Бесконечная партия

Встреча

Поднялось солнце. На воде заиграли яркие блики. Мелкой рябью запрыгали солнечные зайчики. Перестало клевать окончательно. Ещё каких-то полчаса назад баловались мальки. Они непрерывно и настойчиво дёргали поплавок в разные стороны, раскачивали, укладывали на бок, водили поплавок по сторонам, объедали червей с крючка, одного за другим. Но когда попадался карась... Да, карась брал. Иногда. Клевало по-настоящему. Трудно было ошибиться — поплавок сразу нырял под воду весь и без колебаний, либо ложился на бок и затем резко уходил по касательной под воду. Карась в этом пруду водился отменный. Всегда. Жирный и вкусный. Крупный. Бывало, мне везло, и я возвращался в дом с двумя-тремя килограммами рыбы. Но сегодня, по-видимому, не мой день, не моя рыбалка. С рассветом ещё кое-как клевало — с десяток пойманных рыбок плескалось в пластмассовом ведёрке, с ладошку величиной каждая. Мало, но всё же... лучше, чем ничего. Как только показалось солнце, карась ушёл, его заменили мальки — пришли на смену — совсем маленькие, в три-четыре сантиметра длиной, узкие, длинные. Пару штук я подсёк — маленькие и наглые, до крючка не доросли, а всё туда же, за взрослыми. На червя. На мясо. Так и норовят. Хищники. Карась — вкусная рыба. Если его правильно обжарить, правильно приготовить — слюнки потекут. Можно и нужно есть прямо с хрустящими костями, они не опасны — тонкие и ломкие, мягкие. Выбирать их не стоит, мучение возиться. Голова и хребет — в сторону, всё остальное — в рот. Один бочок, второй... полностью, не ковыряясь. Золотистая корочка — хрустит, хрустит вместе с косточками. Нежное мясо с лёгким, особым, речным привкусом. Хлеб: мякиша побольше. Зелени разной. Лимончик. Руками, руками, только руками, так вкуснее. Пальцы в масле — облизать, не стесняться, свои же пальцы. Всё просто. Еда — это ритуал: священнодействие, настроение, процесс, действо, медленное и проникновенное... Карась! Одному взрослому вполне достаточно и пяти рыбок. Очень сытный этот карась. Невероятно вкусный.

Я не рыбак, скорее любитель, любитель посидеть на природе. Да-а-а! Отдохнуть от суеты, от дел, от проблем. Да-а-а! И регулярно, по возможности. Простая телескопическая удочка, черви навозные или земляные, манка разбухшая, тес¬то с анисовыми каплями, ведёрко, шорты, сланцы, футболка с кепкой — вот и вся моя экипировка.

От нашего родительского дома до пруда — с километр ходьбы через лес, через самый настоящий лес со злющими комарами, хлёсткими ветками, бегающим зверьём. К пруду идти легко, под уклон, по свежему воздуху, по холодку, ранним утром, воздух бодрит — сплошное удовольствие. Обратно сложнее: комары облаками, обволакивают, заедают, идти в горку, да по жаре, пот градом — кровопийцам приманка. И всё же... Лес, птицы, живность, кабаны встречаются часто, регулярно даже. Пару раз видел оленей как-то, раньше. Лисы и зайцы не в счёт, их много, слишком много в этой местности, особенно в зимнее время. На них идёт охота легальная, и нелегальная — на всех остальных. Бьют зверя, бьют безжалостно, ради удовольствия, развлечения ради. Я не охотник.

Я приехал накануне вечером. Конец мая — мои девчонки, дочки, оканчивают школу, очередные свои классы. Поэтому сейчас я приехал один, навестить стариков, отдохнуть, а через пару недель привезу им внучек на всё лето, вместе с невесткой. Естественно, как же без неё. Привезу племянницу. Одним словом: целый выводок из четырёх девчонок, жена ведь тоже девчонка — старшая, главная. Привезу всех, чтоб не скучали родители мои, чтоб потом, осенью, острее почувствовали и оценили свою размеренную, независимую, спокойную жизнь один на один, друг с другом, сами с собой. А летом у них особая пора, как и у всех сельчан, горячая во всех смыслах.

Лето в деревне жаркое. Почти всегда днём за плюс тридцать. Непросто. Работают обычно утром и вечером. Днём, в пекло, лучше отлежаться в прохладном доме. Лето в деревне хлопотное: сад, огород, консервация. Кто знает, тот поймёт. А кто не знаком с сельским трудом, нет смысла объяснять. Тут ещё детки вдобавок, в плюс, в заботу — тоже свое¬го рода нагрузка для старых людей. Мать внучкам на огороде работать всегда запрещала и запрещает: у них каникулы, пусть, мол, отдыхают. Так, помочь по мелочам... пожалуйста. На кухне... готовьте на здоровье, что хотите жарьте, парьте, лепите, экспериментируйте, учитесь. Кухня ваша, девочки. На огороде они, мол, сами, старики, потихоньку, помаленьку. А вам, детям, лучше вон: пруд, речка, пляж, лес, луг. Гуляйте, собирайте цветы, рвите липу, в конце концов. Наслаждайтесь летом, отдыхом. И всё же непросто родителям летом, режим свой, привычный, ломается у них, меняется. Приходится им подстраиваться под детей, изменять свой привычный уклад, свои привычки. Например, позже вставать и гораздо позже ложиться спать. Не страшно, конечно. Лето. Темнеет поздно. Временно. Переживут. Им же во благо, для разнообразия, для общения. В том они сами признаются. Зато потом... Хорошо! Когда все разъедутся — тишина, благодать, в свой режим окунуться, расслабиться. И так получается каждое лето. Повторяется год за годом. Так выходит. Ждут, ждут с нетерпеньем. Ждут, чтобы потом ждать, когда же все разъедутся. Так устроен человек. И мои старики не исключение. Родители.

Солнышко пригрело. Я разделся до плавок. Не рыбалка, так приму загар. Попробовал ногой воду. Нет, ещё прохладная. Чуть позже залезу, искупнусь. Весна в этом году на редкость тёплая и ранняя: восемнадцатого апреля, на отцов день рожденье, мы сажали картошку налегке, в одних футболках, настолько было тепло.

Разлетались насекомые, разогрелись. Какие-то жучки и козявки — множество: по воде плавают, скользят, жуки с ластами ныряют, хорошо ныряют, глубоко и быстро. Попрятались комары. Это хорошо. Жизни от них нет никакой, замучили.

Водная гладь, как зеркало. Душно. Утро, а уже душно. Может к грозе? Пора бы майским грозам, не было ещё, не начались, так, по мелочам, иногда. А как начнётся... процесс: напарит — выльет, напарит — выльет. Да ещё как выльет! И так день ото дня, день за днём, неделя, а то и две кряду. Как по графику — день, ночь, день, ночь — ливень стеной. Напарит — освежит, напарит — освежит. Гром и молния, чёрные тучи над алеющим закатом, косые полосы ливня над горизонтом, рокот неба — пугает и завораживает. Люблю это время. Люблю и жду. Скоро.

Удочка висит в полуметре над водной поверхностью, опёрлась на деревянную рогатку, отдыхает. Я опрокинулся спиной на молодую травку: влажная и тёплая. Хорошо! Приятно вот так лежать и предаваться воспоминаниям и мечтам или думать о чём-либо. Люблю думать о разном. Как постоянно шутит отец надо мной: дурак думкой богатеет. Он прав, не большой я любитель работать, зарабатывать, трудиться. Приходится, конечно. Только по необходимости, только на сейчас, а когда надо, когда не обойтись. Мне бы побольше общаться задушевно и размышлять о всяком, думать и мечтать. Ну, я такой, какой есть, что тут поделаешь? Таким, видать, родился. Таким меня мама родила: лентяем, романтиком. Задумался: вспомнилось недавнее.

Как много пережили мои родители! Землетрясение, голод, разруха, энергетическая блокада, развал страны — всё это в Ленинакане, в Армении. Всё это с 1988 по 1993 год — пять лет. Пять лет нищеты. Пять лет жизни в строительном вагончике. Без света, газа, тепла и воды, с еле тёплой буржуйкой в обнимку — не хватало дров. С замерзающей водой в ведре: надо зачерпнуть — разбей сначала корку льда. С талонами на питание — лимит, строгий лимит. Да, да, так оно и было, я ничего не преувеличиваю. Пять лет на скудном пайке. Их обеих пенсий хватало только на хлеб, только на хлеб: по две буханки на сутки. Пять лет ожиданий и надежд, надежд на возрождение и восстановление: города, жизни, быта. Они потеряли всё, всё до копейки: трёхкомнатную квартиру с ремонтом и мебелью, с нажитым добром. Это не мелочь! Это трагедия! Пусть любая хозяйка пройдётся по своей квартире или дому, осмотрит своё имущество: мебель, разные нужные и ненужные, но такие приятные и необходимые мелочи, и представит себя лишённой всего этого в один момент. Раз и нету — исчезло, пропало, провалилось. Каково, а?.. остаться без необходимых и привычных вещей. Вещей, которые окружали тебя много лет. Вещей, которые составляли неотъемлемую часть твоей жизни, твоего быта, твоих привычек, тебя самого. Родители потеряли всё: все свои денежные накопления за много-много лет — две автомашины новых можно было купить или две квартиры в том же Ленинакане. Только вот хранить деньги в сберегательной кассе, в сберегательном банке страны считалось самым надёжным способом сберечь их, сохранить, приумножить. Трогать их, снять большую сумму? Боже упаси! Ни в коем случае! Деньги должны лежать на книжке. И всё. Точка. Так думали все советские люди. В том убеждены были и мои родители. И что? Потеряли. Всего лишились. И ещё... документы, фотографии, альбомы, книги, памятные безделушки. Они потеряли своё прошлое. Потеряли здоровье и потратили добрую половину своих нервных клеток на борьбу с бюрократами и чиновниками. Тщетно. Все усилия оказались тщетны. Ничего они не получили: ни денег, ни жилья. Компенсация? Да, была денежная компенсация — по пять тысяч советских рублей на пострадавшего — на книжку, на галочку, на отчётность. А снять? А пользоваться? Ай, извините: ни снять, ни пользоваться до девяносто какого-то года. Тянули-тянули, пока они, эти пять тысяч, не обесценились, не обесценились в ноль. Вот так. Вот так. Страна.

