Правила и исключения 3

3.
Орлов не знал всех подробностей настойчивого несогласия замполита дивизиона со своим непосредственным начальником – комдивом и командованием полка, но Клен и раньше открыто указывал Орлову на ошибки, по мнению замполита, недопустимые.
Отношения между офицерами с самого начала их совместной службы выстраивались с трудом; их можно даже было оценить как напряженные. Лейтенант и когда был командиром взвода, и уже исполняя обязанности комбата третей батареи стремился, чтобы по линии замполита в его хозяйстве замечаний было как можно меньше, но выходило чаще формально, без души. Впрочем, замполит не придирался к Орлову за блеклые и пустоватые боевые листки, не вовремя проведенные комсомольские собрания. Но серьезных просчетов в воспитательной работе не прощал, требовал большей самокритики, высокой личной примерности не только в бою, но и в повседневной жизни, как бы мало ее не перепадало на долю фронтовиков.
Сразу после подписания соответствующего приказа замполит посчитал необходимым прямо сказать вновь назначенному командиру батареи о том, что решение о назначении принято вопреки его мнению. Клен в личной беседе с Орловым подчеркивал: назначение лейтенанта на ответственную и сравнительно самостоятельную должность он считает преждевременным. В то же время замполит нашел в себе силы признать, что, несмотря на свое несогласие, он искренне надеется на понимание теперь уже комбатом-три (третьей батареи) масштаба и важности своей новой роли в дивизионе.

Сейчас, в траншее, лейтенант даже подумал про себя, что с замполитом ему не повезло, но тут же оборвал себя. "А дивизиону-то, наверно, повезло? Или, все же, не очень?", раздраженно размышлял лейтенант, вглядываясь в темноту – рассматривая то же самое, что силился рассмотреть замполит.
Орлов, как и большинство других офицеров и солдат на войне, понимал: представления о том, что на первый взгляд, хорошо или плохо, в действительности могут оказаться ошибочными. Хорошо ли жалеть человека, делать ему поблажки, послабления? Плохо ли заставлять работать за пределами его возможностей? А кто их знает, эти пределы?
Пожалев человека, оградив его от необходимости самому преодолевать трудности, страх, а иногда и стыд (нередко он оказывается ложным), можно сделать его неоправданно нежным, беззащитным перед "превратностями судьбы". А если заставить его преодолеть себя, сделать такую работу, какой и не желал никогда, и не подозревал, что может с нею справиться, это можно спасти его от беды, которая, как водится, приходит нежданно. И тогда он сможет броситься в самую плотную толщу жизненного водоворота, твердо понимая: "выгребу, выплыву, и, если случиться, спасу другого …"
На войне "хорошо" и "плохо" в оценке принятых решений и поступков, зачастую, уступало место, в одних случаях – целесообразности, в других – соответствию боевым уставам, в третьих – приоритетам безопасности ... И, конечно же, то, что отдельному человеку в минуту смятения и слабости представлялось сносным, нередко осуждалось другими людьми.
Казавшиеся безрассудными, самоубийственными, противоречащими всякой логике и инстинкту самосохранения порывы не жалеющих себя одиночек, подразделений, а то и целых частей, становились высшим проявлением жертвенности и мудрости одновременно. Потому что совершались они во имя общей цели, во имя Победы, путеводной звездой из будущего наполнявшей глубоким смыслом самые отчаянные поступки, самые горькие жертвы.
Впрочем, именно так вряд ли кто-то рассуждал, но многие подобным образом понимали долг, так представляли себе справедливость. Большинство чувствовало необходимость такого отношения к жизни, хотя не всем хватало мужества дотянуться до нравственных вершин, не всегда хватало стойкости, а иногда не доставало удачи, простого везения.
Для многих на фронте обстоятельства складывались часто самым жестким образом: оставалось сделать мгновенный выбор лишь между геройской смертью и уходом в небытие испуганным раздавленным существом. Тысячи подвигов так и остались в тени истории, но совершившие их люди слились с вечностью, оказавшись и оставшись навсегда героями, честными перед собой и обществом.
У каждого из фронтовых разведчиков возможностей для проявления героизма, решительности, самоотверженности было столько, что хватило бы и на нескольких человек. Можно сказать, что выполнение любого их задания – череда подвигов, ставших нормой, едва ли не обыденностью, но от этого ничуть ни менее страшной, выматывающей. За линией фронта риска и опасностей куда больше, чем вероятности просто сделать хоть какой-то рациональный выбор.

