Цена свободы

    



- Ну, стреляй, Хрусталев. Чего ждешь то?
- В спину твою горбатую не хочу, Проша. Противно, как-то. Не эстетично. Оторвись, хоть перед смертью, от своего долбанного розария.
- Зачем же? Лучше уж цветки Божие перед его же Вратами видеть, чем рожу твою. Тем более такие цветки! Знаешь, что за кустик я сейчас от сухих листочков сижу, обираю, обихаживаю? Тебе – все равно, знаю, но расскажу. Без названий, конечно, сортов. Тебе все это – пофигу… Это, мил человек, редкий высокогорный сорт. На наших югах, только у меня прижился. Другие селекционеры, было дело, старались, сажали, да только ничего у них толкового не выросло. Души не хватило, видать…
- А я думал, французский какой цветок. Ты же лягушатников любишь. А вот о душе, забавно от тебя, Проша, вообще что-либо слышать. Забавно. Ты повернись, все-таки лицом ко мне, повернись. Поговорим напоследок. Может и о Душе тоже. Твоей, бессмертной.

Тот, кого Хрусталев называл Прошей, аккуратно положил на землю миниатюрный секатор, неторопливо снял рабочие перчатки и медленно, помогая себе подобранной с земли же красивой тростью, с чеканной рукоятью, в виде головы огнедышащего дракона, повернулся к собеседнику, почти не вставая со складного садового табурета. По виду, он был скорее стариком, чем дедом. Глаза выцветшие уже, но внимательные и умные, прямо и открыто уставились на Хрусталева. Еще Проша был седовлас, и даже когда сидел было понятно, что человек этот весьма высок, физически, был когда-то, силен и действительно заметно сутулится. Напоминал он, чем-то, обликом своим известного и хорошего артиста – Алексея Петренко. Покойного уже.

