. Падаем на него, но он каким-то чудом проскальзывает между нами и чешет дальше. Мы в азарте – за ним.
   Так с полчаса гонялись. Умотал он нас: подпустит – и наутёк! И всё в одну сторону уходит. К согре.
А там навстречу нам вылетает свинья.
Мы в разные стороны, а она то за мной, то за приятелем. Преследовала чуть ли не до машины.
– Поиграли два взрослых дурня в кошки-мышки, – хохотнул я.
– И что на нас нашло? Какое-то затмение. Да на что он нам сдался! Как пацаны купились на халяву, – поддакнул я.