Дикий сад

А интересно, почему Набоков, заметивший «забывчивость» героев «Онегина», не задумался над вопросом: а не могут ли эти забывчивые где-нибудь проговориться и тем самым намекнуть об истинных обстоятельствах подтекста? И действительно, если Онегин проговорился о «степных селениях», а мы, копнув глубже, нашли под ними Одессу, то не проговорилась ли где-нибудь и Татьяна? ПРОГОВОРИЛАСЬ! И причём так же, как и Онегин – всего в одном эпитете и там же, где и Онегин, т.е. в восьмой главе романа. И если эпитет «степные» был замечен пушкинистами, то вот эпитет «дикий» оказался вне их внимания. А ведь разве можно тот ухоженный сад, который принадлежал весьма хозяйственной матери Татьяны, называть «диким»? Конечно, нет! В нём и аллеи, и вполне исправные скамейки, и мостики, и куртины (т.е. клумбы), и плодовые кусты, с которых девушки собирают урожай! Да и в самой-то семье Лариных круглый год: «Варенье, вечный разговор Про дождь, про лён, про скотный двор…» (1). И поэтому нельзя определять сад Татьяны как «Запущенный, заглохший, лишённый ухода» по очень простой причине: ТАКОГО сада у Лариных не было! А у кого он был? Подумаем.
А пока отметим, что в своём перечне глав Пушкин совсем не зря рядом с III-й главой написал: «Одесса. Мих. 1824.». Т.е. сначала всё-таки отметил Одессу! И поэтому даже по месту написания мы не можем, как Бродский, считать третью главу «Онегина» полностью «Михайловской». И тем более - по времени написания, поскольку до августа 1824-го года Пушкин всё-таки жил и писал в Одессе. А вот четвёртая, пятая и шестая главы действительно «Михайловские», как по месту написания, так и по подтексту. Тем более что и в письме Вяземскому (июнь 1826г.) Пушкин именно из Михайловского сообщал: «В IV песне Онегина я изобразил свою жизнь». То же самое подтверждает и брат Пушкина («Вообще образ его жизни довольно походил на деревенскую жизнь Онегина. …он любил придавать своим героям собственные вкусы и привычки»), и даже Плетнёв: «По соседству с его деревнею и теперь живет доброе благородное семейство, где обыкновенно он проводил вечер и очень часто обедал. Черты этой жизни перенесены им отчасти в IV главу “Онегина”.
Ну, а поскольку Плетнёв упомянул про обеды у соседок, то и мы давайте затронем эту тему и при этом спросим: а с чего начинается третья глава романа? А, по словам Набокова: «Третья глава открывается диалогом — чистым диалогом». Однако мы смотрим, что этот чистый диалог всё же начинается с вопроса Ленскому: «где ты свои проводишь вечера?», а заканчивается предложением к Онегину «поехать» в гости к Лариным. Однако Ларины во множественном числе («Они с охотой примут нас») в черновике третьей строфы исчезают и Пушкин вдруг начинает эту строфу со стиха «К соседке поскакали други» (вариант «Приехали к соседке други»). Конечно, под этой «соседкой» Пушкин мог подразумевать хозяйку Прасковью Ларину, но вот на неё ли были обращены помыслы как Ленского, так и Онегина? Нет, оба они в этот момент думали об Ольге. И поэтому колебания Пушкина в вариантах третьей строфы нас настораживают.
Однако к кому бы из Лариных не приехали главные герои, но они там худо-бедно, но пообедали! А точнее, поужинали, поскольку, судя по зевоте Онегина, когда он возвращался из гостей и по тому, что «в поле уж темно», время нахождения в гостях было ближе к вечеру. Ну, а не мог ли Набоков догадаться о том, что этот обед или ужин был в Одессе? Конечно, мог! Например, если бы задумался над тем, что сам же и написал о записи Пушкина, размещённой рядом с «чистым диалогом» Ленского и Онегина. Вот слова Набокова: «На полях черновика есть краткая запись, относящаяся к княгине Елизавете Воронцовой (или, как она сама писала свое имя, — Elise Woronzof"i): “soup'e chez С. E. W.” (“ужинал у кн. Е. В-ой”)». И тут вопрос на засыпку: а разве рядом с этой записью не описывается ужин у Лариных, на котором Онегин обратил внимание на Татьяну? А разве Александр Раевский не проболтался в своём письме, что Татьяной является именно графиня Воронцова? А разве Пушкин, будучи в Одессе, не ездил к ней обедать? И при этом систематически!!!