Оппонент же его собой был привлекателен. Лет сорока семи, сорока восьми, среднего роста, спортивный, лицо открытое, улыбчивое. Смотрел он на Прошу, своими с зеленой искоркой глазами весело и зло. В руке Хрусталев, действительно, держал маленький красивый пистолет, с матовой трубкой глушителя на стволе, который опустил к земле лишь после того, как любитель роз полностью закончил свой неторопливый к нему разворот. Спросил, опять же, весело и зло, как смотрел:
- Сколько мы с тобой не виделись то, сволочь старая?
- Ты, Хруст, сволочь уже тоже не слишком молодая. А не виделись мы с тобой, ровно год, два месяца и шесть дней, если сегодняшний не считать.
- Да, сегодняшний – можешь уже и не считать, - хохотнул Хрусталев, - первый и последний день жизни, как при заезде в санаторий – в один сливаются и в расчет не берутся.
- Все в расчет входит, все… До последней секунды. Она, иногда, самой главной в жизни и бывает.
- Может быть, но это не про тебя. Твой курортный сезон, - Хрусталев выразительно обвел глазами розарий и скрывающийся за ним небольшой, но опрятный и добротный домик, - твой сезон сегодня выйдет весь. Я тебе обещаю. А ты меня, без малого, четвертак как знаешь. Близко знаешь. Часто я тебя обманывал?
- Два раза. Ровно два. Но, зато - как…
- Опять за свое, черт ты штопанный! Да и кто тебе сказал, что я вообще тебя во второй раз кинуть собирался?
- То есть, я так понимаю, что факт одного за двадцать пять лет обмана, ты все-таки признаешь? А еще, в последний твой приезд сюда, кто-то, на ход ноги, розочки мои зачем-то бензином полил…
- Знаю я твою методу. Вот уже я, чуть ли и не оправдываться должен, - Хрусталев опять широко улыбнулся, - Ну что ж, учитывая ситуацию - отвечу. На ход ноги, как ты сказал. Розы – цветы красивые, но уж больно ты с ними не сочетаешься. Они для прекрасных дам, главным образом, предназначены. А тебе борщевик бы ядовитый выращивать – самое то. Но, давай не будем сейчас об этом. Ты ответь лучше, зачем же ты, паскуда, Спортсмену меня сдал?
- Да по той самой причине, что опять бы ты не отпустил меня от себя. Точно так же, как тогда, в девяносто восьмом. А я уж в тот год, шесть лет как на Контору вашу, по твоей милости, переработал. Шесть лет, как чист и свободен должен был бы быть. Как агнец. Так изначальной договоренностью закреплено было. С полковником Коробко. И ты договоренность эту лично подтвердил, агентурное дело мое от полковника в девяносто втором принимая. Ан нет, не так все получилось.
- Так вот с покойного ныне Бориса Иваныча и спрос у тебя должен быть. Я подтвердил тогда дату уничтожения компры на тебя только потому, что выхода у меня другого не было. Иначе Коробко мне тебя не передал бы ни за что. Честный он был. Слишком, для наступавших времен. Вечная память и полковнику самому, да и эпохе, в которой ему служить довелось. Аминь! - Хрусталев шутливо, но без издевки приложил левую руку к груди, правой не получилось - пистолет мешал. Улыбнувшись этому небольшому казусу, продолжил:
- Но, как-же я мог, сам подумай, от такого ценного агента, как ты, отказаться?! В интересах дела, разумеется. Ведь у тебя какие связи в регионе уже тогда были! И в портах, и в госторговле, и среди барыг крупных. Ведь Коробко когда тебя взял, на чем вербанул? Ты же за кордон, на полном серьезе, свалить собирался, в Турцию. Да не просто свалить, а с деньгами, с валютой! И подготовил для этого почти все, по мелочам спалился. И это в те времена то, да еще и с ходкой твоей! Талант, гений, твою мать! Ясен пень, что без связей во власти, ты все эту схему соорудить не смог бы. Во власти и в криминалитете. Эти два пункта, впрочем, уже тогда синонимами становились. Как и сейчас. Почти…
- Так в том то и дело! – агент впервые выказал некие эмоции и слегка повысил голос – В том то и дело, что как сейчас, но только без «почти»! Тогда не отпустил, и сейчас бы нет. Может, шлепнул бы, когда делишки свои закончил. Мутные делишки, кстати. Думаешь, я не понимал, что ты перед выходом на свой очень заслуженный отдых, бабла поднять решил? По-крупном поднять! Но, я-то тут причем? Это у тебя отдых планировался. А у меня что? Вечные галеры? Это же надо было додуматься: попробовать самого Спортсмена – Губернатора и любимчика всея святых свалить! И в интересах кого? Винипуха? Я сволочь эту хорошо знаю, а папу его знал и того лучше. Но дело, для меня лично, даже не в этом было. Винипух, так Винипух. Просто, не отпустил бы ты меня, повторяю. Шлепнишь, вероятно – сегодня, но зато, сейчас ты и сам в розыске находишься. Ищет тебя Контора твоя. И найдет, Хруст. Рано или поздно найдет – сам знаешь.

Улыбка и игривое выражение сошли с лица Хрусталева.
- Найдут, не найдут – не твоя забота. Ты об этом все равно не узнаешь. Но, про розыск то от куда пронюхал?
- Да были тут у меня коллеги твои дней десять назад. Вопросы задавали дежурные, даже шмон легкий учинили для приличия. Ведь они знают, что отношения у нас с тобой были, последнее время, скажем так - натянутые. Да и скрываться у собственного агента, который тебя, к тому-же еще и сдал, согласись – глупо. А ты – не глупый. Скорее – умный. Не как человек, правда, а как опер, как легавый.
- Ты эти свои зоновские штучки брось. Знаешь же, что не люблю. Глядишь, если вести себя хорошо будешь, пол часика лишних проживешь. Но, честно говоря, я думал, что они тут вообще не объявятся. По тем же причинам, о которых и ты говоришь. Эта информация, агент - мне полезна. Хвалю! Значит ближе они к моему драгоценному телу, чем я думал, - Хрусталев снова улыбнулся. – Ничего, придумаем чего-нибудь. Я ведь тоже не просто так, только для того, чтобы тебя в расход пустить, в здешних краях объявился. По пути, так сказать…
- По пути в горы?
- Возможно. Помнишь песню? Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал? А у тебя, поди, в свое время другая музыка в почете была? Не нужен нам берег турецкий?
- Возможно. Горы хороши, когда Альпы и на лыжах, а не те, где регулярно всякие облавы и АТО проводятся. А что на счет берега турецкого, так вот что я тебе скажу. Я, до мозга костей – потомственный кубанойд. Знаешь, кто это? Я тебе расскажу. Время то у меня на это еще осталось?
- Валяй, все рано кучу его, времени этого, уже с тобой теряю. Думал, быстро все получится, чик-пук и ты уже на небесах – Хрусталев с деланной усталостью привалился локтем к большой железной бочке для полива, - Но с тобой разве что быстро сделаешь? Все у Проши основательно получается. Даже слишком. Фууу… Ну и жара же! Ненавижу…

