Падшая женщина, ч. 1

Часть 1. 5000 лет д.н.э.

Темную поляну возле пещеры осветило пламенем разгорающегося костра. Жрец заставил дрова вспыхнуть разом, одномоментно, и безлунная ночь отступила с места встречи собравшихся людей. Отступила на время. Вся община уже была здесь. Люди уселись на поляне внизу перед пещерой в несколько полукругов. Языки пламени вырывали из темноты то одно лицо, то другое, подсвечивая их красными и оранжевыми бликами. Сосредоточенные, напряженные профили с жесткими тенями. Пламя танцевало в сотнях глаз. И отражалось первобытным страхом.

Обособлено от других сидели молодые женщины, которые первой женской кровью дали знать, что они уже готовы стать женами и матерями. В их глазах отражался ужас.

Рон, молодой охотник 15-ти лет, сидел во втором ряду, как раз напротив входа в пещеру. Он помнил, как два года назад среди молодых женщин сидела его младшая сестра Мела.

Рон стал охотником недавно, уже после того, как все случилось с Мелой. Он выдержал свой обряд посвящения и поклялся быть бесстрашным, но сейчас был растерян и совершенно не знал, как справиться со своим страхом, который холодным камнем пробрался в живот, твердел там и разрастался по телу, тревожными толчками пульсируя в висках. Волосы на руках и груди стояли торчком, а дышать удавалось только короткими, зажатыми вдохами.

Рон пристально всматривался вглубь пещеры, воображение рисовало там какие-то тени и силуэты. На самом деле вход в пещеру закрывал кромешный мрак. Свет от огня упирался в стену этой мглы, не в силах проникнуть вглубь. Сегодня тьма была сильнее.

Жрец сидел совсем рядом с костром, спиной к пещере. Выгибая голову и спину назад, он протягивал руки прямо в открытый огонь. Удивительным образом пламя его не обжигало. Его губы что-то шептали, время от времени он выкрикивая непонятные слова. Костер реагировал на такие выкрики снопом искр, которые, превращаясь в пепел, серым, мертвым снегом оседали на волосах и одежде жреца.

Сегодня была ночь перед десятой луной с тех пор, как возродилась новая Леди. Жрец лично вымолил у Богов надежду на плодородный год, и теперь она росла в животе Леди вот уже девятый лунный месяц. Но дарованное Богами следовало отдать обратно, и этой ночью община приносила дань.

Так происходило каждый второй или третий год, и зависело от того, насколько успешно жрец подготавливал новую девушку для перерождения в Богиню. И все же, несмотря на привычный ход вещей, таинство жертвы Богам поначалу всегда вызывало страх, подавленность и беспомощность. Это на следующий день будет праздник, и завтра весь накопленный ужас сегодняшней ночи выльется в бурные танцы, игрища и застолье. Завтра – единственный день в году, когда не будет голодных.

Это будет завтра. А сегодня никто не смеет противиться воле Богов. И та, кого Рон ласково называл сестренкой Мела, сегодня зовется Леди, и именно она откупит собой право на благоденствующее и плодородное будущее.

А потом жрец проведет 3 дня и 3 ночи в пещере, без еды и воды, в полном трансе общаясь с Богами, чтобы они указали ему на ту, кто станет новой Леди. На одну из группы молодых женщин. И цикл начнется снова.

Жрец встал, зажег факел и поднялся в пещеру. На какое-то мгновенье темнота поглотила их обоих, но потом все же уступила. Пещера озарилась ровным светом, открывая на обозрение свое содержимое.

Посредине стоял каменный пьедестал. На нем сидела обнаженная женщина, сложив ноги накрест и обняв руками живот. Она была невероятных размеров. Ни одна из женщин общины не могла похвастать такими объемами. Тяжелые, наливные груди были соразмерны с ее головой и свисали до пупка двумя увесистыми гроздьями. Массивные бедра растекались по пьедесталу бесформенной массой. Голени, опухшие, как после тысячи пчелиных укусов, скрывали стопы. Но главное – это живот. Огромный, необъятный, он выпирал из композиции, явно не помещаясь в отведенные пропорции.  Рону приходилось видеть женщин на сносях, но их животы не шли ни в какое сравнение с этим. Леди была прекрасна, и в подтверждение этому через толпу прошла волна восторженных выкриков. Напряжение ослабевало, выливаясь в нетерпеливое алчное возбуждение.

