Синявинские высоты

 



15-го августа 1943 года по приказу командующего Ленинградским фронтом генерал-полковника Говорова, 196-я Краснознамённая стрелковая дивизия вошла в состав 67-й армии под командованием генерал-лейтенанта Духанова.               

В тот же день из штаба 67-й армии поступил приказ, в котором говорилось, что нашей дивизии необходимо прорвать оборону противника на высоте 43.3 и наступать на бывший населённый пункт Синявино, превращённый фашистами в развалины. Противник оборудовал там семь опорных пунктов, получивших нумерацию с 20-го по 26-й, с хорошо развитой оборонительной системой.
На подступах к опорным пунктам простреливался весь периметр пространства земли, а также гитлеровцы вырыли много глубоких укрытий и уложили там трубы для более мобильного передвижения под землёй. Среди наших солдат эти укрытия получили название “лисьих нор”.               
    
Ночью, пройдя пятикилометровый марш, личный состав дивизии прибыл на берег осушенного болота под Синявинскими высотами, затем по плотине, сооружённой из кусков торфа, все переправились на противоположенный берег.
Рано утром 18 августа по сигналу залпа «Катюш», стрелковые подразделения пошли в атаку. Конкретно нашему 3-му батальону 863-го стрелкового полка была поставлена задача, выбить немцев из высотки и занять опорный пункт №20. Моя 3-я пулемётная рота прикрывала наступление батальона огнём с флангов. Нейтральная полоса между нашими и фашистскими окопами растянулась примерно на сто метров. Перед штурмом опорного пункта, 3-му стрелковому батальону выдали защитные панцири СН-42, которые защищали грудь и живот от пуль, поэтому нас прозвали панцирным батальоном.

Первая атака захлебнулась, и мы понесли огромные потери, последующие семь, так же не принесли успеха. Несмотря на то, что перед каждой атакой проводилась массированная артподготовка, благодаря которой все минные поля и проволочные заграждения были перепаханы снарядами, но выбить немцев из насиженных мест нам так, и не удавалось. Личного состава в батальоне осталось мизерная часть. По предварительному согласованию с командиром 3-го стрелкового батальона капитаном Зыковым, командиры рот устроили летучку, на которой было решено, что опорный пункт №20 должен быть взят безоговорочно, иначе мы погубим всех солдат, и сами себя будем считать военными преступниками, которые заслуживают трибунала.

Было приказано снабдить каждого солдата двенадцатью гранатами Ф-1, а старшинам рот доставить в термосах воду и промыть всю пулемётную автоматику от песка, и по сигналу одна красная ракета в сторону противника подняться всем в атаку. Один пулемёт мы оставили для прикрытия, а второй в разобранном виде взяли с собой.
    
На два часа дня была запланирована артподготовка, но мы, пренебрегая всеми правилами безопасности, на свой страх и риск решили пойти в атаку на один час раньше артподготовки, считая что таким образом должен сработать эффект неожиданности. Немцы знали всё наше расписание, во время артподготовки прятались в «лисьих норах», и чувствовали себя в полной безопасности.               

Наступили напряжённые минуты ожидания, по сигналу красная ракета все бросились к немецким траншеям, а фашисты в это время обедали, выставив только караульных. Мы сходу забросали караульных гранатами и ворвались в траншеи, где сразу же начались рукопашные схватки. Фашисты, не выдержав стремительного натиска, стали бросать свои позиции и убегать, а мы бросились их преследовать и уничтожать, пока не заняли третий ярус обороны, полностью овладев опорным пунктом.
Когда я забежал в немецкую землянку, плащ-накидка на мне была вся в крови. На столе я увидел рюмки с водкой, закуску и немецкую фуражку. Видимо какой-то офицер удрал без неё? В землянке стояла рация, я поднял трубку и загнул немцам пятиэтажный мат, затем взял карту, которая лежала недалеко от рации, и выскочил наружу. В углу разбитого ДЗОТ-а сидел молоденький фриц, и всё лицо его было в крови. Я на ходу крикнул: «Ну что отвоевался фашист на нашей земле?», - и ударил его ногой в грудь. Он заорал от боли, а я направил ему в лицо пистолет. В тот же миг прибежал  командир 9-й стрелковой роты старший лейтенант Черешнев и сказал: «Я уже двоих немцев прикончил, которые прятались между убитыми».               
    