- Вот-вот, насчет основательности. Кубанойды, по своей сути, люди действительно основательные и креативные. Только качества эти у них работают, как правило, только в одном направлении. Как бы где чего отжать и спереть. Они более чем не глупы. Может, ленивы? Нет. Патологически лишены всяческой совести? Тоже - нет . Просто понятие о том, что такое хорошо, а что такое плохо, у них специфическое. Вот пример. Ты же знаешь, что я свой творческий путь начинал следаком в местной оруде. Так вот, было у меня одно дельце. Уголовное, разумеется, а не то, о котором ты подумал. Представь ситуацию. Живет себе в одной из станиц - типичный кубанойд. Работяга. Пашет он на маленьком ремонтном заводике, который восстанавливает строительную и сельскую технику. Производство мизерное, но он, в течении нескольких лет, выносит от туда некие запчасти. А из них, за те же годы, у себя на заднем дворе умудряется собрать… экскаватор! И у него это получается, представляешь! Экскаватор этот, притом, не просто выполняет свои прямые функции, то есть обеспечивает своему хозяину постоянную халтурку в виде там всяких рвов и котлованов под фундамент, он еще и усовершенствован! При определенных не слишком сложных манипуляциях, он легко превращается в кран, с помощью которого добрые люди коммуниздят контейнера с железнодорожных платформ. Целиком! Перегружали их на подъездных путях, ночами, одним махом на грузовички и адью, как говорится. На этом его и взяли.
Человек этот, безусловно, был, трудолюбив и талантлив. Однако, когда я спросил его, в ходе следствия, осознает ли он, что совершил преступление, то кубанойд этот крайне удивился и сообщил, что запчасти брал, типа только бракованные, о том, что перегрузка контейнеров была кражей – не догадывался и вообще, работал он много, а любой труд должен быть вознагражден и оплачен. Так и в Конституции СССР сказано, говорит: - от каждого по способностям, а каждому – по потребностям! Круто? То, что эта хрень написана была не в Конституции, а совсем в другой многотомной брошюре и совсем по другому поводу – не важно. Важен подход. Понимаешь?
- Понимаешь. Интересно излагаешь. Стих получился? Ха! Продолжай, - Хрусталев, впервые за время всего разговора, закурил. При этом, он пистолет из рук хоть и не выпустил, но, когда прикуривал, то на мгновение глаза к зажигалке опустил. Кроме того - более расслаблено облокотился на бочку для полива. Все это, агент своим вниманием не обделил.
- Подход этот, менталитет, если угодно, веками здесь на югах формировался. Национальностей – замес. Большей частью, все потомки людей лихих, беглых, казаков. Армян много, хохло-азеров…
- Кого??
- Ну, это когда азербайджанцы, которые рынки держат, с хохлушками, на этих рынках работающими скрещиваются. Еще Поляков писал об этом. Не важно, впрочем. Замес он и есть замес, компот векового брожения, который в вино сначала превратился, а потом и в уксус. Есть и еще один важный нюанс. Кубанойды, при всей своей креативности, большими начальниками быть не любят. Осторожность проявляют. Ведь с большой высоты и падать, как известно, больнее. Да и привыкли они к тому, что Царь-Батюшка и укажет, и простит, если что. Тут то и появляются у нас варяжские гости с севера, типа тебя, только несколькими рангами выше. Спортсмен тот же. Царь-Батюшка, может, наивно и предполагает, что северяне с южанами общий язык не найдут, как в Штатах. Ан нет! Менталитет другой! Варяги власть любят, что деньги считать можно – вообще забыли. Тут-то, у нас, они в настоящий рай и попадают. Это их за глаза, прям как в Незалежной, москалями называть могут. А в глаза – посланник Божий, не меньше! И, на сколько бы не был начальник умен, через некоторое время он «сдувается», убаюкивается и начинает почивать на финансовых лаврах, наслаждаясь своей несравненной мудростью и властью…