Жрец, широко улыбаясь, жестами направлял внимание людей на женщину на скамье. В его взгляде читалась гордость, словно это он был скульптором, создавшим этот шедевр. И теперь он ожидаемо купался в лучах славы и признания.

Рон присмотрелся, стараясь увидеть в женщине знакомые черты. Но нет, это была совершенно не та 12-ти летняя девчонка, которую он помнил и так любил. Его сестренка превратилась в эту грузную женщину, символ процветания, и теперь это была не Мела, а истинная, Богами дарованная, Леди.

В толпе нарастало волнение. Разглядывая Леди, все видели, на что уходила десятая часть ужина с каждой семьи. Они видели эту десятину на ее боках, на выпирающем животе, на тяжелых грудях. В семьях оставались голодные, зато Леди хорошела день ото дня. Это служило подтверждением тому, что Боги их слышат, заботятся о них, и год будет плодородным. Но скоро, скоро воздастся. Все хорошо знали, что будет дальше.

Выждав некоторое время, дав людям полюбоваться своей Богиней, жрец зашел в глубину пещеры и воткнул факел позади скамьи. Из объёмной фигуры Леди превратилась  в плоский силуэт, эффектно прорисованный светом факела. Жреца же не было видно совсем, он слился с тьмой, стал ее проводником.

Наступала кульминация. Рон оглянулся на окружающих. Больше не было озабоченных, испуганных лиц. Увидев Леди, какой она стала за это время, люди взбудоражились какой-то инстинктивной, неконтролируемой страстью. Зависть читалась на их лицах. Зависть к этому откормленному телу, которое не знало чувства голода. И теперь настал час расплаты. Время убивать.

Община затянула молебный ритм. Кам-кам-леди-кам, кам-кам-леди-кам. Под эти звуки люди раскачивались из стороны в сторону, становясь одним целым.

Рон не подпевал. Забыв дышать, он всматривался в темноту позади Леди, он не мог пропустить этот момент.

Блеснуло лезвие тесака. КАМ-ЛЕДИ-КАМ-КАМ проревел жрец и со всей силой обрушил оружие на шею Богини. Удар был хорош. Голова отделилась и покатилась к костру перед пещерой. Из шеи брызнул фонтан крови, тело потеряло равновесие и завалилось на бок. Толпа продолжала свой мотив. Казалось, никто и не заметил, что все уже произошло.

Рон видел все в замедленном действии. В самый последний момент Леди подняла глаза и поймала его взгляд. Он видел тесак, по крутой дуге летящий к шее, видел, как легко, без сопротивления, он погрузился в плоть и вышел с другой стороны. Видел, как открылся ее рот, словно для последнего вздоха. Видел, как пульсировал фонтан крови в ритме еще бьющегося сердца.  Он видел, как катилась голова, оставляя за собой дорожку крови. Как перепачканные кровью волосы наматывались на лицо. Голова остановилась, и ее взгляд уперся в Рона. Рон не мог оторваться от этих глаз. Он чувствовал, что они что-то говорят ему. Всего лишь два слова. Два очень понятных ему слова. Взгляд умолял: «Спаси ее!»


Когда утихли последние звуки празднества, продолжающегося на следующий день, когда пришел усталый жрец, объявляя, что Боги довольны и год будет плодородным, когда все успокоились и разошлись по домам, когда снова настала непроницаемая темень, Рон поднялся со своей настилки. Достал наплечный мешок, быстро упаковал еду, два бурдюка для воды и свой нож. Из секретного места забрал свои скудные сбережения. Тихо, как тень, вышел из хижины и направился в загон для скота. Козы тревожно заблеяли с его появлением, но он быстро их успокоил. Присев возле одной, привычными движениями нацедил молока в один из бурдюков. В другой набрал чистой воды из большого глиняного кувшина. Вышел из загона, прихватив с собой стоявшую в углу мотыгу, и ушел в ночь, в сторону хижины жреца.

Хижина стояла прямо на кладбище. Так жрецу было проще общаться с духами, через которых Боги передавали свою волю. Проходя мимо, он задержался рядом со входом в жилище.  Услышав размеренный храп, двинулся дальше. Сияли звезды, и он приноровился к темноте. Рон искал свежую могилу.

