Язычники

События, далёкой старины, возможно, I или II века н.э.

Ну и весна выдалась в этом году! Вот опять после полудня повалил хлопьями густой мягкий снег, повлажневшая и порыжевшая степь слилась с хмурым серым горизонтом, откуда налетел неистовый ветер. Началось! В сумерках вьюга завывала и подвывала на разные голоса, ураганный ветер неистово разлохмачивал и развеивал седые космы поземки и кошму ветхих юрт на окраине куреня...
Проклиная свою жену и в тысячный раз грозясь проломить ей башку, Жирный Жаргал1 три раза выходил в буран и крепко затягивал все поперечные и продольные веревки своего жилища. В юрте было тепло и уютно, в очаге приплясывало желтое пламя, в углу посапывал сынишка-бутуз, укутанный в меховое одеяло. Но вот открылся полог входа. А, жена заявилась, наконец-то!
– Ты где шляешься, паршивая овца, причина моих несчастий! – заорал Жирный Жаргал, когда худющая, кожа  да кости, женщина с провалившимися темными глазами кое-как вошла в юрту, отряхивая от снега грязный нагольный халат и островерхий малгай из ягнячьих шкур.

Но не успел хозяин наградить безропотную жену тумаками и пинками, как вслед за ней ворвались два здоровенных воина из ханской стражи в толстых меховых шубах и рысьих малахаях.
Желтоглазые и раскосые, перебивая друг друга, они оглушительно заорали на опешившего Жирного Жаргала, вытаращившего от испуга глаза:
– Ты, жирная собака, где твой раб Туругай?
– Куда ты его подевал, мешок, набитый салом? Отвечай!
– Ту-тту-ругай? Он должен быть со всеми, в юрте ррра-бов, – начал заикаться и пятиться Жирный Жаргал.
Худая и черная жена его уставилась темными недоумевающими глазницами на щекастых и усатых воинов с кривыми саблями.
– Ты врешь, дохлый и пузатый тарбаган!2 Там его нет! – свирепо заорал один из воинов и так пнул Жирного Жаргала сапогом-гутулом, что тот охнул и оказался за очагом. – Ищи его быстро, пока мы из тебя твои вонючие кишки не выпустили!
– Где он, Хара Хонин?3 – завизжал на жену хозяин и влепил ей затрещину, отчего черная голова женщины безучастно мотнулась и снова остановилась, но глазницы ожили.
– Тту-ттургай, целый дд-день выделывал шкуры, уу-устал и пп-попросился спать в юрте, где хранят шш-шерсть, – пролепетала Хара Хонин, за что была награждена пинком мужа.
– Одевайся, бурдюк с мочой! – яростно закричали воины на Жирного Жаргала. – Веди своего толстого раба в большую юрту ханской стражи. Хан заболел. Быстрей!
Тут заголосил укутанный в меховые овчинные одеяла сынишка хозяина юрты, четырехлетний Толстый Туян4, отличавшийся от отца только тем, что у него пока еще не было трех клочков жестких волосинок вместо усов под двумя дырочками на жирном лице вместо носа и пучочка волос на подбородке вместо бороды, но, скосив узкие глазёнки, сын, как и его отец, мог замечательно видеть свои пухлые щеки. Воины начали посмеиваться, глядя на засюсюкавших отца и сына.
– Что стоишь, дохлая ведьма! – вдруг завопил Жирный Жаргал на полоумную жену, оскаливая кривые желтые зубы. – Не видишь   мой сын хочет есть!
– Поторапливайся, дерьмо коровье! – ткнул черным громадным кулаком хозяина один из воинов, и трое вышли в буран, где их сразу захлестнуло крутящимся со свистом снегом.
Жирного раба Туругуя они нашли спящим в большой чёрной юрте, где хранилась ханская шерсть, которую рабы скатывали в кошму. Он спал, неловко подогнув большую круглую голову, ему мешала колодка-канга, стягивающая шею. Год назад этого раба пригнал Жирному Жаргалу начальник ханской стражи, когда вернулся из набега в верховья горной реки, где воины захватили много людей, скрывавшихся от хана и наживавших самостоятельно добро.
– Видишь какой большой ноен? Мы его для тебя из постели выковыряли! – хохотал начальник стражи, выпивая пиалу за пиалой араку и поедая горячие колбасы с кровью, жиром и печенью. Пар клубился над застольем.
– Он еще не работал, смотри какой жирный! Ха-ха-ха! – не мог нахохотаться начальник. – Ничего, успеет похудеть.
За год Туругай отупел, оскотинился, но почему-то не похудел...