И вот как говорит об этом Т.Г.Цявловская: «Постоянно бывает Пушкин в доме у Воронцовых, среди её гостей (она и муж принимают гостей каждый у себя), ежедневно обедает у них…» (2). В то же время Цявловская не ограничивается, как Набоков, упоминанием об ужине у Воронцовой, а даёт полный текст данной пушкинской записи, который в переводе звучит так: «8 февр. 1824 ночь играл с Ш. и Син. проиграл ужинал у Гр. Е.В.» (3). Немедленно обращаем внимание на слова «ночь играл», поскольку они направляют нас к вычеркнутой Пушкиным строфе №XVII-б из второй главы романа, где он пишет о своей карточной игре! И причём именно ночью! Вот эти слова:
Страсть к банку! Ни любовь свободы,
Ни Феб, ни дружба, ни пиры
Не отвлекли бы в минувши годы
Меня от карточной игры –
Задумчивый, всю ночь, до света
Бывал готов я в эти лета
Допрашивать судьбы завет…
Выделяем слова «всю ночь», но при этом и рассматриваем вариант 3-го стиха, где находим слово в настоящем времени, т.е. «отвлекут» вместо «отвлекли», что сразу же и заставляет нас задуматься о намёке на то, что время, когда писались данные стихи, может быть и настоящим. А писались они только в Одессе и только в 1824-м году.
Ну, а если по теме обеда мы заглянем в стихотворение прошлого года под названием «Жалоба», то и заметим, что Пушкин жалуется, что: «Увы, никто в моей родне Не шьет мне даром фраков модных И не варит обеда мне» (4). И мы искренне воспринимаем жалобу автора на отсутствие домашних обедов, поскольку из воспоминаний И.П.Липранди знаем, как часто приходилось Пушкину ходить в ресторан Отона, где было хоть и весело, но, по словам того же Пушкина, смущало одно не очень приятное обстоятельство: «А грозный счёт меж тем невидимо растёт». И это при том, что денег, как таковых, у бедного поэта в Одессе было мало! Однако Набоков не использовал подсказку Пушкина в виде его записи о ночной игре в карты и об ужине у Воронцовой, одно упоминание которой уже приводило к Одессе. Хотя, справедливости ради, нужно отметить, что и Цявловская не догадалась соотнести между собой черновую запись Пушкина с его стихами, а также не обратила внимания на стихотворение «Жалобы», которое датируется сентябрём 1823г., т.е. временем, когда Воронцова только что прибыла в Одессу. Правда, познакомившись там с Пушкиным, Воронцова свои обеды с его участием (и без мужа!) сразу после своего приезда ещё не организовывала, поскольку была беременна, а позже, в октябре, родила сына, на которого тоже потребовалось время.
Ну, а Набоков, твёрдо упёршись в Михайловское как место действия третьей главы, совершает и другие ошибки.
1. Так, о возгласе Онегина «пошёл, Андрюшка!», он неуместно пишет, что «Кучера Пушкина в Михайловском звали Петр». Ну, и причём тут Михайловское, если в подтексте спрятана Одесса?!
2. Комментируя же слово Татьяны о некоем «городище», где началась её любовь с Онегиным (5), Набоков уверенно пишет: «Городище — остатки бывшего поселения; развалины какого-нибудь укрепления (но также и место в деревне или рядом с ней, где крестьянские девушки обычно водили хороводы и играли, а хозяева смотрели на них со стороны). В Тригорском, неподалеку от Михайловского, есть городище под названием Воронич, с остатками огромного земляного вала XVII в.». Однако, как я уже говорил, В.И.Даль не подтверждает городище как место, где бы «девушки водили хороводы». Но зато он даёт (и при этом в первую очередь!) именно то определение, которое действительно подразумевается в слове Татьяны. Вот оно: «увел. город». Т.е. городище – это не развалины «неподалеку от Михайловского», а очень большой город! И город этот – Одесса, где никаких деревенских хороводов заведомо не бывает!