Мать осталась инвалидом, пострадала во время землетрясения, инвалидом — пожизненно. У отца, у военного человека, забрали веру в справедливость, в порядочность, в государство. Он так и не смог принять новую, капиталистическую действительность, базарную действительность. Так и не смирился с развалом страны. Стресс. Да, конечно, те годы были годами большого стресса. В те годы многим жилось непросто. Трудно. Безысходно. У моих родителей оставалась только вера в себя и в нас, в детей: в меня, в сестру, в семью.

И вот они, родители, здесь, на Украине, с нами рядом, рядом со мной, рядом с дочерью — моей сестрой, рядом с большой семьёй. Рядом, но отдельно, на своей собственной кухне, со своим собственным унитазом, на своей отдельной жилплощади. Это очень важно, жизненно важно. Я ни за какие коврижки не захотел бы жить вместе с родителями или повзрослевшими детьми, пусть горячо любимыми, пусть родненькими. Только раздельно. Раз-дель-но. Мои родители: отец, мать — в старом деревенском домике, домике с печным отоплением, с большим садом и ещё большим огородом, с простой мебелью и посудой, со сносной пенсией, в окружении своих детей и внучек. Жить можно. Ещё как можно! Просто, очень просто, очень скромно, без претензий, рассчитывая на себя, на нас, на детей. Размеренно, спокойно. Хорошая старость, достойная. Мать всегда меня поучала, завещала:

— Сынок, деньги — не главное в жизни, совсем не главное. Положение в обществе — не главное. Всякие материаль¬ные блага — не главное. Это всё преходящее. Как придёт, так и уйдёт. Как появится, так и исчезнет. Вдруг. Сам не поймёшь как. Денег всегда будет нехватать. Кто-то живёт хуже тебя, кто-то лучше. Один успешнее тебя, другого успешней ты. Всё это ерунда. Не напрягайся, не сравнивай — каждому своё. Не рви на себе жилы в погоне за деньгами, не надо, совсем не надо. Не слушай никого. Не связывайся ни с кем. Не ввязывайся ни во что, никаких авантюр, никаких амбиций. Живи, живите просто. Главное — это отношения: отношения с женой, между вами, с детьми, с близкими, с друзьями, просто с людьми. И в этих отношениях всегда оставайся человечным, добрым, снисходительным, особенно к детям. И, конечно, здоровье. Береги его смолоду. Береги близких, их здоровье, заботься о них. Вот, что главное, сынок. Это главное.

Конечно, мать была абсолютно права. И права осталась. Ей-то не знать. На своей коже... прочувствовала.

Отец. Отец считал себя коммунистом, по убеждениям, по своему пониманию жизни. По вере был атеистом, безразличным. И хотя его заставили сдать свой партбилет и уволили из армии, он остался коммунистом, идейным. История эта оказалась банальной, но неприятной для отца.

В воинской части напились солдаты, такое случалось везде время от времени. Устроили драку, стрельбу. Хорошо хоть никто не пострадал. Можно было бы и под трибунал пойти, сесть. Отец тогда находился на дежурстве в части. Пришлось отвечать. И ответил. Это жизнь. Подобные вещи происходят, к сожалению. Он устроился в школу преподавателем НВП (начальной военной подготовки). Он молодец — простой, стойкий. Принимал всё, что бы ни происходило, спокойно, как приказ, как неизбежность, как нечто за него решённое, принимал без мудрствований и размышлений. Надо, значит надо. Раз получилось, значит так надо. Будем жить. Будем жить так, как живётся и всё. Как в том известном анекдоте: «Что тут думать, трясти надо».

Отец подтрунивал:

— Ну и дурик ты, сын, фантазёр, романтик. О чём размышлять? Зачем голову ерундой забивать? К чему эти душевные мучения и поиски? О чём вся твоя философия? Глупости. Всё это глупости. Мир такой, какой он есть. Такой, каким мы его видим и воспринимаем. И всё. Остальное ерунда. Если долго ломать голову, то можно самого себя в чём угодно убедить. Ни к чему это. Зачем усложнять, когда всё предельно просто. Дай руку. Больно? Больно. Вот и вся правда. Ты голоден? Голоден. Что ещё? Какие нужны ещё доводы? Голоден — ешь, бьют — беги, больно — кричи, можешь брать — бери, не можешь — отдай или сопротивляйся. Посмотри на мир вокруг: сплошная борьба, борьба за выживание всех со всеми, человек не исключение. Воевал и будет воевать за пищу, за территорию, за самку, за власть. Ты, конечно, можешь что угодно говорить: мораль, нравственность, этика, эстетика, культура, душа и прочее. Но жизнь совсем другое показывает: борьба, борьба не на жизнь, а за жизнь, за выживание — каждый против каждого. Вот так, сынок.

Конечно, отец был прав и прав остался. Каждый по-свое¬му прав, не бывает одной истины, константы, не бывает. Наверное, каждый человек находит свою правду и только свою. Чья-то правда — обман, копия, подражание, повторение, попугайство.

Отец, мать. Мать, отец. Мысли, мысли. Воспоминания. Солнышко в лицо, в глаза, ласковое, нежное... Я задремал на минутку. Кто-то подсел рядом. Я сначала почувствовал, после «увидел» движение сквозь веки: на секунду чья-то тень закрыла солнечный свет. Кто-то присел рядом. Я повернул голову, открыл глаз, с теневой стороны. Рядом, с левой от меня стороны, сидел пожилой человек, почти старик, с бородой, с густой седой бородой, лысый. Борода его, безусловно, старила, но ему точно за шестьдесят лет. Лицо улыбчивое, взгляд добрый, внимательный, острый. Смотрит на меня. Одет просто: шорты, футболка, кеды на босу ногу. Одет почти как и я. Рядом с ним — вытянутый рюкзак: брезентовый, станковой, старый, видавший виды. На рюкзаке — скрученная палатка, каремат, котелок. Всё аккуратно связано, перехвачено ремнями. Бывалый турист, сразу видно. Сам сухой, жилистый, мокрый от пота, смотрит, улыбается. Мне он сразу понравился. Подобный типаж мне приятен, близкий по духу, что ли. Энергичный, живой, остроумный — это сразу чувствуется, это не объяснить на словах, одним словом — свой человек. Я смотрел на него молча, ждал. Он заговорил первым:

— Приветствую тебя, человек. — Бородач протянул руку для рукопожатия.

— Здравствуйте, — ответил я. Крепко пожал его твёрдую ладонь.

— Надеюсь, не помешаю. Не клюёт?

— Не сегодня. Не клюёт, это точно. Перерыв у них там, наверное. Может давление атмосферное меняется, к дождю. Я вот всё больше отдыхаю. Природа. Вздремнул.

— Да-а, это хорошо. Природа здесь то что надо, красивый уголок. А рыбка есть. И очень даже ничего себе... — Он заглянул в ведро. — Пожалуй, остановлюсь на пару-тройку дней, сделаю привал, разобью лагерь. Рыба на погоду действительно реагирует. Может и к дождю, посмотрим. Ну что, разбить тут у вас лагерь? А, как думаешь?

— Думаю, что правильно думаете. Погода хорошая пока. Да и дождь не помеха. Места у нас живописные. Я сам много лет туризмом увлекался, немного разбираюсь. Вот тут, между деревьями, можно палатку поставить.

Я приподнялся, сел, жестом указал место.

— Да, пожалуй, ты прав, здесь и расположусь. А ты и вправду походник?

— Да. Всю свою молодость провёл в горах. Горный туризм: Закавказье, Армения, Грузия, Азербайджан, Кавказ. Горы, горы...

— Ух ты, молодец. Молодость! Ну, ты и сейчас не старый.

— Ладно вам. По сравнению с вами, конечно, даже молодой. Вообще-то мне уже под сорок, не мальчик. Вот он мой туризм теперь: удочка, пруд, уединение. А горы мои — горы житейских проблем, на большее меня не хватает, — заботы.

— Понимаю, понимаю. Мне проще, я на пенсии. Дети выросли. Внуки. Но они все, по большей части, сами по себе. И я сам по себе.

