Повесть о приходском священнике Продолжение L

Сродниться душой убежденно
Для Бируте....

Груша приезжала практически с восходом солнца на своём видавшем виды ржавом велосипеде, а отправлялась восвояси лишь при наступлении сумерек. Утром она громко орала, заставляя нас просыпаться. Когда это не помогало и мы не отпирали дверь, она принималась тарабанить в окна, греметь вёдрами, дразнить собаку Лапку, нашего отважного охранника. У Лапки был препротивный лай, от которого резало уши, а когда он начинал ещё подвизгивать, такое слушать представлялось просто невозможно. Мы нехотя поднимались с постелей, ворча и порой ругаясь на неистовую Грушу.
 — Подъём, подъём, лежебоки! — кричала Груша. — Божий день на улице, а вы ещё и утренних молитв не читали!
 — Пять часов утра, тётя Груша! — бурчала я.
На что строгая женщина отвечала, мол, на том свете отоспитесь. До самых сумерек копошились в огороде. Пололи картофель, поливали огурцы, прорывали свеклу. Вечером хватало сил лишь на то, чтобы доползти до кровати, после чего моментально отключались. А утром всё сначала.
Через неделю мы с Настенькой кое-как втянулись. Даже стали успевать справляться с домашними делами, — помолиться, простирать одежду, а Настя сделать запись в своём дневнике, который она вела аккуратно каждый день. Хотя с Настенькой мы познакомились месяц назад, знала я о ней очень мало. Выглядела она совсем как девочка, хотя имела почти тридцать лет. Маленького роста, едва выше полутора метра, с нежной, нереально белой, шёлковистой кожей, при натуральных светлых волосах, она словно просвечивалась насквозь. Миниатюрная фигурка и прекрасные серо-голубые глаза будто дополняли её детский силуэт. Глядя на неё, я вспоминала ангелов, скромно красовавшихся под сводом церковного купола в Привольцах. Не поворачивался язык назвать её Настей, тем более Анастасией. Ну, вот Настенька тебе — и всё! Все прихожане только так и обращались к девушке.
Привезли Настеньку в Привольцы родители. Бледная, худая, с нерушимым, потухшим взглядом, наполненным отрешённостью, смешанным с полным безучастием к происходящему. По забинтованным запястьям, я сразу догадалась о пережитой ею попыткой суицида. Родители долго разговаривали с отцом Александром, плакали, о чём-то просили его. Батюшка отрицательно мотал головой, отмахивался, под конец пробасил:
 — Ладно, оставляйте её здесь. У меня она быстро выйдет из своей депрессии.
Так Настенька осталась в Привольцах. Обещание батюшки о скорейшем выходе девушки из депрессии не сбылось. Настенька выглядела такой же подавленной, потухшей. Родители приезжали почти каждый день, только она убегала от них, пряталась, пару раз закатывала истерики. Тогда отец Александр запретил им приезжать. Он каждый день с ней о чём-то подолгу беседовал, читал над ней длинные молитвы, брызгал водой, но не причащал. Говорил, что она под епитимией.
Я несколько раз пыталась пообщаться с Настенькой — всё бесполезно. Она неподвижно слушала, отведя голову в сторону, а когда надоедало слушать, истерическим тоном просила, чтобы её оставили в покое, убегала, а чаще всего закрывала уши руками, принимаясь плакать навзрыд. Только через пару месяцев девушка стала понемногу приходить в себя. Она по-прежнему мало ела, почти не разговаривала, зато в её глазах появились живые искорки света, от которых мало-помалу зажигался интерес к жизни, к людям, окружающему миру. Удивительно, но на контакт Настенька шла лишь со мной. Мы вместе чистили подсвечники, ходили за водой к источнику, поливали церковный цветник. Видя это, батюшка принял решение поселить нас в егерской сторожке, в лесу. Настенька по-прежнему могла впасть в истерический приступ от некорректного вопроса или просто залиться слезами, глядя на проезжающие мимо машины.
В лесу она немного успокоилась. Тем более, отец Александр настрого приказал смотреть за ней как за собственным ребёнком, чаще общаться, а главное загружать работой. Он говорил, что лучшее лекарство от депрессивного кризиса — это труд и молитва.
