Баба Мариша

      В девяностых - начале двухтысячных годов школьные учебники по истории писали многие авторы. Открыв наугад один из таких учебников, я получила в нём информацию о некоем татарском хане Чол-хане, который воевал Тверь. Русские люди приспособили это неудобное для произношения имя под себя, и этот хан стал Щелканом. А позднее по Руси распространилась фамилия Щелкановы.
      Как появились люди с этой фамилией в нашем Усть-Питу, тоже хотелось бы знать, ведь таких людей в деревне было много. И одна из них - Щелканова Мариша, резвая, быстроногая девчонка, появившаяся на свет в 1896 году. Она и стала по прошествии многих лет нашей любимой бабушкой Мариной Лаврентьевной, или бабой Маришей.
      Девчонкой-подростком она попала в уездный город Енисейск к чиновнику енисейского казначейства Кривошееву в горничные. Как это произошло? При жизни бабушки я не удосужилась поинтересоваться у неё этим, ведь, по определению классика, ленивы мы и нелюбопытны. Возможно, этому поспособствовала старшая сестра Манефья, недавно вышедшая замуж за енисейца Ветрова Максима. Кривошеевы любили эту проворную девчонку. Барыня одаривала её старыми платьями своих дочерей, а барышни использовали Маришу как курьера, когда обменивались со своими женихами письмами.
    Грамоте Мариша начала учиться ещё в Усть-Питу у ссыльных, научившись, правда, за неимением времени или по каким-то другим причинам только читать по слогам. Помню, сидит моя бабушка, прядёт шерсть и вдруг запела тоненьким голоском: "Сижу за решёткой в темнице сырой...". Я удивилась: откуда она знает это классическое пушкинское стихотворение "Узник", да ещё переложенное на музыку.  "Эту песню ссыльные в Усть-Питу пели, - вспоминает баба Мариша. - Они были хорошими, спокойными людьми. Они многому нас научили. Например, показали, что картошку можно тяпками (мотыгами) загребать. До них у нас в деревне картошку руками загребали".
    Шло время. Девочка-подросток стала девицей и возвратилась по требованию родителей в Усть-Пит: в хозяйстве нужны были рабочие руки, ведь в семье подрастали ещё шестеро детей.
    В это время с "действительной" возвратился Пётр Васильевич Шишмарёв и на одной из вечорок приметил Маришу. Молодые приглянулись друг другу. Свадьба была "убёгом", то есть без предсвадебных смотрин, сватовства и обручения, требовавших немалых расходов, так как в семье Шишмарёвых не было достатка. Незадолго до своей кончины баба Мариша вспоминала: "Гости на свадьбе пляшут, а мы с Петей сидим переживаем, как бы они пол в избе не проломили".
    Молодые жили душа в душу: много работали, стараясь выбраться из бедности, рожали детей. Из воспоминаний бабы Мариши: "Нину я в стайке (в хлеве) родила: подошло время рожать, а к хозяину гости приехали. Я потихоньку чистые тряпицы взяла и всё, что нужно...  Ну и родила там. Почему в стайке?  Так январь же был, а там тепло".  Хозяин её был не только умелым плотником и столяром, но и охотником.
    А между тем времена менялись. Уже шла гражданская война, отголоски которой доносились и до Усть-Пита. Вот приехала из Енисейска тётка Марфа Егоровна Павлова, усть-питчанка, и со слезами рассказывала односельчанам, как была порота плетьми: колчаковцы устроили енисейским обывателям какую-то показательную порку, и Марфа совершенно случайно оказалась среди них. "Колчаковцы у нас в Усть-Питу не стояли. Они шли по левому берегу Енисея, однако по пути к нам в деревню завернули. Забрали лошадей. У  нас тоже коня взяли. Заплатили за него "керенками". А что они, эти "керенки"? - так, бумага на растопку... А вот в деревне Савино, на левом берегу реки, недалеко от нас, они на глазах у матери двух её двадцатилетних сыновей расстреляли за что-то и в полынью сбросили. Мать умом тронулась. Жалели мы её", - рассказывает баба Мариша.
    Пришла советская власть. В 30- годы началась коллективизация, в Усть-Питу был создан колхоз "Вторая пятилетка". Однако из колхоза Пётр Васильевич был "вычищен": его приписали к кулакам (о подробностях его раскулачивания с указанием документов я писала в очерке "Тётя Маня"). Семья Петра Шишмарёва лишилась не только крыши над головой. С этими "врагами народа" боялись контактировать односельчане. И только семейство Галиных оказалось смелее и предоставило Шишмарёвым свою старую избушку. Мой отец на всю жизнь сохранил благодарность этой семье  и уже после войны, встав на ноги, как мог, помогал Галиным, тем более, что их сын, впоследствии глава семейства,  вернулся с войны с одной ногой.