Написав сопроводительную записку, я приказал двум солдатам немедленно отправиться в штаб 3-го батальона к капитану Зыкову, взять с собой пленного фашиста и немецкую карту, добавив: «Возможно, эта карта имеет стратегическую ценность?» - затем распорядился занять оборону и закрепиться на опорном пункте №20. Через некоторое время подбежал телефонист нашего батальона младший сержант Ермаков Николай Андреевич, подал мне трубку и доложил: «Комбат на проводе». Капитан Зыков мне сказал: «Старший лейтенант Лысенко сейчас начнётся артподготовка, сразу же после неё поднимай солдат в атаку».
Я ему ответил: «Товарищ капитан, опорный пункт №20 взят, ждём  подкрепления. Командир 7-й стрелковой роты старший лейтенант Наростов убит, командир 8-й стрелковой роты старший лейтенант Поджаров тяжело ранен, а мы с командиром 9-й стрелковой роты старшим лейтенантом Черешнёвым заняли оборону».
Комбат закричал в трубку: «Как взят?»
Я ему ответил: «Опорный пункт взят внезапно, без артподготовки». Тогда он, уже спокойным голосом сказал: «Молодцы ребята, задача нашего батальона выполнена, держитесь до последнего патрона, но опорный пункт не сдавайте пока не подойдёт подкрепление. Я скоро буду у вас».
    
Но не так-то просто слова с делом сходятся. Противник открыл по нашим позициям массированный артиллерийско-миномётный огонь, командир батальона капитан Зыков по пути следования был ранен, а к нам, с небольшой группой бойцов, пробился лишь парторг полка старший лейтенант Давыдов.               

На флангах мы выставили пулемёты, а впереди организовали боевое охранение в подбитом танке, в котором раньше немцы устроили огневую точку. Когда я зашёл в офицерскую землянку, там находились командир 9-й стрелковой роты Черешнев, парторг Давыдов и ещё несколько офицеров. Мы выпили по рюмке водки, закусили красноармейской тушенкой и стали обсуждать, как лучше организовать оборону, чтобы удержать опорный пункт до подхода подкрепления. В землянку вошёл  командир сапёрного взвода, и старший лейтенант Черешнев пошёл ему объяснять, где именно перед боевым охранением ставить мины. Я снял каску и ради шутки надел на голову немецкую фуражку, затем спросил: «Ну что похож я на фрица?» Все засмеялись и вдруг часовой, стоявший у входа в землянку, крикнул: «Немцы наступают».
Выскочив из землянки, я кинулся на левый фланг к пулемётчикам, и от командира взвода лейтенанта Вахмянина узнал, что фрицы захватили подбитый танк, оборудованный под огневую точку, выбив оттуда наше боевое охранение.
«А как же сапёры?», - спросил я его. Он ответил, что сапёры оказались под двойной гибелью, некоторые из них были убиты, а кое-кто подорвался на своих минах, и только трое вернулись обратно.
Я приказал лейтенанту Вахмянину взять пятерых солдат, по траншее приблизиться к танку и захватить его с помощью нашей огневой поддержки.
Из противотанкового ружья мы выстрелили по подбитому танку, предварительно выпустив в воздух две осветительные ракеты. Из подбитого танка во все стороны стали выскакивать фашисты, на бегу догоняя свою смерть.
Группа солдат, под руководством лейтенанта овладела ситуацией, и положение было полностью восстановлено. Ночью фашисты нас больше не беспокоили.
    
Рано утром враг возобновил попытки штурма и пошёл в наступление, усилившись пятью танками, артиллерией и около батальона солдат.
В результате кровопролитных боёв опорный пункт всё же удалось удержать.
Когда я обходил оборонительную полосу и вошёл в угол траншеи, противник  начал артобстрел, пришлось затаиться в разбитом ДЗОТ-е, и в это время связной мне крикнул: «Товарищ командир идите сюда». Я успел сделать несколько шагов, как в ДЗОТ угодил вражеский снаряд, взрывной волной меня выбросило вперёд, несколько раз перевернуло в воздухе, и я влетел в землянку. Когда встал и отряхнулся, с улыбкой сказал связному: «Видимо у кого-то из нас осталось немножко везения, потому что ещё секунду и снаряд попал бы точно в меня».
Через некоторое время обстрел прекратился, и я отправился на правый фланг обороны, к своим пулемётчикам. Пройдя несколько метров, я увидел фашистов, подползающих к нашим окопам, и сразу крикнул: «Справа немцы», - в тот же миг по моей голове, в область лба ударила пуля. В глазах потемнело, по лицу потекла тёплая кровь, и я потерял сознание.
    