3. Комментируя строфы XXX–XXXI из второй главы, Набоков отмечает: «На полях черновика …Пушкин нарисовал чернилами два интересных портрета... Справа… — графиня Елизавета Воронцова, нарисованная со спины... Слева — традиционный автопортрет в профиль, без баков, с вьющимися волосами». Ну, и как же при таком рисунке Набоков мог видеть в подтексте село Михайловское, в котором Пушкин уже отрастил бакенбарды, ставшие впоследствии неотъемлемой частью всех его портретов? Да и Воронцова - это уже направление к Одессе. (И я не буду тут останавливаться на том, что правое расположение Воронцовой связано: и с Татьяной, которую в черновике «Онегина» Пушкин поместил в правой ложе театра; и с графиней Альмавивой, которая в пьесе «Женитьба Фигаро» прячется в правой беседке; и с Натальей Павловной из «Графа Нулина», дом которой расположен справа от дороги; и, наконец, с кобылицей, которая нарисована Пушкиным справа на уже знакомом нам «удивительном автопортрете»).
4. Комментируя же стихи
Перо, забывшись, не рисует
Близ неоконченных стихов
Ни женских ножек, ни голов (6),
Набоков отмечает: «Пушкин написал это 22 октября 1823 г. в Одессе, а семь месяцев спустя слева на полях черновой рукописи гл. 3, XXIX около стихов 6–8 … нарисовал выглядывающие из-под элегантного платья скрещенные женские ножки в белых чулках и остроносых черных лаковых туфельках, крест-накрест перевязанные на подъеме лентами. Эфрос считает, что они принадлежат графине Елизавете Воронцовой, чей портрет (минус ножки) набросан справа на той же странице рукописи, над стихами и прямо среди них. Набросок гл. 3, XXIX датируется 22 мая 1824 г. — эта дата стоит (2370, л. 1) над первым черновиком знаменитого пушкинского письма (заканчивающегося как раз над профилем Элизы Воронцовой на л. 2) к Александру Казначееву (…письмо заканчивается на л. 2; «верно» тонет в прическе Элизы Воронцовой)». И при этом Набоков, несмотря на все рядом расположенные рисунки Пушкина, ни стихи из конца первой главы, ни стихи из третьей главы никак не связывает с Одессой и главной её дамой – графиней Воронцовой.
5. Далее Набоков, говоря о письме Татьяны, пишет: «Под последней строкой исправленного черновика …Пушкин делает следующую приписку: “5 сентября 1824 u.l.d. E.W.” Это расшифровывается как “5 сентября 1824 eu lettre de Elise Worontzow”. Пушкин соединил оба инициала в монограмму, известную по подписям графини Елизаветы Воронцовой. …Профиль графини Воронцовой нарисован Пушкиным на л. 9 об. той же тетради». И вновь Набоков не связывает текст романа с пушкинской припиской («получил письмо от Элизы Воронцовой») и не видит сближения письма Татьяны с письмом Воронцовой, не ощущает подсказку в виде нарисованного Пушкиным профиля всё той же Воронцовой.
6. Комментируя же третью главу «Онегина», Набоков справедливо пишет: «Странно, что даже аккуратный и образованный Лернер …допускает ошибку, приравнивая «отроковицу» XII строфы к Татьяне и приписывая последней упомянутую в этой строфе библиотеку... На самом же деле список авторов XII строфы принадлежит барышне 1824 г. — современнице Пушкина». Однако Набоков при этом не задумывается над тем, что если «даже аккуратный и образованный Лернер» путает пушкинскую «отроковицу» с Татьяной, то как же тогда не ошибиться простым читателям, весьма далёким от уровня известного пушкиниста? Тем более что тут возникает и вопрос: а не намекает ли Пушкин на сближение 1820-го года с 1824-м? А такое, как мы уже знаем, возможно, поскольку в подтексте «Онегина» спрятана вторая хронология (см. главу «Елица»). Причиной же «ошибки» Лернера было то, что перед описанием «библиотеки из строфы XII» (7) Пушкин, как бы предварительно (т.е. в IX и X строфах) дал описание и «библиотеки» самой Татьяны, что и привело известного пушкиниста к чисто интуитивному сближению обеих «библиотек». И интуиция его не подвела! В отличие от Набокова.