— Здорово. Наверное, вовремя разлетелись. Кстати, я Армен. — Я протянул руку. Так положено, так принято, так воспитан.

— Понял. Ну, а я — Путник. Да, пусть будет так. — Он пожал мою руку.

— Ух ты, прямо конспирация какая. Путник. Хотя, ладно, принимается. Путник, так Путник. Расскажите, откуда путь свой держите, Путник? Из Харькова? Ахтырки? Белгорода? Каким ветром в нашу глубинку?

— Ахотно. Никакой конспирации, имя моё — это всего лишь имя, через некоторое время мы расстанемся, у каждого свои дела ведь, окунёмся в рутину. Через полгода имя моё ты и не вспомнишь, оно тебе ничего не даст. Саша, Сергей, Валера... какая разница? Сколько этих Саш и Валер вокруг. Точно тебе говорю. Вот Армен... армянин значит. Вот я и запомню. И ты меня как Путника запомнишь. Путник. Чего, хорошее имя я придумал, звучное: Пут-ник. А, что скажешь? — человек рассмеялся.

Я улыбнулся. Я ждал продолжения.

— Сам я родом из Советского Союза, в прошлом военный. Родом с Урала, из Челябинской области. Жил и служил на Дальнем Востоке, в Забайкалье и в Карелии довелось. Много где служил, много чего повидал. Осел окончательно в Белгородской области в девяностых. Домик купил в селе. Пенсия приличная. Хозяйство не держу. Свободен. Вот и путешествую каждое лето. Поначалу далеко ездил: на Алтае ходил, в Карпатах, потом по месту. Соседние области все обошёл: Курская, Брянская, Сумская. Уголков красивых знаешь сколько! Далеко ездить не надо, достаточно одну область пересечь из конца в конец. И на то месяца не хватит. Впечатлений на всю жизнь. Столько всего интересного! И что самое интересное: вот оно, под носом. Я Белгородскую три года обхаживал, всего не увидал, всю не обошёл, не пересмотрел. Столько достопримечательностей! Сейчас Харьковскую осваиваю. Карта, маршрут, время, сроки — всё рассчитано, плюс-минус. Пешком, это здорово, ничего не пропустишь. Вот и хожу каждое лето, причём, все три месяца, а то и дольше. И так уже двенадцать лет.

— Да, уж точно — Путник. Вам можно только позавидовать, столько всего повидали. Наверное, море впечатлений, приключений, встреч? Одному не скучно?

— Наоборот, одному — самое то. Да и одиночка я, мне одному комфортней.

— Вот как. А жена?

— Жена давно ушла. Надоели ей бесконечные переезды, военные городки, жизнь на колёсах. Трудно. Не каждая женщина справится.

— Ясно. Понимаю. Я тоже из семьи военнослужащих.

— Правда? И кто отец по званию? Какой род войск? Где служили? Где сейчас? Расскажи.

— Особо и рассказывать нечего. Живут вместе, отец и мать, здесь, в селе. Отец закончил службу майором. Служил по разным частям: пехота, артиллерия. Последнее — баталь¬он связи в Ленинакане, зампотылом. В Польше служили, в Прибалтике. А окончил отец Бакинское училище, общевойсковое. Вот и всё.

— Значит, оба живы здоровы? Хорошо. Значит, отец и мать вместе. Тоже хорошо. Наверное, недавно переехали сюда? Как, говоришь, село это называется?

— Полковая Никитовка. Переехали из Армении... Ну да, лет десять назад. Точно.

— Понятно. Красивое название: Полковая Никитовка. Это никак не связано с известным Никитой, не знаешь?

— Отчего ж, знаю. Чуть дальше, в соседнем районе есть село Хрущовая Никитовка. Там всё понятно. Здесь другое. Вроде как полк стоял, где-то в конце семнадцатого века. Никита за старшего был: командир, атаман, стрелец. Не знаю чина, не разбираюсь. И вроде как они здесь поселение разбили, крепостных нагнали, дома поставили, укрепления. Застолбили, одним словом, местность застолбили.

— Да, да. У нас на Белгородщине тоже почти все сёла основаны в конце семнадцатого века – в начале восемнадцатого. Тогда и шло заселение. Правда, правда.

Неожиданно он поднялся.

— Слушай, Армен, давай вот что. Предлагаю разбить лагерь. Поучаствуй. Ну, немного подсобишь. Разведём костёр, позавтракаем вместе, уху сварим, поговорим. А, что скажешь? Рыбкой поделишься? Я всю ночь землю пятками топтал по асфальту, всю ночь. Я ночь обычно иду, днём отдыхаю, осматриваюсь — так привык. Как стало светать — свернул на просёлочную, сюда и вышел. Устал, голоден, но ещё часика на два, на три меня хватит, потом в палатку и баиньки. Надо отдохнуть. Пару часов мне хватит. А? Поможешь? Составишь мне компанию на завтрак?

— С удовольствием. Я, так же как и вы, пока без семьи, временно. Без жены. Свободен, относительно. Старики знают, где я, волноваться не будут. Да и рыбки... как раз на двоих. Командуйте, Путник. С чего начнём?

— Одно непременное условие.

— Какое, интересно?

— Переходи на ТЫ.

— Годиться. Командуй.

Мы быстро поставили маленькую палатку в тени деревьев: брезентовая, советская. Рядом с прудом булькал родничок, я знал — чистый. Принёс воды, достаточно на уху и на попить. Путник тем временем разложил в палатке своё нехитрое имущество, развёл костёр. Сообща мы наносили достаточно хвороста и сухих веток для приготовления рыбного супа — ухи и кипятка. Установили котелок с водой. Стало совсем тепло. Я предложил искупаться. Предложение было принято с энтузиазмом. И вскоре мы довольные плавали по маленькому пруду вдоль и поперёк, вдоль и поперёк, наслаждались чистой прохладной водой. Это потом, в августе, она позеленеет от водорослей, помутнеет, завоняет тиной, замулится. Всегда так, каждый год, я уже знаю, проверено.

Никого не было, мы одни. Летом, на каникулах, здесь будет шумно от детей, моих в том числе. Сейчас тихо и спокойно. Птицы поют, заливаются — брачный сезон. Соловьи из леса тивкают наперебой: тив-тив-тив-тив, тив-тив-тив-тив, то оттуда, то отсюда. Насекомые жужжат. Водичка лениво плещется. Обстановка располагает к честной доверительной беседе, к открытости, искренности. И бородач мне симпатичен, чего б ни поговорить. Я ему понравился, это видно. И ему, по всей видимости, общаться хочется. Самое то что надо: место и время, место и время.

Мы сварили уху из того, что было под рукой, что нашлось в рюкзаке у Путника, в его запасах. Карась — мой. Пшёнка, картошка, соль, сушёная зелень — его. Всё. Ну и этого оказалось достаточно. Мы с большим аппетитом опус¬то¬шили весь котелок. Обглодали всю рыбу. Наелись. Залили кипятком пакетики с растворимым кофе. Он — в железном закоптелом стакане, я — в чашке от термоса. Прилегли в тенёчке. Хорошо! Отхлёбываем по глоточку не спеша, разговариваем так сразу доверительно, как старые друзья, по душам. Да, по душам.

— Путник, трудно тебе без жены? Одинокo? Расскажи. Я послушаю.

— Да как тебе сказать, Армен, давно я один, привык. В начале — да, скучал, её не хватало. Много лет вместе прожили, вроде как притёрлись, прикипели. И вдруг — бац и один. Трудно было. Но я жену легко отпустил: поговорили, объяснились. Она так жить больше не могла. Сын к тому времени в Москве учился, работал, более-менее самостоятельный. Дочь замужем, ребёнок есть. Они в другом городе, на другом конце страны, сами по себе. Жена с кем-то там встречаться начала. Роман у неё, прилив чувств и молодости, внимание ей... ухаживание... Я всё понимаю. Я её понимаю. В чём-то сам виноват, мало внимания ей уделял. Ну, что поделаешь? Насильно мил не будешь, как говорят. Отпустил, развод дал. Расстались друзьями. Мы и сейчас переписываемся иногда. У неё личная жизнь сложилась благополучно. В общем-то, я рад за неё. А я? Пытался сойтись с другими женщинами, три раза пробовал. Как говорится: бог любит троицу. С одной — полгода, с другой — полгода, с третьей почти год осилил. Я — у них, они — у меня, по-разному пробовали. Нет, не то, лучше самому. В возрасте, а мне уже было за пятьдесят, тяжело к кому-то привыкнуть, сложно ужиться, делить с кем-то свои привычки, предпочтения, приспосабливаться к чужим, к другим. Трудно. Мне оказалось не под силу, слишком я к себе самому привык. Эгоист, наверное. Самому проще, спокойней. У каждой из этих трёх женщин свои тараканы из прошлого. Каждой нужна помощь, каждой нужно выговориться. У одной дочь не устроена по жизни — надо помогать, поддерживать, работать на её прихоти. Требовала. Ещё как требовала! У другой — какие-то психологические верёвки из прошлого, с узлами. Тянутся, тянутся, вьются из клубка, из клубка, держат, никак не распутаются, узлы не развяжутся. Сидишь и слушаешь её изо дня в день, изо дня в день одно и то же. С ума можно сойти. Сама в себе разобраться не в состоянии — одни разговоры, стенания. Кто ж такое выдержит? Зачем мне этот мусор, извиняюсь, груз этот из её прошлого. Неужели нельзя выйти из этого, выбросить, забыть, начать новую жизнь, жизнь без груза? Намекнул ей на психолога — обиделась, не поняла. Или некоторым нравится себя и близких мучить, какое-то изуверское удовольствие получать, смакуя свои проблемы и обиды, а? Не знаю и знать не хочу. Но, похоже, что так оно и есть. Лучше уж самому. Третья — неряшливая оказалась, несобранная, безответственная. Молодая, правда, слегка за тридцать. Так ей только секс подавай каждую ночь, каждый день. Ну, так же нельзя — не сексом одним живут люди вместе. Общаться с ней мне сложно. Поговорить о чём-то, обсудить — нет и нет. Шмотки, магазины, безделушки всякие яркие — да и да. Это её. Пустышка. Кукла. Год я выдержал, третья всё же. Терпел, сам себя уговаривал. Нет, не выдержал. Жить с куклой, пусть даже с сексуальной куклой... ни один мужик не выдержит. Вот такие дела, Армен. Поэтому, извольте, тема женитьбы для меня закрыта. Теперь я убеждённый холостяк. Убеждённый! В таком возрасте лучше быть и жить самому. Ну, а ты что про себя хорошего скажешь? Расскажи о себе.