Со временем я узнала, что же на самом деле произошло с Настенькой. Сидя у костра, возле лесного озера, мы неожиданно разговорились. Я рассказала новой подруге свои горести-печали, а она поделилась своей бедой. Настенька была единственным ребёнком в семье. Родители буквально боготворили дочь, ни в чём ей не отказывая, во всём потакая. Она не выросла избалованной эгоисткой, — личность девочки сформировалась в ранимый, тончайший характер. Посему любую возникшую проблему она воспринимала как чудовищную трагедию. С возрастом это только усугубилось. Настенька даже состояла на учёте в психиатрической клинике. Родители хотели, чтобы дочь жила по их правилам и расчётам. Они твёрдо верили в неоспоримую правильность решений, которые принимали, настойчиво убеждали Настеньку, что лишь они знают, как ей будет лучше. Настя получила два высших образования, серьёзно занималась музыкой, выучила три иностранных языка. На личную жизнь вообще не находилось времени. А когда в ее жизни появлялся какой-нибудь молодой человек, родители тут же прилагали все усилия, чтобы оградить дочь от всевозможных романов, мотивируя тем, что нужно получить максимум возможных образований, а потом уж заводить семью.
Но однажды случилось всё достаточно драматично. Парень, с которым познакомилась Настя на каких-то очередных курсах, оказался достаточно настойчив. Он буквально очаровал девушку, после чего та уже не могла ни о чём думать. Молодые люди встречались тайно, боясь неприятностей со стороны родителей Настеньки. Олег, так звали парня, предложил переехать к нему. Тем более что его отец на день рождения подарил ему новенькую квартиру, почти в центре города. Конечно же, Настенька была только рада. Ей уж скоро тридцать, а настоящим счастьем, искренней любовью девушка так и не успела насладиться. Решили всё сделать под случай. На какой-то праздник семьи Насти Олег решил демонстративно сделать предложение своей любимой, явившись на торжество без приглашения. Для этого он купил шикарный букет, прекрасное дорогое кольцо и возник в самый пик праздника. Казалось бы, всё складывалось как нельзя лучше. Только эта идея закончилась грандиозным скандалом. Отец Настеньки пришёл в бешенство. Он нагрубил Олегу, выставил его за дверь, объяснив, что его дочь не для таких, как он. Наверное, это банальная ревность родителя и нежелание отпускать любимое чадо со своей назойливой опеки. Так бывает. Дети вырастают, становятся взрослыми, а родители не могут воспринять их уход как должное. Им хочется, чтобы их дочь постоянно находилась рядом с ними, а они в свою очередь смогут вечно опекать её, заботиться, считая той самой маленькой девочкой с косичками и бантиками.
В тот вечер произошла страшная трагедия. Олег в расстроенных чувствах заехал в какой-то ресторан, изрядно выпил там. Бармену даже пришлось останавливать его и вызывать такси. Но на такси молодой человек не уехал. Он взял ещё выпивки и отправился кататься по городу на своём автомобиле. Закончилось его катание аварией с летальным исходом. У Насти случился нервный срыв, вследствие которого, она пыталась покончить жизнь самоубийством. Девушку врачи буквально достали с того света.
В случившемся Настенька обвинила своих родителей. Она перестала с ними общаться, вообще замкнулась в себе, отрешилась от внешнего мира. Её несколько раз лечили в клинике, обращались к лучшим психологам и психиатрам. Абсолютно безуспешно. Оставалась единая надежда — обратиться в церковь. Родители узнали о знаменитом батюшке из села Привольцы, который помогает безнадёжно болящим. Привезли дочь к нему, возлагая последнее упование.
Признаюсь, в первое время Настя меня жутко раздражала. Эти её вечные депрессивные настроения, молчаливость, рассеянность сводили с ума. Но что поделать, я всеми силами старалась выполнять благословение отца Александра. Тем более, меня саму такое послушание приводило в чувство, организовывало. Помогала молитва. Каждый вечер мы исполняли вечернее правило, рекомендованное батюшкой. Читали либо канон умилительный Божьей Матери, либо акафист Иисусу Сладчайшему. Всё это занимало приблизительно часа два.
 — Сколько? — немало удивился я, вспомнив, что мы с девчонками прочитывали то же самое максимум за минут двадцать-двадцать пять.
Я тут же пожалел о своём изумлении. Может, им тяжело читать малопонятный текст или же иная причина в том имеется.
 — Ничего удивительного в вашей реакции, — сказала Алиса, видя мой конфуз.