В большой юрте ханской стражи было жарко и светло. Ярко пылал в очаге огонь, в медных плошках горели фитили. Пахло горелым жиром. Два воина азартно играли в кости и громко переругивались.
Повсюду висели кривые сабли, луки, колчаны, щиты и кольчуги.
С Туругуя даже не сняли колодку: как только он вошел, опасливо озираясь, его ударили по затылку дубиной. Раб упал, оглушенный. Проворный воин в одной рубашке из тонкой продымленной шкуры, сел на него и, быстро сделав острым ножом надрез на его животе, сунул в хлюпнувшую дыру руку почти по локоть. Раб дернулся и затих, на губах его запенилась кровь, тело обмякло. Игравшие в кости даже не оглянулись.
– Готов! – весело сказал проворный воин, вынимая из живота раба окровавленную руку. – Этот подойдет. Жирный...
– Иди, вонючий тарбаган. Если хану не станет лучше, то зарежем и тебя. Ты тоже жирный! Ха-ха-ха! – захохотали шутники-стражники, начиная быстро снимать с мертвого раба острыми ножами- хянгарами кожу, как шкуру с барана...
У Жирного Жаргала сразу ослабли ноги и челюсти, верхние зубы бились о нижние или нижние о верхние. Обезумев от страха, он побежал сквозь снежный буран к своей юрте через весь ханский курень. Вьюга завывала предельно, будто ввинчивалась тысячами остриями в небо. Едва-едва виднелись контуры юрт, их будто крутило вихрем, не было ни души, казалось, что всех унесла вьюга к чертям и злым духам.
Облепленный снегом и обезумевший от страха, он ворвался в теплую юрту. Жена его тупо убаюкивала сына. Хозяин вмиг очухался и окреп. Он набросился на жену и бил ее до тех пор, пока не устал. Но это не утешало его. Утром, когда буран утих и начал таять снег, обнажая мягкую землю, Жирный Жаргал избил всех девятерых исхудавших рабов. Но ничто не помогало и не приносило облегчения.
Жирный Жаргал затосковал в неведомом ожидании...