— Мне, наверное, трудно сейчас понять тебя, я-то моложе, весь в семье, в родителях, в работах, в заботах. Что тут сказать, кручусь, выживаю, пасу своё большое семейство как могу. С женой мне повезло — хорошая, мать хорошая, заботливая. К девчонкам своим я сильно привязан, пока маленькие, наверное. К родителям привязан, к сестре, к друзьям, их у меня не много, но есть. Что там дальше будет? Откуда мне знать. Там посмотрим. Одно знаю про себя: люблю одиночество, природу, праздность. Моя мечта, мечта идиота: никуда не спешить, ничего не хотеть, просто быть, думать, обдумывать, смотреть, созерцать, быть в этой жизни, ну... как будто со стороны, не привязанным, не втянутым, сторонним наблюдателем, что ли, отстранённым, не при делах, но с интересом, смотреть, следить, обдумывать, анализировать, чувствовать, понимать, познавать. Может, я путано объясняю? Ну-у-у... как-то так, что-то в этом роде.

— Нет-нет, мне всё абсолютно понятно. Даже более того, мы с тобой очень схожи, похожи. Я старше, тебе в отцы гожусь, но был таким же в твоём возрасте, очень похожим, прямо один в один. Могу сказать совершенно точно: у нас одинаковая натура, энергетика. Я это сразу почувствовал, как только к тебе приблизился, подошёл.

— Пожалуй, соглашусь, что-то такое есть, какое-то сходство. Я тоже почувствовал: свой человек.

— Вот-вот, я о том же. Поэтому могу тебе сказать, предположить, что тебя ждёт в ближайшем будущем, приблизительно. Я не провидец, куда там! Но... тут не нужно быть большим психологом,  просто я по себе знаю, по себе сужу и тебя чувствую. Интересно?

— Пробуй. Конечно, мне будет интересно. Я прислушаюсь, а пройдёт время — сравню.

— Итак. Я не знаю, как у тебя сложатся отношения с женой в дальнейшем, чтобы что-то сказать, надо знать твою супругу, а я её совершенно не знаю, поэтому... могу лишь предположить. Ты стремишься к уединению. Так? Рано или поздно ты к нему придёшь. Значит, квартира — не твоё. Дом. Да, свой дом. Может даже не на улице, с соседями, а где-то особняком, скорее всего в сельской местности, раз ты сильно любишь природу. Одиночество. Скорее всего, так и будет. Значит так, рано или поздно ты проводишь своих родителей, похоронишь. Думаю, сделаешь всё как надо, достойно, по-мужски. Перед тем, как они будут умирать, придёт к тебе весточка и на одного родителя, и на другого: предвестник, знак. Так вокруг устроено — в приметах, только распознай. Это сложно, но можно. Например: птица в окно ударит или ещё какой признак, ты сам должен его почувствовать и понять, только ты сам. Этот знак для тебя и только для тебя. Это не суеверие. В суевериях много мусора, но есть и зёрна. Надо учиться их распознавать. Ну, это с опытом придёт. Если чувствуешь природу, чувствуешь и понимаешь себя, окружающее — придёт, обязательно. Дальше. Дети вырастут, как-то определятся в той или иной степени. Раз у тебя девочки, то совсем отделиться они не отделятся. Пацаны — те да, девочки же  больше привязаны к родителям, поэтому будут всегда где-то рядом. Имей в виду, не отде¬лаешься. Теперь, вернусь к жене. Тут много вариантов. Дети детей, например, внуки, то бишь. Говоришь, жена хорошая женщина, мать? Значит, выберет внуков, ближе к внукам будет. Ты окажешься на втором месте. Извини, останешься на втором плане, скорее всего. Вместе, большой семьёй жить, навряд ли, не выдержишь. Это и понятно, не каждый выдержит. Кто умеет и хочет жить своей жизнью, не выдержит. Только, если нет других вариантов, если какая безвыходность, безысходность. Идём дальше. Работа. Думаю, она должна быть максимально независимая, что-то индивидуальное, не связанное с работой в коллективе: выполнил определённые обязанности, отдежурил, например, отбыл время, пришёл домой и забыл, выбросил из головы. Что-то в этом роде. Интересно? Продолжаю? Как говорится, ничего личного, только логика и интуиция — две противоположные, но дополняющие друг друга вещи. Итак, что я ещё вижу в твоём возможном будущем? Так-так, значит, живёшь изолированно в тихом живописном сельском месте, жена наездами. Жена — между тобой и внуками, детьми. Работа, так себе, на всякий случай, на какие-то средства жить же надо, минимальные, питаться-то надо как-то. Пенсия придёт, работу бросишь, будешь тихо и скромно жить на пенсию — хватит. Увлечения? Модное слово хобби. Так-так, увлечения. Ты худой, подвижный, энергичный, значит, со спортом будешь дружить всегда, насколько здоровье позволит. Здесь что-то лёгкое, подвижное — велосипед, бег, теннис, плавание, туризм — для себя, для поддержания тонуса, но, обязательно индивидуальное, не командное, это точно. Ещё что? Да, увлечения. Возможно, станешь фотографировать, писать. Да-да, не удивляйся, я чувствую. Сам говоришь, что любишь наблюдать, замечать, анализировать — первый признак писаки. Терпение, внимание — необходимые качества для фотографа, хорошего фотографа. Поверь, они у тебя есть. Так что, возможно, станешь пробовать себя на этом поприще. А почему бы и нет? Это же не сейчас, лет через десять, двадцать. Ну вот, твоё будущее, очень приблизительно, очень осторожно. Но что-то в этом роде. Принимаешь?

— Неплохо. Не худший сценарий. Мне даже понравилось. Если можно, со знаками поподробней, интересная тема. Меня вообще-то интересует танатология — наука об умирании, наука, изучающая смерть и околосмертные переживания. Если у тебя есть чем поделиться, я с удовольствием послушаю.

— Танатология, говоришь? Хотя чему я удивляюсь, от тебя это стоило услышать. Мы вот как сделаем: ты идёшь домой, завтра рано утром приходишь, с удочками, конечно, червями. Тогда и поговорим. Кое-что расскажу, хорошо? Да, шахматы захвати.

— А может, у меня их нет.

— Армен! Я тебя прошу... Ты, советский человек и без шахмат? Жду завтра, с рассветом. Я полез в палатку. Всё.

— До завтра, Путник.

Я собрался и ушёл.

Путник

Весь оставшийся день я находился под впечатлением от своего нового знакомого, от нашего разговора, от нашей во многом удивительной схожести. Я рассказал об этом родителям. Мать, как всегда:

— Сынок, будь осторожен. Сейчас время такое, бандиты кругом, проходимцы. Людей дурят, всячески обманывают, разные там кашпировские и чумаки, мавродии всякие. Смотри в оба, затянут тебя в какую-нибудь авантюру. Они очень издалека подходят, в друзья набиваются. Так охмурят, так запутают! Гипноз. Внушение. Без штанов останешься. Людей легко с толку сбить, мозги задурить, запрограммировать. Не связывайся ни с кем, вдруг уголовник какой. Ты документы его смотрел, видел? То-то, даже имени не знаешь. А может, шпион? Не дай бог.

Отец высказался более спокойно, с улыбкой:

— Дурик ты и он, этот твой мужичок, такой же дурик — старик с рюкзаком. Нашли друг друга — романтики, болтуны. Нет, никуда я с тобой не пойду. Зачем? Общайтесь на здоровье. Ты, главное, мне рыбки принеси. Улов чтоб был, результат. Уж больно жареной хочется, карася. В село сходи в магазин, сигареты заканчиваются. Моих возьми, красных, блок. Если не будет красных, бери синих, пару пачек, они слабые, лёгкие, перебьюсь пока. И привет передавай от пехоты Путнику своему. Узнай, в каком он звании. Интересно. Хм, туристы.

