Легко солдату на войне

Страна праздновала тридцатилетие Победы. В районной газете накануне  9-го Мая стали публиковаться  статьи  о   ветеранах   войны.   Одна   из   них, за подписью Ильи Старкова, показалась всем интересной, за что приказом редактора он и получил премию...
Рабочий день кончился, но Илье нужно было закончить срочный материал на завтра. Он сидел в кабинете отдела писем один, торопился, нервничал и писал плохо. Вот тогда и пришел в самый неподходящий момент этот человек.
– Здравствуй, сынок, – он, не дожидаясь ответа и приглашения, сел за стол напротив.
– Добрый вечер. Что у вас? – Илья пытался выразить полную радость от столь несвоевременной встречи.
– Да, собственно, ничего. Просто захотелось посмотреть на тебя.
Недоумение Ильи явно было им прочитано. Гость улыбнулся широко и виновато:
– Прости, сынок, я и вправду пришел на тебя посмотреть. Статью твою прочитал и думаю: пишет бойко, слезу прошибает, а ведь, поди, и тридцати нет.
– Нет, – признался Илья.
Странный человек продолжал:
– Нет. Это сразу видно... Потому что очень уж слезно ты, сынок, написал. И слова какие-то такие... не наши, не военные.
Илья обиженно заскрипел стулом.
– Ты уж не обижайся, я потому к тебе и пришёл, чтоб рассказать, как все это было на самом деле. И – поверь мне, старику, сам я только сейчас осознал, «кто» это была – война.  «Кто»,  сынок, а не  «что».  И  «кого» мы вынесли. И какими мы вышли из этого «кто». Раньше «кто» было для меня и, наверное, для всех моих сверстников в шинелях, всех наших людей, простым и ясным: «Гитлер», «фашизм». Сейчас это только вы так думаете. Для вас что Гражданская, что Отечественная – всё война. Для нас, не обижайся, сынок, Отечественная – высший предел испытания совести, мужества, человечности.
Пока он говорил этот монолог, пальцы его сначала перебирали листки настольного календаря, потом спрятались в карман старого плаща, выудили оттуда папиросу, помяли её и сломали сразу же, как только он замолчал.
Он чувствовал растерянность Ильи и волновался сам. Пауза длилась столетие, но в какой-то миг их взгляды встретились, и обоим сразу стало легко и непринуждённо. Глаза его, чуть поблёкшие от возраста, были удивительно детскими глазами. В них лучилась тёплая глубина взора, которая дарована природой только очень большим художникам. И они, художники, боятся этого дара, говорят и слушают других как бы рассеянно, мимоходом. Оттого, наверное, их считают гордецами, зазнайками.
Вечерний гость догадался, что он узнан, даже вздохнул облегчённо и достал клочок бумаги из школьной тетради.
– Хорошо, слушай:

Куда легко солдату на войне:
Живёшь в грязи и мучишься поносом.
«Враг впереди!» – и мысль острей вдвойне.
И – шаг вперёд.
И – никаких вопросов.

До Ильи эти строчки не дошли. Хотя он знал – из рассказов отца, фронтовиков, с которыми встречался,– что война – это грязь окопов, полчища вшей. Но как это так: «И никаких вопросов»?
– А вот так, сынок. Поднимешься в атаку, командир для  бодрости крикнет:   «Вперёд!  За  Родину,  за  Сталина!» – и все вопросы исчерпаны. Пуля ставит точку на всех вопросах. Это я узнал в ноябре сорок первого под Москвой. Я ведь, как и ты, читал Льва Толстого. И как князь Андрей лежал под Аустерлицем – читал. Но шарахнуло гранатой – и не до мыслей мне стало.  Только когда кто-то по руке сибирским валенком прошелся, промелькнуло: «Вперёд идём!»
«Вперёд». Как это нужно было нам тогда знать: вперёд, а не назад! И хотя пошёл я оттуда опять ближе к Волге-матушке, тот валенок сибирский помнил. И верил, и ждал, чтоб опять – пусть меня хуже того полоснёт осколком,– прошёлся по мне серый пим земляка. Вот такое было у меня желание.
Хлопнула входная дверь.
– Добрый  вечер,– техничка   заглянула  и  тихо  исчезла.
– Ну, видно, пора,– поднялся старый солдат.– Держи рубль на память! – Он распахнул плащ,  загремели на груди ордена и медали, из старого бумажника Илье на ладонь лёг рубль. Военной поры.
– Мне-то он скоро будет ни к чему, а жаль, коли пропадёт. Бери и помни! Этому рублю цены нет. В сорок втором под Сталинградом прислали нам из тыла посылки. Мне какая-то девчушка – написала она своё имя солидно:  «Мария Васильевна Зырянова» – подарила его... на конфеты. Мол, дядя боец, я конфеты не ем, от них – бабушка говорила – зубы будут болеть. А вы уже большой, у вас зубы болеть не будут. Такая маленькая хитрость голодного ребёнка. Наверняка эта Мария Васильевна кроме лепёшек из лебеды ничего в ту пору не едала.
Вот так, хороший мой! Ну – прощай! – он повернулся на пороге, о чем-то задумавшись, посмотрел на Илью, помолчал, а потом сказал куда-то в майские сумерки:

– Соль войны... Есть боль, а соль где?
Разузнал я на войне,
Что «солдат» – от слова «сольди»,–
Самой мелкой из монет.

И опять, как в схватке жаркой,
Я в бреду уже ору:
«Я – боец! А вашу марку
Победит советский рубль!»

Он резко шагнул в коридор, вернулся, протянул Илье молча узловатую руку:
– Извини, сынок. Дай обратно. Умру – отдам.
И ушёл. Странный человек. И стихов своих не дал в газету, и имени не назвал. Долго Илья разыскивал его потом, но так и не нашёл. В одном из сёл ему рассказывали о некоем чудаке, который – да – воевал, да – писал стихи.
– Он?
– У   него   были   припадки эпилепсии, наверное, его опять положили в больницу. Жалко человека. Да оно и понятно – такую войну прошёл.
Потерялся загадочный читатель, безымянный солдат и поэт. Но когда Илья встречался с его ровесниками, ему виделся глубокий взор по-детски больших глаз, который полыхнул его однажды пламенем святого и горького:
– Куда легко солдату на войне!
– И – шаг вперёд! – и никаких вопросов!

1977 г.