Отцвели подснежники, густо зазеленела степь. Воины не появлялись. Хан, по слухам, продолжал болеть. Жирный Жаргал сходил с ума и не знал что делать и как жить. Он хорошо знал шутников-стражников, которые никогда не бросали слов на ветер!
Всю жизнь небо оберегало Жирного Жаргала. Он был поставлен над пятью сотнями ханских овец, десятью рабами, женой и сыном. Его первая жена умерла семь лет тому назад, прожив с ним всего два года. Он тогда пнул-то её всего один раз, а она умерла. Вот нахалка! Но Жирный Жаргал шибко не горевал. Он знал, что за такого богатого и красивого человека, как он, любая выйдет. Он взял молодую жену из бедной семьи, одарив несчастных старой лошадью и бараньими кишками. Умел, если хотел, Жирный Жаргал осчастливить людей!
Теперь он смотрел на эту худую женщину в ссадинах и синяках, с головой похожей на череп, обтянутый черной кожей, и недоумевал. Как же так? Его обманули! Шесть лет назад это была крепкая и мясистая девушка по имени Цыцык.5 Но она пасла овец в дождь и простудилась, сильно заболела. Шаман, чтобы обмануть злых духов, дал ей это имя, Хара Хонин. Теперь её нельзя было называть по-старому. А шаман попросил зарезать жирную овцу, и как только Жирный Жаргал вскрыл брюшину животного, шаман посадил нагую женщину в желудок овцы, долго держал её в теплом и зелёном дерьме, потом обтер и завернул в свежую шкуру. Потом положил на тело больной внутренности овцы   сердце к сердцу, печень на печень, легкие к лёгким... Цыцык, тьфу, теперь уже Хара Хонин, быстро выздоровела. Родила толстого ребенка.
Но во что она теперь превратилась? Правда, она работает с рассвета до поздней ночи. Но кто не работает? Не Жирный же Жаргал, начальник ханской отары, должен надрываться!.. Хара Хонин вставала задолго до рассвета, доила кобылиц, коров и овец, кормила Толстого Туяна и Жирного Жаргала. Потом бежала к рабам и работала с ними, пасла все время овец, потом снова кормила Толстого Туяна и Жирного Жаргала, в полдень опять доила коров, кобылиц и овец, затем снова кормила Толстого Туяна и Жирного Жаргала, потом снова доила, кормила, пасла. И так без конца. А еще она делала кумыс, айрак, тарак, арсу, айран, хоймог, зэгэй, араку, сметану, масло и много других молочных продуктов, ибо животных много, а с каждой животины особый продукт со своими тонкостями и особенностями, не говоря о желудках с кровью, колбасах, грудинках и другой пище, коей получается великое множество даже с одного барана. Было отчего удивляться Жирному Жаргалу так много мяса и молока, а жена у него, ходячий скелет!
Любая женщина должна работать и содержать юрту, иначе какая же она женщина! А мужчине надо готовиться к войне и ходить в походы со всеми, иначе какой же он мужчина! Но Жирного Жаргала  на войну и в походы не брали. Он втайне подозревал, что из-за его непомерно большого и круглого живота, предмета зависти одногодков, но более всего был уверен, что его не берут из-за того, что он начальник ханской отары овец, которая должна быть в каждом курене. Но все же воином и мужчиной его никто не признавал, за что и доставалось Хара Хонин. Она могла признать Жирного Жаргала кем угодно, лишь бы он сказал – кто он сегодня. Вот какую власть имел над бедной женщиной этот всемогущий и добрый человек!
И вот теперь из-за этой черной неблагодарной овцы могут зарезать его, Жирного Жаргала. Хан болеет. Ему не пристало, как простому человеку, лечить себя внутренностями и шкурой какой-то овцы. Конечно, любое животное хорошо излечивает болезни, об этом все в степи знают, но человек должен быть лучше животного. И вот зарезали хану раба Туругая, бывшего ноёна. А потом могут зарезать и Жирного Жаргала. И все потому, что воины ханской стражи выше любого тысячника! Ведь они долго не могли найти раба, разозлились, потом развеселились, а эти шутники ничего не забывают. А кто отправил этого вонючего раба из общей юрты отдыхать на шерсти, кто?
На сердце Жирного Жаргала становилось до того тоскливо, что, не вытерпев, он бежал к глинистому ручью, где вместе с рабами выделывала прокисшие овечьи шкуры Хара Хонин, и несколько раз злобно пинал ее в тощий зад, потом яростно начинал охаживать плетью рабов. Напрасно черная женщина и иссохшие существа в колодках кричали и ползали по камням и холодному желтоватому ручью, плеть настигала их повсюду. Вот какой вездесущий человек был Жирный Жаргал, когда хотел отыскать причины своих несчастий и бед!
Но прошел месяц, степь заголубела, воины не появлялись на краю куреня. Значит, хану стало лучше, утешал себя Жирный Жаргал, хотя слухи гуляли очень нехорошие.