Мать с вечера приготовила паёк.

— Сынок, угостишь человека. Тут картошечка отварная с луком жаренным в кастрюльке. Знаю-знаю, что мясо оба не едите. Не переживай, не положу. Огурцы солёные в кульке. Оладиков нажарила. Баночку варенья приготовила. Возьмёшь? Не забудь. В сумке всё лежит, на лавке. Пригласи в дом, если что. Человек, всё же. Примем.

Под вечер разразилась гроза, не большая, не сильная — короткая. Освежила воздух, листва прямо на глазах в рост пошла. Не спалось — соловьи трещали всю ночь.

Рано утром, едва забрезжил рассвет, я двинулся к пруду: сумка с едой, доска с шахматами, три удочки и банка червей. Туман, душно — опять будет гроза. Точно, началось. Теперь на полмесяца, как по графику. Это и хорошо, огород быстро взойдёт. Правда и сорняков будет много. Ничего, побъём, почистим, прополим.

Лес таинственный: тенями, силуэтами, звуками, шорохами. Не страшно, но напряжённо, мало ли что. Тропинку знаю наизусть, с завязанными глазами пройду. А вот кабан выскочит... Бывало такое как-то раз зимой.

Я шёл оврагом из центра села, нёс продукты из магазина. Почти стемнело. Падал снег. На меня совершенно неожиданно выскочили два кабана, большой и поменьше, совсем рядом — метрах в десяти, не больше. Тот, который крупный, просто поразил меня своей животной мощью: широкий, мохнатый, с огромным рылом, клыками. Никогда не думал, что они, кабаны, настолько большие и страшные. Никогда. Просто монстр. В зоопарке они кажутся намного меньше и безопасней — само собой, в клетке, в загоне. Но, вот так вдруг, вживую... Я даже испугаться толком не успел, не понял. Они, похоже, тоже не ожидали встречи с человеком. Я застыл, как вкопанный. Они застыли на секунду. Пом¬ню хорошо, что в голове у меня было абсолютно пусто, я был пустой: ни мыслишки какой, ни чувства. Стоял и смотрел, пару секунд. Большой кабан подвигал мордой, вроде как принюхиваясь, фыркнул, крутанул головой, развернулся, и они побежали дальше, в сторону леса. Бежали, как в замедленной съёмке: неторопливо, но быстро, высоко раскидывая глубокий снег перед собой. Потом мне стало не по себе, всю оставшуюся дорогу к дому меня трясло. Я постоян¬но вертелся в разные стороны, присматривался, нет ли чего, нет ли кого. Испугался я после, уже дома.

А вот и пруд внизу. Красиво. Он расположился в окружении холмов. Южный склон зарос деревьями: клён, дубок молодой, ближе к воде — ива. Северный склон голый: только трава, разнотравье. Здесь мои девочки собирают обычно зверобой, мать-и-мачеху. Пруд словно в чаше, наполовину заполненной чаше. Над ним клубится туман, парит. Небо чистое. Над холмами чисто. Светлеет. Звёзд не видно, потухли уже. Только на востоке, над алой полоской, ещё горит Венера. Видна хорошо, светится, мерцает. Дальше — короткая дамба, молодые ивы рукотворные, в смысле посажены руками, лет восемь назад, я тоже участвовал в их посадке. Дальше — труба для слива воды — перелив. Вот и палатка видна, рядом костёр, на каремате сидит Путник в позе лотоса: спина прямая, руки на коленях, лицом к воде, глаза закрыты. Мечтает? Медитирует? Молится? Я молча подошёл, положил удочки к воде, сумку и шахматы — возле палатки. Стою, смотрю. Старик заговорил, не открывая глаз:

— Я жду тебя. Присоединяйся. Йога — хорошая штука. Много лет занимаюсь хатхой. Эффект потрясающий. Присаживайся рядом. Минутку, сейчас закончу. Дыхание.

Я присел, молчу. Вода в тумане, противоположного берега почти не видно, хотя до него метров сорок. Комаров мало, лишь иногда редкий пропищит. Пара минут, Путник зашевелился, открыл глаза, по-прежнему сидит в своей позе.

— Ну, теперь здравствуй, — он протянул руку.

— Привет, — ответил я. — Как провёл время? Как спалось?

— Великолепно! Выспался на неделю вперёд, под дождичек. Ночью выдвинусь дальше, а пока, общаемся. Шахматы принёс, вижу. Хорошо. Ну что, начнём с рыбной ловли?

— Непременно. Потом поздно будет. Сейчас самый клёв должен быть.

Клёв действительно был, но короткий. За час с небольшим мы наловили на три удочки... В общем, счёт остановился на «тринадцать на одиннадцать» в его пользу. И ещё два карася на третью, нейтральную удочку, я подсёк. Мы пожали друг другу руки, сложили вместе улов: боевая ничья, спортивная. От рыбы Путник категорически отказался:

— Заберёшь домой, мне вполне хватило вчерашней ухи. Спасибо твоей матушке за термосок, за паёк. Вот его-то мы с тобой и оприходуем на завтрак-обед. И не спорь, рыбу — домой, а вот оладушки я просто обожаю. Да ещё и с вареньем. Клубничным говоришь? О-о-о! Сказка!

Пока мы рыбачили, Путник в двух словах объяснил мне особенности и достоинства йоги, хатха-йоги, особенно преимущества, по сравнению с активными двигательными видами спортивных упражнений, — для пожилых людей. Упражнения, мол, статичные, не требуют большой, тем более чрезмерной нагрузки. Многие из них легко выполняются. Есть и сложные упражнения, позы, их надо разучивать, а для этого требуется время, определённая подготовка и навыки. Но и они достижимы для пожилых людей, даже для больных людей. Есть очень сложные позы, гимнастические, но это, как бы для «профессионалов». Польза? О-о-о! Йога, мол, стимулирует кровообращение отдельных органов, мышц, организма в целом, улучшает кровоток, делает сосуды более эластичными, мышцы растянутыми, суставы гибкими и ещё много чего хорошего и полезного. Соответственно улучшается общее самочувствие, появляется бодрость, энергичность. Но главное, мол, не физическая сторона упражнений, а её духовная составляющая. Но это отдельная тема. Может быть, поговорим как-нибудь. Может быть, он расскажет когда-нибудь. Интересно? У Путника всё казалось интересно.

Погода установилась. Солнышко пригрело. Туман исчез, испарился. Мы искупались, обсохли на солнышке. Оживили костёр, разложили еду, сели завтракать — спасибо матери. Поели всё, до последней крошки. Оладики у матери, как всег¬да, космические, неземные: большие и толстые, но вкусные, пышные. Мой бородатый товарищ остался доволен. Заварили чай, обычный, чёрный. Настроение прекрасное, игривое.

— Ну что, Армен, партийку, за чаем — то, что доктур прописал. Готов?

— Усегда готов. Принимается.

Я раскрыл шахматную доску и высыпал фигурки прямо на траву. Вперемежку.

— В какой руке? Выбирай.

— В правой. Белые?

— Белые. — Я разжал кулаки, показал.

Установил доску, стал расставлять фигурки себе и ему. Он наблюдал, не вмешивался, позволил мне самому.

— Вот постоянно везёт на белые, почти всегда угадываю.

— А я как-то без внимания, да и редко играю, от случая к случаю. Чай хороший. Что за сорт? Аромат какой-то необычный.

— О! Это особый чай. Из моих старых запасов. Не поверишь, с Дальнего Востока ещё, китайский, настоящий. Жена, помню, всё ворчала, куда мол столько, пропадёт — целый ящик, небольшой, но ящик. Я так сильно к нему привык, вот и пью по сей день. И ничего он не пропал, хранить надо правильно: в сухости, закрытым. Не пропадёт. Есть вещи, от которых тяжело отказаться и отвыкнуть. Например, пластинки. Я все свои многочисленные переезды таскал и перевозил коллекцию пластинок — винил. Ну, ты понял. У меня их что-то около двух сотен: джаз, рок, классика. Не могу их оставить, хоть убей. Книги то же самое. Технику могу бросить, мебель, посуду, но книги. Ни за что!

— Я тебя понимаю, сам такой. Я из Армении поездом ехал, ещё до землетрясения, с молодой женой. Возвращались в Харьков. Мать нас всякой посудой нагружала, предлагала сервизы какие-то разные: чешские, польские — вроде приданого. А я свои гантели по двенадцать кило каждая забрал, а от посуды отказался — куда, мол, денется, пускай себе стоят в серванте. Сервизы. Далась эта посуда. Но пропала... в землетрясении, всё пропало. Жена до сих пор мне вспоминает. Твой ход.

— Я по старинке начну — пешка е2–е4 — с простого хода. Играем неспеша, без времени, заодно и поговорим, куда нам торопиться, у нас вся жизнь впереди. Что ты хотел услышать от меня? Напомни.

— Наверное, я тебя удивлю своим ходом нестандартным — пешка g7–g6. Я спрашивал вчера о смерти. Танатология — умирание и всё, что с эти процессом и состоянием связанно. Мне это интересно.