Земля была мягкой, и работать мотыгой было легко. Вскоре он стоял по пояс в яме. С очередным ударом открылось тело со стороны шеи. В этом месте земля, густо политая кровью, была похожа на глину. Рон копал, стараясь не думать о том, что предстоит сделать. Когда очередной удар мотыги приходился в тело, он делал короткие паузы, чтобы унять дрожь в руках и пересилить подкатывающую тошноту. «Это не Мела, это Леди», - успокаивал он себя, произнося эти слова, как заклинание. Он уже порядком устал, пот заливал глаза и ныла спина. Тело проявлялось все больше, и он отбросил мотыгу в сторону. Став на колени, принялся сгребать землю с тела руками. Главное – освободить живот, все остальное не имело значения.

Наконец работа была сделана. Поднявшись, он взял бурдюк с водой, чтобы смыть землю с круглого живота. На это ушла почти вся вода, зато его руки и живот Леди были достаточно чистыми. Тело издавало запах крови и испражнений. Он сделал два больших глотка, пожалев, что не взял с собой чего покрепче.

Рон стал поперек могилы и смотрел на круглый живот перед собой. Впервые за все время он усомнился в разумности своих действий. Ему начало казаться, что зря он затеял это бессмысленное и отчаянное мероприятие, без всякой надежды на успех. Было еще не поздно прекратить, снова закопать тело и замести все следы. Внутренний голос с отвратительной назойливостью уговаривал остановиться и убежать.

С тяжелым выдохом Рон опустился на колени и вынул из ножен свой большой охотничий нож. Примеряясь и так и эдак, он искал место, где лучше сделать разрез.

Рон стал охотником два лунных месяца назад. По обычаю, он один ушел на охоту и вернулся с тушей кабана. Обычно приносили бобра, енота или зайца. Ему крайне повезло на той охоте, кабан был молодым, по какой-то причине он отделился от стада, и Рон опередил волков, чьей добычей этот кабан несомненно бы стал. Он подвесил животное, привязав задние ноги к толстой ветке. Чтобы снять шкуру, сделал основной разрез от паха и до шеи. Сейчас он намеревался воспользоваться тем же охотничьим навыком.

Рон наклонился и прижался ухом к животу. Никаких звуков или движений почувствовать не удалось. Он ощупал руками низ живота. Среди густых и жестких волос обнаружил раздвоенную складку кожи. Нож легко погрузился внутрь. Плавным, сильным движением он разрезал кожу снизу вверх до пупка. Натянутая кожа легко расходилась в стороны, оголяя белый жир.

Рон сделал два горизонтальных надреза  посредине между пупком и низом живота, позволяя коже разойтись еще больше. Начиная снизу, он принялся резать слои жира и раздвигать их руками в стороны. В какой-то момент ткань стала более жесткой, как хрящ, и Рон стал действовать с особой осторожностью.  Расширив рану руками, он видел перед собой внутренние органы. Он сконцентрировался на большом тёмном пузыре. Он чувствовал, что ребенок был там.

Пот со лба затекал в глаза, они слезились и искажали картину. Неприятный запах мертвечины усилился. Рон встал, чтобы дать передышку затекшим ногам. Руки были в крови и какой-то слизи. Он вытер лоб предплечьем и снова опустился на колени.

Внимательно изучив пузырь с ребенком, правой рукой Рон сделал разрез сверху вниз, другой рукой придерживая пузырь снизу. На руку потекла белесая жижа. Рон слегка расширил рану и ввел внутрь правую руку. Рука отчетливо почувствовала головку ребенка. Он вынул руку и снова сделал два перпендикулярных разреза, раскрывая пузырь с ребенком. На руки хлынула прозрачная жидкость.

Подложив правую руку под головку ребенка, он потянул ее на себя, а левой подхватил спинку. Рон полностью извлек ребенка и держал его двумя руками перед собой. Из живота тянулся скрученный канат пуповины.

- Пёсий выродок сучьего племени, будь оно проклято навеки! –прогремело над Роном. От неожиданности юноша замер, словно скованный этим проклятьем.

- Ты не посмеешь украсть у Богов их жертву!

С этими словами жрец прыгнул на Рона сверху, захватив его шею на удушение. Молодой мужчина упал на локти, всеми силами стараясь не завалиться на ребенка. Паника прошла, уступив место животной ярости. Отчаянным рывком он перевернулся вбок и назад, выпуская из рук ребенка. Жрец сопел и рычал, ему удалось усилить захват второй рукой, и он изо всех сил сдавливал шею Рону.

