Новогодние каникулы. Глава 6. Полет под откосом

Второй выходной промелькнул, как в беспокойном сне: безрадостное утро сменилось унылым днем, который плавно и неумолимо перетекал в вечер, все так же наполненный безысходностью.
Сделавшись временно бездомным, Барховцев, как одинокий волк метался по городу: позавтракал в Макдоналдсе, пострадал над чашкой кофе в торговом центре, сходил на премьеру нашумевшего фильма, где смог, наконец-то, вздремнуть под грохот саундтреков, в первом попавшемся на пути кафе остановился пообедать. С тоской вспоминая домашний борщ с щедрым куском мяса, ароматной зеленью, сметаной и ломтем ржаного хлеба, Роман давился водорослями в супе мисо а, покончив с небольшим сетом горячих роллов, долго еще находил языком между зубами крохотные зернышки икринок летучей рыбы — кафешка оказалась маленьким японским ресторанчиком.
Снова и снова он доставал мобильник, вызывал в памяти Лизин телефон, подолгу смотрел на цифры и время от времени нажимал кнопку вызова. Чего он от нее хотел, он и сам не смог бы себе ответить, уж точно не выяснения отношений и разговоров на тему развода — он хотел, чтобы Лиза ответила, как соскучилась, истосковалась по нему, как жалеет о своем необдуманном поступке, как ждет его, чтобы загладить свою вину, как сильно она любит его.
Жена не отвечала, сбрасывала звонки, после десятой неуклюжей попытки связаться с ней Роман услышал, что вызываемый абонент вне зоны доступа — Лиза хотела поскорее забыть его и отключила телефон.
Припарковав машину на обочине дороги, Барховцев всерьез задумался о ночлеге. Вариантов было немного.
Никакой собственной дачи за городом у него не было, и кучи друзей, готовых приютить его в любое время, тоже не было — у всех семьи, дети, собаки, тещи и тесная жилплощадь, наоборот, это он в свое время смог бы предоставить угол какому-нибудь пространственно-обездоленному приятелю, случись такое в прежней жизни. Второй вариант также отпадает — офис стоит на сигнализации. Третий вариант: переночевать в машине — это было бы возможно летом, но не в декабре, когда трещат морозы. Был еще и четвертый вариант: поехать домой и заявить свои права на квадратные метры, но Роман тут же отогнал подальше эту мысль — откровенно враждовать с Лизой он не собирался, сосуществовать с ней и со своим сыном по разным комнатам, как будто чужие люди, он не хотел, да и не смог бы. Нужно было собраться с мыслями, принять какое-то решение, ведь у них ребенок, лишать его матери — самое последнее дело.
Тогда, в тот самый день, когда он выскочил из дома — в нем говорила обида, кипела она в нем и вчера, когда он помчался разыскивать Лизу у своего отца, но уже сегодня Роман поостыл: проведя весь день на колесах, скитаясь по городским улицам, он тосковал по жене, по сыну и всеми силами не хотел развода. Пусть Лиза поживет пару дней без него, может, и она передумает. Во всяком случае, Роман очень сильно на это рассчитывал.
Для ночлега оставался крайний вариант:
«А не навестить ли мне дядю Юру?»

Ближайший родственник жил всего в получасе езды, в небольшом пригородном поселке, где многоэтажные дома соседствовали с обширным частным сектором, утопающим в пышных яблоневых садах.
Двоюродный брат отца жил в собственном доме и всю жизнь трудился главным агрономом в поселковом тепличном хозяйстве, исправно поставляющем в магазины ближайших городов свежую зелень, овощи, а также цветы. В свою работу дядя Юра был влюблен, и все его разговоры обычно крутились вокруг того, как лучше приготовить перегнойные горшочки, в чем конкретно обычный навоз превосходит Митлайдеровские азотистые смеси, сколько кг огурцов в идеале возможно получить с квадратного метра теплицы, а также почему семена томатов следует высаживать сразу прямо в подготовленный грунт, а потому что!..
