Выход из окружения

    
    

В овраге под кустами мы устроились на ночлег. Сняв сапоги, я завернулся в длинную шинель и сразу же уснул. Ночью сквозь сон казалось, что неподалёку гудят танки. Рано утром, проснувшись от стука, я увидел на высотке, метрах в тридцати немецкого офицера, который смотрел в противоположенное от нас направление в бинокль, а рядом с ним два солдата рыли окоп. Видимо, готовили наблюдательный пункт? Я тихо разбудил заместителя командира батальона и предупредил что близко немцы, затем так же тихо разбудил всех остальных ребят из нашей группы. Заместитель командира батальона Голиков предложил расправиться с фашистами. Но мы решили не рисковать, так как не имели полной информации о количестве противника за высоткой.
    
Тихо взяв сапоги и портянки, мы медленно спустились вниз по оврагу, затем уже ускоренным шагом, а иногда и бегом двинулись в южном направлении. К вечеру, когда мы шли по оврагу, впереди показались редкие деревья, между ними стояла палатка, а неподалёку большой немецкий миномёт. Старший лейтенант Голиков приказал мне без единого шума уничтожить миномётчика, а остальные члены группы, окружив палатку, планировали обезвредить всех, кто находился там.
    
Выбравшись из оврага, я тихо пополз к миномёту с тыльной стороны, а когда подползал поближе, фриц услышал шорох, повернулся и направил в мою сторону дуло автомата. Я замер на месте с мыслью, что пришёл мне конец, но он развернулся обратно и стал наблюдать в бинокль. Положив финку на траву, я прыгнул и мёртвой хваткой поймал фрица за горло, после чего мы вместе покатились в овраг. Несмотря на падение, пальцы смертельно впились в его шею, и было ощущение, что на какое-то мгновение я потерял над собой контроль. Окончательно вернуться в реальность мне помог старший лейтенант Голиков, который расцепил посиневшие пальцы и сказал: «Лейтенант, хватит его душить». Всё моё тело горело, а лоб покрылся холодным потом. Заместитель командира батальона рассказал, что в палатке они уничтожили  повара, писаря и двух миномётчиков.
    
Рядом с палаткой на печке варилось мясо, мы положили его в коробку из-под противогаза, взяли булку хлеба и быстро покинули это место. Когда уходили, увидели что по другую сторону яра, метрах в трёхстах находится весь личный состав немецкой артиллерии, а к палатке они приходили только покушать и отдохнуть. Я поднялся наверх, чтобы в кустах забрать свою финку и попытался сбросить в овраг большой немецкий миномёт, но, к сожалению, у меня не хватило сил.               
    
Перейдя речку, в лесочке мы решили немножко отдохнуть и покушать, а когда совсем стемнело, продолжили свой путь, опасаясь преследования. К утру снова спустились в яр и затаились. В этом месте уже начинались мелкие перелески и разветвлённые овраги. Вечером выбравшись из оврага мы увидели, что находимся примерно в пяти километрах от того места, где ночевали вчера, а на противоположенной стороне огромное количество немецких войск.
    
Подойдя к небольшой деревушке, мы заметили солдата спускавшегося в лощину, затем отправили старшину в разведку, а сами остались ждать его возвращения.
Вернувшись, старшина доложил, что в пятистах метрах от деревни находится большая балка, там собралось огромное количество красноармейцев, вышедших из окружения. Мы сразу же устремились к этой балке, в которой скопилось большое количество повозок, машин с пшеницей, бочек с горючим и всякой утвари, вплоть до ржавых кроватей. Солдаты начали жарить пшеницу в своих касках, и в это время послышалась команда: «Всем снять гимнастёрки и остаться в нательных рубашках». Это был условный знак для наших самолётов: «Мы свои войска!». Откуда-то, со стороны Дона прилетели девять наших штурмовиков «Ил-2» и стали кружить над балкой, а примерно в двух километрах в сторону высотки сконцентрировались немецкие войска. Когда последовал артиллерийский выстрел и один штурмовик загорелся, сразу же восемь остальных устремились в сторону скопления фашистов и начали бомбить.