Офицеры в траншее молчали, понимая, что вот-вот начнет светать. Разведчики задерживались. Как ни старались комбат-три и замполит дивизиона увидеть подчиненных, ничего рассмотреть так и смогли.
Тонкое лиловое лезвие зари рассекло над горизонтом плотные низкие облака на востоке. Вот-вот свет прорвет редеющую твердь ночной плотины, станет неудержимо наполнять теплом и ясностью отдохнувшую за ночь землю.
Неожиданно из сумрака рядом с артиллеристами вынырнул оставленный командиром батальона автоматчик Гайнанов, до тех пор никак себя не проявлявший. Он скороговоркой шепнул:
– Ваши разведчики вернулись, я за комбатом, – и бесшумно растворился в траншее, ничего больше не спрашивая у артиллерийских офицеров и не ожидания никаких указаний от них.

Разведка сработала на отлично и, что очень важно, все разведчики вернулись живыми, невредимыми. За линией фронта их пребывание, по всей вероятности, если и было обнаружено, то не сразу.
Так выходило далеко не всегда и не у всех, но старшина Василий Осокин считался заговоренным. Конечно, и он не каждый раз выполнял задание гладко и полностью, но нередко и перевыполнял. И хотя за самовольные решения начальники всегда поначалу грозились его наказать, в последствии, оценив полезность инициативы и полученных сведений, от угроз к делу не переходили, а иногда сменяли гнев на милость: грудь старшины украшали медали "За отвагу", "За боевые заслуги" и "За оборону Ленинграда", да еще и орден "Красной звезды". Говорили, что командование обещало ему за январские бои орден "Славы", тогда еще совсем новый; но то ли представление затерялось в высоких штабах, то ли орден по ошибке или чьему-то умыслу попал на другую грудь, но незамысловатой серебряной звезды на черно-оранжевой колодке старшина Осокин пока не дождался.
Впрочем, по этому поводу он не слишком переживал, а к обещаниям начальства относился, если не с пренебрежением, то с иронией. Он знал себе цену, остро чувствовал жизнь. Он как удачу, как подарок воспринимал предоставленную судьбой возможность и собственную способность добиваться целей: важных для всех, но мало для кого, кроме него самого, достижимых. Своеобразную свою уникальность, незаменимость он ценил намного выше наград и похвал.
Действительно, старшина обладал всеми качествами фронтового разведчика, а некоторые из них у него были особенно хорошо развиты. Отличная память, зрение, слух дополнялись поразительным умением концентрировать внимание. За несколько месяцев войны Василий, обладающий очень тонким слухом, практически самостоятельно настолько продвинулся в знании немецкого языка, что мог иногда быть переводчиком, читать некоторые документы, а один раз за линией фронта в темноте даже вступил в короткий вынужденный диалог с немцами, не вызвав у них подозрений.
Сопутствовало ему и особое военное везение. Не раз немецкие пули, осколки, штыки могли поставить точку в его опасной фронтовой судьбе. Однажды он попадал под обстрел своих орудий. И каждый раз отделывался ушибами, царапинами; как-то он все же был легко ранен, но на третий день после ранения убежал из медсанбата в часть.
Другие разведчики были тоже опытными и смелыми бойцами. Среди них выделялся друг Осокина – силач-великан Егор Малинкин, по прозвищу "Неотважный". На самом деле, отваги сержанту Малинкину было не занимать. Он, как и Осокин, был отличным наблюдателем, стрелком, выносливым бегуном, имел два ранения, ходил за линию фронта командиром группы, добывал "языков". И награды у него были – орден "Отечественной войны" второй степени, медали – "За боевые заслуги" и "За оборону Ленинграда". Но так уж вышло, что медали "За отвагу" смелого разведчика пока не удостоили. Командование, казалось, было намерено это несоответствие исправить, но по разным причинам Егор так и оставался без этой награды, которую фронтовики чрезвычайно ценили.
Впрочем, назвать Егора в лицо "неотважным" решался далеко не каждый, а вот "за глаза" по этому обидному и несправедливому прозвищу его знал весь дивизион.

