Последний верблюд умер в полдень-11. Э. Питерс

Элизабет Питерс

                ПОСЛЕДНИЙ ВЕРБЛЮД УМЕР В ПОЛДЕНЬ

КНИГА ВТОРАЯ

ОЧЕРЕДНАЯ МОЛОДАЯ ПАРА БЕЗ ПАМЯТИ ВЛЮБЛЁННЫХ!
 
Наш ответ на заявления Рамзеса оказался – без малейшего злого умысла – самым обескураживающим из всех возможных. Я подавила смех, уткнувшись в широкое плечо Эмерсона, а он ласково и терпеливо ответил:
– Вот как, мой мальчик? Ну, это не удивительно; все жрицы благородного происхождения, и, как нам известно, многие обучались английскому от Форта. Она, возможно, решила преподнести тонкий комплимент своему богу исполнением гимна другой веры. Или даже... знаешь, Пибоди! Может, это было задумано, как тонкий комплимент – признак того, что она о нас очень высокого мнения? 
– Я ни на мгновение не поверю, что она пела что-нибудь подобное, – вставила я.  Воображение Рамзеса сыграло с ним шутку. В странных завываниях этой музыки при желании можно было найти какую угодно мелодию.
– Уверяю тебя, мама…
– О, безусловно, ты убеждён, что слышал именно это, Рамзес. Чёрт возьми, – добавила я с растущим раздражением: игривость Эмерсона улучшила его настроение и вызвала к жизни некоторые тайные жесты, противоречившие прежним опасениям, – мы с папой были чрезмерно терпимы к твоему возмутительному поведению. Немедленно отправляйся спать!
Из-под дивана донёсся слабый скрежет. Рамзес пытался стиснуть зубы – одна из весьма трогательных попыток подражать его отцу и властелину. Но возражений не последовало, и исчезновение было столь же тихим, как и появление. Только тогда, когда слабый шорох занавески указал, что наш сын уже в соседней комнате, Эмерсон возобновил прерванные было занятия.