На этом месте дядя Юра обычно делал хитрое лицо и углублялся в дебри аэрозольного дождевания, внедрения современных ирригационных систем, необходимости сетчатого покрытия и фитодатчиков для получения информации о самочувствии растений и сокрушался об отсутствии новейшего компьютерного обеспечения стареньких автоматизированных линий в поселковом тепличном хозяйстве, переживших уже все мыслимые сроки своего использования.

Роман запарковался в узком проулке между дощатым забором, окружавшим участок дяди, и соседской сеткой-рабицей и уверенно зашел в калитку. Старые яблони милостиво обсыпали его снежными хлопьями, ясная Луна осветила расчищенную дорожку до крылечка, над ступеньками предупредительно вспыхнул небольшой светодиодный прожекторный фонарь — значит, в доме услышали шум машины.
Дядя Юра, возник в открытом дверном проеме. В разношенных домашних трениках, старой фланелевой рубашке и босиком он стоял на маленьком коврике, воинственно ощетинив короткую бороду.
— Ромка? Чего тебе? — неласково встретил он племянника.
Впускать его в дом он не торопился, наоборот, поежившись, засунул ноги в обрезанные валенки и вышел наружу.
— Привет, дядь Юр, — широко улыбнулся Роман. — Может, пустишь на чашечку кофе?
Нахмурившись, дядя загораживал собой проход и маялся, подыскивая слова отказа. Барховцев был готов поставить новые зимние ботинки, на то, что отец позвонил своему брату и велел гнать его в три шеи, если он заявится проситься на ночлег. Пока дядя мешкал с ответом, входная дверь за его спиной распахнулась, и под рукой пролезла Женька, семнадцатилетняя девчонка, Ромкина троюродная сестра. Она была не родная дочь дяде Юре, он женился на женщине с маленьким ребенком, но с тех пор прошло почти шестнадцать лет, другого отца Женька не знала и знать не хотела, любила отчима и называла его «папа» с тех самых пор, как научилась произносить это слово.
— Ромка! Привет, заходи! — ее радостный голос пролился на сердце Барховцева, как бальзам на рану. Хоть кто-то рад ему.
Сестренка потащила его в дом и дяде Юре пришлось посторониться — не драться же на пороге.
— Ты есть хочешь? Разогреть тебе ужин? — Женька засуетилась возле плиты, загромождая ее множеством кастрюлек, вытаскивая их из холодильника.
Роман сел возле окошка за большим столом, специально сооруженного из цельного дверного полотна для приема большого количества гостей. Родни у Барховцевых было много: всех разметало по разным городам и селам, но иногда они собирались дружной компанией то у одного брата, то у другого, и такой большой стол был необходим, чтобы уместить сразу и старших членов семьи, а также их детей и внуков.
— Как тут обстановка? — поинтересовался Роман у сестренки. — Нервная, как я понял?
— Ой, — вздохнула Женька. — Ужас. Целый день ругались, а мне тебя жалко.
— Спасибо, хоть ты посочувствовала, — невесело усмехнулся брат.
— Ох, какие гости у нас! — вместе с дядей Юрой в кухню вошла его жена Леля, насмешливая и острая на язык пышная женщина, которая прочно удерживала Барховцева Юрия под каблуком вот уже почти шестнадцать лет. Было видно, что приезд племянника Лелю разбудил — на щеке отпечатался легкий след от подушки, из-под теплого флисового халата торчала ночная рубашка.
— Привет, Ромочка! Какими судьбами тебя к нам занесло? Ах да, я и забыла, ты теперь у нас птица вольная, куда ветер подул — туда и полетел, — язвила она. — Какая красота одному-то — и никто нервы не треплет, и ребенок под ногами не путается,  и можно по родне проехаться, а то, когда еще увидимся! Голодный, небось? Жень, картошки ему положи!