Немецкая атака была отбита и вокруг наступила тишина. Когда очнулся, меня на носилках несли в тыл, а навстречу двигались подразделения 2-й стрелковой дивизии, которым 863-й стрелковый полк сдавал занятый рубеж. Наш 3-й стрелковый батальон больше суток держал оборону, отбивая вражеские атаки на опорный пункт №20, но всего за один час до подхода основных сил я получил ранение в голову. Произошло это событие 20 августа 1943 года.
В моей пулемётной роте погиб командир 1-го взвода лейтенант Анцигин Александр Григорьевич (гармонист), а командир 2-го взвода лейтенант Вахмянин Василий Григорьевич получил ранение.
Меня отвезли в Ленинградский госпиталь, который находился на 13-й линии Васильевского острова, и поставили диагноз пулевое касательное ранение лобной части головы с сотрясением мозга.               

За взятие и удержание опорного пункта №20, приказом 67-й армии меня наградили орденом «Отечественной войны II-степени», а парторга Давыдова орденом «Красного знамени».               
Позже стало известно, что наша 196-я Краснознамённая стрелковая дивизия в военной операции на Синявинских высотах за неделю боёв, с 18 по 25 августа 1943 года, только погибшими потеряла более 1000 солдат, сержантов и офицеров, не считая раненных и без вести пропавших.               
    
В госпитале я пролежал недолго, рана на лбу зажила, но состояние здоровья пока не улучшалось, и поэтому меня направили в выздоравливающий батальон по улице Воинова. Часто с товарищами мы убегали в городскую столовую на этой улице. Однажды утром, из выздоравливающего батальона отобрали 65 человек, включая меня, и отправили в село Песочное, что в 25 километрах от Ленинграда. Пробыл я там недолго, узнал адрес 196-й стрелковой дивизии, находившейся на доукомплектовании после ожесточённых боёв, написал письмо командиру 863-го стрелкового полка майору Кулаковскому и через некоторое время меня  вызвали в штаб.

По прибытию в штаб я встретился с командиром 196-й стрелковой дивизии генерал-майором Ратовым и доложил ему по всей форме, а он поздоровался со мной и спросил: «Хотите снова служить в своей части?» Я ответил: «Так точно!» Он сказал: «Это хорошо, что вы дорожите традициями. Получайте документы, сухой паёк и в 17 часов приходите, с вами будет ехать большое количество офицеров». Я спросил: «Товарищ генерал-майор разрешите с собой в дивизию взять командира взвода моей пулемётной роты лейтенанта Вахмянина, он тоже здесь?» Генерал-майор Ратов приказал лейтенанту прибыть в штаб. Я побежал разыскивать лейтенанта Вахмянина, найдя, объяснил ситуацию, он очень обрадовался и сказал: «Опять будем вместе бить фашистов».
Когда мы направлялись в штаб к нам подбежал лейтенант Кузьмин Иван Филиппович, который до ранения служил в 9-й стрелковой роте нашего 3-го батальона и попросил: «Возьмите меня в свою роту». Я ответил: «Ты стрелок, а у нас нужно разбираться в пулемётах». На что он мне сказал: «Я немножко знаком с пулемётами, а всему остальному меня научит лейтенант Вахмянин».
Мне очень понравился этот офицер за свою искренность.    
В штабе я доложил генерал-майору Ратову, что прибыли два офицера, вместе с которыми я хотел бы воевать против фашистов. Генерал побеседовал с ними и дал своё согласие. В 17 часов мы были у штаба, где в общей сложности собралось около 40 офицеров, направлявшихся в 196-ю Краснознамённую стрелковую дивизию…               
    
Утром, высадившись из поезда, мы прошли одиннадцать километров до расположения штаба дивизии, находившегося в лесной деревушке, там нас всех накормили и выдали маршрут следования до конечного пункта назначения.
За один час мы преодолели расстояние в шесть километров и добрались до штаба 863-го стрелкового полка. Я вошёл в землянку и доложил, что старший лейтенант Лысенко с двумя командирами пулемётных взводов прибыли в ваше распоряжение. Командир 863-го стрелкового полка майор Кулаковский встал и произнёс: «Лысенко! Вот это да! Рад вашему возвращению!» Затем майор Кулаковский приказал начальнику штаба полка из 3-й пулемётной роты откомандировать капитана штрафника, а мне сказал: «Вы старший лейтенант Лысенко принимайте свою роту». Мы с офицерами убыли в расположение батальона.               
    
В моей пулемётной роте не было ни одного пулемётчика из прежнего состава, и отсутствовали командиры взводов. Когда я принял по акту ротное имущество и боевое оружие, капитан всех построил, представил меня солдатам и объявил, что это ваш командир роты старший лейтенант Лысенко, а также командиры взводов лейтенанты Вахмянин и Кузьмин.
Командирам взводов было приказано приступить к формированию подразделений, которые ещё не были укомплектованы полностью.
    