- Ты прям мне какую-то Среднюю Азию описываешь. Не забывай, что и я не один десяток лет регион знаю и не спичками здесь торговал. Впрочем, продолжай.
- Не спичками, знаешь. Только ты его, при всем своем оперативном аппарате, как варяг знаешь, как пришлый о нем судишь. А я – изнутри. Так вот, о начальниках и подчиненных. Система, разумеется, везде одна приблизительно. Но именно у нас, то ли под вино местное, то ли под девушками красивыми, то ли под красоты дармовых земельных участков у моря, а скорее - подо все это вместе, умеют так руководство убаюкивать. Суди сам. Ну, какой большой начальник, находясь в здравом уме, позволит какому-то там сраному, прости, полковнику Захархерко «заработать» миллиарды, да еще с ними и попасться?! Ведь, если этот солдат удачи столько «отпилил», тогда вопрос возникает, а сколько сам большой начальник?! А еще кто выше?? Кошмар, нонсенс, скандал в благородном семействе! Или, скажем, десятилетиями, в станице своей и окрест семейство Цыпко беспредельничало. Миллиардами, опять же, ворочали. Крепкими хозяйственниками, при этом, кстати, были. И рабовладельцами. И убийцами, до кучи. Что, об этом никто годами не догадывался? Понятно, что не просто догадывался, но и в доле был. Но, как получилось то так, что об этом потом журналюги всей страны год только и звенели! Где досмотр, контроль, санитарный отстрел хищников? Менталитет, однако. Сон-расслабон.
И вот, на эту-то благодатную почву, в последнее время – в особенности, начинаются массированные финансовые вливания. Утрировать дальше, конечно, буду, но – только для пущей ясности. Итак, что мы видим? Как порт огромнейший – так у нас. В Питере – не в счет, там вотчина Императоров Российских. Дорога самая быстрая – к нам на юга ведет, мост – длинней не бывает, опять же – здесь. Все и не перечислишь. Это хорошо, конечно, но почему ТОЛЬКО у нас? Мой сосед по забору, лет пять назад, в Бога наконец уверовал. Возраст подошел. Так вот, недавно он на Соловки решил спаломничать. Добрался до Столицы, там сел на чих-пых пароходик и поплыл себе на север. Потом рассказывал: жизнь там, после Онеги и Череповца – заканчивается. По Беломор-Балту, ничего, кроме круизных посудин и барж-ассенизаторов, которые те посудины обслуживают – не ходит. На море Белом, в отличии от Черного, большинство городов и портов выглядят так, будто их неделю назад финны бомбили. Там что, государственных интересов нет, страна другая? Отнюдь. В другом тут дело.
Ты никогда не задумывался, почему, например, на наших югах - в субтропиках считай, год назад ЗИМНЮЮ Олимпиаду провели? И это в стране, большая часть которой находится в Сибири, за Уралом и на Дальнем Востоке! Да потому, мил человек, что в Сибири снег настоящий и его там завались! Да-да. Бред, скажешь? Ничуть. Здесь, на одном только искусственном снеге, знаешь сколько народа дворцы отгрохало и на Майамские пляжи переместилось? Тьма. А еще горы новые сыпали и города двигали. Эльдорадо! Все дело в том, что быстро в нашем регионе деньжата крутятся, очень быстро. А пилятся - и того быстрее… Вот и отпилил я себе тогда, молодой еще, кусочек маленький. Тогда же размах другой был совсем. И уплыть хотел, на лодочке резиновой, через границу государственную. А в лодочке той, кроме меня, только сумченка спортивная с деньжатами и помещалась. Уплыть хотел, наверное, для того, чтобы сейчас всего этого не видеть. Да многоопытный полковник Коробко, Царствие ему Небесное, не дал мне порыв свободы совести метущейся реализовать…