— Нет, Лель, спасибо, я не хочу, — замотав головой, Роман принялся подниматься из-за стола. — Просто мимо проезжал, подумал, надо зайти, поздороваться.
— Ишь ты, «не хочу», — передразнила тетка. — Не хочет он! Кто же это тебя накормил?! Ты в зеркало-то смотрелся — бледный, как смерть, и куда это, интересно, ты ехал? Может, уже нашел какую подружку? Чего теперь себя удерживать! Один раз сходил налево — теперь так и пойдешь по рукам!
— Ну зачем ты? — Роман поднял на нее измученный взгляд.
Юрий Барховцев расположился в своем любимом плетеном кресле и предоставил жене вести воспитательные беседы с племянником, который попытался вырваться из уз семьи.
Сегодня днем из своих, забытых Богом, Росников позвонил Матвей и поделился, что его сын внезапно повел себя разгульно, чуть ли не изменил Лизе с какой-то проституткой, а может, и изменил. Не с бухты-барахты же невестка решила подать на развод, а может, уже и подала — что там у них точно случилось на самом деле брат ему отказался говорить, скорее всего и сам не знал. Лиза на звонки не отвечала, телефон отключила, а самому племяннику Юрий собрался вправлять мозги завтра, в свой выходной, чтобы никакие дела не отвлекали. Матвей велел Ромку на порог не пускать, чтобы тому некуда было деваться и пришлось вольно или невольно ехать обратно домой, брат надеялся, что при встрече дети помирятся. Так Юрий и собирался сделать, но вмешалась Женька, хотя, может, это и к лучшему, теперь ситуацию взяла под свой контроль Лелечка, а у нее особенно не забалуешь.
— Мам, пусть он хотя бы поест, а потом читай свои лекции! — снова вылезла дочь на защиту троюродного брата, которого обожала. — Ты же сама всегда твердишь, что перед важным разговором надо накормить всех сначала!
Юрий собрался Женьку выгнать из кухни — не для ее ушей этот важный разговор, пусть лучше спать отправляется, но жена его опередила.
— А ты тоже послушай! — она повернулась к дочери. — Посмотри на него, внимательно смотри, чтобы сама потом такой же ошибки не сделала, когда будешь замужем! Вот учись, мотай себе на ус!
— Мама! — Женька покрылась красными пятнами.
— Что мама?! — обрушилась на дочь и племянника Лелечка. — Мама, думаете, не переживает?! Или вы думаете, отец не переживает?! Да мы уже все головы сломали, как их помирить! Сами мучаются, ребенка мучают, у Матвея сердце заболело, глядя на них! Они, видишь ли, гордые оба, чтобы поговорить друг с другом, простить друг друга! Нет, лучше вот так — издергать всех вокруг себя! — она остановилась, чтобы отдышаться и утереть слезы.
— Оторвать бы тебе яйца, чтоб знал, как кобелировать, — внес свою лепту дядя Юра. Он не умел так красочно говорить, как Лелечка, мог только резко отбрить.
— Папа! — крикнула Женька, покрасневшая, как созревший помидор в его теплице.
Она, вообще, быстро краснела, как и все рыжие — удалась в породу своего биологического папаши: копна ярко-медных волос, молочно-белая кожа, мелкие веснушки по щекам, темная колдовская зелень в глазах, пухлые губы — красавица! И местная шпана уже вовсю сигналила с мотоциклов, кидалась камешками в окна, караулила за углом забора, забрасывала сообщениями в Сети, пикала бесконечными SMS-ками в ее телефоне, но Женька (умница!) обзывала их всех дураками и не вылезала из учебников. Следующий год последний в школе, предстоит выдержать ЕГЭ, параллельные занятия на подготовительных курсах, уроки с репетиторами для поступления на бюджетное отделение института. От парней она успешно отбивалась, но Лелечка регулярно проводила с дочерью профилактические беседы на тему «гульбарий или институт».
— Что вы на него накинулись?! — изо всех сил Женька защищала брата. — Пап, ты ведь сам говорил, что Лиза тоже виновата!