— Да, вспомнил. Странный у тебя интерес, обычно люди избегают разговоров на подобные темы. Люди боятся смерти. Это и понятно, вид смерти кому понравится. Так, значит, с защиты начинаешь, интересно-интересно. Мы тоже сымпровизируем: пешка h2 на h3. Я-то по классике больше привык. Твой ход.

— Мне интересно... интересна тема смерти, потому что это единственное и неизбежное событие в моей жизни, единственно определённое, стопроцентное. А что меня ждёт? А как это? Что за процесс? Что после? Вопросов больше, чем ответов. Как это может не быть интересным? Чего тут боять¬ся? Она ведь произойдёт, смерть, случится в любом случае, её никак не избежать, от этого не скрыться, не спрятаться. Наоборот, мне кажется, о смерти надо знать как можно больше, надо её изучать, изучать серьёзно, всесторонне. Научными, альтернативными методами, как угодно, но изучать, а не прятаться от неё под подушку, бояться, не говорить, не слышать, считать подобные разговоры неприличными. Я лично хочу знать. Пешка b7 на b6. Так что, слушаю твоё мнение, поделись.

— Интересно-интересно, не иметь того, чего хочешь... Не по правилам. Центр у тебя совсем не защищён. Ладно, будем разворачивать фигуры: конь g1 на f3. Хороший чай. Сколько лет пью, а не надоел, не приелся. Смерть, смерть... Скажу так, смерть и жизнь — это единый процесс, вроде цельного медальона, одна сторона которого — жизнь, другая, соответственно, — смерть. Это одно целое: родился, проявился в этой жизни, вошёл в это тело, значит, уйдёшь, покинешь, умрёшь, вернёшься туда, откуда пришёл.

— Пешка e7 на e6. Продолжай.

— Люди больше напуганы не самим фактом смерти, они в нём мало что смыслят, люди боятся вида смерти. Скажем, вид трупа, особенно изувеченного трупа. Мало, что в этом красивого. Пешка b2–b3. Всюду у всех смерть изображена какой-нибудь уродливой старухой или голым черепом, скелетом. Это и понятно, но примитивно.

— Офицер f8 на g7.

— Офицер, так офицер, пусть будет офицер. Ой, напугал, напугал. Пешка с2 на с3. На смерти, на страхе, на незнании хитрые люди выстроили секты и учения, сатанинские учения. Это всё политика запугивания, политика управления массами, если глубоко не вникать. И вообще, это отдельная история, отдельная тема.

— Офицер с8–b7.

— На пешку мою нацелился? Ну-ну. Чтобы изучать правильно смерть, надо сначала разобраться с рождением. Надо заглянуть до... до того, откуда человечек пришёл? Как он запустился, завёлся? Что поддерживает его жизнедеятельность? Что подпитывает его бьющееся сердечко? И много ещё что. Офицер f1–d3. За всеми этими процессами стоит энергия, стоят определённые колебания, волны, электро¬магне¬тизм, вибрации и много-много другого, нам ещё не известного. Почти во всех религиях что-то объясняется так или иначе, информация есть.

— Конь g8–e7.

— Рокировка. Уберу-ка я короля подальше. Если честно, то я ничего не знаю, теорий много, разговоров ещё больше: мистика, таинство. Я не знаю, но обязательно когда-нибудь познаю, и ты познаешь.

— Познаю, наверное. Хочется как-то подготовиться, что ли. Знаешь, я с самого раннего детства, сколько себя помню, хотел знать всё в деталях: всё, что со мной будут делать или, что мне предстоит, или, что меня ожидает. Вот сижу я в кресле стоматолога, и пока он мне подробно не расскажет и не опишет предстоящие надо мной манипуляции, я рта не открою. Объяснит — пожалуйста, делайте, сверлите, рвите, колите — перетерплю. Конь b8–c6.

— Ага. Хитёр, брат, хитёр. Тура f1–e1. Смерть — это высшая степень одиночества, уединения, изолированности. Мы уходим абсолютно одни, в абсолютном одиночестве. Впрочем, как и рождаемся, одни. Люди больше всего боятся одиночества, как могут, избегают его. Но все они обречены на одиночество. Они оттягивают этот момент, как можно дальше, на потом. Они заглушают в себе страх. Люди производят страшный шум вокруг себя, живут в этом шуме. Живут в толпе, плечом к плечу и шумят, шумят. Им кажется, что так они в безопасности, защищены. Так они отгоняют смерть, подсознательно. На самом деле, они все одиноки: другой — это другой, чужой. Не враждебный, нет, не обязательно, просто чужой. Другой — это вселенная, другая вселенная, отличная от твоей. И пока человек не научится жить с собой, со своей вселенной, он будет бояться, бояться других, чужих, боятся всего вокруг, бояться смерти. Страх. Пока присутствует чувство страха, ты не можешь познавать целостность мира и себя в нём. Страх мешает, он парализует, он разделяет, он притупляет. Страх не позволит узнать смерть. Страх не позволит узнать жизнь. Восприятие будет половинчатым, не полным. Вопрос: как не бояться? Как жить без страха? Ты ходи, ходи. Заслушался? Интересно, да? Мне самому интересно рассуждать.

— Пешка d7–d5.

— Ай молодец, в атаку пошёл. Хитёр. Вроде от защиты начал. Так-так. Предлагаешь на пешечку напасть, обменяться. Нет уж, брат. Мы тоже можем авантюрничать: пешка e4–e5. Так вот. Любовь.

— Что любовь? Ферзь d8–d7.

— Да, да, любовь, брат. Любовь — это некое состояние, скажем так: состояние повышенных вибраций, особых частот, тонких энергий, если можно так выразиться. Состояние, приближённое к духовным вибрациям. Наверное, в таком состоянии существует тонкий мир наших душ — живёт, чувствует, развивается — мир астральных тел, эфирных тел, ментальных тел, и так далее. Мистики утверждают, что всего у человека семь тел. Наше физическое — самое грубое, приспособленное для физической жизни на этой планете. Любовь, любовь... В любви нет места страху, никакому. Офицер d3–b5. Ты любил?

— Ну да, наверное, любил.

— Помнишь это состояние: возвышенное, окрыляющее, обновляющее. Тебе действительно море было по колено. Правда, ведь? Тебе было всё равно: ты ничего не боялся, тебе ничего не нужно было, ты желал только одного, чтобы объект твоей любви был рядом, рядом с тобой. Так ведь?

— Да, наверное. Рокировка длинная: король на с8.

— А теперь представь, что ты находишься в состоянии любви. Любви не к какому-то отдельному человеку, а любви вообще, ко всему, ко всем. Любовь — не как отношение, любовь — как состояние. Ты и есть любовь. Представил? Пешка d2 на d4.

— Предположим. Ну да, приблизительно.

— И ты в таком состоянии находишься постоянно. Ты — любовь, ты —в любви. Ты ходишь, как придурок, всему улыбаешься, всё обнимаешь, всех любишь, ничего не боишься, тебе ничего не надо. Никаких сравнений, никаких желаний, никаких амбиций. Ты просто живёшь, ты наслаждаешься каждым мгновением, ты безмятежен, ты счастлив, ты — полудурок, ни о чём не беспокоишься, живёшь, находишься в одном мгновением. Да, да — это опасное состояние. Ведь жизнь ставит перед нами массу вопросов, которые нужно решать, бороться, зарабатывать, защищаться. А тебе всё пофиг, ты на всё начихал. Зачем тебе напрягаться, чтобы казаться счастливым? Ты уже счастлив. Улавливаешь?

— Да, улавливаю. Но к чему ты клонишь, пока не пойму. Пешка а7 на а6.

— А к тому, что жизнь так хитро устроилась... чтобы мы не находили своего счастья, чтобы мы, люди, не могли быть в состоянии любви. Иначе... иначе сама жизнь... как мы её знаем, теряет всякий смысл. Вся эта огромная махина с миллионами стимулов, взаимосвязей, сложная машина жизни теряет свой смысл. Если все станут вдруг влюблёнными, осознанными, просвещёнными, знающими, понимающими, мудрыми, что тогда? Что дальше? Здесь, на этой планете, существование устроено таким образом... Определённым образом: все против всех, борьба, развитие, эволюция. Мы, люди, в этой каше не исключение — бодаем¬ся. Так устроено, так задумано, чтобы искать и не находить, чтобы побеждать и проигрывать, чтобы бороться и сдаваться, чтобы любить и ненавидеть. Вдумайся, Армен. Только вдумайся: есть любовь — состояние, нет ни страха, ни упрёка, ничего, одно блаженство. Нет смысла ни в смерти, ни в жизни, есть только состояние. И всё остальное тогда бессмысленно. Пешка а2–а4. Поэтому мы обязаны бояться, бороться, искать своё маленькое счастье, свою маленькую человеческую любовь, свою тихую жизнь. Находить и терять. И так бесконечно.

— Пешка a6–b5. Я забрал твоего офицера, твою фигуру.

— А вот и зря, ты оголил фланг короля. Проигрыш тебе обеспечен.

—Это мы ещё посмотрим. Так что там насчёт смерти? Жить будем? Вечно?