* * *
 
Наши сопровождающие вернулись на следующее утро, к крайней досаде Эмерсона. Как только мы закончили завтракать, он заявил о намерении посетить несколько значительных персон, в первую очередь – Муртека, а затем, если это позволено, принцев.
Если он надеялся ускользнуть от своих помощников, уловка не сработала. Господа последовали за ним по пятам из самой опочивальни. Он не вернулся, поэтому я пришла к выводу, что ему разрешили покинуть здание, и решила поступить точно так же.
Когда я предположила, что могла бы навестить Верховную жрицу, потрясение моих фрейлин дало понять, что я совершила недопустимую ошибку, даже подумав о подобном. Жрицы не развлекали посетителей и не покидали своего жилья - за исключением участия в религиозных церемониях. Я преисполнилась искренней жалости к бедняжкам; даже мусульманские женщины обладали большей свободой – они могли гулять в садах и даже выходить на улицу, если были надлежащим образом закутаны и имели сопровождающего.
– И те же правила для всех знатных женщин? – спросила я. –  Все они в такой же степени являются узницами?
Меня поспешили заверить, что, во-первых, жрицы – не узницы, и, во-вторых, что жрицы подчиняются иным правилам. Другие женщины могли перемещаться куда угодно и как им заблагорассудится.
– И куда же они ходят? – спросила я.
О… в храм, друг к другу в гости, наносят визиты королеве и королевским детям...
После этих слов меня озарило. Я объявила, что тоже хотела бы навестить Её Величество, которую они именовали древним титулом Кэндис (134).
– В моей стране, – добавила я, – все гости свидетельствуют своё уважение (дословно – приходят и кланяются) нашей Королеве. И поступать иначе является верхом невоспитанности (дословно – недостойным поведением).
После непродолжительного обсуждения дамы согласились, что это отличная мысль. Но процедура оказалась гораздо более сложной, чем я ожидала: каждый шаг пришлось обсуждать и доказывать. Должен ли кто-то прибыть раньше других, чтобы сообщить о нашем появлении? (Да, конечно.) Что мне одеть? (Мы оказались единодушны по этому вопросу: я была полна решимости отправиться в полном облачении и при оружии, и дамы полагали, что Её Величество хотела бы видеть моё необычное одеяние.) Как нам идти? (Остановились на компромиссе: женщины взяли паланкин, я шла пешком.) Может ли Рамзес сопровождать нас?
Рамзеса нигде не могли найти, так что вопрос решился сам собой. Дамы, похоже, решили, что это игра – вроде пряток – и потратили бы на поиски целый день, если бы я не объявила о намерении идти без него. Я не беспокоилась о его безопасности, так как он не мог выйти из дома. И потом, я уже неоднократно убеждалась, что без моего сына визит пройдёт гораздо спокойнее. Никогда не знаешь, что ему взбредёт в голову сказать. И вот мы двинулись в путь. Солнце стояло высоко, было очень жарко, но я не возражала, испытывая непревзойдённое удовольствие свободно шагать, глубоко дыша и озирая по пути достопримечательности. Скорее всего, и носильщики были довольны, ибо им пришлось соответствовать моему темпу, который, хотя и был достаточно быстр, но гораздо менее утомителен, чем их обычная рысь.
Вымощенная камнем мостовая содержалась в отличном состоянии. Группа маленьких темнокожих людей в одном месте занимались ремонтом; они пали на колени при виде стражников и оставались в таком положении, пока мы не прошли. По пути я мельком наблюдала за другими слугами, работавшими в садах. Часть склона была красиво заставлена террасами и благоустроена, но в других местах бушевали заросли сорняков и ежевики, среди которых, будто гнилые зубы, виднелись фрагменты разбитых стен. Я задала себе вопрос, признаки ли это миновавшей гражданской войны или результат сокращения численности населения и величины ресурсов. Некоторый спад был неизбежен, но удивительно, что эта любопытная культура сумела пережить столетия. Дни её изоляции сочтены, думала я с удивительным чувством сожаления. Рано или поздно её обнаружат – не одиночные странники, как мы с Уиллоуби Фортом, но наступающая волна цивилизации, обладающая оружием, против которого копья и луки бессильны. И что же тогда ожидает здешних жителей?
Резиденция Кэндис примыкала к храму с западной стороны – то самое впечатляющее здание, которое я заметила накануне вечером, и было, по сути, королевским дворцом. В связи с неопределённостью в отношении преемственности Её Величество являлась в настоящее время единственной обитательницей, не считая обычного нагромождения наложниц, слуг, придворных и прихлебателей. Я узнала от моих спутниц, что она – мать принца Настасена, а мать Тарека умерла, когда тот был ещё ребёнком.
После обычных скучных церемониальных приветствий меня проводили через серию дворов и коридоров в великолепно украшенную приёмную, где уже ожидала королева. С сожалением должна признать, что её вид – и вид её фрейлин – так потрясли меня, что я забыла о хороших манерах и застыла в непристойном изумлении.
Её Величество оказала мне честь, облачившись в свой лучший наряд. Голову покрывала прихотливая маленькая шапочка, увенчанная фигуркой украшенного драгоценностями сокола, чьи крылья были изогнуты вниз и достигали щёк. Она носила тяжёлые ожерелья и золотые браслеты; плетёные кисточки украшали платье из чистейшей льняной кисеи с широкими плиссированными рукавами. Оно демонстрировало величие владелицы – и, можете мне поверить, было, что демонстрировать. Кэндис была невероятно толстой – почти одинакова что в ширину, что в высоту. Валики жира окружали всё тело; круглое, улыбающееся лицо возникало непосредственно из плеч без малейших признаков шеи. Само лицо было довольно приятным, с тонкими чертами, весьма напоминавшими облик сына. Хотя округлые щёки и уменьшали эти черты, но королева выглядела явно более симпатичной, чем Настасен. Маленькие тёмные глаза мерцали учтивым любопытством. Её придворные дамы также щеголяли элегантными одеждами, а некоторые из фрейлин были почти столь же велики, хотя ни одна не могла сравниться с внушительными размерами королевы.
Она не встала при моём появлении – полагаю, что понадобилось бы двое, а то и более, сильных мужчин, чтобы поднять её на ноги – но приветствовала меня высоким щебечущим голосом и указала на кучу подушек близ себя. Сдерживая изумление с присущим мне обычным savoir faire (135), я вежливо поклонилась и уселась.
Ментарит не сопровождала нас, так что пришлось обходиться без переводчика. Это оказалось преимуществом, а не помехой, потому что мои промахи и своеобразный акцент привели дам в восторг (больше всех веселилась Её Величество), и смех растопил лёд общественных условностей. Но смех был добродушный; королева точно так же веселилась, пытаясь произнести приветствие на английском. Я не могла противиться искушению и спросила, сколько ей лет. После продолжительного обсуждения и подсчёта на пальцах (как своих, так и придворных дам), она сообщила мне, что ей тридцать два. Вначале я не поверила своим ушам, но по зрелом размышлении поняла, что она могла бы стать матерью в нежном четырнадцатилетнем возрасте – то, что даже сегодня порой происходит в Египте и Нубии с несчастными девушками. Выходило, что и Настасену, и Тареку, родившемуся в том же году, по восемнадцать лет – юноши по английским стандартам, но не по меркам этого общества. Должно быть, они отрезали «косички молодости» (136) ещё до того, как стали подростками.
Невинное любопытство Её Величества и чрезмерное гостеприимство свели на нет все попытки других вопросов. Невероятные количества еды и питья буквально задавили на меня. Хотя я делала всё возможное, опасаясь проявить невоспитанность, но не обладала силами поглощать столько же пищи, сколько королева и придворные дамы, и отсутствие аппетита у меня огорчило Её Величество. Сжав мою руку, она сочувственно покачала головой. Что же у меня за муж, раз морит меня голодом?
Я не могла придумать ответ, который оправдал бы Эмерсона, не оскорбляя Её Величество, так что просто напрягла мускулы и улыбнулась, чтобы показать, что наслаждаюсь совершенными здоровьем и счастьем. Решение оказалось удачным, ибо отвлекло королеву и обратило её внимание на мой наряд. Пришлось показать каждый предмет на поясе и объяснить его назначение. Придворные дамы столпились рядом и внимали мне, затаив дыхание. Мой зонтик имел колоссальный успех: они поняли его предназначение, так как сами пользовались различными устройствами для защиты от солнца, но механизм просто очаровал женщин, и мне пришлось раскрывать и складывать его дюжину раз, прежде чем они устали наблюдать за процедурой.