— Говорил, — подтвердил отчим. — И сейчас говорю, и Матвею так же сказал — оба хороши! Психанули — и сразу развод! А о своем пацаненке вы подумали?! — неожиданно рявкнул он на племянника.
Барховцев, страдавший в своем уголке, вздрогнул от неожиданности.
— Бедный мальчишечка, — всхлипнула Леля. — Такой умненький!
Женька беспомощно посмотрела на брата и тот увидел ее глаза, наполнявшиеся слезами. Да что тут, похороны, что ли?! Роман больше не в силах был выносить тяжелый разговор — уж лучше снова завалиться к Сереге, тот хотя бы не капает на мозги. Без спиртного в этот раз. Купит Ольге торт, каких-нибудь фруктов, только бы пустила, а спать он готов и на полу.
— Ладно, пожалуй, пора мне, — он поднялся из-за стола, схватил под мышку куртку, закинул за плечо сумку и направился к дверям. — Рад был всех вас повидать.
— Мама!
— Куда?!
— Далеко это ты собрался?!
Родственники хором загомонили вокруг него, отбирая куртку, хватаясь за сумку. Женька забежала вперед и загородила собой дверь. Такая смешная! Роман с улыбкой подмигнул ей и отодвинул в сторонку.
— Поеду, у меня еще дела остались, надо к Сереге заглянуть, я ему обещал.
— Никуда не поедешь! — заявила Леля и повернула ключ в двери, отрезав путь к отступлению. — Знаем мы все твои дела. И Серега твой перебьется. Иди ешь и ложись спать, и так уже нос один на морде остался — глаза бы мои тебя не видели! Женя, что ты стоишь? Иди разогрей ему ужин! Юра, отгони его машину в гараж!
Тетка принялась хлопотать вокруг стола: перед Романом появилась тарелка с горой вареной картошки, политая ароматной мясной подливой, в одну секунду Леля соорудила салат из тепличных молодых огурцов со сметанкой, с кучей свежей зелени, Женька нарезала хлеб и налила в большую кружку вишневый кисель, этим внося свою лепту заботы о брате. Пока выруганный, как следует Барховцев насыщался, мать и дочь сидели рядышком и смотрели на него одинаковыми взглядами — с любовью и жалостью. Да, такой уж была Лелечка, жена его дяди Юры — одной рукой она раздавала затрещины, другой гладила и подкладывала куски на тарелку. А сестренка просто радовалась, что он остался.
После сытного ужина, Романа уложили в крохотной комнатушке, в которой когда-то обитала мать Женькиного отца — такие вот были сложные и запутанные отношения в их семье. На этот раз Барховцев заснул без задних ног, и как только закрыл глаза, перед ним сразу же закрутилась широкой белой полосой заснеженная лента дороги, по которой он гнал свой внедорожник — далеко-далеко, дома его с нетерпением ждали любимая жена и сын. В дреме Роман глубоко вздохнул и улыбнулся — слава Богу, не будет никакого развода. Сердце стало легким, как воздушный шарик, и Барховцев полетел вверх тормашками в блаженные объятия сна.
Проснулся он от тихого голоса. Кто-то приглушенно разговаривал рядом с его комнатой, и от еле слышного шепота у него машинально сработал рефлекс, инстинкт, шестое чувство предвидения не то, чтобы опасности, но осознания непоправимости ситуации. Роман тихонько выполз из-под теплого одеяла, стоя босиком на холодном полу постарался приотворить неслышно дверь и прислушался. Отчего-то он сразу догадался, кому позвонила тетя Леля.