7. Ну, а, не подозревая о наличии скрытой хронологии, Набоков и не понял смысла первоначального варианта песни девушек: «Дуня плачет, завывает, Друга провожает. Друг поехал на чужбину, Дальнюю сторонку». А смысл-то прост, если знать, что в конце третьей главы подразумевается июль 1824-го года, который сразу же высвечивает отъезд Пушкина из Одессы в «дальнюю сторонку», т.е. в Михайловское. Ну, а с этим отъездом, конечно же, напрямую и связана его разлука с любимой им Елизаветой Воронцовой! В «Коньке» же, как мы уже знаем, после поимки Иваном кобылицы происходит незаметная для читателя смена места действия, которая, как и в «Онегине», замаскирована. В т.ч. и некоторыми умолчаниями. Например, о том, как именно кобылица разлучилась со своим жеребцом, да и вообще - как она покинула Ивана?
8. Однако и без рисунков или упоминаний о Воронцовой на Одессу можно было выйти ещё в первой главе романа, когда в черновиках LIV строфы рядом с описанием деревни Онегина Пушкин в ноябре 1823-го года изобразил супругов Ризнич. И вот как об этом пишет Набоков: «Прелестный рисунок слева на полях пушкинской рукописи, согласно Эфросу, …изображает Амалию Ризнич... Её умиротворенная поза и положение рук заставляют проницательного Эфроса предположить, что она беременна (в начале 1824 г. Амалия Ризнич родила сына). Тот же комментатор считает, что красивый профиль на полях справа принадлежит ее мужу, Ивану Ризничу». Да, но ведь обоих супругов Пушкин знал только по Одессе! И поэтому о перекличке деревни Онегина с Одессой вполне можно было догадаться по рисункам Пушкина рядом с текстом первой главы романа.
9. Говоря о стихе «Остановилася она» (8), Набоков, как писатель-переводчик, даёт весьма тонкое замечание: «Между прочим, небезынтересно отметить один из случаев, когда русская строка в ЕО, состоящая из восьми слогов при точном переводе на английский сокращается как минимум до двух. Другой такой пример: «Благословенные края» в «Путешествии Онегина» (XXIII, 14)». Отлично! Но, к сожалению, в данном случае Набоков упускает то, что вся указанная им 23-я строфа (да и все близлежащие строфы!) это описание ОДЕССЫ, дающее в свою очередь перекличку с местом действия в третьей главе романа.
10. Однако Татьяна помимо городища вспоминает ещё и мельницу (9), как одно из мест её первой встречи с Онегиным, на что Набоков даёт следующий комментарий: «Что же до мельницы, то неприлично было бы Татьяне напоминать Онегину о той мельнице». И вновь Пушкин обманул Набокова, создав путаницу с разными мельницами. Так, Набоков думает о мельнице, которая возникла в качестве места убийства Онегиным своего друга и о которой упоминать убийце, действительно, «неприлично». И это при том, что сам же Набоков пытался разобраться с мельницами и писал: «В рукописном варианте гл. 8, XLVI Татьяна вспоминает местную ветряную мельницу (отвергнутое чтение в беловой рукописи ПБ). Это не та мельница (гл. 6, XII, 11 и XXV, 10) — судя по всему, водяная (гл. 6, XXVI, 1), близ которой Ленский пал на дуэли с Онегиным, но русскому читателю придет на память та водяная мельница, ибо ветряная ли, водяная ли, все равно она зовется мельницей». Мой же ответ таков: да, читателю, хоть русскому, хоть французскому, абсолютно «всё равно» - ветряную или водяную мельницу описывает Пушкин, однако для исследователей это далеко не «всё равно»!
Тем более что водяная мельница выводит на драму «Русалка» и на дочь мельника, которая, говоря о свиданиях с князем, говорит, что ей приходилось «И до зари за мельницей сидеть» (10). Сам же князь к концу драмы вспоминает: «Я узнаю окрестные предметы – Вот мельница! Она уж развалилась». И тут нас интересует не только то, что есть в настоящее время, т.е. разваленная мельница, но и то, что когда-то было, поскольку это «было» как раз и относится к воспоминанию об одесской жизни Пушкина, скрытой в первых сценах «Русалки». А копая глубже, мы обнаруживаем, что на базе вроде бы одной и той же водяной мельницы (а они фактически разные!) можно установить и то общее, что есть между местом действия в начале драмы и в её конце. А общее, конечно же, - в героине, которая сначала была дочерью мельника, а потом стала царицей русалок. Но, правда, вовсе не в том месте, о котором пишет Пушкин.