Сразу по возвращении разведчиков командир стрелкового батальона, как и планировал, на своем КП кратко обсудил с артиллеристами план действий, скорректировал огневые точки противника, подтвердил некоторые моменты ранее проработанных вопросов взаимодействия во время боя.
Позже, уже в блиндаже командира третьей батареи, капитан Клен, уточняя результаты разведки, провел более детальный разбор выполнения задания. Помимо прочего, поинтересовался причинами, пусть и небольшой, задержки группы с возвращением.
– Заметили один занятный фашистский блиндажик недалеко от боевых порядков – нехотя отозвался старшина Осокин, – вроде бы серьезный, а охрана ... Не пойми что. Можно сказать, никакой охраны. На обратном пути заглянули...
– Он был похож на огневую точку или наблюдательный пункт? – осторожно, подчеркнуто ровно, произнес замполит.
В девяти коротких словах присутствующие услышали много важных смыслов: "у группы не было задач, кроме уточнения координат целей для завтрашней работы батареи"; "группа могла обнаружить себя", "могли быть необоснованные потери" и другие; и, возможно главный смысл: "была поставлена под угрозу срыва вся операция".
– Нет, – сухо, спокойно, очень ровно продолжал старший группы, – но там мог оказаться важный в оперативном смысле объект?
Осокин, как и Орлов, не был готов к тому, что замполит дивизиона окажется на переднем крае в момент возвращения. Тем более, никто из них не мог предположить, что группе может встретится за линией фронта. Это понимали все, и над картой района разведки на мгновение нависла немая неопределенность.
– Оказался? – бесстрастно поинтересовался замполит.
– Кажется, нет, – нехотя ответил старшина.
– Ответ странный для опытного разведчика, – заметил капитан.
– Никак нет, – подчеркнуто четко отозвался Осокин.
– Принесенные вами фотоаппараты, кинокамеру и пленки проверят, конечно, но ... – Клен замолчал, тяжело вздохнул.
– Ну, а …, – замполит подбирал то ли слово, то ли тон для вопроса, – в блиндаже кого-то обнаружили?
– Да, – совсем тихо, но твердо и без задержки ответил старшина. – Двое гражданских, … думаю. Одежда была армейского образца, но без погон. И документы не военные. Один кинулся с пистолетом, – Осокин покосился на лежащий тут же с краю стола "Вальтер", придавивший своей тяжестью немецкий Ausweis и еще какие-то наспех найденные документы, – другой со страху заголосил было…
Установилась напряженная тишина. Выводы можно было делать различные; самостоятельность разведчиков граничила с безрассудностью. Однако задание выполнено; двумя врагами стало меньше; добывать "языка" разведчиков не обязывали. Да и вряд ли могли быть ценными сведения двух человек, которых даже не посчитали нужным должным образом охранять.   
Командир батареи сжимал губы, то и дело играл желваками, а то, вдруг, ворочал глазами; словом, чувствовал себя все больше не в своей тарелке. Он был уже готов прервать начальника, заметить, что пора уже заниматься подготовкой к предстоящей боевой работе, но тот снова заговорил.
– Товарищ лейтенант, вы, я видел, уже начали писать донесение. Прошу вас, как можно быстрее заканчивайте. И, по возможности, покороче ... Отметьте только новые детали оперативной обстановки. Мы и так задержались, а вам еще нужно готовиться к бою ... И мне пора быть в штабе дивизиона.
Орлов по инерции собирался возразить, как он обычно делал, если знал, что прав, а позиция оппонента казалась не взвешенной, предвзятой: у него в батарее все готово, фактически добавилась одна цель, да и ту он накануне, еще до разведки, прогнозировал, как весьма вероятную, логичную. Хотелось ему напомнить, что он докладывал о своих соображениях командованию дивизиона и полка, подмывало подчеркнуть, насколько точно он многое предугадал. Но сегодня он в очередной раз смолчал.
– А мы с вами пока подкорректируем карту, – обратился к Осокину замполит дивизиона, не стремящийся угадать, что в данный момент думает и чувствует Орлов.

Разведгруппа Осокина в ходе выполнения основной задачи случайно наткнулась за передовой на блиндаж вражеских корреспондентов, хроникеров, или группы, снимавшей материалы для специального фильма, это точно выяснить так и не удалось. По крайней мере, один из документов, добытых разведчиками, указывал на причастность обитателей случайно найденного блиндажа к министерству народного образования и пропаганды Германии. На пленках были сняты немецкие солдаты и офицеры в боевой обстановке и на досуге, местные жители, нарочито выражающие под прицелами объективов доброжелательность к военнослужащим Вермахта.
Кинокамера и фотоаппараты, которые по замыслу Осокина должны были остаться в батарее, замполит батальона вместе с пленками отправил в штаб дивизии, откуда они последовали все дальше от передовой, попутно привлекая внимание особого отдела.
Среди трофеев, о которых Клен в тот раз ничего не узнал, были еще портсигар, часы и роскошный набор принадлежностей для бритья в аккуратном красивом кожном несессере. Этот набор разведчики подарили своему комбату.
Но все это мало значило по сравнению с полученной информацией о силах противника, о расположении огневых точек, коммуникаций, наблюдательных пунктов, резерва.
Сведения, добытые разведчиками, помогли решению задач, поставленных на начальном этапе наступления:  артиллеристам – результативно вести огонь, уничтожить или подавить узловые элементы обороны врага; стрелковому батальону – максимально сберечь личный состав при прорыве этой обороны. Строгий командир батальона, недовольный чрезмерной суетой артиллерийских офицеров в ночь перед наступлением, не только поблагодарил по телефону всю батарею в лице ее командира, но нашел время приехать к артиллеристам – и в дивизион, и на батарею – лично, поделиться с ними и соображениями тактического характера. Кроме того, к донесению о проведении операции он приложил служебную записку, в которой кратко раскрывал особенности взаимодействия пехотных и артиллерийских подразделениях в наступлении…