— Лиза, не сходи с ума, — выговаривала тетка яростным шепотом. — Какая работа? А ребенка куда денешь? Подруга два дня посидит, а дальше? Уже прошла собеседование?! И когда ты только успела! Никаких подруг, поняла? К нам привезешь! Да понятно, понятно, не зависеть ни от кого, но все-таки, куда так спешить? Господи, ну не будь хоть ты такой упрямой! Да почему же не понимаю, прекрасно я тебя понимаю: засиделась в четырех стенах — уборка, готовка, а там общение с живыми людьми — все так, но ты еще замужем, между прочим, не забыла?! Так вот, твой муж — тоже живой человек, и прежде чем станешь вращаться среди своих новых друзей, разберись хоть с одним-то, мужиком для начала!
Роман высунулся в коридор, по всей вероятности, Леля отыскала в его телефоне номер Лизы и позвонила, а та спросонья сняла трубку. И действительно, семь часов утра — самое удачное время для таких разговоров — не отвертишься. В деревнях рано встают, возможно, для них семь часов утра — уже глубокий день, у него самого сна уже не было ни в одном глазу.
— Вы оба, как маленькие, это Сашенька может так сказать: «Почему ему все можно, а мне нельзя?» — выговаривала Лелечка. — Милая моя, ты не забывай об одной простой вещи: ты женщина, а он мужчина. Про мужчину никто ничего не скажет, а, если женщина заводит себе слишком много друзей, то, извини конечно, но тогда она — шлюха! Да, детка, так несправедливо устроена жизнь, и так ты ему не отомстишь. Ты, может, думаешь, мой Юсик никогда не смотрит налево? Да я тебя умоляю — он среди баб работает! А Женькин отец, гулял так, как твоему Ромке и не снилось, но я себе никогда не позволяла мстить ему — ничего такого, потому что у меня росла дочь, а ребенок не должен стыдиться своей матери! Как на тебя станет смотреть Сашенька, когда подрастет — подумай об этом! И подумай, как твои знакомые станут смотреть на доступную женщину! Ладно, ладно, не обижайся, это я на нервах, всю ночь не спала, вот и говорю, что на душе накопилось, на всякий случай — кто вам двоим еще мозги-то вправит?
Роман боялся шевельнуться, чтобы не пропустить ни единого слова. Выходит, Лиза не теряла даром времени, прошла собеседование на работу. Куда же? И Сашку она собралась оставлять подруге, уж не Наде ли Гарановской?!  Ситуация становилась неуправляемой, выходила из-под контроля, а каждая новая мысль била Барховцева по голове, как молоток по наковальне, грохот сердца на минутку заглушил все остальные звуки. Он постарался дослушать разговор до конца и стиснул зубы.
— Да, спит у нас, — шептала Леля в трубку. — Еле остановили вчера — все рвался куда-то. Ты что же думаешь, он не переживает? Да он истосковался без вас с Сашенькой, похудел прямо — одни глазищи сверкают. Он, может, уже сто раз пожалел, что так поступил, а ты ответила хоть на один его звонок, дала ему оправдаться? Не ври мне, я проверила его телефон и что-то, не было там ни одного звонка от тебя!
Роман кинул взгляд на подоконник, куда положил свой смартфон, рядом с геранью и естественно ничего там не обнаружил — пока он дрыхнул, тетка провернула поисковую операцию и залезла в его записную книжку. Барховцев неслышно забрался под одеяло и притворился спящим, давая ей возможность вернуть на место телефон. Стоило ей закрыть за собой дверь, как он подскочил на кровати и принялся собираться. Его жена балансировала на острие бритвы. Смотри, милая, как бы не пораниться! Что там она задумала, какая еще работа, к черту?! Где она собралась работать и заводить друзей? Целой гвардии подруг ей мало?! И, кстати, ловко они повернули оглобли — теперь, вроде как, он сам виноват во всем! И с чего это они все взяли, что он изменил жене? Тихонько прошмыгнув мимо кухни, где Леля с дядей Юрой с энтузиазмом перебирали его косточки, попивая утренний кофе и поедая яичницу, Роман отворил дверь и вышел в морозное утро. Снова начиналась метель, он вспомнил, что совсем скоро Новый Год, что он собирался совершить набег на магазины, что жена перед его командировкой уже объявила ему о начавшихся распродажах. Теперь вся эта предновогодняя суета оставалась в стороне — настроение было далеко не праздничным.
