Волчье проклятье. Глава вторая

Бьорн привык питаться по-иному. Хоть он не происходил из благородного сословия и не принадлежал к числу изнеженных городских богачей, последние годы он неплохо устроился, не испытывая недостатка в удовольствиях. Теперь все изменилось, и отправившись в бега, мужчина должен был на долгое время забыть о яичнице с сосисками и грибами на завтрак, о рубленных биточках с брусничным соусом и гороховом супе с копченной козлятиной на обед, о пирогах с семгой и сыром на ужин. Его дорога длилась ещё меньше недели, а он уже скучал по плотному и густому овсяному пиву, по обыкновению осветленному добавлением мха. Этим можно было быстрее наесться, чем напиться.
Путь предстоял длинный и мужчина думал о том, как печально, что себя он сможет подкреплять себя лишь черствым хлебом, твердым сыром, беконом да водой из меха. Хотя все же можно было на пути встретить какую-то деревушку, где за один-два сильфура любая семья даст тебе кров и накормит домашним ужином и завтраком. Но из крестьян не такие уж умелые повара, да и встречаться с ними так же небезопасно, как и с воинами или бандитами.
Жевать пропитанный жиром хлеб и запивать его холодной водой из меха было удовольствием сомнительным. Ощущения были такие, что у тебя во рту застывало свиное сало. В телеге была сумка, где Бьорн хранил более приятные припасы: вяленую рыбу, кедровые орехи и сушенный виноград. Он уже хотел пройти за ними, чтобы если не наесться, то хотя бы избавиться от мерзкого вкуса во рту, но в этот самый момент он заметил что лошадь, привязанная к дереву стала беспокоиться. Это было очевидным признаком, что к лагерю приблизился кто-то посторонний, а это ничего хорошего не сулило. К телеге все-таки подойти пришлось, но вместо лакомств Бьорн извлек с неё топор с длинным двухальновым топорищем. Вечерняя встреча на Северном Тракте вряд ли могла быть приятной, а к неприятным мужчина предпочел быть готовым заранее. Вытащив топор, и вновь оглядев окрестности своего лагеря, Бьорн увидел зверей. Сначала одного, а потом и второго. Умом похоже волки не отличались. Вместо того, чтобы напасть на лошадь, в которой свежего мяса было на три-четыре бломы, звери решили сцепиться за кусок бекона, в котором не было и полмарки. Конечно от него пахло намного лучше, чем от немытой лошадины, но все же Бьорн не знал ни одного существа, которое бы предпочло съесть меньше, а не больше. Хотя с другой стороны волки выглядели не особо внушительно, а удар лошадиным копытом, мог разом закончить их жизнь и нежелание нападать на гнедую кобылу можно было объяснить простым страхом.
Поделить добычу трусливые и глупые волки тоже не смогли, устроив на глазах мужчины свару, в которой очень быстро выяснился победитель. Правда радоваться ему пришлось бы недолго, ведь Бьорн собирался скоро расправиться с воровитым хищником, рубанув своим ужасным топором животному по позвоночнику. Но, как оказалось, волчица и так пострадала, от чего жалобно скулила, не в силах встать на обе передних лапы. В ударе не было необходимости. Животное помрет и так, не в силах охотится. Убийство было бы шагом милосердия. Но человек не стал заносить топор. Вместо этого он носком сапога придвинул к морде волка бекон, из-за которого началась вся свара:
- Твоя добыча, - сказал он и повернул обратно к телеге, чтобы положить топор на место. Раненный волк опасности не представлял.
Волчица дрожала от страха смерти. Её взгляд приковался к судьбоносному топору, но вместо удара стали по пушистому телу, та получила легкий пинок по носу чего-то тёплого и ароматного. В волнениях последнего мига Фрейя не сразу поняла, что же произошло, почему он передумал? Не сильно расстраиваясь этому факту, волчица обнюхала кусок бекона, оставаясь также лёжа на земле, а затем взяла в зубы. Откусив большой кусок мясного сала, она начала гонять его языком в пасти, наслаждаясь почти забытым вкусом человеческой еды.