Я рассчитывала подарить его королеве, но не решалась расстаться с любым возможным оружием. Вместо этого, когда она указала, что аудиенция окончена, подарив мне искусный золотой браслет с собственного запястья (который скользнул вверх к моему плечу, да и там оказался велик), я преподнесла ей свой набор для шитья. Для меня это не было большой потерей, но произвело поистине сверхъестественный эффект. Изящные блестящие иглы, тонкие цветные нитки вызвали всеобщее восхищение. Когда я откланивалась, то увидела, что одна из фрейлин отчаянно сражалась с иглой в попытках вдеть в неё нить, в то время как сияющая королева водрузила серебряный напёрсток на кончик мизинца.
Прогулка назад принесла некоторое облегчение моим страданиям после пиршества, но стол, накрытый для обеда, не пробуждал аппетита, даже если бы я не обнаружила, что присутствие мужа приятно отвлекает. Он ругал меня за долгое отсутствие таким весёлым голосом, что я поняла: вероятно, он узнал что-то интересное. Но просветить меня, однако, совершенно не спешил. А вместо этого подвинул мне кресло и спросил, как я провела утро.
–  В еде, –  ответила я, подавляя недостойный звук пресыщения. – И больше я не в состоянии съесть ни кусочка.
– Я тоже. – Эмерсон с отвращением взглянул на блюда с рагу и свежими фруктами. –  Муртек был исключительно гостеприимен. А тебя угощала Верховная жрица, Пибоди?
Я объяснила.
– Эмерсон, ты должен нанести визит королеве,– заявила я. – Если не считать красоты, она выглядит так же, как королева Пунта на барельефах из храма Хатшепсут! Помнишь эту огромную пухлую фигуру рядом с крошечным осликом (137) ?
– Один из многих признаков того, что древние египтяне обладали чувством юмора, – с усмешкой согласился Эмерсон. – Королевы Мероэ создавались по единому принципу. Так ты не думаешь, что Её Величество – очередная Агриппина или Роксолана (138)?
Его упоминание об амбициозных королевских матерях Рима и Турции ничего не значило для наших компаньонов, но, конечно, я поняла, что он имел в виду.
– Нет. Мне удалось задать ей несколько вопросов о её сыне и наследовании престола; она просто ответила, что это решит бог, и я готова поклясться, что она именно так и думает. Ты же знаешь, я отлично разбираюсь в людях…
Эмерсон фыркнул.
– Кроме того, её крайняя тучность существенно затрудняет как умственную, так и физическую нагрузку. Интересно, – продолжала я, поражённая внезапной мыслью, – не это ли объясняет размер королев Мероэ? Откармливать их, как гусей – возможный способ удержать женщин от вмешательства в дела государства; и, надо признаться, более гуманный метод, чем убийство или лишение свободы.
Эмерсон задумчиво воззрился на меня. Затем с сожалением покачал головой.
– Обоим нам с тобой известны лица, страдающие ожирением, но обладающие энергией не меньшей, чем другие. И некоторые из мероитических барельефов изображают королев, пронзающих копьём пленников с девичьей энергией и энтузиазмом.
– Верно. – Я заставила себя проглотить кусок рагу. – Сомневаюсь, что стоун-другой (139)прибавки к весу изменит мой характер.
– У меня нет никаких сомнений по этому вопросу, – заявил Эмерсон. – И надеюсь, ты удержишься от соблазна поэкспериментировать. Больше ты ничего интересного не узнала?
– Да нет. А как насчёт тебя?
– Даже смотреть на еду не могу, – объявил Эмерсон, отодвигая стул от стола. – Если ты закончила, Пибоди, идём в сад.
До сих пор мы не сказали ничего, не известного ранее нашей свите, но я видела, что мужу необходимо обсудить со мной несколько личных вопросов, и размышляла, как бы нам потактичнее избавиться от сопровождения. Приглашение приобщиться к трапезе, к которой мы едва притронулись, отвлекло мужчин; когда дамы последовали за нами, я послала их искать Рамзеса. Он пропадал невесть где целое утро, так что моя материнская забота не была такой уж притворной.
– Ну? – настоятельно спросила я, когда мы оказались у бассейна. – Ты видел Тарека?
– Нет. Мне сообщили, что оба принца заняты государственными делами. Однако Муртек радушно принял меня, уделив мне целое утро. Мне нравится старик, Пибоди; у него ум истинного учёного. Он – единственный взрослый, у которого хватило любознательности, чтобы изучить английский язык с помощью Форта и расспросить его о жизни во внешнем мире.
 – Английский Муртека не так хорош, как у Тарека.
 – Муртеку в изучении языка препятствовал возраст. Юноша воспринимает чужеродные звуки с большей готовностью. Интеллект Тарека, безусловно, высок. По словам Муртека, он был лучшим учеником Форта, усердно занимавшимся, в отличие от многих других молодых людей, потерявших интерес и забросивших учёбу. Муртек поступил точно так же, как Тарек. Он говорил о Форте с чувством, звучавшим, как искренняя привязанность. Он обладает редчайшим и замечательным качеством интеллектуального любопытства – любовью к знаниям ради них самих. Слышала бы ты, как он расспрашивал меня – о нашем правительстве, нашей истории, даже нашей литературе. В какой-то момент я действительно нашёл себя, пытаясь объяснить фразу из  монолога Гамлета – «моя тугая плоть (140)».
– Шекспир?! – воскликнула я. – Эмерсон! Ты понимаешь, что это значит? Муртек показал тебе книгу?
– Нет, зачем? Он... – Эмерсон запнулся и уставился на меня. – Господи, Пибоди, ты вправе считать меня полным идиотом. Я был так очарован встречей с умом подобного калибра, что очевидный вывод даже не пришёл мне в голову. У Форта, конечно же, был с собой томик Шекспира; как иначе Муртек мог об этом узнать?
– Очевидно, существуют и другие возможности, – призналась я. – Труды Барда (141) издавались множество раз в течение столетий, и мистер Форт мог оказаться не первым из тех чужестранцев, кто появился здесь. А вдруг это просто совпадение? Ведь Муртек всё-таки не показал тебе книгу, а мой ночной посетитель сказал мне ждать посланника.
– Да, но условия изменились, – огорчённо взглянул на меня Эмерсон. – Я не знаю, как, к дьяволу, Робину Гуду удалось пробраться сюда в первый раз; ему может не удаться  сделать это снова. От Муртека я узнал очень много о политической ситуации. Он не сказал ничего, что можно было бы посчитать предательством – наши сопровождающие прислушивались к каждому слову – но я чувствовал: он ожидал, что я обладаю достаточным интеллектом для понимания последствий. Тебе, конечно, известно, что в Древнем Египте различия, которые мы делаем между политикой и религией, не имели смысла. Царь был богом, а жрецы одновременно исполняли роль государственных чиновников.
– И какое отношение это имеет к здешней ситуации?
– Она ничуть не отличается от древней. С течением времени, как это происходило в Египте, Амон принимал на себя полномочия и атрибуты других богов Ра (142), Атума, Мина – того самого, с огромным…
– Да, Эмерсон, я знакома с этим процессом. Он называется синкретизм (143).
– Правильно. Так вот, Осирис – единственный бог, которого Амон никак не смог ассимилировать. Две в высшей степени разные личности: Амон-Ра, великий и могучий царь богов, отдалённых и внушающих благоговение – и Осирис, страдалец и искупитель, умерший, подобно простым смертным, и оживший заново. Его преданная жена Исида, божественная мать, также чрезвычайно почитаема народом. Своих последователей здесь имеют и другие боги – Бес, Бастет (144), старый бог-лев Куша Апедемак (145). Но только два культа действительно важны – Амона Ра, которого представляет кисломордый старый злодей Песакер, и Осириса с Исидой, чьим Верховным жрецом является наш друг Муртек.
– Ясно. Это объясняет странную комбинацию изображений, которые мы видели прошлой ночью – Аминрех, Исида и Осирис, вместо одной из обычных божественных семей.
– Это также объясняет разногласия между Песакером и Жрицей Исиды по поводу наших скромных персон.– Эмерсон потянулся, заставив мышцы бугриться под тонкой льняной рубашкой. – Лестно, не правда ли, стать предметом борьбы между парой богов?
– Ты имеешь в виду их смертных представителей, Песакера и Муртека – Верховная жрица Исиды, несомненно, высказывалась в пользу последнего. Это всё та же старая обыденная борьба за власть, Эмерсон: мы предполагаем, что Амон поддерживает одного из принцев, а Осирис – другого?
– Хотел бы я, чтобы всё было так просто. Оба принца должны желать поддержки Амона; именно его жрецы определяют выбор бога. Оба жреца хотят принца, которого они смогут контролировать. Я полагаю, что за кулисами можно обнаружить немало торгов, подкупа, шантажа и запугиваний. Но не это было самыми интересными сведениями, которые я получил сегодня, Пибоди. Муртек – старый хитрый лис, иначе он бы не выжил в этом рассаднике интриг. Но, когда он провожал меня к дверям, то обронил замечание, которое поразило меня, как удар электрического тока.
– Ну и..? – потребовала продолжения я.
Позади нас шумел занавес зелёных лоз. Это был всего лишь лёгкий ветерок, нежно ласкавший мои щёки, но Эмерсон взял меня за руку и заставил встать.
– Прогуляемся, Пибоди.
– Это недостойно тебя – таким образом продлевать мучительное ожидание, Эмерсон!
– Я не хочу, чтобы меня слышали посторонние. – Эмерсон обнял меня за талию и притянул к себе. – Пибоди, здесь находится ещё один белый человек!