* * *
Дверь он открыл своим ключом. Опустил сумку на пол, повесил на крючок куртку, ногами отодвинул ботинки. Привычно огляделся, вдохнул привычный запах родного дома — будто и не уходил никуда. Больше всего сейчас Роману хотелось остаться, чтобы все было, как прежде, будто не случалось этой дурацкой размолвки. Стоит признать, что причиной послужила какая-то ерунда, простое Лизино упрямство, глупая бабья упертость. Он глубоко вздохнул, приняв решение поговорить с женой спокойно и беспристрастно, все обсудить и вместе прийти к правильному и взвешенному объективному решению — именно так поступают в нормальных семьях: учитывают мнение каждого, а после вносят корректирующие поправки и приходят к обоюдоприемлемому соглашению. Сейчас от него требуется собрать в кулак все эмоции и отодвинуть их подальше, оставив лишь холодность рассудка и трезвость разума. Женились же в прошлых веках по строгому и выверенному расчету и ничего, прекрасно жили, потому что думали о возможных последствиях, просчитывали их заранее: а как этот мой поступок скажется на карьере мужа-гусара или, что подумают в обществе о жене гусара, приближенной ко двору Его Величества, осуждение которой опять же отразится на карьере самого мужа-гусара — предки, далекие в своей глубине веков казались холодными, недоступными и неприступными, достойными стоять на пьедесталах.
С трудом уговорив разум стать выше чувств, Роман отворил дверь в их с Лизой бывшую спальню и остановился на пороге. Жена не заметила его появления, она куда-то торопливо собиралась, вернее уже почти собралась: черная узкая юбка, свободная белая шелковая блузка со множеством маленьких пуговиц, которая была куплена на какое-то торжество и очень ей шла, волосы собраны в аккуратную «улитку» на затылке. Лиза надевала серьги и одновременно отвечала кому-то, видимо, по скайпу, так как на постели стоял раскрытый ноутбук:
— Да, через пятнадцать минут выхожу, только дождусь Широковец, она должна посидеть с ребенком.
— Так ты можешь опоздать, — голос из ноутбука был не очень доволен. — А я поручился за тебя.
— Понимаю, Миш, но не могу же я Сашку оставить одного — ему четыре года всего, а садика у нас пока нет. Не волнуйся, я успею, вызову такси, — Лиза повернула голову. — Ой!
— Что там? — заволновался ноутбук.
Лиза не ответила. Барховцев подивился быстрой смене выражений на ее лице. Радость, вспыхнувшую в ее глазах, торопливо погасили нахмурившиеся брови, непроизвольно промелькнувшую улыбку, блеснувшую блеском белоснежных зубов, сменили крепко сжатые губы — напряженно застыв возле кровати, жена смотрела на него исподлобья. От резкого движения головой на лоб ей упала трогательная прядка волос. Лиза была готова к бою. Барховцев широко ей улыбнулся:
— Привет, Лиза.
Нагнулся к экрану ноутбука, внутри которого маячила физиономия незнакомого парня:
— Добрый день. Не знаю, что здесь происходит, но сегодня Вам точно придется обойтись без моей жены, — он захлопнул крышку.
— Что ты делаешь?! — Лиза отпихнула его от кровати и подняла крышку, но связь уже прервалась.
— А кто это был там? — Роман сел на кровать, улыбка все еще была приклеена к его лицу.
— Неважно, — вскинулась жена, но все же проговорилась. — Муж Ленки Тарасовой. Она попросила его взять меня к ним на работу в секретариат коол-центра, в отдел доставки — буду вторым офис-менеджером.
— Это кто, помощник уборщицы? — заинтересовался Барховцев. — Чтобы работать уборщицей теперь нужны такие связи? Куда катится мир!