Земля горела, немцы в панике бросались кто куда, но их настигали наши пули. Какая это была радость, что для фрицев нет безопасного места на этом клочке земли, хоть раньше они считали себя непобедимыми.               
    
Поступила команда разобраться с остатками подразделений и двигаться в сторону Дона. В нашем батальоне осталось 120 бойцов, возглавил его политрук Соколов. Так как командир пулемётной роты старший лейтенант Глотов был тяжело ранен и отправлен в госпиталь, командование пулемётной ротой я принял на себя. В роте из шести пулемётов по штату, в наличии осталось только два. Когда добрались до правого берега Дона, нас начали подпирать немецкие войска. Пехоте был дан приказ переправляться через реку с помощью подручных средств. Мне досталась широкая доска и за четыре часа, используя сапёрную лопатку, я с огромным трудом догрёб до левого берега. Сильным течением меня отнесло метров на пятьсот в сторону.

Ох, и широк же ты Дон - казачья река, я и не думал, что доберусь до твоего левого берега, но судьба вновь пощадила меня.               

На правом берегу уже арьергард, вступил в бой с врагом. Как только я сошёл на берег, сразу же пришлось прыгнуть в кустарник, так как несколько немецких пикирующих бомбардировщиков «Ю-87» прилетели бомбить понтонный мост. Но к счастью, ни одна бомба в мост не попала, и ночью по нему переправились красноармейцы, оставшиеся на правом берегу. Когда улетели вражеские самолёты, я разыскал 3-й батальон ещё более поредевший - несколько солдат утонули на переправе.
    
Ночью, левее нашей обороны немецкие войска навели понтонный мост, опрокинули обороняющую часть и с помощью танков вырвались вперёд, угрожая нашему соединению. Был дан приказ, отойти и занять новые оборонительные позиции. Через двое суток мы заняли указанный рубеж и всех оставшихся в живых военнослужащих 3-го батальона 294-го стрелкового полка 184-й стрелковой дивизии присоединили к другим частям. Меня направили в 863-й стрелковый полк, которым руководил подполковник Витченко Сергей Леонтьевич. Полк входил в состав 196-й  стрелковой дивизии под командованием комбрига Аверина Дмитрия Васильевича.               
    
Утром враг предпринял ожесточённую психическую атаку. На правом фланге нашей роты замолк пулемёт. Командир пулемётной роты лейтенант Воронов Павел Андреевич приказал выяснить причину? Я по лощине добежал до места и отругал солдат, возившихся у пулемёта, а в это время немцы предприняли очередную атаку. Ко мне со стороны пулемёта повернулся офицер и сказал: «Не ругайся, а здравствуй». Не обратив на него внимания, я лёг к пулемёту и крикнул: «Подать ключ», - после чего сделал половину оборота надульника, схватился за ручки пулемёта, и, нажав на гашетку, стал поливать фрицев огнём. Фашисты не выдержали и залегли, а я отдал ручки пулемёта первому номеру, то есть наводчику и приказал стрелять только короткими очередями, а сам отполз в лощину. Офицер пополз за мной. В лощине я поднялся и сказал: «А теперь здравствуй дружище». Мы крепко обнялись с лейтенантом Полянским, с которым вместе учились на курсах усовершенствования командного состава в Дубовке, и с которым в Сталинграде чуть не угодили в особый отдел. Полянский, как и я, раньше воевал в 184-й стрелковой дивизии, только в другом полку, а сейчас вышел из окружения и случайно набрёл на нашу пулемётную точку. Я рассказал Полянскому где находится штаб дивизии, мы с ним по-братски распрощались и с того момента больше никогда не виделись. Где он, как сложилась его судьба, не знаю? Мне не удалось сохранить его домашний адрес.               
    