Вечером ко мне пришёл бывший связной Яблоков, которого зачислили стрелком в восьмую роту и рассказал, что три моих пулеметчика в девятой роте, один в роте связи, двое в седьмой роте, а пятеро вместе с ним в восьмой.
Так я узнал, что из моей пулеметной роты после боев на Синявинских высотах в строю осталось 12 человек. Мы с Яблоковым составили поименный список, и написали командиру полка рапорт, с просьбой вернуть всех пулеметчиков в роту. Утром стало известно, что приказ командиром полка уже подписан. Через некоторое время ко мне в землянку явился связной Яблоков и доложил, что рота построена и 12 пулеметчиков прибыли строем со всем своим обмундированием.
Я вышел из землянки и с большой радостью поздоровался с каждым пулемётчиком за руку, а командирам взводов дал указание, чтобы всем прибывшим солдатам подобрали замену. Вся наша рота состояла, в основном, из призывников 1924-1925 годов рождения. Старшиной роты назначили опытного воина, бывшего аэростатчика, а связным остался Яблоков, который был назначен ротным писарем. Все опытные солдаты пулемётчики заняли должности командиров отделений и первых номеров – наводчиков, поэтому заниматься с молодёжью было легко. Тактические занятия мы проводили в лесу.               
Из прежнего офицерского состава в батальоне не осталось никого, пришлось знакомиться и привыкать к каждому заново. 
   
Однажды меня вызвали в штаб полка к представителю особого отдела, который спросил: «Товарищ старший лейтенант вы командовали 3-й пулемётной ротой в боях на Синявинских высотах?» Я ответил: «Так точно!» Тогда он спросил: «А где ваши пулеметы?» Я ответил: «Два пулемета в наличии, а четыре были разбиты, и так как я получил ранение, дальнейшая их судьба мне неизвестна?»
Он мне сказал: «Как бы там ни было эти четыре пулемета вы обязаны сдать, если опять прибыли на свою должность после ранения, и только потом получите новые пулеметы».
Вернувшись в землянку, я вызвал к себе командиров взводов, старшину и сообщил им эту «радостную весть». Посовещавшись, мы решили взять пару лошадей с повозкой, старшине назначили в помощь двух солдат, которые предварительно должны получить у начальника штаба батальона маршрут следования, затем отправиться на Синявинские высоты, и во что бы то ни стало найти там четыре разбитых пулемета.
Когда мы доложили командиру батальона о своём плане, он его одобрил.
    
Прошла неделя, а наша трофейная команда не возвращалась, мы уже начали беспокоиться, чего доброго потеряем солдат и лошадей из-за каких-то разбитых пулеметов, но майору Кулаковскому решили пока не докладывать. И только на девятые сутки вечером, вернулись наши путешественники. В упряжке уже была не гнедая, а рябая лошадь и привезли не четыре, а шесть разбитых станковых пулеметов, и один неповреждённый ручной.
На мой вопрос старшина ответил: «Мы распрягли лошадей в лесочке, а сами пошли искать пулеметы, но в это время кто-то увел одну лошадь, пришлось несколько ночей охотиться, искать замену, затем уложили утиль в повозку и отправились в обратный путь».               
Утром, весь этот хлам отвезли в боевое обеспечение полка, там получили соответствующий документ, согласно которому нам выдали четыре новеньких станковых пулемета в заводской смазке.

Особый отдел со своими претензиями оставил меня в покое, и это было замечательно, потому что шутки с особым отделом были плохи.
Одного из комбатов нашего полка за утерю нескольких комплектов противогазов штатного имущества батальона, три месяца мучили, потом хотели отдать под трибунал, но ограничились отстранением от должности.
А был ещё такой случай, в двух километрах от нас находился полевой госпиталь, однажды, когда рота вернулась с занятий, я дал команду почистить оружие и вышел на улицу, а там увидел двух пограничников с собакой, направлявшихся во вторую роту. Я пошел за ними. Когда пограничники зашли в землянку и дали команду искать, собака залезла под нары и стала рычать, один из пограничников полез за ней и вытащил оттуда мешок с продуктами. Собаке дали понюхать мешок и скомандовали: «Ищи», после чего она обнюхала всех солдат и выбрала четверых. Пограничники увели этих солдат в особый отдел. Позднее мы узнали, что ночью они обворовали полевой госпиталь.
Бывали и очень печальные случаи, однажды вечером все роты занимались изучением оружия и один командир взвода младший лейтенант показывал, как собрать и разобрать пистолет ТТ. Когда собрал пистолет, вложил в него пустую обойму и щелкнул, прогремел выстрел, Так случайно младший лейтенант застрелил солдата. За эту случайность его осудили военным трибуналом на 10 лет и отправили в штрафную роту.               
Или вот ещё такой случай, к нам прислали пополнение, по причине неполного укомплектования рот, а пополнение поступило исключительно из моряков береговой охраны, прослуживших по три-четыре года. Я выбрал себе девятерых матросов из тех, кто был знаком с пулеметами. Однажды, когда рота возвращалась со стрельбища, в небе появилась дикая утка, кто-то в неё выстрелил, но попал не в утку, а в работавшего на столбе электрика-монтера.
Мне стало известно об этом, когда офицеры из особого отдела прибыли в роту. Построив всех, я попытался докопаться до истины, но солдаты утверждали, что по утке стреляли из другой роты. Добиться правды так и не удалось. За неимением доказательств, в конце концов, особый отдел оставил меня в покое. Я мог бы ещё долго рассказывать страшилки про особый отдел, но война, к сожалению ещё не закончилась и нам в своих воспоминаниях нужно двигаться дальше.
    