* * *
 
Эмерсону пришлось пресечь мои вопросы, прижав меня к цветущему кусту и закрыв рот собственными губами. Это была освежающая интерлюдия во всех смыслах, и когда, наконец, я получила возможность говорить, то поняла, почему он действовал именно таким образом.
 – Ты не уточнял, кто этот человек, где он живёт? – прошептала я.
Эмерсон покачал головой. 
– Муртек продолжал говорить после едва заметной паузы, а проклятые придворные не отставали от нас. Это было очень хитрой уловкой – невзначай заметить, что кто-то недавно рассказал ему о другом белом человеке. Даже если бы его подслушали, такая фраза выглядела бы совершенно невинно.
– Может быть, это всё-таки Уиллоуби Форт? Если они лгали о его смерти…
Эмерсон заглушил мой голос, выжав из меня дыхание.
– Успокойся, Пибоди, прошу тебя. Я считаю, что это в высшей степени маловероятно. Ты забыла о другом кандидате.
– Конечно, – вздохнула я.
Я не забыла бедняжку Реджи Фортрайта, как, уверена, и читатель. Мы обсуждали его печальную участь множество раз, но были вынуждены верить в спасение с помощью Рока, Доброго Господа и военных (не обязательно в таком порядке), так как сами были не в состоянии ничего предпринять. Сейчас правда озарила меня ослепительным откровением, и я задавалась вопросом, почему же мне это не пришло в голову раньше.
– Дикие люди пустыни, – произнесла я. – Те же «дикие люди», которые помогли нам, возможно? Но мы не видели по пути никаких его следов.
– Он мог бы отклониться от курса всего на пятьдесят ярдов, и мы пропустили бы эти следы. Полный неумеха во всех отношениях – не удивлюсь, если он не умел обращаться с компасом. Нельзя рассчитывать, что это окажется он, хотя ты и подружилась с ним, Пибоди. Сообщали, что многие люди были убиты или пропали без вести во время восстания махдистов.
– Независимо от того, кто это на самом деле, мы должны его увидеть. Думаю, что ты прав, Эмерсон; наш милый старый Муртек хотел, чтобы мы знали это, и предприняли соответствующие действия. Но каким образом? 
Одна из дам появилась у входа в сад. Эмерсон наградил её таким злобным взглядом, что она завизжала и бросилась прочь.
– До сих пор удача благоволила смелым. Другими словами, я просто потребую, чтобы меня отвели к «другому белому человеку». Посмотрим, что из этого выйдет.