Земля смешалась с влажными серыми облаками, начались ливни! Но как только выглянуло солнце, заболел Толстый Туян, заметался в жару, заголосил беспрерывно, засучил пухлыми ножками. Беда! Ведь сын   причина существования на земле мужчины.
– Недоглядела! Простудила! Ах ты, высохшая шкура! – визжал Жирный Жаргал и одаривал жену затрещинами, отчего сухая и черная голова ее безучастно моталась в разные стороны, а глазницы были совершенно мертвы.
Хозяин подозревал, что жена притворяется.
Пришлось звать шамана и резать овцу.
Раб уронил животное на спину и держал за задние ноги. Жирный Жаргал сделал быстрый надрез на брюхе овцы, сунул туда руку по локоть, мгновенно пробил пальцами диафрагму и дойдя до позвоночника, зацепил и дернул, порвав, артерию. Кровь забила фонтаном под рукой. Овца дернулась и затихла. Точно также зарезали раба Туругая!
Вспомнив про это, Жирный Жаргал похолодел.
Шаман отпарил капризного толстячка-мясоеда в горячем зеленом дерьме, обтёр, приложил к телу внутренности и обмотал шкурой. Они должны были высосать из тела человека болезнь. И высасывали так что внутренности животного чернели!
– Смотрите, малейшая простуда и он умрёт! – наказал старый шаман.
Жирный Жаргал днями и ночами подкладывал в очаг аргал и прутья сухого тальника. Сын был почти здоров, когда Хара Хонин опять не доглядела за ним, хотя все время пасла овец. И снова черная голова безучастно моталась в разные стороны, опять визжал Жирный Жаргал. Но все было бесполезно.
Сын не поднимался.
В юрте поселилась тоска.
В один из унылых вечеров Хара Хонин привела маленького и худенького старичка в желтом малгае и рваном халате, под которым оказалась желтая одежда и красная материя, перекинутая через плечо.
– Он вылечил и поднял на ноги умирающего раба. Может быть, и нашего Туяна вылечит, – осмелилась виновато и робко сказать жена, подавая старику пиалу молока.
Жирный Жаргал мудро промолчал: при людях он всегда становился важным и заботливым господином, потакающим людским слабостям.
На другое утро странный старик пощупал лоб и пульс ребёнка, заставил его открыть рот, посмотрел в зрачки, потом начал разводить в деревянной чашке коричневые порошки.
– Ты кого, сучка, привела? Он отравит нас всех! – шипел на улице хозяин, пытаясь хоть за что-то пребольно ущипнуть жену. Но зацепиться и ущипнуть было не за что.
– Он ходит по нашим куреням и айлам второй год, многих вылечил, – шептала  в ответ, осмелев, жена.
Вот нахалка! Странный старик поил больного какими-то отварами, в которых замешивал порошки. Толстый Туян две ночи сильно потел, а на третье утро проснулся совершенно здоровым и капризно потребовал самого жирного мяса. Старик смотрел на невзрачного бутуза, как на ожившего упыря. А потрясенный Жирный Жаргал не знал как и чем угодить волшебному старику в невзрачной одежде и с перекинутым через плечо сумой.
Хара Хонин подавала старику пиалу арсы.
– Что ты, несчастная, подаешь человеку, который достоин четырехгодовалого и холощеного быка! – взревел от негодования Жирный Жаргал, пнув жену, отчего старик вздрогнул и закрыл глаза.
Хозяин кликнул рабов и зарезал самую большую из своих овец.
– Зачем вы это сделали, глупый человек?– замахал сухонькими ручками старик, увидев освежеванную тушу овцы. – Неужели вы убили ради меня живое существо, такое же живое, как вы и я?
– Да, я хочу угостить Вас, великий шаман! – широко заулыбался Жирный Жаргал, показывая кривые жёлтые зубы, и опять, скосив глаза, увидел свои щеки.
Но старик снова замахал руками и возмущенно закричал:
– Я не ем мяса, мне ничего не надо. Я не шаман, а вы, глупый человек, сделали меня причиной смерти живого существа! Вам не стыдно?
– Чего я должен стыдиться? – удивился Жирный Жаргал.
– Э, да вы   больной человек! – закручинился старик. – Я гляжу тут никто не чувствует стыда. Неужели все больные?
– Я здоров, тут нет больных! – рассердился наконец хозяин.
– Как это нет? Жаль, что я не могу лечить эти болезни, жаль!