Наш полк за один день отбил пять атак, но утром враг возобновил наступление, усилившись танковой поддержкой и артиллерией. Всё гремело, раздирая душу, немецкие танки приближались к нашей обороне, но артиллерия расстреливала их прямой наводкой. Три танка загорелись, а один пошёл прямо на нас.               
 Я крикнул: «Убрать пулемёты», и приказал солдату приготовить гранаты.
Не успел я этого сказать, как танк взобрался на бруствер окопа и всех накрыл своей могучей бронёй. Тогда впервые я услышал скрежет гусениц над своей головой. Тяжёлое чувство поселилось в душе от этого скрежета. Как только танк прошёл над нами, солдат выскочил из окопа и бросил в него две противотанковые гранаты. Танк сделал полукруг, остановился и загорелся, а танкисты открыли люк и стали выскакивать из горящего танка. Но это был не их день.
    
Когда отбили атаку, поступил приказ контратаковать противника. Нашему батальону было приказано выйти на рубеж в трёх километрах от обороны и любым способом не дать противнику продвинуться вперёд ни на шаг. Уже стало известно, что появился приказ НКО №227 от 28 июля 1942 года, за подписью товарища Сталина «Ни шагу назад».                               
    
Вперёд пошли девять лёгких танков, а мы, атакуя, шли рядом с ними. Немцы не выдержали натиска и стали отходить, бросая свои позиции. Вдруг прилетели немецкие бомбардировщики «Ю-87» и начали нас бомбить. Одновременно с бомбардировщиками огонь открыла вражеская артиллерия. Я впервые тогда услышал вой мин из немецкого шестиствольного миномёта. Вражеские самолёты нам особого вреда не причинили, так как не знали точного расположения своих войск, но всё же, один наш танк загорелся. Как только была дана команда вперёд, недалеко от моих ног взорвалась мина, выпущенная из немецкого шестиствольного миномёта.
Перед взрывом 34-х килограммовой мины я лежал на животе, упёршись о землю локтями, с поднятой вверх головой и курил.

Впереди меня лежали два солдата, а с левой стороны лейтенант миномётчик. Оба солдата погибли на месте, лейтенант не пострадал совсем, а в меня попали сразу три осколка. Один через спину в грудную клетку, второй в тазобедренную кость, а третий в каблук сапога.      
Когда я начал захлёбываться кровью, лейтенант миномётчик разорвал на мне нательную рубашку и перетянул грудную клетку. Батальон поднялся и пошёл в наступление, а я отполз в кусты и слышал, как бойцы идут в атаку с криком – «УРА!». Кровь ручьем текла изо рта, носа и я потерял сознание.
Сколько мне довелось лежать в этих кустах, не знаю? Когда подошла трофейная команда, меня перевернули вверх окровавленным лицом, сняли ремень, кобуру с пистолетом, планшетку, полевую сумку с документами, стянули с меня сапоги, брюки и на палящем солнце оставили умирать, подумав, что я погиб.

Документы сдали в штаб полка, а домой отправили похоронку: «Ваш сын лейтенант Лысенко Михаил Яковлевич, уроженец села Ждановка, в боях за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив героизм и мужество, был убит 03.08.1942 года,защищая город Сталинград, и похоронен в братской могиле».               
    
После того как наш батальон занял населённый пункт и там закрепился, связной пулемётной роты вернулся меня искать и нашёл когда бойцы похоронной команды складывали убитых в братскую могилу и начали зарывать землёй. Слава Богу, связной успел. Он приложил к моей груди ухо и крикнул: «Лейтенант жив!» На носилках меня отнесли в санитарную роту, сделали несколько уколов и через время я пришёл в сознание. Затем, в сопровождении медсестры, в санитарной машине отправили на полевой аэродром и погрузили в самолёт «У-2». Тогда я впервые в жизни поднялся в небо. В госпитале города Сталинграда мне сделали операцию, и достали осколок из тазобедренной кости. В грудной клетке осколок трогать не стали, нужна была более сложная операция.