Затем, немного помолчав и допив остывший чай, она добавила:
 — Уже целый час болтаю… даже больше. Вы, вероятно, устали от меня. Я просто…
Женщина запнулась на последней фразе. Я видел, что ей необходимо выговориться, поэтому сказал:
 — Вы ничуть не утомили меня! Продолжайте. Ваш рассказ довольно интересный, тем более, если у вас есть потребность выговориться или же просто рассказать о том, что тревожит душу...
 — Тогда налейте ещё чаю, пожалуйста, — попросила Алиса, протягивая пустую чашку.
Когда я наполнил посуду горячим напитком, она продолжила:
 — Видите ли в чём дело, отец Александр учил нас молиться с большим вниманием и сосредоточенностью. Перед чтением правила мы с Настенькой садились в разных углах нашей хижинки, опускали глаза, нашёптывая слова Иисусовой молитвы. Это требовалось для того, чтобы привести в порядок свои чувства, мысли, настроиться на чтение. Когда у Настеньки или у меня случалось плохое настроение, то читали канон Богородице. В ином случае — акафист. Батюшка говорил, что акафист — это радостное славословие, посему в плохом расположении духа читать его не стоит. Честно говоря, поначалу мы читали всё время канон. Настенькино уныние преследовало ее неотступно, угнетающе действуя на меня тоже. Благодарить Бога, мало-помалу это постепенно проходило, и мы все чаще принимались за чтение акафиста.
Читали мы медленно, со всем вниманием, благоговением, сокрушением сердца. Когда я или Настя допускали во время чтения хоть одну суетную мысль (а читали мы поочерёдно — одну песнь она, вторую я, акафист так же), то это не считалось. Просили у Бога прощения, делали поклон и читали песнь заново. Это объясняет, почему чтение занимало так много времени. Постепенно мы относились к молитве более серьёзно, стараясь не допускать никаких посторонних мыслей. Настеньке эти наши молитвенные правила очень нравились. После них она словно преображалась, становилась другой, какой-то более жизнерадостной, активной. Иногда у неё на лице, даже промелькала улыбка. Конечно, когда проводили изнурительные работы под предводительством тёти Груши, молиться, как раньше, не хватало сил. Мы просто читали про себя краткое молитвенное правило, порой Иисусову молитву поочерёдно. Бывало, беседовали о каких-либо приятных вещах или читали книгу про Дивеевский монастырь и преподобного Серафима Саровского. Нам матушка подарила толстую такую книжищу. Настенька забиралась ко мне на печку, где я спала, сворачивалась котёнком рядом, и мы погружались в любимое чтение.
Книга производила огромное впечатление. Неожиданно появились неистовая ревность о Боге, желание аскетических подвигов и подражания жизни пустынных подвижников. Ни с кем не посоветовавшись, я тайком взяла на себя дополнительное молитвенное правило. Ходила в лёгком платьице в любую погоду, не надевала обувь. А ночью, когда Настенька засыпала, отправлялась к озеру. Простите за такие подробности, там раздевалась догола, какое-то время купалась, после чего становилась на берегу, поднимала руки к небу, молилась. Комары мигом обседали моё тело, безжалостно жаля его. Холодная дрожь пронизывала от дуновения ветерка, а я, стуча зубами, всё твердила слова молитвы.
Ночные похождения не остались тайными. Меня заметили два грибника, замешкавшиеся в лесу. Они долго подсматривали за мной, а на следующее утро разболтали всей округе, что в лесу живёт то ли русалка, то ли кикимора, то ли ведьма. Ходит обнажённая по глади озера, пьёт вечернюю росу и разговаривает с животными. На это можно было бы не обращать внимания, вот только слухи разошлись по окрестностям, привлекая любопытство праздных умов. К нашей сторожке стали наведываться разнузданные гуляки, выпившие молодчики, прочие искатели страстных удовольствий. Несколько раз подкараулили меня возле озера. Благо наша собака Лапка не дремала, так что проходимцам хорошенько досталось.
Не заметила, как мою душу охватило самомнение, а ещё духовная прелесть. В чём такое проявлялось? Вдруг ощутилось неведомое доселе одухотворение. Мне казалось, что мои молитвы становились очень сильными. Помолившись за того или иного человека, явно видела позитивные изменения, выздоровления, разрешения проблем. Я могла поститься по нескольку дней, употребляя лишь воду с просфорой. Лестные восхищения Настеньки с большей силой разогревали мое тщеславие. С наступлением холодов показалось, что я могу обходиться лёгкой одежонкой, а то и вовсе без неё, совершенно не замерзая, чувствуя порой лишь лёгкий озноб.