Пока они так препирались, внезапно из-за ближних юрт вышли два воина ханской стражи в железных шлемах и с кривыми саблями, чешуйчатые кольчуги блестели под лучами солнца. У Жирного Жаргала сразу ослабли ноги и челюсти, он закачался и заклацал зубами, как от великого холода, пронзившего все тело.
– Что с вами? – вскричал изумленно старик, одевая свой старый халат и собираясь в дорогу.
– А, вот ты где, друг Жаргал! Здравствуй! – заорали шутники стражники, – ты не забыл нас? Тогда собирайся, хану с каждым днем хуже, а рабы все худые. Живо, друг Жаргал!
Огромные и грубые воины крепко и прочно схватили своего обмякшего друга за мягкие бока и потащили к большим нарядным юртам и шатрам в середине куреня.
– Что вы делаете, глупые люди? Остановитесь, он же больной человек! Остановитесь! – маленький лысый старик проворно бегал вокруг воинов, тщетно пытаясь оттолкнуть хоть одного из них.
Но железо не чувствовало плоти.
– Это что еще за букашка! – рассмеялся усатый стражник, смотря сверху вниз на мелькавшую лысину.
– Я вылечу вашего глупого хана, только оставьте больного человека! – вдруг решительнно закричал тоненьким голосом старик.
Воины будто споткнулись. Потом один из них крепко захватил в горсть халат старика и подтащил к себе.
– Вот теперь у нас два лекаря! – засмеялся второй воин.
– Вы глупые и больные люди! – кричал, извиваясь, упрямый старик.

– А, это ты, тибетский черт, – проговорил хан, возвышавшийся на горе тюфяков.
Шумно поднимался и опускался его громадный живот. временами он сипло и натужно пукал, и тогда волны вони гуляли по шатру. Он был укутан в шелковые одеяла и хрипло дышал.
– Зачем больного завернули в шелка? – спросил удивлённо старик, подходя к пышным тюфякам и зажимая пальцами нос.
– Вши не задерживаются! Хи-хи-хи! – рассмеялся жирный хан с посиневшим и вспотевшим лицом, но в глазах его жила злая мука.
– Во-первых, я не черт, а тибетский лама, а ты   глупый человек, -  сказал вредный старик и спросил. – Так ты хочешь вылечиться или  желаешь вонять и дальше, но уже бездыханным?
– Хочу жить! – прохрипел хан, уклоняясь от прямого ответа и беспокойно зашевелившись на тюфяках.
– Это уже хорошо! – вздохнул старик, отходя от хана. – Тьфу! Как от тебя скверно пахнет, но когда я выпущу из тебя воздух, задохнуться от вони может весь твой курень… Я вылечу тебя, но ты должен отпустить человека, который ждет своей участи в юрте стражников.
– А если не вылечишь? – прохрипел, выпучив больные глаза, посиневший и отвратительно пахнувший хан.
– Тогда твои стражники отрубят мне голову! – рассмеялся ехидно старик. – Но ничего, я привычный... Раздевайся, приступим к лечению. Позови кого-нибудь на помощь.
– Эй, стража! – хрипло и слабо позвал хан...