— Это не уборщица! — вскинулась жена. — Там нужно принимать курьеров, работать с корреспонденцией, закупать канцелярские принадлежности, следить за чистотой в кабинетах…
— Я же говорю, уборщица, — приклеенная доброжелательная улыбка Барховцева плавно перетекла в насмешливую ухмылку.
Лиза не ответила, опустилась в кресло у окна и отвернулась от мужа.
— Тебе Леля рассказала?
— Нет, я просто подслушал ваш с ней разговор, — не стал скрывать Барховцев. — Ну извините, Леля так громко шептала, что было слышно по всему дому. Спасибо ей, кстати.
Жена невесело хмыкнула:
— И что теперь, будешь и дальше следить за мной?
— Да не собираюсь я следить за тобой, — уверил ее Роман. Он поднялся и заходил кругами по комнате. — Но ты не слишком уж торопишься, Лиз? Зачем тебе прямо сейчас устраиваться на какую-то работу помощником уборщицы? Разве нам не хватает денег? Или, все-таки, тебе развлечений не хватает? — он не сдержался в рамках холодной беспристрастности и в последней фразе проскользнула обвиняющая нотка, которую его жена тут же услышала и ухватилась за нее.
— Тороплюсь?! — вскинулась она, вскочила со своего кресла и осталась стоять посреди комнаты. — К твоему сведению, я уже везде опоздала! Мне двадцать пять лет, а я только начинаю думать о карьере! Да, иду работать офис-менеджером, как бы ты к этому не относился, за год приведу себя в форму и вернусь в спорт на тренерскую работу! Сашка уже большой, можно отдать в садик. А ты хотел, чтобы я всю жизнь так и простояла возле плиты и раковины с грязной посудой, собирала твои носки по углам и высматривала тебя в окошко, когда ты соизволишь вспомнить в своих командировках, что у тебя есть семья?! Ну так вот, теперь у меня есть работа и цель в жизни!..
Слова жены Барховцеву показались звонкими оплеухами, обвинения — несправедливыми, оскорбительными и беспочвенными. Холодность и беспристрастность разума безвозвратно растворились в лавине того самого чувства, когда кажется, что любовь, заботу и понимание самого близкого человека незаслуженно, незаконно, преступно отбирает кто-то другой, совершенно посторонний, ничего не оставляя после себя.
— Значит, у тебя не было в жизни цели? Воспитание нашего ребенка — это не цель?! А тебе не кажется странным, дорогая моя, что пошел всего только третий день, как мы не вместе, а вокруг тебя уже вьются всякие кобели! Ты показываешь им по скайпу нашу спальню, одеваешься перед ними! Это так ты строишь свою карьеру второго помощника главного уборщика?! Ты бы их еще пригласила прямо сюда, занять вот это самое место — так было бы вернее! — он потряс указательным пальцем на половину кровати, где сам обычно спал.
У Лизы перекосилось лицо, она резко выдохнула.
— А это уже не твоя забота! — в глазах вспыхнул гнев. — Захочу и приглашу! Может быть, ты сам хотел предложить вот это место (она ткнула пальцем в свою половину кровати) какой-нибудь своей проститутке?!
Роману показалось, что в спальне слишком жарко, от горячего воздуха вспыхнуло лицо и закружилась голова.
— Прекрасно! Так ты уже выбрала кого-то?! Советую тебе присмотреться к начальству, к самому главному уборщику и смотри, не упусти его, может и выбьешься в первые помощники полотера!
Жена в бешенстве подскочила к нему и занесла руку, намереваясь влепить ему пощечину за намеренное оскорбление, но Барховцев поймал ее на взмахе, а потом легко перехватил другую ее руку. Было время, когда он сам подставил бы ей одну щеку за другой и терпеливо сносил бы удар за ударом, но времена изменились — теперь у Лизы нет такой возможности и такого права. Ее покрасневшее от гнева лицо пылало перед его глазами. Она попыталась вырваться.
