Горбатая Сесиль

Сон испарился внезапно. Лежать и притворяться, что еще вроде бы спишь, было бесполезно. Мишка, не открывая глаз, сел на краю дивана, наощупь нашел в пепельнице вполне еще себе длинный бычок, щелкнул зажигалкой, жадно затянулся, и только после этого размежил веки. Мишка был не пьян, и даже не с похмела. Он просто чудовищно устал — и вчера, и позавчера, и поза-позавчера, и еще много дней кряду — почти месяц как.

Вчера у всех нормальных людей было воскресенье. Воскресенье было и у Мишки с Полковником. Если это, конечно, можно назвать воскресеньем.

Через неделю лабораторию выселяли из старого-престарого особняка, где она тихо-мирно поживала себе уже лет как тридцать. Новые времена, новые веяния, новые корпуса. «Мы будем жить теперь по-новому!» — в конце концов! Из старого полурассыпавшегося здания в тихом подбрюшье Бульварного кольца предстояло переехать в стекло и бетон недалеко от МКАДа. Ну, чем не жизнь, чем не кайф? Да всем! И, прежде всего, недостроем. До ума корпус доведут в лучшем случае через год. А до этого времени — никакой нормальной работы. Потому что ни вивария тебе, ни операционной. Бетонная стяжка вместо полов, голые шершавые плиты без штукатурки вместо стен, да щели в оконных рамах в палец толщиной — какая-такая работа, вы о чем, ребята?!

Полковник еще месяц назад сказал, потирая виски:

— Коллега, давай, поднапряжемся, закончим серию. Потому что потом кирдык, и сколько он продлится, даже богу неизвестно, ибо в этом СМУ все, сука, атеисты.

Полковник, на самом деле, был старлеем, и то давно, когда служил срочную — но погоняло свое любил, и нисколько на него не обижался.

И вот весь декабрь Полковник и Мишка каждый день с девяти утра до десяти вечера пахали, как цуцики. Без выходных, естественно. До обеда Полковник в операционной, Мишка за пультом. После обеда менялись местами.

Варили на почерневшей плитке кофе, жрали его тоннами, грызли бутерброды с любительской и плавленым сыром «Волна», сосали беломорины. И с каждым днем на здоровенном листе ватмана, что висел над компьютером, крестиков становилось все больше, а пустого места все меньше.

Вчера, тридцатого, в последнее воскресенье года, пустое место на ватмане закончилось. Успели! Открыли спиртовой сейф, налили по-чуть-чуть. Мишка разбавил, Полковник, конечно, нет. Так задолбались, что вторая уже в глотку не полезла. Поехали по домам.

А сегодня — тридцать первое. За зубодробительным безумным декабрем Мишка и не заметил, как год кончился. Бери больше, кидай дальше — а чем еще заниматься младшему научному сотруднику?

… Мышка работала в соседней лаборатории, имевшей с Мишкиными хоромами общий здоровенный предбанник, использовавшийся из-за хорошей вентиляции под курилку. Мышку, вообще-то, звали Вероникой, но Мишка, как увидел ее первый раз, сразу окрестил Мышкой.

Мышке только что стукнуло двадцать пять. Она была миниатюрна — сто пятьдесят один, легка — сорок семь, тонка — пятьдесят в талии, и прикольна. Всегда отглаженный халат, туфельки на шпильках, хорошие неброские духи. И море обаяния.

Мишка сразу понял, что знаком с Мышкой мильон лет, и, наверное, в прошлой жизни она была его сестрой. Иначе как объяснить те легкие и добрые отношения, что установились между ними буквально с первых дней знакомства? Работа, совместная отсидка на лабораторных планерках в конференц-зале, походы в ближайшую тошниловку на бульваре, и — никакого намека ни на какие вольности. Ни с Мишкиной, ни с Мышкиной стороны.

В конце ноября в один из дней Мишка свалил с работы часов в двенадцать. Нужно было перевести две статьи к завтрашнему, а какой такой тебе перевод в лаборатории? — обязательно припашут на эксперимент, к гадалке не ходи.

Мышка пробегала мимо, когда Мишка, уже нацепив куртёнку, собирался отшлюзовываться.

— Миш, ты куда?
— Домой, статьи переводить.
— А ты «Альтиста Данилова» дочитал?
— Ага, завтра принесу.
— Лан, не напрягайся, мне все равно в твой район.