В Сталинградском госпитале скопилось огромное количество раненых бойцов, поэтому после операции меня отправили в город Камышин, где я пролежал около недели. Из-за слишком низкого артериального давления, меня долго не решались отправлять в стационар. В один из дней, я наконец-то попал в группу отправки на берег Волги, но когда привезли к пристани, оказалось пароход полностью загружен ранеными бойцами и нас отвезли, обратно, в госпиталь. Утром стало известно, что по пути следования пароход попал под обстрел и практически все раненные, около 500 красноармейцев погибли от бомбёжки или утонули в реке. Судьба вновь подарила мне жизнь.               
    
На следующий вечер под прикрытием сумерек нас погрузили на пароход, и в полночь он ушёл в рейс по Волге, в направлении города Саратова. Через определённое количество дней мы прибыли в стационарный госпиталь Казани, для лечения и окончательного выздоровления.               

В госпитале города Казани очень плохо кормили и когда мы попытались возмутиться, старенькая татарка-санитарка сказала: «Вы просрали Украину, Белоруссию и половину всей России, где теперь взять для вас хорошее питание?» На её упрёк возразить было нечем. По радио ежедневно передавали новости, что в Сталинграде идут ожесточённые, кровопролитные бои - за каждый дом, за каждый этаж.

Из Казани я написал домой письмо, а в конце сентября родные получили похоронку.               
Никто не поверил, что я живой, но получив от меня второе письмо, с фотокарточкой, снятой в госпитальной палате, поверили и очень обрадовались.               

Одну из медсестёр я уговорил купить в городе несколько пачек лёгкого табака и пачку папиросной бумаги, после чего открыл свою «фабрику» по производству папирос. Мои дела медленно пошли в гору, за пачку папирос давали двести граммов хлеба на «чёрном рынке», так называли забор вокруг госпиталя. По ту сторону забора каждый день собирался народ, но ничего за деньги не продавали, а самодельные папиросы, которые делал я, в буквальном смысле слова вырывали из рук, обменивали на хлеб, сахар и другие продукты. Вот тогда я немножко ожил.               
    
Через два месяца, в конце ноября 1942 года, когда полностью окреп, и зажили раны, меня выписали из госпиталя, признали годным к строевой службе и направили в Московский военный округ. Прибыв в Москву, я поселился в казарме, где было уже достаточно нашего брата офицера. Каждое утро зачитывали фамилии, и тот, кто не попадал в этот список, получал карточки на питание и весь день был предназначен сам себе. Так я четыре дня путешествовал по Москве, ездил в метро, осматривал достопримечательности города, а на пятые сутки утром, в списке услышал свою фамилию. Нас с лейтенантом Подберёзным направили в Московскую Зону Обороны.
    
Когда я прибыл в штаб МЗО и вошёл в кабинет, за столом сидели двое военных - полковник и майор. Я доложил, что лейтенант Лысенко прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы. Полковник похвалил за хорошую строевую выправку и предложил мне присесть, затем посмотрев документы,сказал: «Так вот товарищ майор к вам пополнение само приходит, это же офицер из вашей дивизии». Майор расспросил, где я воевал, когда был ранен и как попал в их дивизию? Затем  полковник сказал: «Ну что же лейтенант Лысенко хватит в заместителях ходить, вы назначаетесь командиром пулемётной роты». Я ответил: «Спасибо за доверие, надеюсь, не подведу?». «Вот и хорошо», - сказал полковник, подробно объяснив мне, куда следует ехать. На выходе меня ждал лейтенант Подберёзный, мы сверили адреса и очень обрадовались, что направляемся в один и тот же полк. После этого дня мы стали друзьями. У нас оставались карточки на питание, поэтому, пообедав в столовой, на ужин взяли сухой паёк и поспешили на вокзал.
    