Когда бекон был съеден, волчица ползком доползла ближе к огню, с осторожностью посмотрела на человека, который мог отреагировать как угодно на это её телодвижение. Убедившись, что человек снова не взялся за топор, волчица принялась зализывать рану. Когда кровь уже не текла с такой скоростью, Фрейя вспомнила, что та трава за которой она пряталась обладала лечебными свойствами. Она понятия не имела как она подействует на рану, но делать что-то надо было. Лениво поднявшись с пригретого места, Фрейя медленно скользнула к месту засады, и найдя нужную траву стала грызть стебли.
Волчица как и следовало ожидать без затей проглотила все, что ей было предложено, чем вызвало первую за несколько дней улыбку Бьорна. Животное пострадало, но зато получило то, чего хотело. Когда зверь убежал в темные кусты за травой мужчина решил, что больше уже не увидит его. Разглядывать после ухода волчицы из лагеря было нечего и путник обратил свой взгляд к небу. Хойхет, в огненной лодке уже переплыл через небесное море, пристав к западному берегу и мир погрузился в ночную тьму, которую освещало лишь холодное сияние луны и звезд.
В жизни Бьорна до этого вынужденного путешествия много лет не было времени на созерцании божественных красот, которые, как говорили жрецы, были огнями в пиршественных чертогах Отца Богов. Для смертного был лишь один путь, чтобы попасть туда: прожить жизнь доблестного воина и умереть, сжимая в руках оружие. После смерти такие мужи и жены присоединяются к Небесному Воинству Стридса, старшего сына Отца Богов . Наградой за службу богу, на чьем топоре никогда не высыхает кровь врагов, являются еженощные пиры с грудами сочного мяса, реками пива и меда, веселой музыкой и сотнями прекрасных дев и юношей, должных ублажать воителей. Все это великолепие доносится до ныне живых в виде света звезд, заставляя стремится жить так, чтобы после смерти попасть в пиршественные залы мьёдрана Видур Фадира.
Бьорна эта милость не ждала. Он никогда не шел путем воина, и несмотря на то, что в умении владеть оружием он был лучше десятков мужчин и женщин, павших перед ним с разбитыми головами и отрубленными конечностями, с каждым годом он лишь удалялся от пиров со Стридсом и Небесным Воинством. После смерти Бьорна ждала богиня Эймд, царица подземных пустошей, где души обречены на страдания.
Мысли приобрели тягостное течение, как не в первый раз за дни путешествия, но Бьорн знал, что поможет ему с ними бороться. Встав, мужчина распахнул плащ. Под ним был добротный хауберк, удобно застегивающийся ремешками на груди. Под ним виднелась темная стеганая куртка, набитая конским волосом, а на талии был кожаный пояс из толстой кожи, обитый металлическими бляхами, благодаря которым от мог сам стать оружием. К нему ремешками крепилось несколько мешочков, один из которых Бьорн и открыл. Из него мужчина извлек красивую резную костяную трубку и сухой тертый хемп, которым принялся забивать её чашу. Через минуту путник вновь сидел у костра, пуская из ноздрей и трубки густой белый дым, пахнущий полынной горечью наполовину со сладостью меда. Это запах замещал собой аромат жаренной свинины, на который могли выйти хищники, а сознание Бьорна наполнялось спокойного благодушия вместе с мечтательной веселостью, от которой на сердце было легче и теплей.
Через пару мгновений и шорохов со стороны и серая волчица вновь появилась возле огня с охапкой травы в пасти. Острые зубы кромсали стебли, листья и всю эту кучу зелени вперемешку со слюнями она вывалила на землю. Двигая мордой, она прижимала её к ране, жалобно скуля при малейшем прикосновении к месту укуса. Действия Фрейи выглядели крайне необычно для зверя. Ей, простой дочери бонда, надо было как-то обозначить мужчине, что она необычная волчица. Хищнице казалось что, возможно, она сможет пойти за этим человеком и служить ему, пока не придумает, как поведать о случившемся.
Краем глаза Бьорн заметил, что волчица все-таки вернулась к костру с травами и листьями, которые разжевывая она наносила на свою рану. Мужчина никогда не был специалистом по зверью поэтому, его позабавило то, насколько повадки волчицы схожи с людскими. Но крепкий хемп уже заставил тело мужчины отяжелеть и скоро он полез под телегу, чтобы уснуть на мягкой медвежьей шкуре.