* * *
 
Дама пришла сообщить нам, что Рамзес обнаружен, а точнее – вернулся по собственному желанию. Он сидел за столом, уплетая остатки еды и скармливая кусочки кошке. Последняя была гладкой и чистой, как никогда; мальчик же был покрыт пылью и паутиной. Когда я приказала ему пойти и умыться, он возразил, что уже умыл – руки. После осмотра они оказались несколько чище, чем всё остальное, так что я не стала настаивать.
– Где ты был? – спросила я. – Мы тебя везде искали.
Рамзес запихнул в рот огромный кусок хлеба и махнул рукой в направлении к задней части здания. Я восприняла это, как самовольные занятия копированием настенных росписей и надписей. Я прочитала ему строгую лекцию о поведении за столом (которое заметно ухудшилось под влиянием нашей свиты) и о том, что скрываться от людей, которым приходится его искать, грубо и невежливо.
Эмерсон немедленно отправился к стражникам, чтобы претворить свой план в действие. Вернулся он, хмурясь и что-то бормоча.
 – Они запретили тебе уйти? – спросила я.
– Не совсем. – Эмерсон тяжело опустился на стул. – Они открыто заявили, что не понимают, о чём я говорю.
– Может быть, так и есть, Эмерсон. Бедняга может находиться в строжайшем заточении.
– Или являться плодом моего воображения, – пробормотал Эмерсон, теребя расселину на подбородке. – Нет, нет, чёрт возьми, слова были совершенно ясны. Итак, что же нам делать?
Рамзес попросил разъяснений; отец посчитал, что обязан исполнить просьбу. 
– Чрезвычайно интересно, – произнёс Рамзес, потирая собственный подбородок. – По моему убеждению, единственное, что нам остаётся – задать вопрос или предъявить требования кому-нибудь более высокопоставленному.
– Именно то, что я собиралась предложить, – подтвердила я. – Одному из принцев?
– Обоим, – ответил Рамзес.
В конце концов объединёнными умственными усилиями нам удалось составить миниатюрный Розеттский камень (146) с надписями на английском и мероитическом. После того, как мы уладили фразеологию ко всеобщему взаимному удовлетворению, я сделала копию, и Эмерсон передал оба экземпляра стражникам.
– Ну, во всяком случае, с этим трудностей не возникло, – сообщил он, вернувшись. – Я уверен, что их доставят как можно быстрее. Теперь всё, что нам остаётся – это ждать.
– Я очень устала от всяких разговоров и планов, – заявила я. – Ожидание – не наш стиль, Эмерсон. Я жажду действий. Смелый ход, государственный переворот…
– Ясно вижу, как ты отправляешься в деревню, размахивая зонтиком и призывая реккит к оружию,  – отреагировал Эмерсон, потянувшись за трубкой.
– Сарказм тебе не идёт, Эмерсон. Я вполне серьёзна. Есть несколько способов, которые могли бы увеличить наш престиж, преисполнить окружающих благоговением и ужасом... Эмерсон! В ближайшее время не предвидится затмения солнца (147)?
Эмерсон вынул трубку изо рта и уставился на меня.
– Откуда, чёрт побери, мне может быть известно, Пибоди? Альманах (148) не принадлежит к обычному оснащению африканской экспедиции.
– Мне следовало подумать об этом, – с сожалением заметила я. – Отныне для пущей уверенности один из них будет всегда при мне. Это было бы так удобно – я имею в виду, затмение.
– Равно как и появление Верблюжьего корпуса (149)с развевающимися флагами, – отпарировал Эмерсон, чьё замедленное чувство юмора порой приводит к печальным последствиям. – Проклятье, Пибоди, астрономические эффекты не происходят тогда, когда тебе удобно, да и сами солнечные затмения достаточно редки. Что заставило подобную дурацкую мысль посетить твою голову?
Дважды в течение дня я выходила в прихожую осведомиться, есть ли послание для нас. Я была уверена, что по прибытии его доставят немедленно. Спокойствие Эмерсона, деловито царапавшего в своем журнале, только увеличивало моё нетерпение. Я непрерывно вышагивала по комнате, сцепив руки за спиной, когда, наконец, услыхала шлёпанье сандалий и звон оружия, что предвещало приближение стражников – и не одного, а нескольких, судя по звукам.
– Наконец-то! – воскликнула я. – Послание!
Эмерсон встал, глаза его сузились.
– И не один посланник, похоже. Возможно, Тарек пришёл лично.
Занавеску отдёрнули в сторону лезвием копья, и вошли два солдата, таща с собой человека. Жестокий толчок стремительно послал узника вперёд. Не в силах остановить падение, поскольку руки были связаны за спиной, он упал на колени и рухнул вверх лицом у моих ног.
Узником оказался, конечно, Реджи Фортрайт. Его одежда была измята и изорвана, а сам он обзавёлся длинной бородой. За исключением бледной кожи, говорившей о длительном строгом заключении, он выглядел вполне здоровым; во всяком случае, его лицо было достаточно полным. Возможно, причиной являлся недостаток физических упражнений, но это опять-таки напомнило мне об отвратительных обрядах древних американцев, откармливавших своих пленников для жертвоприношений.
Эмерсон закатил глаза к небу и снова уселся. Я опустилась на колени близ упавшего и... Но описание моих действий, боюсь, лишь нагонит скуку. Вскоре Реджи уже сидел и понемногу попивал вино, чтобы восстановить силы.
Вопросы хлынули  из моих уст только для того, чтобы встретить такой же поток вопросов от Реджи. Прошло некоторое время, прежде чем мы смогли достичь той степени спокойствия, которая позволила бы понимать друг друга.
Реджи настаивал, чтобы вначале я описала наше путешествие и всё происшедшее с нами с тех пор. По мере моего повествования Эмерсон выказывал признаки нарастающего нетерпения, и после того, как я описала посещение деревни и спасение женщины с ребёнком, он прервал меня:
– Ты охрипла, Пибоди. Пусть мистер Фортрайт расскажет нам свою историю.
Реджи признался в обычной чарующей манере, что быстро заблудился.
 – Очевидно, именно так, миссис Амелия, потому что я не видел ни одного ориентира из тех, которые вы описали. В то время я и не думал об этом – как и профессор, я всегда сомневался в точности карты моего бедного дяди. Но после рассказа о вашем путешествии... Это необъяснимо! Я не настолько глуп, чтобы не уметь обращаться с компасом.
– Не так необъяснимо, пожалуй, – задумчиво сказала я. – Ваша копия карты, возможно, была неверной. 
– Уверяю вас… – начал Реджи.
– Неважно, – прервал Эмерсон. – Если вы не смогли найти первый из ориентиров, почему не повернули назад?
– Ну, видите ли, на четвёртый день отъезда мы обнаружили воду, и к тому времени у нас всё ещё имелись вполне достаточные запасы для возвращения. Мы нашли всего лишь заброшенный колодец, который потребовал значительной очистки, прежде чем стал годен к использованию; но это дало нам запас времени. У нас не случилось ни одного из злоключений, какие пришлось испытать вам: верблюды были здоровы, а мужчины –веселы и старательны. Поэтому я и решил, что могу задержаться на день-другой. Я буквально готов был горы свернуть.
– Восхитительно, – тепло отозвалась я. – А когда же на вас напали?
Реджи покачал головой.
– Всё как в тумане, миссис Амелия, да ещё моя последующая болезнь… Они атаковали на рассвете. Я помню, что меня разбудили крики и стоны, и выскочил из палатки, чтобы увидеть, как мои люди разбегаются в разные стороны сломя голову. Я не виню их: они были вооружены только ножами, а изверги, преследовавшие их, держали большие железные копья, луки и стрелы.
– А у вас, кажется, была винтовка, – сказал Эмерсон, жуя трубку.
– Да, и мне удалось отправить к праотцам несколько дьяволов, прежде чем они одолели меня, – произнёс Реджи. Тень мрачного удовлетворения скользнула по приветливому лицу. – Я стал бороться ещё яростнее, когда понял, что они намерены схватить, а не убить меня. Быстрая смерть предпочтительнее рабства. Но всё напрасно. Удар по голове поверг меня наземь, и я, вероятно, был без сознания в течение нескольких дней. Я ничего не помню о том, как оказался здесь.
– А о том, что случилось с вашими людьми? – спросил Эмерсон.
Реджи пожал плечами.
– Немногим из них удалось уйти – скорее всего, для того, чтобы в мучениях умереть от жажды. Но теперь снова ваша очередь, миссис Амелия – как давно вы находитесь в здешнем плену? Какие планы вы разработали для спасения? Зная вас с профессором, я не могу поверить, что вы кротко смирились с лишением свободы.
– У вас довольно театральный способ задавать серьёзные вопросы, мистер Фортрайт, –  ответил Эмерсон. – Это место – мечта археолога; я не хотел бы удалиться без тщательного изучения увлекательных пережитков мероитической культуры. Нас рассматривают не как заключённых, но как почётных гостей. И потом, знаете ли, существует незначительная мелочь – основная причина нашего пребывания здесь: выяснить судьбу вашего дяди и его жены.
– Они мертвы, – спокойно произнёс Реджи. – Да упокоит их Господь.
– Откуда вам это известно?
– Он сказал мне… – Реджи пытался сдерживать голос, но гнев и ярость исказили его лицо. – Смеясь, как злодей, каковым он и является, он описывал их долгую, мучительную смерть под пытками...
 – Настасен? – воскликнула я.
– Кто? – Реджи уставился на меня. – Нет. Ваш друг Кемит, который известен здесь, как принц Тарекенидаль. Все эти длинные страшные недели я находился в заточении именно у него в подземелье.