    Сестра моего отца тётя Нина вспоминала: "У нас в ограде всё время ребятишки толклись, хотя родители запрещали им играть с нами. Но у нас были хорошие качели и другие игрушки, которые папа делал для нас, ведь он был мастером на все руки".
    В 45 лет баба Мариша овдовела. Это случилось в 1942 году. Единственный сын на фронте, на руках четыре дочки, из которых совершеннолетняя только Мария. К счастью, сын вернулся с войны живым, вступил в колхоз, в 1947 году привёл в бабы Маришину избушку молодую жену-учительницу, уроженку Новосибирской области.  Вскоре отца как человека партийного (с войны многие деревенские мужчины пришли с партбилетами в руках) и по тем меркам грамотного, избирают председателем сельсовета и семье предоставляют жильё.
     Баба Мариша живёт в семье сына, ведёт домашнее хозяйство и опекает внуков. А это дети не только сына, но и трое мальчишек рано овдовевшей дочери Нины.
     О бабе Марише как нашей воспитательнице я могу рассказать и не с чужих слов.  Она воспитывала нас прежде всего своим примером. Знакомясь с биографиями некоторых русских писателей конца 19-начала 20-го веков, я встречалась с понятием "крестьянская интеллигенция". Такой вот крестьянкой была и наша баба Мариша. В её семье Щелкановых, как и у Шишмарёвых, никогда не ругались матом. И баба Мариша не терпела сквернословия. Она обязательно осадит матерящегося деревенского мужика: "Ты чё, Фёдор, опять лаешься?!" - "Всё, тётка Мариша, молчу!".
     Вечно перегруженная домашним трудом, она тем не менее тянулась к новым знаниям, любила радио-, а позднее и телепередачи, любила книги, которые мы читали ей вслух. Она умела наслаждаться красотой природы, понимала язык природы и приучала к этому нас, внучат.
    Понимая, что "всё...  спасенье в труде", она, как и родители,  приучала нас к работе, боролась с нашей детской ленью. Так, видя, что мы в погожие августовские дни сидим дома, она обязательно отправит нас в лес за ягодами или грибами: "Чего дома-то болтаться? Идите! Зима долгая, всё приберёт".
    Сегодня, будучи взрослыми людьми, собираясь иногда вместе, мы с теплом и юмором вспоминаем эпизоды нашей детской жизни с участием бабы Мариши. Мой брат Владимир Петрович сделал в жизни неплохую карьеру; в 90-х - начале 2000-ных гг. он даже работал заместителем красноярского губернатора Александра Хлопонина по науке и образованию. А мы при встречах вспоминаем со смехом такой эпизод. Мы, ребятишки, копаем с бабой Маришей картошку. Огород большой. Жарко. Работа утомительная, но приходится терпеть. Одиннадцатилетний Вовка озирается на бабу Маришу: она выворачивает очередное картофельное гнездо. Мальчишка быстро ныряет в глубь большой кучи картофельной ботвы: в ней прохладнее и можно отдохнуть. Баба Мариша молча подходит к куче, освобождает от ботвы именно задницу мальчишки и также молча охаживает внука по заднице. Опозоренный, под смех сестёр и брата, хлюпая носом, Вовка возвращён на рабочее место.  Такая вот педагогика.
    Никаких особых приёмов в воспитании нас, внуков, баба Мариша, конечно же, не изобретала, пользуясь привычным методом кнута и пряника.: всыплет строгача, но, видя, что дитя слишком долго неутешен в своём горе и обиде, приголубит и пожалеет: "Ну иди ко мне, моя сударыня!..".
    Повторюсь, бабушка овдовела в 45 лет - в возрасте, когда можно было выйти замуж повторно.  Но Марина Лаврентьевна продолжала "служить" своим детям и внукам, почти потеряв при этом собственную самостоятельность и личное жизненное пространство, ведь её невестка была человеком властным. Тем не менее бабушка изо всех сил старалась объединять родственников - близких и дальних, коих в деревне в те времена было много.
    Праздниками для бабы Мариши были поездки в Енисейск к старшей дочери Марии и самому младшему брату Андрюше, жившему в пригороде Енисейска. Обязательным было в этом случае посещение ею действующей и при советской власти енисейской Успенской церкви, ведь сумела же Марина в годы войны вымолить у Бога единственного сына (второго сына, Игнашу, родители сберечь не сумели).
     Рассказывая о Марине Лаврентьевне, я вспоминаю других бабушек, её ровесниц, во многом похожих на бабу Маришу - бабушек наших, деревенских, и не только.
 Те же достоинство, отсутствие всякого хамства и истеричных криков; отсутствие пустословия и суетливости; в них не было ничего показного, на публику - доброта и естественность в поведении. А ещё труд и жертвенность, а также воспитанная предками ответственность за свой домашний очаг, за семью и детей, восходящая к ответственности за ту землю, на которой они жили.