— Здесь? Вот так и будем, как живём. А тот, кто вдруг тихо, молча прорвался туда... наверх, в духовный мир, просветлился, замудрился — теряет интерес к этой жизни. Он уже одной ногой там... в тонком измерении, в вечности. Но... Зачем спешить? Все там будем рано или поздно. Вывод: живи полной жизнью, наслаждайся, смотри по сторонам, прикрывай задницу, страдай, бойся, превозмогай, падай, достигай, ну думай, если нравится думать, переживай, впечатляйся. А смерть придёт... Прими её как мужчина. Там увидишь. Если осознаешь, конечно.

— Ходи-ходи, Путник. Смелей, уважаемый. Всё ещё твой ход.

— Заберу-ка я твою пешечку: а4–b5. И тебе совсем скоро хана.

— Есть хорошая украинская пословица: не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Коня я, пожалуй, уберу от греха подальше: с6 на а5. А что ты скажешь по поводу знаков? Вчера ты говорил о моём возможном будущем и упоминал о знаках.

— Да уж, точно, что-то такое говорил: знаки, знаки, смерть, знаки, смерть. Да. Пешка b3–b4. Как вам, сударь, такой вариант? Пешки, пешки... Всё пространство вокруг нас пронизано самыми различными пешками, извиняюсь, волнами. Люди тоже излучают волны особой частоты. Всё в мире переплетено и взаимосвязано. Всё зависит в некотором роде от всего. Одно событие влияет на другое, вроде принципа домино. Знаешь? Эффект бабочки: любое действие тянет за собой определённую череду событий, шквал событий, и так далее, так далее, без конца и начала. Случилось это никогда, закончится нигде. Это постоянный процесс, беспрерывный, даже вневременной. Хотя... Может быть... Не знаю. Это свойство проявленного мира. А что происходит там, в тонком мире, пространстве, в непроявленном, я так же не знаю. Я ничего не знаю, могу лишь предположить, что то же самое, то же самое. Всё взаимосвязано, всё подчиняется законам: вселенским законам, математическим, вроде шахмат, событие к событию, одно к одному. Одно вытекает из другого.

— Конь а5–с4. Продолжай, продолжай, я внимательно слушаю.

— Все происходящие события, в том числе и происшедшие, и те которым суждено произойти, имеют свои признаки и черты. Они оставляют вокруг себя определённые следы: знаки, подсказки. По ним, по этим следам, мы и можем считывать некую информацию. Мы, это люди. Плюс интуиция, она подскажет. Ты почувствуешь, когда будешь на правильном пути, что правильно всё понимаешь, что правильно поступаешь. Ферзь d1–a4.

— Хорошо. А как же события в будущем? Им же только предстоит произойти. И как может, скажем, птица быть предвестником какого-нибудь нехорошего события? Или вообще события. И почему птица? Да, зажал ты меня хорошо. Ну, ничего, я привык до конца бороться. Пешка с7–с6.

— Пошёл ва-банк. Правильно, надо рисковать. Нет никакого будущего. Всё уже есть. Все события уже произошли, написаны. Мы, люди, в нашем восприятии, в своём восприятии, в своей вселенной эти события просто переживаем, прокручиваем. Для нас, в нашем мире, существует протяжённость. Мы ощущаем и проживаем жизнь от события к событию, от секунды к секунде, из часа в час, из года в год. Любое движение вызывает протяжённость, время. Будь то взмах крыла бабочки или вибрация электрона, без разницы. Любое движение создаёт время. Понятие времени, оно тоже одно из измерений пространства. В нашей, человеческой системе координат время — это нормально, четвёртая координата. Она необходима, вне этой системы координат все события существуют сразу, одновременно: нет ни будущего, ни прошлого, есть всё и сразу. Тяжело въехать? Понимаю. Я сам это представляю только в теории. Как оно выглядит на самом деле, ума не приложу. Но как-то так. Работает. Ты сильно разбираешься в электричестве? Вот-вот, тем не менее, мы им пользуемся и особо не задумываемся. Поэтому, теперешние события уже несут в себе следы будущих: черты, знаки, скрытые, но читаемые. Происходящие события основаны на прошедших. Ну, это понятно. А насчёт птички… сказать честно — не знаю. Это примета, старая проверенная примета: птица в окно — весть, плохая весть. Почему не лягушка, например? Наверное потому, что не летает. Птицей легче весточку донести. Птица, она всегда вестник. Беру пешку b5–c6. Гардэ. Как видишь, я тоже могу рисковать. Авантюра чистой воды. Ходите, молодой человек. Ваш ход.

— Ладно. С птицей более-менее понятно, не знаем. Но, вот... это ж что получается, раз всё уже записано, расписано, раз все события произошли... Они уже есть. Неизбежность, фатальность какая-то, так что ли получается? Смысл в чём? Свобода воли где? Человек где? Беру пешку ферзём: d7–c6.

— Так. Похоже, ты срываешь мою атаку. Молодец. Что мы можем предпринять? Как мы можем додавить? Армен, Армен, армянский мой попутчик. Есть и неизбежность, есть и фатальность, есть и свобода воли, всё есть. Посмотри вокруг: какое разнообразие лиц, людей, животных, событий. В нашем мире, в нашем восприятии всему найдётся место. Всему, самой невероятной позиции, идее, самой богатой фантазии. Всё, что человек может себе представить — оно есть, оно имеет право быть. Как можно придумать то, чего не может быть? Как можно себе что-то представить..., что-то такое разэтакое, чего не может быть? Если наше воображение откуда-то придумывает самые невероятные вещи, значит, где-то есть кладовая, откуда оно их достаёт. Раз мы можем что-либо вообразить, значит, этого не может не быть в потенциале. Понимаешь? Жизнь, существование беспредельны в своих возможностях для нас, для людей... На любой вкус, на любое предпочтение... Хочешь — верь в одно, хочешь — верь в другое, хочешь — ни во что не верь. Хочешь — стань злодеем, хочешь — святошей, стань идейным или отрешённым от всего, да кем хочешь. Огромное поле возможностей. Огромное. Беспредельное. Жизнь, как игра: любые убеждения — пожалуйста, любые увлечения — да вот вам. Всё что хочешь, всё что душе угодно — любые запросы, под любые требования: будь рабом, будь властителем, царём, стань наркоманом, стань аскетом, будь мужчиной, женщиной, без разницы. Это твоя жизнь, тебе её прожить и никому больше. Вникни. И самое интересное: всё правда, каждый прав, всё истина, везде истина, последний бомж прав. И нет никаких противоречий. Они на поверхности. Они в нас. Они в людях. Они в их представлениях о мире. А они, эти представления, с каждым поколением меняются. Меняются. Сегодня одни, завтра другие. Истина это не камень, не монумент, истина — словно вода, текучая, меняющаяся, в самых разных состояниях. На самом деле: жизнь включает в себя абсолютно всё, любой каприз, любую возможность. Она готова рассмотреть самое невероятное предложение. Дерзайте, люди. Ещё раз повторюсь: нет ни белого, ни чёрного, ни левого, ни правого, ни такого, ни сякого. Есть всё и всё есть правда и всё правильно. Зачем спор? К чему мордобой? Живите, люди. Живите каждый со своим убеждением или с чужим, авторитетным, как вам удобно. Чего вы суетитесь? Спорите? Горланите? Дерётесь? Пусть каждый будет при своём. Уважайте позицию другого. Это же другой, у него своя собственная вселенная, отличная от вашей. Зачем вы по себе меряете? Зачем вы выравниваете углы? Зачем всех стрижёте под одну гребёнку? Не потому ли, что в вас сидит страх? Вы себя не знаете, другого — боитесь. Сделаете его, другого, единомышленником, вроде как вам легче стало, предсказуемей стало. Иначе страшно, иначе небезопасно. Мало ли что! Страх, страх. А в жизни, на самом деле, всему место найдётся. И в этом тоже разнообразие, и в этом как раз красота жизни, красота существования. Уф! Меняю ферзя: а4–с6.

— Беру конём: е7–с6. Ну, что скажешь, разбил я твою атаку? Как ты сказал? В жизни всё возможно? Приписывал мне проигрыш. Видишь, как всё обернулось. И нищий может стать королём, и змей может полететь, если он воздушный или дракон.

— Похоже, ты усвоил. Молодец. Но рано радуешься. Конь b1–a3.

— Согласен. Меняемся: конь с4–а3.

— Взял. Ладья на а3.

— У меня небольшое преимущество по фигурам. Что скажешь?

— Что скажу... Играть надо.

— Тогда король с8 нас7.

— Офицер с1–d2.

— Ладья на а8.

— Ладья е1–а1.

— Обмен: ладья а3.

— Ладья а3.

— Предлагаю ничью. У меня преимущество по качеству фигур — у тебя позиция получше. Но в целом — ничья.

— Так-так, тут и тут. Так, здесь, что у нас? Здесь, на этом фланге. Принимается. Ничья.

— Хорошая партия получилась. Спасибо.

Мы обменялись рукопожатием. Я собрал и расставил фигурки. Нам играть ещё и играть. Интересно.

— Путник, послушай. Ты когда мне рассказывал и объяснял про смерть, про любовь, про многое такое, мне вспомнилась одна известная притча.

— А ну, а ну, расскажи.

— Ну, это когда мудреца навещает великий завоеватель с целью узнать, в чём секрет счастья и удачи. Отчего мудрец такой счастливый и довольный? Отчего весь так и светится мудростью и блаженством? Хотя тот абсолютно нищ и одинок, гол. Знаешь?