Но самое ужасное, что вместе со всем этим изменялся мой характер, привычные взгляды на обычные вещи. Я стала надменной, раздражительной, когда что-то делали не по-моему. Могла вспылить или отругать Настеньку за то, что она ослушалась, поняла меня не так. Раздражение, словно цунами, росло с каждым днём. Я убеждала себя, мол, это искушение, испытание, справлюсь. Только это было не самое страшное. Как-то лёжа на печке и читая книгу, мысли увели меня в воспоминания о прошлой жизни, о детях, о муже. Вспомнились эпизоды бурной молодости, когда парни бегали за мной табунами, наперебой предлагали свои ухаживания. Не заметила, как погрузилась в блудные фантазии. Всё тело вспыхнуло жгучим огнём. Такое раньше случалось, но это было в определённых интимных моментах, как должное. А тут… Ни читать, ни тем более молиться я больше не могла. Настеньку такое очень удивило. Первый раз мы легли, не исполнив своё обычное молитвенное правило. Всю ночь я услаждалась блудными мечтаниями, от чего на утро проснулась совершенно невыспавшаяся, злая и очень измождённая. Теперь эти мечтания ни на миг не покидали мой ум. Нужно было срочно поисповедоваться, спросить совета у батюшки, наконец, пытаться побороть гнусную страсть. Не тут-то было! Стало нравиться упиваться греховными помыслами. Мало того, появлялись мысли о том, что я, красивая и успешная женщина делаю в этой лачуге. Я же могу возвратиться в свой привычный мир, найти себе подходящего мужчину и наслаждаясь жизнью. Зачем я так мучаю себя? Мысли не давали покоя. Я даже уже решилась, что покину лесную жизнь отшельницы на следующей же неделе. Только какая-то непонятная сила удерживала от такого поступка, строя всевозможные препоны. Тем временем блудная страсть продолжала возрастать до безумных размеров и извращённых чувств. Не в силах сдержать её натиск, я уже не довольствовалась только мечтаниями. Простите, батюшка, за столь подробное откровение, но я всеми возможными способами удовлетворяла горящее блудным вожделением тело, не чувствуя насыщения. Чем чаще это делала, тем больше хотелось.
Как-то непроизвольно заводила разговор с Настенькой о блуде. Уже неважно было, нравится это ей или нет. Я замечала, что мне хочется об этом говорить намного больше чем читать нашу книгу. Уляжемся на печке, я открою страницу, пару строк прочту и тут же празднословлю. Сначала издалека, как бы невзначай, а затем плавно перехожу к любимой теме. Настенька краснеет, прячет глаза, неловко отшучивается, а я продолжаю.
Пришла дождливая и слякотная осень. Собрали последний урожай с нашего огородика, после чего батюшка повелел нам перебираться из сторожки. Ох, как не хотелось оттуда уходить! Давай Настеньку уговаривать остаться там на зиму. Вижу, её такая перспектива совершенно не привлекает. Тем более родители неоднократно просили отца Александра убедить дочь вернуться домой. После некоторых уговоров девушка согласилась. Пошли к батюшке просить благословения.
 — Да вы что, с ума сошли?! — закричал он. — Чего удумали! Это вам шутки, что ли? Тоже мне, отшельницы нашлись.
 — Да какие шутки, — говорю, — нам и вправду там лучше. Вон, цельное лето прожили. И ничего, слава Богу, живы-здоровы. Настенька хоть улыбаться стала, да и я совсем по-другому на жизнь смотрю.
 — Ага, вижу, как ты по-другому смотришь. Думаешь, не знаю, как к тебе бабы в сторожку бегают? Опять кликушество разводишь?
 — Бог с вами, отец Александр! Я им травяные сборы даю. Сама всё лето собирала. Я же медик всё-таки. Что тут плохого?
Тут Настенька также давай упрашивать, а батюшка ни в какую. Мол, и так народ всякие небылицы распространяет о нас. Не дай Бог случится что, он отвечать не собирается. Но против нашей настойчивости отец Александр не смог совладать. Тем более его занятость не давала возможности с нами долго разглагольствовать. Немного поворчав, он всё же благословил нас, преподав некоторые наставления. Заодно настоятельно рекомендовал присутствовать на каждой службе и молебне.

Продолжение следует...