Фрейя, как это обычно бывает у девушек,  успела размечтаться лёжа у костра. Пригретая теплом огня волчица стала погружаться в мир снов. Большую часть времени во сне она дергала лапами и шевелила ушами, словно куда-то или от кого-то бежала.
Проснулась волчица раньше человека, потянулась, словно домашний кот после долгой спячки и решила обрадовать беловолосого мужчину завтраком и ушла на охоту. Лапа ещё болела, и ступать на неё было всё ещё неприятно. Не спеша, прихрамывая, она удалилась в чащу леса. Бежать за кем-то ловким и быстрым она не сможет, а до реки идти было долго, оставалось надеяться и искать жертву.
Пробираясь сквозь кустарник, волчица вдруг услышала пронзительный свирепый крик. Перед глазами у неё промелькнуло что-то желтое. Она увидела метнувшуюся в кусты ласку. Потом у самых своих ног она увидела живое существо, совсем крохотное, — это был детеныш ласки. Маленькая ласка хотела было юркнуть в траву, но волчица кинулась на неё и перевернула на спину. Ласка пискнула — голос у нее был скрипучий. В ту же минуту перед глазами у волчицы снова пронеслось желтое пятно. Она услышала злой крик, что-то сильно ударило его по голове, и острые зубы ласки матери впились ей в шею. Пока Фрейя с визгом и воем пятилась назад, ласка подбежала к своему детенышу и скрылась с ним в кустах. Боль от укуса все еще не проходила, но обида от потери добычи была сильнее, и волчица села и тихо заскулила.
Фрейя еще не перестала скулить, когда ласка-мать снова появилась перед ней. Она не бросилась на неё сразу, потому что теперь ее детеныш был в безопасности. Она приближалась осторожно, так что Фрейя могла рассмотреть ее тонкое, змеиное тельце и высоко поднятую маленькую головку. В ответ на резкий, угрожающий крик ласки шерсть на спине у волчицы поднялась дыбом, она зарычала. Ласка подходила все ближе и ближе, и вдруг прыгнула к горлу волчицы, но, промахнувшись, вцепилась ей в челюсть. Волчица — взмахнула головой, как бичом, зубы ласки сорвались, и она взлетела высоко в воздух. Не дав тонкому желтому тельцу даже опуститься на землю, волчица подхватила его на лету, и ласка встретила свою смерть на ее острых зубах.
Жертва была поймана и радостная волчица припустилась к тракту, надеясь, что человек либо ещё спал, либо ещё не уехал в путь, а сидит себе у огня и готовит кашу. Волчица медленно, прихрамывая спустилась к тракту, и с осторожностью, радостно виляя хвостом опустила добычу около человека, ткнув её ближе и легонько не протяжно завыла.
- Ауу.
Проснулся Бьорн когда солнце было уже высоко, освещая лес и сам тракт. Волчицы в лагере не было и единственными живыми существами на обочине остались лошадь и сам мужчина. Заботливо напоив гнедую водой из меха, он нацепил ей на голову намордник с овсом, после чего появилось время заняться собой. По утрам Бьорн не садился за еду, не умыв лица, от чего не отступался даже в походе. Набирая в ладонь прохладной воды из меха, он протер заспанные глаза, отчистил ноздри и прополоскал рот. Волчица вернулась в тот момент, когда её знакомый сидел у холодного кострища и с помощью короткого ножа разделывал пласты вяленой рыбы на длинные тонкие кусочки, из которых было легко выбирать мелкие кости.
Зверь оказался благодарным. Ведь воняющую жиром и мускусом ласку Бьорн воспринял именно как дар, в ответ на вчерашний бекон. Обмен был неравноценным. Марка бекона стоила один сильфур, а за одну шкурку ласки южные купцы давали до двух десятков монет.
- Спасибо, красавица, - с улыбкой сказал мужчина, без страха протянув руку, чтобы погладить волчицу за ухом, - кажется я кое-что тебе должен, - добавил Бьорн, подавая зверю полутушку вяленой рыбины.