Хрусталев театрально зевнул:
- Ну и трактат ты мне в устной форме выдал. Длинный. С понтами и загагулинами. Вот что значит, человеку жить хочется! Всегда и хорошо. А на последней фразе твоей, я – правда, чуть не прослезился. Впрочем, может быть и зря мы раньше с тобой так не говорили. Кто знает… Откровенность за откровенность. Я ведь, в разведке службу начинал. В Южной Америке. Там, в местной тюряге и отсидел двадцать месяцев. Не на моей совести провал был, но – сидел то я. Так что, мы с тобой, в каком-то смысле, оба блатные. Ха! Уж не знаю, как там тебе в Мордовии чалилось, а мне-то в джунглях – хреново. Не пляж Сочи, еще теплее там. И по другому. Жару - с тех пор ненавижу. Чуть не сдох. Да ладно, большее тебе рассказать про это ничего не буду. Даже перед кончиной твоей безвременной. Мало ли что? Ха! Привычка, прости. После провала стал я, разумеется, не выездным, но руководство решило, что кадр я молодой , ценный и из разведки, памятуя о моем базовом образовании, в экономическую контрразведку работать отправило. А потом и юга эти ваши курировать. Приехал, осмотрелся. Кругом моря, поля, тендеры, подряды, субподряды, СП с совместными капиталами, откаты, распилы… По началу то, я честно работать пытался. Ты эти времена еще застал. А потом… Потом, нарою я что, на верх доложусь, а мне: - приняли к сведенью, собирайте фактуру, работайте дальше. Ход делам и темам разработок лишь тогда давали, когда с помощью их наверху кого-то убрать, заменить решали. И никак иначе. Подергался я, подергался, побился в стену, да и перестал. И то правда, власть сама решает, что с холопами своими неразумными делать. Оценивать их целесообразность, соотношение цена-качество, себе ли, государству ли – их прерогатива. А мы так – снарядов подносчики. Дальше – сам все знаешь. По чуть-чуть, по чуть-чуть, чтобы не зарываться, я же не кубанойд, как ты. А как годы подходить стали, понимание пришло, что ничего то у меня не остается на старость, кроме загаженной трешки на окраине Первопрестольной. Жена то у меня особой хозяйственностью никогда не блистала, да и дочь не приучила. Неуютно там, понимаешь. Не то, что у тебя. Было… Так вот, думаю, ну, пенсия будет, пусть и повышенная, не то, что у народа сирого, но на нее жить то нормально семьей все равно не получится. Тут-то на меня Винипух и вышел. Почувствовал, понял, что пора. Мы же друг к другу давно принюхивались. А как иначе? Он – депутат местного зак-собрания, зерновые потоки, попутно, курировал, ну а я, по роду службы, его курировать, при таких раскладах, должен был. Говорит мне: - Спортсмен совсем зарвался, не находите? Я ему: - А что, есть что есть? Он: - Вы ищите там-то и там-то, а мы поможем… Дальше сам все знаешь. Но, не дал ты мне на спокойную старость, а жене моей на вечную молодость заработать. За что и приговариваешься к расстрелу, через повешенье.
- А если бы дал? Дал бы я твоей жене на вечную молодость заработать, сейчас вот скажи, Хруст, отпустил бы ты меня? На свободу, к моей семье, сыну? Ты, ведь, к старости только готовишься, а я уже по осени этой в полный рост пру…
На секунду задумавшись, куратор ответил своему бывшему агенту:
- Сейчас, после этого нашего разговора, кажется, что да. А тогда… Но, заболтались мы с тобой, старый, окончательно. Пора и к делу. Просьба есть какая?
- Одна только, Хруст. Стоя хочу умереть, на цветы свои, а не на тебя, глядя.
- Идет. Вставай… Слушай, еще вопросец. В обмен на исполнение просьбы твоей. Ты как понял утром, что я за спиной у тебя стою? Ведь ходить то бесшумно я умею.
- Розы подсказали. Ты же все равно не поверишь, но они чужие запахи чуют и от них отворачиваются.
- Тьфу, чушь какая! Вставай уже. И еле слышно щелкнул предохранитель красивого маленького пистолета.
Прохор оперся на свою трость, повернув ее рукоять в сторону Хрусталева, чтобы было вставать сподручней и медленно, по-стариковски, начал подниматься.