Однако критиковать Набокова можно долго, а чтобы уравновесить свою критику, я укажу на его преимущество в том, что он в отличие от Ю.М.Лотмана и Н.Л.Бродского не просто исследователь, но ещё и писатель. А, как известно, «Рыбак рыбака видит издалека». И вот что увидел внимательный Набоков за словами Прасковьи Лариной «Он что-то нас совсем забыл» (11): «Тон этого замечания смутно намекает на то, что Онегин бывал у Лариных более одного раза. Однако нам известно, что он заезжал лишь однажды». Вот оно, замечательное сомнение в количестве встреч! Далее же Набоков пишет: «В будущем, вплоть до восьмой главы, предстоит еще два посещения. Эти три онегинских визита к Лариным распределяются по времени так: первый — конец июня 1820 г., …второй — конец июля, третий — 12 января следующего года. Пушкинская хронология здесь не слишком «реалистична». И это так, поскольку в подтексте скрывается и вторая хронология, которую в некотором смысле можно назвать «хронологией текущего момента». Хотя, конечно, нам трудно представить, что писатель может писать, подразумевая события, которые только что произошли. Однако у Пушкина это так!
Ну, а по сюжету его романа читатель, конечно же, видит, что первая встреча Онегина с Татьяной была в её доме, а вторая в её саду. Это частично подтверждает и Ленский, говоря Онегину о его визитах к Лариным: «А то, мой друг, суди ты сам: Два раза заглянул, а там Уж к ним и носу не покажешь» (12). В то же время, если предположить, что предварительно была ещё одна (но тайная!) встреча Татьяны с Онегиным, то, конечно же, Ленский мог о ней и не знать. Так же, как и не знал о письме Татьяны, о чём догадливый Набоков пишет: «Естественно, скрытный Онегин не рассказал чистосердечному Ленскому о письме Татьяны, поэтому упоминание Ленским почты совершенно невинно».
Но что даёт нам неуместное для сада Татьяны слово «дикий»? А оно изначально заставляет задуматься о подлинном числе её встреч с Онегиным. И вот тут-то у нас и возникает версия о том, что словосочетание «дикий сад» может намекать об ещё одной встрече. Но где она была? Кто имел рядышком этот «дикий сад»? А был он у Онегина, который из окна своего дома видел, как «сени расширял густые Огромный, запущенный сад, Приют задумчивых Дриад» (13). И понятно, что вряд ли Онегин, которого автор называет «Порядка враг и расточитель» (14), (а в черновике добавляет: «повеса, франт и расточитель» - VI, 253, прим.6), став сразу после столицы сельским жителем, мог поддерживать должный порядок в хозяйстве, доставшемся ему по наследству? Тем более что и никаких активных хозяйственных действий кроме замены барщины на оброк мы у него и не видим. Так же, как и не видим переноса места действия из «глуши степных селений» в ту «лесную глушь», под которой многие комментаторы совершенно справедливо угадали село Михайловское.
Итак, «дикий сад» - это «запущенный сад» Онегина, о котором Татьяна проговорилась, вспоминая о том месте, где она якобы в первый раз увидела его (15). Но как подтвердить эту тайную встречу кроме описанных в третьей главе двух встреч Татьяны и Онегина? Как доказать, что поиск любимого человека, т.е. Онегина, якобы мог быть и по инициативе Татьяны? Хотя мотив сокрытия этой инициативы вполне и понятен, поскольку Пушкин не мог написать об этом открыто. Тем более, когда читателю хватало и весьма смелого любовного письма Татьяны, противоречащего этическим правилам того времени! А доказать всё можно через «Конька»! Но об этом чуть позже.