* * *
 
Прерывание истории Реджи было вызвано не обуревавшими его чувствами или каким-то моим литературным трюком, а очередным появлением слуг, которые начали подготовку к ужину. Эмерсон приказал им найти помещение для нового жильца и пошёл вместе с ними для перевода, ибо Реджи признался, что языком владеет слабо. Вскоре после этого стражник принёс рюкзак, который был мне знаком, как собственность Реджи, и послала слугу, чтобы тот отнёс его хозяину.
Рамзес удалился вместе с отцом и Реджи, но кошка отказалась сопровождать их, предпочитая свернуться калачиком на куче подушек. Я села рядом с ней. Она открыла один золотой глаз и изрекла властное повеление. Я погладила ей голову. Ощущение гладкого меха умиротворяло и помогло успокоить хаотичные мысли. Я всегда считала себя знатоком в том, что касалось человеческого характера, но выходило, что я ошибалась дважды. Либо Реджи был лжецом, либо Тарек – редкостным злодеем, и тоже лжецом. Но единственные ли это альтернативы? Возможно ли другое объяснение?
И действительно, кое-что пришло мне в голову. Реджи был болен, и, возможно, бредил. Он мог просто вообразить всё это, или перепутать принцев. Как и многие невежественным белым мужчинам, ему было бы трудновато отличить одного родственника от другого, а двое мужчин были внешне очень похожи, особенно в полумраке. (Естественно предположить, что камера была тёмной и сырой, как и все подобные помещения.)
С другой стороны, Тарек, возможно, намеренно обманул Реджи, по причинам, которые ещё предстоит определить.
Я почувствовала себя гораздо веселее после создания этих теорий.
В честь нашего гостя я решила сменить брюки на халат. Я закончила принимать ванну, и дамы вытирали меня, когда Эмерсон просунул голову в комнату. Его угрюмый вид сменился гораздо более привлекательным выражением, стоило ему увидеть происходящее.
– Отпусти их, – потребовал он.
– Но Эмерсон, они…
– Я вижу, что они делают. – Он рявкнул приказ, вынудивший дам поспешно скрыться, и взял свежее льняное полотенце.
– Честное слово, Пибоди, – заметил он в ходе последующей деятельности, – ты превращаешься в сибаритку. Смогу ли я предоставить тебе подобострастных рабов, когда мы вернёмся в Кент?
– У меня нет жалоб на обслуживание, которым я обеспечена в настоящее время, – шутливо ответила я.
– Да уж надеюсь, – пробормотал Эмерсон. – Почему мы всегда попадаем в подобные ситуации, Пибоди? Почему я не могу заниматься обычными археологическими раскопками?
 – Ты не можешь обвинять в этом меня, Эмерсон. И нынешняя ситуация совсем не похожа на другие наши расследования.
– Но имеет некоторые общие черты с ними, – утверждал Эмерсон. – Например, твоя злосчастная привычка привлекать к себе аристократию. На сей раз не только британскую знать, но целый набор высшего дворянства.
Сопровождавшие эту речь знаки внимания, расточаемые им, привели меня к полной невозможности возмутиться критикой. Я добродушно ответила:
– По крайней мере, на этот раз не существует никаких молодых влюблённых, дорогой.
– Получается так, – сказал Эмерсон, а я одновременно получала от него ещё кое-что. – Тебе явно лучше, Пибоди, за что я благодарен от всей души. Как я надеюсь, что ты это... и это...
Я выразила свою признательность надлежащим образом, но в конце концов была вынуждена с большой неохотой возразить:
– Дорогой,  думаю, что мне следует одеться. У нас гость. Ты нашёл для него подходящее помещение, так ведь?
 – Оно устроило меня, – загадочно ответил Эмерсон. – Твоё мнение о его истории?
Я предположила, что он имеет в виду потрясающее открытие относительно Тарека, и поделилась своими теориями.
– Хм, – сказал Эмерсон ещё загадочней. – Я бы попросил тебя, Пибоди, не слишком любезничать с Фортрайтом. Не упоминать о полночном посетителе и не настаивать на достоинствах Тарека.
Загадка разрешилась.
– Ты никогда не любил Реджи, – заявила я, позволяя Эмерсону обернуть меня в халат и закрепить пояс.
– Это не имеет отношения к нашему делу, – ответил Эмерсон. – Есть ещё ряд вещей, которые он не объяснил к моему удовлетворению.
Как выяснилось, существует и целый ряд вещей, которые остались необъяснимы к удовлетворению Реджи. Когда он присоединился к нам в приёмной, улучшение внешности оказалось значительным. Снежный халат резко контрастировал с румяным лицом, огненными волосами и бородой, отмытой так, что она сияла, как заходящее солнце. Однако новые мысли омрачали его честное лицо, и вместо того, чтобы возобновить своё повествование, он болтал о еде и сервировке стола, как заурядный любопытный турист. Мне пришло в голову, наконец, что его сдержанность может быть объяснена присутствием слуг, поэтому отослала их.
– Теперь вы можете говорить свободно, – сказала я. – Вы были правы, соблюдая осторожность;  мы настолько уже привыкли к прислуге, что забываем о её присутствии.
– Да, я заметил, – сказал Реджи, пряча глаза. – Похоже, вы устроились здесь, как дома. Весьма комфортабельно.
Эмерсон, всегда чувствительный к возможному оскорблению, отреагировал ещё до меня. С грохотом швырнув на стол ложку из резного рога, он прорычал:
– К чему вы клоните, Фортрайт?
– Вы хотите, чтобы я говорил откровенно? – Щёки молодого человека покрылись румянцем. – Пусть будет по-вашему. Мне неведомо искусство обмана и уловок. В пылу облегчения от моего освобождения и радости встречи с вами, живыми и здоровыми, я забыл об осторожности, но у меня было время, чтобы всё обдумать, и я говорю вам откровенно, профессор, что существует ряд вещей, которые не объяснены к моему удовлетворению. Моя карта была ошибочной; ваша – точной. Я был захвачен и избит; вас спасли и окружили уходом. Я провёл последние недели в сырой, тёмной клетке, пока вы блаженствовали в этих красивых комнатах с едой, вином, великолепной одеждой, слугами, исполнявшими все ваши приказы…
 – Ни слова больше! – воскликнула я. – Я понимаю ваши сомнения, Реджи. Вам подозрительны наши мотивы. Но, бедный мальчик, вы ошибаетесь. Я не могу объяснить разницу в обращении с нами и с вами, но мы никогда не предадим собрата-англичанина, будь то мужчина или женщина. Если ваши тётя и дядя до сих пор живы, мы не покинем это место без них.
– Я… прошу прощения? – изумился Реджи.
– Извинения приняты, – любезно ответила я.
– Секундочку, – прервал Эмерсон, вцепившись в волосы обеими руками и дёргая их. – Кажется, я потерял нить обсуждения. Должен ли я понимать, мистер Фортрайт, что, по вашему мнению, ваши дядя и тётя всё-таки выжили? Нам тоже сказали, что они мертвы – хотя и не таким ужасным образом, как упоминали вы.
– Я не верю, что они живы, – ответил Реджи. – Я только хотел спросить… предложить... Сам не знаю, что я имел в виду.
– Так часто бывает в ходе бесед с миссис Эмерсон, – успокоил его мой муж. – Возьмите себя в руки, Фортрайт, и попытайтесь использовать хоть немного здравого смысла. Я понимаю, что вам это трудно, но вы, конечно же, не в состоянии поверить, что мы хотим провести остаток жизни, роскошествуя во дворце.
– Тогда… то есть, вы действительно намереваетесь сбежать?
– Покинуть здешние места, да. Рано или поздно, тем или иным способом. Может быть, –  задумчиво сказал Эмерсон, – нам достаточно просто попросить. А мы и не пытались.
Реджи покачал головой.
 – Никто не покидает Святую Гору. Как, по-вашему, она осталась скрытой все эти годы? Мы не первые странники, наткнувшиеся на город, или захваченные патрулями, охраняющими подступы к ней. Штраф за попытку побега, будь то чужестранец или гражданин – смерть.
– А! – Эмерсон отодвинул стул и вперил проницательный взор в молодого человека. –  Вы узнали больше, чем сказали нам до сих пор.
– Конечно. Мы прервались, если вы помните. 
– Тогда, пожалуйста, продолжайте с того момента, где нас прервали. Конечно, если вы нам доверяете.
– Я не знаю, что на меня нашло, – пробормотал Реджи. – Я прошу прощения. Но если бы вы знали, через что мне пришлось пройти…
 – Мы уже сказали, что приняли ваши извинения, – сухо отрезал Эмерсон. – Продолжайте.
– Ну, тогда… Вам следует понимать, что мы оказались в самом разгаре борьбы за власть...
Почти всё, что он сообщил, нам было уже известно – смерть короля, конфликт между двумя наследниками престола. Я бы так и сказала, если бы не повелительный жест Эмерсона, запрещавший раскрывать рот; и действительно, Реджи предложил нам новую и совершенно иную интерпретацию этих фактов. 
– Кемит или Тарек, как я должен его называть, более или менее признал своего брата законным наследником. Он сослался на слух, что его мать... что его отец на самом деле... что он не...
– Ах, да, древние слухи о нелегитимности, – отозвался Эмерсон. –  Очень популярны у европейских узурпаторов. Тарек признался, что это правда?
– О, не так уж открыто; на самом деле, он осуждал этот слух, как гнусную клевету. Однако, он протестовал немного сильнее, чем полагалось бы. И, если бы он был истинным наследником, зачем ему нужна помощь от чужестранцев?
– Так он хотел заручиться вашей помощью? – спросил Эмерсон. – Своеобразный способ добиться верности от человека, заточив его в... в сырую и тёмную клетку, как вы говорили?
– Клетка последовала за моим отказом, – криво усмехнулся Реджи. – Он хотел, чтобы я убил его брата. Что ещё я мог сказать, кроме «нет»?
– Вы могли бы согласиться, а затем предупредить Настасена, – ответил Эмерсон. – Решительный по имени и решительный в действиях, а (150)?
– Почему вы? – спросила я. – С таким большим выбором способов убийства и таким количеством преданных сторонников…
– Да, но у его брата тоже есть преданные сторонники. Убийство – здешний древний обычай, все дворяне используют дегустаторов пищи и телохранителей. Но не имеют огнестрельного оружия. Я – стрелок, и мог избавиться от Настасена, не приближаясь к нему.
Не хотелось менять благоприятное мнение о Тареке, но эта история произвела ужасное впечатление.
– Что же нам делать? – пробормотала я. – Если невозможно знать, кому доверять.
Реджи подтащил свой стул близко к моему и зашептал:
– Мы должны бежать как можно скорее. Празднество бога приближается. Тарек должен убить своего брата до наступления этого дня, если хочет вступить на царство, ибо законного наследника выбирает бог. Если мы не сбежим, то столкнёмся с ужасным выбором: убивать или быть убитыми.
– Не такой уж широкий выбор, – пробормотал Эмерсон. – Сомневаюсь, что убийца долго проживёт после этого . Вы очень хорошо осведомлены, Фортрайт,  а Тарек невероятно неосторожен. Он сам рассказал вам об этом?
Солнце садилось на западе; мягкий сумеречный свет согревал комнату. Губы Реджи раздвинулись в улыбке:
– Нет. Мой осведомитель – совсем другое лицо. Без её заботливого ухода я бы умер от ран. Когда мы сбежим, она отправится с нами, потому что я никогда не полюблю другую.
Кулак Эмерсона обрушился на стол с грохотом, который заставил загреметь всю посуду.
– Проклятие! Я так и знал! Очередная молодая пара без памяти влюблённых!
 