Рон не мог дышать, и темная пелена начала наваливаться на глаза. Он понимал, что еще немного, и он потеряет сознание. Его руки судорожно шарили в попытке наткнуться на нож. Наконец-то! Он схватил нож за лезвие, чувствуя, как оно вошло в его ладонь. Нащупав рукоять, он крепко стиснул ее в кулаке и пырнул ножом наугад позади себя. Попал в ногу жрецу. Почувствовал, как нож немного изменил направление, скользнув вдоль кости. Жрец завыл и сдавил шею еще сильнее. Рон вынул нож и всадил его еще раз, пытаясь провернуть лезвие, но скользкая ладонь не позволила это сделать.

Жрец заорал и ослабил захват, давая Рону возможность вдохнуть. Жрец прильнул к голове Рона и схватил его ухо зубами, стараясь оторвать. Боль оглушила Рона, казалось, в голову ударила молния. Он снова вынул нож и ударил в третий раз, целясь повыше. Нож глубоко вошел в бок жрецу, тот сразу как-то обмяк и отпустил Рона.

Рон мгновенно развернулся, оседлал жреца, поднял нож, с силой всадил его у основания шеи и провернул. Жрец дернулся, изо рта потекла кровь. Он смотрел на Рона полными ненависти глазами. Губы разошлись в улыбке, он хотел что-то сказать.

- Говори! Ну! Говори же! – Рон наклонился к жрецу, стараясь сквозь невнятное шипение разобрать слова.

- Ре… Ре.. Ребн… - шептал жрец – Ребнк мертв! Ребенок мертв!

И откинувши назад голову, он захохотал и умер с открытым ртом.

Рон развернулся к ребенку. Тот лежал на животике на груди у матери, обняв ее ручками. Рон отрезал пуповину. Остаток, из которого капала кровь, завязал на узел, намереваясь позже прижечь. Потом взял на руки ребенка. Он был страшного синюшного цвета и признаков жизни не подавал. Рон перевернул ребенка на спинку, провел ладонью по лицу, смахивая какую-то слизь. Не зная, что делать, он присел, опершись на тело матери, и спрятал ребенка себе за пазуху.

Рон закрыл глаза и провалился в темноту бессознательного бреда, чтобы не сойти с ума от содеянного.

Он вернулся в себя от каких-то звуков. Так пыхтят ежи в поисках своей добычи. Звуки доносились из пазухи. Боги праведные! Ребенок ожил! Он пыхтел и вякал, собираясь с силами, чтобы хорошенько заорать.

Рон быстро поднялся, выбрался из могилы, подбежал к бурдюку с молоком. Оставив крохотное отверстие, поднес его ко рту ребенка. И тот начал сосать! Слезы радости и отчаяния потекли по щекам Рона. Он кормил и баюкал ребенка и рыдал навзрыд. Он оплакивал сестру Мелу, оплакивал мать новорожденного, оплакивал свою семью, оплакивал совершенное святотатство – убийство жреца. Он оплакивал себя, зная, что теперь ему придется бежать из общины за совершенное кощунство с убийством до купы. Он оплакивал свою загубленную жизнь и свое безрадостное будущее. Но все кончается, и слезы тоже. Ребенок, наевшись, уткнулся лицом Рону в грудь и уснул. Рон достал ребенка и только сейчас увидел, что это была девочка. Положив ее на свой мешок, юноша спрыгнул в могилу, чтобы снять со жреца его подбитую мехом жилетку. Заодно сорвал с шеи золотой амулет. С рук снял дорогие браслеты. Вернувшись, он закутал младенца в жилетку и оставил спать.

Сам же уложил тело жреца вдоль тела Леди и принялся закапывать эту братскую могилу, заметая следы своих преступлений.

До рассвета оставалось еще часа три, и Рон понимал, что ему надо выиграть это время. Жреца хватятся и наверняка организуют поиски. А когда обнаружат, что случилось, то и кинутся в погоню. Поэтому надо было успеть дойти до портового города, чтобы исчезнуть на корабле до того, как разлетятся новости о молодом преступнике.

Рон собрал вещи в наплечный мешок. Соорудил перевязь, чтобы удобнее нести ребенка. Посмотрел еще раз в ее спокойное, милое лицо. «Я назову тебя Винас. Винас – значит – месть!»