— Конечно, знаю. Её по-разному рассказывают, но смысл один.

— Так вот. Мне подумалось, что этот мудрец и находится в состоянии любви. То, о чём ты говорил: без страха, без упрёка, без желаний, в полной гармонии с самим собой, в счастье. Дурачок, одним словом.

— Так и есть. Самые счастливые люди — это дурачки, весёлые дурачки. Дурачки потому, что не от мира сего. Дурак — мудрец, мудрец — дурак, трудно различить, тонкая грань. На самом деле подобных мудрецов немало. Они есть и были во все времена у всех народов, во всех религиях, во всех преданиях. Их по-разному называют, не столь важно. Важно другое: мы сами должны со своей жизнью совладать, разобраться, только мы сами. Вот здесь, сейчас... Смотри, разве мы с тобой не счастливые дурачки? В эту самую минуту. Запомни это мгновение: природа, пруд, тепло, уютно, воздух, сытость, праздность, приятное общение, времяпровождение. Не это ли состояние счастья? Здесь и сейчас, в эту минуту. Счастье — в независимости. Осознай. Чем ты сейчас отличаешься от того мудреца, к которому пришёл за советом озабоченный и богатый завоеватель? Известный и почитаемый — он зависим, зависим от сотни вещей, даже от своих завоеваний, особенно. И несчастен. Научиться жить. Да-а-а, постоянно жить в таком ощущении себя, в подобном состоянии, в счастливом, изо дня в день, из года в год... О-о-о! Невзирая на проблемы и обстоятельства, на условия и потребности тела. Это было бы настоящим прорывом. Вот и стремись к этому. Чем тебе не смысл жизни? Цель. Вот и достигай. Достигай мудрости шаг за шагом. Это никогда не поздно. Пойдём, поплаваем. Потом вторую партийку, затем третью. Хорошо-то как. Вперёд.

— С большим удовольствием.

Мы сыграли ещё почти две партии. Почти: одну выиграл он, другую не доиграли, так получилось, затянулась. После полудня я ушёл. Сначала в сельский магазин: купил отцу сигарет, блок красных, как он и предпочитает, пару буханок хлеба, хлеб никогда не лишний.

С Путником попрощался просто. Пожали друг другу руки, пожелали друг другу удачи. Он оставил мне свой адрес на листке бумаги: мол, если что, заезжай, будет рад меня увидеть.

После обеда я был дома: с удочками, рыбой, сигаретами, хлебом, сумкой, хорошим настроением. Вроде бы. Мать, отец, все на месте, но... Какая-то горечь... какая-то тоска... осталась во мне, глубоко.

Вечером разразилась гроза: сильная, шквальная, на час, не меньше. Я сидел с родителями на кухне. Телевизор выключили от греха подальше, так мать распорядилась. Она что-то подшивала из одежды, очки на носу. Отец читал книгу, сидя за столом, он так любил, привык. Садился обедать, клал перед собой раскрытую книгу за тарелкой, оперев её на что-нибудь. Ел и читал одновременно. Сейчас он просто читал, без тарелки, без еды. Скоро ужин. Скоро.

Я смотрел в окно. Через раскрытую входную дверь доносился шум дождя и раскаты грома, веяло свежестью. Я думал о Путнике. Как он там? Гроза, лёгкая палатка. Промокнет. Может, стоило его пригласить? Хотя я был убеждён, что он откажется. И одновременно я впитывал в себя окружающую меня действительность. Как там? Момент. Этот момент. Мгновение. Старый дом. Простой быт. Мои родители — живые, чем-то занятые, любимые. Я в безопасности. Удары грома щекочут нервы и возбуждают чувства. Как хорошо! Уютно. Запомнить этот момент, зафиксировать, как говорил Путник. Как же его остановить? Он пройдёт и исчезнет, останутся только воспоминания, воспоминания об этих моментах и всё. Завтра утром я уеду в Харьков к своей семье, к жене, детям, к заботам. Но сейчас я здесь. Я впитываю в себя эти мгновения. Я дышу этим воздухом. Мать. Отец. Родные мои. Живые. Такие близкие. Но... Откуда эта горечь? Тоска. Путник? Я так и не узнал, в каком он звании...

Знаки

Прошло несколько лет с того времени, с той встречи с Путником. 18 февраля 2007 года пришла весточка, весть, плохая весть, тревожная: к нам в квартиру в Харькове, в окно ударила сойка, крупная птица. А это пятый этаж. Она разбила стекло и упала вниз на заснеженную землю. Погибла. Жена испугалась: не к добру это. Откуда ей знать? Но... сама сельская. Приметы. Уверена. Я промолчал. Ровно через месяц, день в день, в воскресенье 18 марта умерла моя мать. Сразу. Быстро. Одним днём. Я вспомнил Путника. Тогда я его вспомнил.

Прошло ещё несколько лет. Волею судьбы или ещё чьей-то я укоренился в России. Я стал Белгородцем. Жил и работал в Белгороде. В Харькове бывал наездами: жена осталась там, девочки взрослые, самостоятельные, почти.

Случай привёл меня в его село. Я нашёл дом, но не нашёл старика — он где-то пропал, уже как несколько лет. Говорят, помер. Где-то помер. Дети вступили в наследство. Сын. Я узнал имя Путника. Но какое это имело значение. Дом и участок продавался: не дорого, но и не дёшево. Я привёз своего старого отца, показал дом, участок, местность.

— Отец, нравится дом? Хочу купить. Будем вместе жить. Тебе под восемьдесят, самому уже никак нельзя. Дом-то добротный. Ремонт сделаю. Удобства. Решай.

— Ну и дурик ты, сын. Что нас с матерью в какую-то глухомань определил, что теперь дом хочешь взять у чёрта на куличках, на отшибе. Ни соседей, никого. Впрочем, дом, действительно, хороший и место живописное. Главное, асфальт есть, магазин недалеко. Ладно, покупай. Нам армянам, всё равно, что любить, что молотить, но лучше любить, пыли меньше. Будем жить, приеду я. Привезёшь, когда обустроишься. Сын, сын — чудак. Дуриком был, дуриком и остался. Романтик.

Я купил. Место очень понравилось, по мне. Путник знал, что делал, в своё время.

В тот день, когда прошла сделка, когда были подписаны договоры купли-продажи и сданы документы на регистрацию, отец неожиданно заболел. Через три недели он умер. 2013 год, ноябрь. Документы на дом были готовы. Знак?

Нет. Всё нормально. Я ни о чём не сожалею. Отец и мать прошли свой путь. Так и должно было быть. А как иначе? Они не могут жить вечно. Да и не к чему. Быстро померли и… спасибо им. Что теперь? Что дальше?

Мне за пятьдесят. Я живу в своём доме. В доме, в котором когда-то жил Путник. Дом простой, скромный. Всё в нём чисто и аккуратно. Образ моей жизни — почти аскетический, проще некуда. Без соседей, достаточно изолированно. Мне комфортно. Жена — наездами. Она всё больше в Харькове, с внуками, с девочками. Помогает. Тянет. Она хорошая жена. Она хорошая мать и бабушка. Обижается, что не вместе мы, но жить в селе не хочет. На отшибе. Моей жизнью. И правильно. Город есть город. Внуки растут. Я не обижаюсь. Каждому своё. На лето — добро пожаловать. Приезжают. Получается, помогаю, помогу. Нет возможности, извините... сами, не маленькие. Эгоист? Может быть. Им не понять, простите, моего одиночества. Не понять моей вселенной, моего выбора. Не понять. Я только с собой начал знакомиться...

Работа у меня так себе, сносно, отдежурил смену и забыл — не привязан. На покушать хватает и спасибо. Много свободного времени. Плаваю в бассейне регулярно, есть такая возможность. Работаю там же. Играю в настольный теннис. Двигаюсь, двигаюсь и... пишу, пишу. Пишу рассказы, повести, рассказы. Мне нравится. Мне нравятся. Близким нравятся. Очень увлекает процесс, настрой, обстановка. Это моё, это по мне. Мало с кем общаюсь и не страдаю от этого. Хотя общаюсь иногда. Нет, в походы не хожу. Мои походы всё больше на огород, по огороду. Лето. Солнце. Земля. Труд в поклоне. Мне подходит. Мне нравится. Моё. Я могу назвать себя Путником? Могу. Адрес тот же. Знаки, знаки... Я учусь, я беспрерывно учусь. Учителя вокруг — все и всё, куда ни глянь. Учусь познавать себя, учусь слышать себя, учусь ловить моменты. Учусь наслаждаться тем, что есть. Учусь видеть и читать знаки. Учусь быть счастливым. Я уединён. Я уже одинок. Я жду. Как говорил Путник:

— Ты должен пройти свой путь от и до сам. Свой путь. Один на один. Честно. Смело. Это твой путь и только твой.


Все мы путники. Все мы гости. Все мы одиноки. Все мы самодостаточны. Но не все понимаем. Не всё понимаем. Не все счастливы. Шахматная доска моя раскрыта. Всегда. Фигуры на ней расставлены: белые — чёрные, белые — чёрные. Ваш ход? Я готов.