Через месяц хан выздоровел. Жирный Жаргал остался жив и поселил у себя старика-ламу, на которого теперь молился. Но однажды пришли знакомые шутники-стражники и снова повели маленького ламу и Жирного Жаргала к хану.
Летний шатер хана был полон коврами, тюфяками, угощениями и мухами. Вонь испарилась. Посвежевший и доброжелательный хан восседал на разноцветных тюфяках.
– Чем ты меня отпаивал? Здоров ли я совершенно? Зачем ты слушал мой пульс и разглядывал язык? – весело спрашивал побелевший хан в черном атласном халате с круглыми алыми узорами, приглашая их садиться на мягкие тюфяки.
– Ты слишком любопытен и глуп! – рассердился упрямый старик.
Шутники-стражники вздрогнули, но хан, привыкший к манерам старика, только улыбнулся, зная, что старик, сам того не зная, ответит на все вопросы. Старик отвечал:
– Человек   сам причина своих счастий и несчастий. Все болезни в человеке, проявят они себя или нет, зависят от тебя самого. Это первое. Второе, вся сила от земли и неба... Небо посылает на землю дожди, растёт трава, овца ест траву, овцу ест человек. Ты убивал человека и лечился, но не смог вылечиться. Так не лучше ли было бы сразу лечиться травой? Я отпаивал тебя травами и корнями.
Хан весело рассмеялся и, подавшись вперед, спросил:
– Много ли таких, как ты, в Тибете?
– Много! Я простой лекарь, который лечит только тело, а потому   самый ничтожный из тех, кто идет дорогой познания, – усмехнувшись, скорбно заметил старик.
– Все ли лекари считаются самыми ничтожными из познающих?
– Все, хан! Ведь они заняты только глупыми людьми.
– Тогда каковы же остальные! Я приглашу тех, кто выше тебя, в свой улус... Чем тебя наградить?
– Мне ничего не надо! – ответил старик. – Но я прошу тебя, хан, освободить до конца жизни от тяжелой работы жену Жирного Жаргала, который тяжело болен, как и все в твоем улусе...
По знаку хана стражники набросились на Жирного Жаргала, но старик испуганно и раздраженно закричал:
– Освободить одного   не значит убить второго! Убивая или даже просто обижая живое существо, вы убиваете самих себя. Все их проклятия посильнее любого вашего оружия или нашего лекарства.
И опять Жирный Жаргал остался жив.

Он умер через три года. После ухода старика все смешалось в ханском улусе: причины, следствия, виноватые, не виноватые...
Хара Хонин снова превратилась в Цыцык, располнела и расцвела, живёт в одной из ханских юрт, единственная ее работа   вышивание. Она украшает шелка, выделанные шкуры и кошму нарядными цветами и узорами, беспрерывно напевает веселые песенки, никого не узнает и ничего не помнит, даже не знает своих имён. Увидев хана, она игриво хихикает, стражникам грозит пальчиком, безудержно и безумно веселится, катается по траве и корчится от смеха, когда видит иногда Жирного Жаргала и Толстого Туяна.
Хан стал молчалив и набожен, ему бывает стыдно перед гостями за эту непредсказуемую и весёлую женщину, но он терпеливо выполняет просьбу своего спасителя.
Жирный Жаргал женился на толстой кривоногой вдове. Ходит она вперевалку, и ноги у неё как жирные и хищные клешни. Этот ходячий злой бурдюк жира забила и затиранила Жирного Жаргала за какой-то год! Его уже никто не узнавал в степи, от него осталась страшная тень, хваленный круглый живот обмяк, и складки пустым мешком повисли до колен, щёк он своих он больше не видел. Да были ли щёки на этом угодливом черепе! Жирный Жаргал стал пуглив, молчалив, но бессовестно, всем своим видом, взывал о жалости.
Однажды почувствовав себя плохо, он вспомнил о ламе, насобирал и круто заварил разные травы и коренья. Он выпил бурлящий и пенистый отвар, глаза у него стали безумными, сердце колотилось так, что слышно было за стеной юрты. Бедняга закружил по белой лунной степи и, промучившись всю ночь, умер на рассвете, оставив драгоценного Толстого Туяна с хищной вдовой, которая проклинала Жирного Жаргала и после смерти.
Но она уже ясно видела, что теперь причины всех её несчастий скопились в безобразно разжиревшем Толстом Туяне, которого родила безумная Цыцык, когда была Хара Хонин для Жирного Жаргала, начальника ханской отары овец и нескольких рабов.
Люди шепчутся, что дух убитого раба Туругая поселился в ханской юрте и ночами, когда луна заливает степь серебряным сиянием, витает над кочевьями и улусом.


Апрель 1998 года.


Примечания и сноски

1. Жаргал – счастье.
2. Тарбаган – монгольский сурок.
3. Хонин – овца.
4. Туян – луч.
5. Цыцык (Сысык) – цветок.
6. Кисломолочный продукт.