— Так ты мне советуешь?! — Лиза дергала руки. — А я не нуждаюсь в твоих советах! Захочу — выберу кого-нибудь, а потом, может, выберу другого, а не захочу — никого не выберу, поступлю, как мне нравится — теперь я свободная женщина!
Огромное желание показать ей, насколько она свободна охватило Барховцева с головы до ног, пронеслось стремительной болезненной волной и разрослось внутри, заслоняя все остальные чувства. Глядя в его потемневшие глаза, Лиза испуганно задергалась, и что-то жалкое промелькнуло в выражении ее лица, но Роман больше ничего не видел. По его мускулистым бокам яростно лупил львиный хвост, густая грива развевалась на сухом Африканском ветру, могучие легкие исторгали грозный рык, который слышали все звери в радиусе десяти километров и не смели заходить на занятую территорию — здесь может быть только один доминантный самец, и он разорвет любого, кто покусится на его самок. Резко развернув жену к себе спиной Роман подтащил ее к кровати и перекинул через низкую деревянную спинку.
— Рома, пусти! Не надо, перестань! — взмолилась Лиза. Оказавшись беспомощной, она плакала в одеяло.
Но кто же слушает самок? Они должны радоваться, что на них обратили внимание. Львиная сущность желала подчинить, сделать своей, доставить боль: нравственную и физическую, закрепить свое право. Свободная женщина? Сейчас ты узнаешь, как свободна! Захочешь и выберешь? Нет, только лев выбирает, кто станет хозяином прайда! В сторону полетела блузка, круглые пуговицы горохом застучали по полу, легко оторвавшись от одного рывка. Красная пелена застилала глаза, грохот собственного сердца оглушал, рука потянулась к замку на джинсах, и тут спальню огласил крик их детеныша. Между ними протиснулся Сашка, в живот Барховцеву уперлись две маленькие ручки, отталкивая от кровати.
— Не бей маму!
Два круглых карих глаза на зареванной рожице гневно смотрели снизу и обдавали холодным отрезвляющим душем. Кровавая пелена рассеялась без следа, Роман убрал руки, перестав удерживать Лизу. Она тут же убежала на свое кресло, подальше от него, завернулась в халат и рыдала, закрывшись руками. Барховцев хотел объяснить, что он просто потерял голову от ревности, до жены было всего несколько шагов, но на пути стоял четырехлетний ребенок, нет, четырехлетний мужчина заслонял собой свою любимую женщину, и эта преграда оказалась непреодолимым препятствием. Роман отступил к двери. Сашка готов был защищать мать изо всех своих силенок, и Барховцев готов был убить себя на месте, за то, что не только не удержал свой разум холодным и беспристрастным, а вообще перестал соображать головой, допустил такую отвратительную сцену, да еще позволил Сашке все это увидеть.
— Я не бил ее, сынок, — промямлил он жалкое оправдание, но сын не поверил, ведь за его спиной плакала мама.
Сашка хмурился, сомневался, ведь прогонял он своего папу, которого тоже любил не меньше матери, и такой выбор был ему явно не по силам — серьезное личико снова кривилось в слезах. Разревевшись, он кинулся к матери, и Лиза крепко обняла ребенка, схватилась за него, как за последнюю соломинку, успокаивая его и себя.
— Извини, Лиза.
Барховцев понимал, что извинения не искренни, если бы не Сашка, он не смог бы удержать себя и унизил бы жену, растоптал бы ее гордость и самоуважение. Лиза тоже это понимала.
— Уходи! — прорыдала она. — Прошу тебя, уходи!
Тяжело вздохнув, Роман вышел, тихонько притворив дверь своей квартиры, на площадке столкнулся с высокой молодой женщиной в норковой шубе с роскошными черными локонами. Соболиные брови поднялись, в глазах читалось веселое удивление.
— Привет, Ром! — пропела Таня Широковец. — А Лиза сказала, что ты опять уехал.
— Пока, — мрачно буркнул он, заходя в лифт. Железная махина понесла его прочь от семьи…