Кормили нас плохо, но меня постоянно выручал связной Яблоков, который до войны семь лет проживал на севере, был заядлым охотником и всегда приносил какую-нибудь добычу - зайца, глухаря или рябчика.

Наступило время глубокой осени 1943 года, солдаты были обучены, а роты укомплектованы. Командир полка вызвал на совещание всех офицеров, которые собрались в длинной землянке, где стояли наскоро обтёсанные столы и стулья.
Произошло это событие 6 ноября 1943 года, в день моего рождения, но никто кроме меня об этом не знал.
Командир полка выступил с докладом по поводу 26-годовщины Великой Октябрьской Революции, затем всех угостили вином и закуской. Мы выпили за успех предстоящих боёв, после чего командир полка зачитал приказ, из которого следовало, что нашу 196-ю Краснознамённую дивизию включили в состав 2-й ударной армии и завтра нам предстоит совершить сорокакилометровый марш, а к вечеру быть на берегу Финского залива, по ту сторону Ленинграда…
    
Когда мы прибыли в Ленинград, повозки отправили в обход города, а сами пошли прямо по улицам к финскому заливу. Пулемётчикам выдали специальные приспособления, волокуши в виде саней. Во время привала пулемёты поставили на волокуши, и солдаты стали тянуть их по асфальту, как на картине бурлаки на волге. Солнце стремилось к закату, мы шли по главным улицам Ленинграда, а местные жители грустно смотрели нам вслед. Уже в сумерках мы прибыли к месту назначения и после двухчасовой  передышки, в полночь началась погрузка на баржи. Нам сказали, что в финском заливе много мин, которые забрасывают немцы.               

На баржах нам предстояло пройти мимо Петергофа, где пока ещё хозяйничали немцы, а к утру добраться до города Ораниенбаум, который контролировали наши войска. Этот район Ораниенбаума с морскими фортами Лебединка, Красная горка и Серая лошадь, относились к береговым батареям, входившим в состав Кронштадтской крепости, размером 30х30 километров.               
Баржой, на которой мы переправлялись через финский залив, управлял очень смелый и опытный капитан, поэтому нам удалось благополучно пройти весь путь и даже немножко поспать.

После основных войск начали переправляться тыловые части. На одной из барж находился груз, который сопровождали интендант и два солдата, как вдруг прилетели три «Юнкерса», стали сбрасывать бомбы и обстреливать баржу из пулемётов, пока наши истребители их не прогнали. Баржа заглохла посреди финского залива, и торчала там, пока к ней не подошёл другой катер и не утащил к берегу. Интендант, сопровождавший груз, сойдя на берег, сказал: «По мне так лучше пять раз сходить в атаку, чем один раз болтаться на такой посудине, да ещё и на открытой воде».               
На рассвете после выгрузки, мы сразу ушли в лес, опасаясь нападения с воздуха. Выстроившись походной колонной, наш полк двинулся в западном  направлении. К четырём часам дня мы добрались до Лебединки, а неподалеку находились форты - Красная горка и Серая лошадь.
Так, мне посчастливилось побывать в местах, где зарождалась Красная Армия.               

Мы расположились в лесу, устроив временное жильё. Снова начались военные будни солдатской жизни, когда живёшь одним днём, а все последующие дни, как близнецы братья похожи друг на друга.               

05.04.1986 г.

   
Если понравилась глава, можно прочитать всё произведение по адресу: "Воспоминания о войне" Лысенко Михаил Яковлевич http://www.proza.ru/2018/05/31/1649               

Фотография взята из интернета...