Дома у Мишки Мышка, переобувшись в мягкие тапочки, скользя по паркету, расхаживала по комнатам, читала надписи на корешках в книжных шкафах. Засовывала кассеты в магнитофон, разглядывала бегущую вдали Ленинградку из окна гостиной. Забавно подпевала аббовской песенке. Безо всякой задней мысли Мишка на кухне сварил кофе, нарубил бутербродов, свалил все великолепие на старинный фамильный поднос, и потопал в гостиную. Но там Мышки не было.

Мышка нашлась под одеялом на внезапно разобранном диване в Мишкиной комнате.

— Вероника, ты чего? — от неожиданности Мишка даже назвал Мышку по имени.
— Ничего. Если нельзя, но очень хочется, то можно!

Потом лежали, плечо к плечу, курили одну сигарету на двоих.

— Мишк, анекдот хочешь?
— Хочу.
— Ну, вот, смотри. Франция, девятнадцатый век. Деревня. Лето. Парни готовятся — завтра вечеринка. Поль прихорашивается, новую рубашку гладит. Говорит, вот, надену завтра новую рубашку, и от девчонок не будет отбоя. Жан у отца хронометр стащил, прилаживает к камзолу цепочкой. Говорит, вот, как достану завтра широким жестом швейцарский хронометр с музыкой — так от девчонок отбоя не будет! А Пьер — молча — хвать лопату, и за дверь.
— Зачем?
— Ну! Так его парни тоже спрашивают — Пьер, зачем тебе лопата? Он отвечает — ямку под кустом копать иду! Они опять — зачем? А он так покраснел, стушевался, ресницами хлопает, и себе под нос говорит: завтра буду ****ь горбатую Сесиль!

Через неделю встречать Мышку после работы приехали муж, интеллигентный брюнетистый седоватый сорокалетний мужчина — здравствуйте, Олег, очень приятно! — и сын лет четырех, похожий на ангелочка. Мишка проводил их взглядом, и ему стало стыдно.

А сегодня — сегодня тридцать первое. Год долой. Пару часов на раскачку, да надо собираться, пилить-то практически через весь город. Матери дома не было — после смерти отца она водила знакомство исключительно с кладбищенскими подругами, такими же вдовами; вот и сегодня уехала рано, когда Мишка еще не пришел в сознание.

… Естественно-пепельная блондинка Арина сидела в среднем ряду, на две парты впереди Мишки. С Мишкиного места в правом ряду открывался волнующий вид на кудрявый завиток над аккуратным ушком, слегка покатые аккуратные плечи, длиннющие ноги под школьной юбкой. Самое главное, что любоваться этим великолепием можно было абсолютно безвозмездно каждый день и буквально каждый час без опасения быть пойманным — на спине у Арины глаз не было. Арина шла на медаль, и, кроме этого, ее больше ничего не интересовало. На Мишкины же подкаты на переменах реакции было ровно ноль.

Медаль она, конечно, получила. На выпускном официально повзрослевший Мишка, приняв с учителем физики Виктор-Орестычем в сортире по полстакана, безнадежно в последний раз подкатил к Арине на «медляк» и, к своему удивлению, не встретил вообще никакого сопротивления.

Арина поступила в станкин, Мишка в мед. За первый курс виделись случайно два раза на улице возле метро — привет-привет, а помнишь, ага, да лан, ну, давай! Весной, на втором курсе, отец принес два билета на премьеру «Сталкера» в «Мире» на Цветном. Арина ответила на Мишкин звонок так, будто последний раз они говорили вчера.

От «Сталкера» охуели оба. По домам возвращались, машинально держась за руки. Аринкин подъезд был в пяти минутах от Мишкиного дома. Чмокнул в щеку, махнул рукой.

А наутро понеслось: пустые квартиры, дача, последний ряд в кино, речные трамвайчики, лесные опушки на Истре. И при всем том — жесткий целибат: ниже пояса Арина существо бесплотное и несуществующее! Возражения не принимаются.

Мишки хватило в таком жестоком режиме на полгода. А потом появился мажор Игнат, и Арина упорхнула из Мишкиной жизни, оставив ему на память пластинку «Фейс зе мьюзик» Оркестра Электрической Светы, кассету це-девяносто с альбомом Челентано «Соли», да сложное ощущение, что в переводе на вербальный транслировалось приблизительно как «ну, не мудак ли я?!»