* * *
 
После того, как Эмерсон успокоился, Реджи продолжил рассказ – звучавший, как трогательная сказка. Кажется, изначально его лечение было похоже на наше. Очнувшись в заполненной свежим воздухом и залитой солнцем комнате, он обнаружил, что является предметом попечения одной из задрапированных в белое девиц, которые, как я уже упоминала, в этом обществе занимались врачеванием. Женщины легко влюбляются в молодых раненых красавцев; понадобилось немного времени, чтобы закрытое лицо сменилось открытым; и, по выражению Реджи (по-моему, довольно банальному), увидеть её - означало полюбить её. Отсутствие общего языка никогда не являлось препятствием для любви, а Служанка немного говорила по-английски – достаточно, чтобы предупредить его об опасности и объяснить, в каком отчаянном положении он оказался.
– Она рисковала своей жизнью, рассказывая мне, – шептал Реджи, в его глазах стояли слёзы. – И она сделала бы ещё больше, но вскоре после этого случился последний конфликт с принцем, и он приказал бросить меня в темницу. Теперь, когда я свободен… – Он замолчал, прерывисто дыша при виде завуалированного белого силуэта, материализовавшегося в тени.
– Не ваша подруга? – спросил Эмерсон, поворачиваясь и с любопытством глядя на девушку.
Реджи покачал головой.
– Будь я проклят, если я знаю, как это можно определить, – продолжал Эмерсон. – Завёрнута до бровей, как и все они.
– Взгляд любви может пронзить и толстую завесу, Эмерсон, – заметила я.
– Не знаю, Пибоди. Я вспоминаю по крайней мере об одном случае, когда твои глаза не смогли пронзить маску, которую я носил (151).
– Я был слишком сосредоточена  на том, чтобы меня не узнали, – ответила я. – Но ведь ты узнал меня, несмотря на то, что я тоже была в маске.
– Моя дорогая Пибоди, ты неспособна ошибаться.
Реджи взволнованным жестом призвал к молчанию.
– Думайте о том, что вы говорите в присутствии Служанки. Многие из них понимают по-английски, и если они обнаружат предательство моей возлюбленной, для неё это будет означать смерть. Не говоря уже о нас!
– Уверена, что она не предаст подругу, сестру, – прошептала я.
– Вы не понимаете действие суеверий на умы первобытных людей, – ответил Реджи (вопиющая недооценка наших талантов, заставившая Эмерсона фыркнуть от отвращения). – Эти девочки с младенчества приучены верить в своих языческих богов и в своё положение. Они девственницы ... 
Он замолчал, когда Ментарит (я узнала её по походке) приблизилась зажечь лампу. После того, как она отошла, Реджи продолжал:
– Все Служанки – благородного происхождения; некоторые из них – принцессы королевского дома. После исполнения своего долга в течение определённого времени они выходят за мужчин, отобранных царём для этой чести.
– Ужасно! – воскликнула я. – Вступать в брак, будто скрещивать призовой скот... У них нет выбора?
– Естественно, нет, – сказал Эмерсон. – Если право на престол переходит по женской линии, как мы догадались, брак принцессы становится государственным делом. Хм-м. Интересно, какая…
 – Шшшш! – Реджи наклонился вперёд, тревожно нахмурив лоб. – Вы вступаете на опасную почву, профессор. Я объясню в другое время; слишком много ушей вокруг.
Что верно, то верно. Лампы зажгли, подготовка к ужину шла полным ходом, и наша свита начала занимать свои места. Эмерсон забрал Рамзеса умываться.
– Может, вам удастся узнать её имя, – прошептал Реджи, указывая Ментарит. – Некоторые из девушек симпатизируют нам.
– Я знаю, как её зовут. До сих пор только две из них служили нам, и я говорила с обеими. Это – Ментарит.
Глубокий стон вырвался из губ юноши.
– Этого я и боялся. Во имя небес, миссис Амелия, берегите себя! Из всех служанок она наиболее опасна.
– Почему? – Его страх был заразителен; моё дыхание участилось.
– Она не сказала вам, кто она такая? Ну, тогда она постарается избежать этой темы. Она – одна из королевских наследниц. И сестра Тарека.