Нам необходимо было добраться до станции Можайск и встретиться с представителем части.
На вокзале не пришлось ждать, поезд подошёл быстро, а по пути следования два офицера из особого отдела проверили наши документы. Поздно вечером мы прибыли на станцию Можайск, войдя в здание вокзала,  увидели, что там скопилось огромное количество людей, вповалку лежали гражданские с военными. Мы поняли, что здесь переночевать не удастся. Представитель воинской части нас не встретил, поэтому быстро вернувшись на перрон, мы запрыгнули в тот же поезд и поехали в Москву. Зайдя в вагон, забрались на самые верхние полки и уснули.
Рано утром мы снова прибыли в Москву, удобно устроились в вагоне и стали ждать отправления поезда в Можайск. По пути следования у нас проверили документы всё те же военные из особого отдела. Капитан спросил: «Вы вчера уезжали в направление Можайска, каким же образом сегодня снова оказались в Москве?» Выслушав нашу историю, капитан улыбнулся и сказал: «Это бывалые офицеры, из любой ситуации выход найдут».               
    
По прибытию в Можайск мы встретились с капитаном, представителем части и ушли за территорию вокзала, где на поляне собралось уже около ста офицеров и солдат. Пока все собирались на привокзальной площади, стало известно, что в 3-й батальон 863-го стрелкового полка имеют направления семь офицеров. Мы сразу организовали кружок из семи офицеров одного батальона.Через некоторое время капитан объяснил, что до расположения части мы будем идти пешком двадцать километров, поэтому, те, кто получил сухой паёк в Москве, пусть поделятся с товарищами.
    
Вечером, когда прибыли в штаб 863-го стрелкового полка, нам рассказали, что 196-я стрелковая дивизия, в составе которой наш полк, участвовала в ожесточённых боях под Сталинградом и потеряла практически весь свой личный состав, поэтому сейчас комплектуется заново. Подойдя к штабу 3-го стрелкового батальона, мы встретились с комбатом Зыковым Александром Ивановичем, высоким и интересным человеком. Он показал нам землянку, в которой предстоял ночлег.
Утром нас покормили вареной капустой без хлеба и отправили на заготовку леса, необходимого для оборудования землянок и подземных конюшен. Работали мы недалеко от расположения части, а собралось там около двадцати офицеров. Меня очень беспокоил осколок в грудной клетке, поэтому работать было нелегко.Около двух недель, пока заготавливали лес, кормили нас только вареной капустой. Так началась прифронтовая жизнь. Постепенно, за счёт пополнения мы формировали свои роты, которые вскоре были полностью укомплектованы. По штату, вместе со мной, в роте находилось пять офицеров. Два младших лейтенанта, командиры взводов: - Анцигин и Вахмянин. И два лейтенанта, заместителя: по строевой части - Монзиков, и по политической - Шляпин.

Получили мы шесть новеньких станковых пулемётов «Максим», а через некоторое время пригнали двенадцать необученных монгольских лошадей. К тому времени уже были приготовлены конюшни, вырытые в земле и накрытые брёвнами. Так начались занятия по обучению лошадей езде в запряженном виде. Сколько же было с ними хлопот. Всё пулемётное отделение заталкивало лошадей в оглобли, затем один солдат садился верхом, двое садились в сани, а остальные держали лошадь, и когда все приготовления были закончены, отпускали её по просеке, а она мчалась как шальная. Некоторые кони совсем не хотели идти, останавливались, вставали на дыбы, рвали сбруи и ломали оглобли. Но сила воли всё-таки взяла верх над разумом. Это когда умом понимаешь, что сделать невозможно, но делаешь. 
До декабря лошади были обучены и проведены необходимые тактические занятия.

Когда система была отлажена, лошади выдрессированы, роты замечательно укомплектованы обмундированием и новейшим оружием, всех офицеров пригласили в штабную землянку полка для совещания.
Командир полка майор Кулаковский зачитал приказ о том, что наша 196-я стрелковая дивизия зачислена в распоряжение ставки верховного главнокомандующего, и нам необходимо подготовить все средства к маршу.

А куда предстояло идти? Не знали даже командиры батальонов…      
               
05.04.1986 г.


Если понравилась глава, можно прочитать всё произведение по адресу: "Воспоминания о войне" Лысенко Михаил Яковлевич http://www.proza.ru/2018/05/31/1649               

Фотография взята из интернета...