А в заключение я признаюсь, что меня весьма удивило отсутствие элементарной логики не только у Набокова, но и у всех исследователей «Онегина», от внимания которых ускользнули спрятанные в нём «одесские главы». И это при том, что профессиональные пушкинисты совершенно верно писали, что «Точность и живость описаний являлись в результате многолетних жизненных наблюдений и впечатлений»! Однако они же почему-то ни капли не удивились отсутствию в основном тексте «одесского периода», хотя и давали следующее перечисление: «в романе отразились впечатления от петербургской жизни 1817-1820г.г., от пребывания в Михайловском 1824-1826г.г., от приезда в Москву и от знакомства со светским Петербургом конца 1820-х годов» (XIX, 1025). А вот теперь у нас выходит, что не только строфы об Одессе из «Путешествия Онегина» (а его Пушкин даже не внёс в основной текст романа!) относятся к этому славному городу, но и во всех первых трёх главах, составляющих по объёму чуть не треть романа, автор его не забыл. И всё при этом выстраивается и логично, и автобиографично! Судите сами: сначала в романе идёт описание Петербурга, а затем:
1. приезд Онегина оттуда в деревню (Одессу), где он проживает до самого конца третьей главы,
2. скрытое перемещение в настоящую деревню (в Михайловское),
3. в седьмой главе переезд Татьяны в Москву, в которую, как известно, прибыл из Михайловского и сам Пушкин,
4. и наконец, Петербург, в котором Онегин после разлуки встретил Татьяну, а Пушкин после такой же разлуки соответственно встретил Воронцову во время её приезда осенью 1827-го года.
Ну, а далее конец романа и любовного, и литературного. Причина? А Пушкину пора было жениться и иметь законных детей, а не тех, которых бы рожали и воспитывали без него чужие женщины. В т.ч и такие замужние, как графиня Воронцова.
Примечания.
1. III, 1, 13-14.
2. «Прометей», т.X, с.15.
3. «Прометей», X, с.17 и ПСС XVII, 237.
4. С2 191.8.
5. См. вариант 46-й строфы из 8-й главы ЕО.
6. LIX: глава первая.
7. Слова Набокова.
8. 3, XLI, 8.
9. в ПСС, правда, даётся лишь начало стиха - «за мелк», но мы оспаривать набоковское слово «мельница» не будем.
10. Р I 187.
11. III, 36, 8.
12. ЕО, IV, 48, 10-12.
13. ЕО II 1.14.
14. ЕО I, 53, 12.
15. ЕО VIII 46.


Рецензии
"Храни селенье, лес и дикий садик мой". Пушкин. Домовому. Это - про Михайловское. Онегин жил в Михайловском, а Татьяна - в Одессе?..

Елена Шувалова   17.08.2018 15:43     Заявить о нарушении
Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок;
Набоков: "Отголоски следующих мотивов из знаменитого стихотворения Пушкина «Деревня» (см. коммент. к гл. 1, LV, 2–4), состоящего из двух частей (идиллического описания Михайловского, которое поэт посетил в то лето, и красноречивого обличения крепостничества), звучат во второй главе ЕО. «уголок», «приют», «ручьи», «нивы», «вдали рассыпанные хаты», «бродящие стада» и т. д.
2 …уголок… — ...Пушкин использует собственные деревенские воспоминания 1819 г. в конце первой главы и начале второй. Но следует иметь в виду, что поместье Онегина располагалось в Аркадии, а не в Псковской или Тверской губернии".
Я: Так же, как и иметь в виду, что даже мельница в начале и конце "Русалки" не одна и та же (о чём я пишу в данной главе!). Адресность! И ещё раз адресность. Плюс построение новых образов на основе воспоминаний, когда та же деревня строится на образе Михайловского, а "запущённый сад" на основе дикого сада из того же Михайловского!). Слова Набокова: "поместье Онегина располагалось в Аркадии, а не в Псковской или Тверской губернии", верны, хотя адрес Аркадии (Одессы!) Набоков так и не установил. Соображать надо, а не заучивать!

Сергей Ефимович Шубин   18.08.2018 07:39   Заявить о нарушении
Спасибо за ответ. Но - какая ж в Одессе Аркадия, когда "степь нагая там кругом"?..

Елена Шувалова   18.08.2018 15:27   Заявить о нарушении
КУРОРТ АРКАДИЯ УЖЕ ПОТОМ ПОЯВИЛСЯ...

Елена Шувалова   18.08.2018 18:52   Заявить о нарушении
А это уже вопрос к Набокову, а не ко мне.

Сергей Ефимович Шубин   19.08.2018 06:50   Заявить о нарушении