Примечания.
  134. Кэндис - это женское имя из Библии, скорее всего, вытекающее из термина «кандак»; титул королевы или королевы-матери в древнем африканском королевстве Куш. Титул «кандак» или «кандакия» встречается, например, в Деяниях апостолов, 8:27 – «Он встал и пошёл. И вот, муж Ефиоплянин (древнее название кушитов – прим. пер.), евнух, вельможа Кандакии, царицы Ефиопской…»
  135. Savoir faire – мастерство, умение (фр.)
  136. Косички молодости – они же «локоны Гора», «локоны принца», «локоны принцессы», «боковые локоны» – характеристика ребёнка в Древнем Египте, символически указывающая на то, что её владелец является законным наследником Осириса. В ранних изображениях они находятся по бокам короткой причёски в виде шляпы, позже прикреплялись к парику, доходившему до плеч.
  137. См. примечание 38. На стенах храма изображена сцена признания правителями Пунта (царём Пареху и царицей Ати) формальной власти Хатшепсут.
  138. Агриппина – мать римского императора Нерона. Обладала непомерным властолюбием, участвовала во множестве заговоров. Плиний Старший пишет, что она была красивой и уважаемой женщиной, однако безжалостной, амбициозной, деспотичной и властной. Роксолана – наложница, а затем жена османского султана Сулеймана Великолепного, мать султана Селима II. Настоящее имя неизвестно, согласно литературной традиции – имя при рождении Анастасия или Александра Гавриловна Лисовская.  Многие историки считают её коварной и властолюбивой, подчинившей своим узкокорыстным интересам весь султанский двор Турции.
  139. Стоун – английская мера веса. 1 стоун равен 6,35 кг.
  140. У. Шекспир. «Гамлет». Акт 1, сцена 2.
«О, если б ты, моя тугая плоть,
Могла растаять, сгинуть, испариться!»
(Перевод Б. Пастернака).
  141. Бард: здесь – прозвище Шекспира (полностью – «Эйвонский Бард», по имени его родного города Стратфорда-на-Эйвоне).
  142. Ра (не путать с Амоном Ра – см. далее) – древнеегипетский бог солнца, верховное божество в религии древних египтян. Его имя означает «Солнце». Центром культа был Гелиополь, где Ра был отождествлён с более древним местным солнечным божеством, Атумом, и где ему были посвящены, как его воплощения, птица Феникс, бык Мневис и обелиск Бен-Бен. В других религиозных центрах Ра в русле религиозного синкретизма также сопоставлялся с местными божествами света: Амоном, под именем Амона-Ра, Хнумом - в форме Хнума-Ра, Гором - в форме Ра-Горахти.
  143. Синкретизм: дословно – слияние, нерасчленённость. Здесь: смешение, неорганическое слияние разнородных элементов, напр. различных культов и религиозных систем в поздней античности.
  144. Бес – в древнеегипетской мифологии собирательное название различных карликовых божеств, считавшихся хранителями домашнего очага, защитниками от злых духов и бедствий, покровитель семьи. Охранитель детей, особенно при рождении и от опасных животных. Покровитель будущих матерей. Мужской аналог богини-кошки Баст (Бастет) (см. примечание 119).
  145. Апедемак – древнекушитский бог, изображавшийся преимущественно в виде змеи с головой льва. Бог-лев изображался с символами царской власти, олицетворяя мощь, воинскую доблесть и победу над врагами, а также являясь источником плодородия.
  146. Розеттский камень — плита из гранодиорита, найденная в 1799 году в Египте возле небольшого города Розетта, недалеко от Александрии, с выбитыми на ней тремя идентичными по смыслу текстами, в том числе двумя на древнеегипетском языке — начертанными древнеегипетскими иероглифами и египетским демотическим письмом, которое представляет собой сокращённую скоропись эпохи позднего Египта, и одной на древнегреческом языке. Древнегреческий был хорошо известен лингвистам, и сопоставление трёх текстов послужило отправной точкой для расшифровки египетских иероглифов. С 1802 года Розеттский камень хранится в Британском музее.
  147. Затмение солнца в древности и средние века часто использовалось как священнослужителями, так и недобросовестными учёными для достижения своих корыстных целей, ибо необразованный в массе своей народ верил, что настал конец света. В данном случае, скорее всего, имеется ещё и отсылка к роману М. Твена «Янки при дворе короля Артура», где главный герой, американец XIX века, случайно заброшенный в Средневековье, якобы вызвав с помощью могущественной магической силы затмение, тем самым спасает себе жизнь и приобретает неограниченное влияние при дворе короля.
  148. Альманах: здесь – астрономический календарь или таблица.
  149. Верблюжий корпус: здесь – кавалерийские подразделения верблюдов в британских колониальных владениях в Северной Африке и на Ближнем Востоке.
  150. Игра слов: forthright (фортрайт) в переводе с английского – решительный.
  151. Пятый роман серии – «Не тяни леопарда за хвост».