Арина нашлась — конечно же, с Игнатом, через четыре года — в самом начале декабря: ой, Мишка, и куда же ты пропал, ай, ну давай, ну, нам без тебя скучно. Мишка днем в лаборатории выдернул Мышку в курилку, и через пять минут: новый год встречаем у Мышки, с Олегом, Ариной и Игнатом. Ну а мелкого-то так и так родителям на всю неделю собирались сдать.

… До Мышкиных ****ей путь неблизкий. Особенно с сумкой, в которой три кило спирта во фляжках, и шесть пачек пельменей. Мышка четко сказала: спирт ты несешь, мне тяжело таскать, пельмени тоже ты, а всю остальную поляну мы с Олежиком на пару накрываем.

Вылез из метро на конечной, когда уже стемнело. Автобуса все не было и не было. Попёр пешком, благо под горку. Подъезд перепутал. Хорошо домом не ошибся. Мышка открыла дверь, сверкая серебряной легкой туникой, позвякивая огромными бижутериальными конструкциями в ушах. Обвила руками шею, подтянулась, поцеловала в губы, тихой змейкой сползла обратно.

Олежик на кухне рубил салат: — накатим? — а то! Врубили первый альбом «Дайе Стрэйтс», закинули тут же пельменей, выудили селедок из банки, вторая-третья, и ай да хорошо, ай да весело. За час дорубали все салаты. Мышка колдовала над мясом в духовке. На балконе мерз торт «Прага».

Бестолковый Игнат, конечно же, потерялся и заехал не туда. Потом вроде как нашелся, снова звонил, опять выяснял дорогу. Мишка пошел встречать. Вышел на пустой перекресток. Щеки лизал мокрый снег. Оранжевая шестерка подкатила совсем с другой стороны — Игнат умудрился промахнуться в третий раз. Мишка махнул рукой — бросайте машину здесь, у дома «местов нет». Арина ласточкой выпорхнула из машины — в короткой норковой шубе, высоченных сапогах-ботфортах. Пепельные волосы улетели по ветру. Мишка смотрел на нее и не понимал, что он делает здесь. Но было поздно.

Игнат сломался первым, ибо то была совершенно безумная затея — после спирта понижать градус непотребно-полусладкой «Хванчкарой». Игната уложили в дальней маленькой комнатенке. Мышка с Ариной, налегавшие на сушняк, были необычайно трезвы и громки. С «Дайе Стрейтсом» распрощались окончательно и бесповоротно, настало время «Чингиз-Хана», «Чили» и «Бони Эм».

Олега Мишка уделал быстро — недостаточная масса тела, да и возраст уже не мальчуковый. К трем ночи Олег, приобняв пытавшегося было подняться, но сходу получившего еще один спиртовой заряд Игната, мирно посапывал на боку на дальнем диване. Мышка после двух крепких Мишкиных поцелуев и стаканчика «Адвоката» свернулась калачиком на кроватке в детской — ты меня разбудишь через час, да? — ну конечно, куда же я денусь.

Арина сидела за кухонным столом, глядя сквозь оконное стекло. Мишка, не вставая со стула, варил кофе на плите. Сил подняться у него не было.

Курили. Молчали. Кофе поспел. Арина обожглась, тихо выматерилась. Положила руку на то место, где секунду назад была Мишкина рука, а теперь осталась лишь холодная столешница. Кофе кончился. Курили. Молчали. Дом заполнился Новым 1985-м Годом. И в этом доме было только одно спальное место.

Мишка поднялся со стула — ноги держали. Вышел в прихожую, оделся. Вытащил ключи от шестерки. Дошел. Завел. Просидел до утра.

Утром Арина ехала плохо, дергано. Жопу машины то и дело заносило на нечищеных улицах. Раз или два Арина проскочила на красный, даже не думая тормозить. Игнат валялся на заднем сидении. Мишка на переднем уперся лбом в боковое стекло. Надышал на него ледяных узоров. В центре сказал — останови, и скрылся в метро.

Мышка позвонила вечером.

— Ну, ты и засранец, я же просила меня разбудить! А то вы уехали, я даже не попрощалась. Ладно, привет передавай горбатой Сесили.

И повесила трубку.

17.08.2018