***

Прошло ровно два года, два месяца и девять дней, не считая последнего.
Осень, в том году, в Москве выдалась ранняя и холодная. В начале октября, снежные белые мухи уже не раз напоминали горожанам о неминуемо приближающейся зиме.
Смеркалось. По Новодевичьей набережной, со стороны прудов, медленно шел, сутулясь и опираясь на элегантную трость, высокий, хорошо одетый старик. Скорее старик, чем дед. На нем было длинное черное осеннее пальто, подвязанное, на французский манер, поверх ворота длинным клетчатым шарфом. Седовласую голову ничто не прикрывало. Внешним обликом своим, он чем-то напоминал какого-то известного артиста. Покойного уже.

Прохор Семенович Авдеенко убил тем памятным июльским днем, два года назад, Александра Хрусталева из своей трости-пистолета. Это был подарок, на его юбилей, одного местного криминального авторитета, которого все звали Дюма. Ему-то он и позвонил после того, как оба патрона точно попали в цель. Сообщил, что ему пришлось воспользоваться юбилейным подарком по его второму назначению. Дюма, не задавая лишних вопросов, прислал трех грамотных пацанов. Те оценили обстановку и сказали, что лучше всего сделать из покойника «консерву», в очень кстати стоящей рядом с телом бочке для полива. Бывший агент поморщился, но возражать не стал. Они же профессионалы в своем деле. Он уважал профессионализм. «Консерву», так «консерву». Потом он взял лежащий на земле секатор, срезал с ближайшего куста два длинных стебля с небольшими, бледно-розовыми цветками и протянул его старшему братку.
- Ты это… Кинь их вместе с ним в бочку.
- Для рассола, что-ль? – осклабился браток.
- В дань уважения, дебил…

Жалел ли он о том, что убил человека, с которым, пусть и помимо доброй воли, жизнь связывала его двадцать пять лет? Нет. На войне, как на войне, как говорится. ; la guerre comme ; la guerrе.Не ты, так тебя. Что ж, такова была цена за его свободу.
Дом свой он продал. Розарий было безумно жаль. Но, зато он смог купить квартирку в Москве и жил теперь недалеко от сына и его семьи. Раньше он не мог себе этого позволить. Он нянчился с младшим внуком, ходил на выставки цветов, где слыл отменным консультантом, вечерами гулял по набережной. Физическое здоровье, хоть и сдавало постепенно, но пока окончательно не подводило.

Вот только, прошедшим июлем, в голове у него неожиданно прозвучала песенка: «Не нужен нам берег турецкий, чужая земля не нужна…». И исполнена она была, почему-то, голосом убиенного им Хрусталева. Прохор Семенович сверился с календарем. Да, все совпадало. Хуже того, через пять дней песенка пришла опять и все в том же исполнении. Потом, с каждой неделей, она стала звучать в его мозгу все чаще и чаще. Чаще и навязчивей. А в последние три дня, еще и сопровождаться пульсацией в висках, вторя игре ударных инструментов.

Он не испугался, не побежал к врачам и психологам. Он все понял и принял. Оставалось, получается, ответить лишь на один последний вопрос: так нужен ли ему вообще был тот берег? Ему и другим, на него похожим…