Двадцать пятое декабря

      В преддверии нового года...

      ***

      Двадцать пятое декабря. Шесть вечера. Почти преддверие нового года. Странно, что у всего офиса новогоднее настроение, кроме меня. Меня дома ждут, как обычно, нетрезвый отец, недовольный муж-сожитель, грустная мать. Хорошо еще, что ребенка нет. Пока что. Да и зачем он нужен — вечно орущий сопливый комок мяса, который даже после своего взросления останется для меня маленьким только потому, что я его родила, воспитала, я его мать и вообще, «я старшая!». Этого ли я хотела, когда говорила «да!» в ЗАГСе? Не знаю.

      Двадцать пятое декабря. Восьмой час вечера. Слышу, как за недостеной-перегородкой раздается негромкий смех — грудной смех «девушки-за-тридцать-пять». Ей наверняка присел на уши некто из сотрудников — мужчина, надо полагать. Она слушает его байки, раскрыв рот — эх, предупреждали же: не пускать слюни на всех подряд! Ну почему, почему она такая доверчивая? Ведь наврет с три короба этот, который «мужчина». Утащит в отдельную комнату — подсобку. Быстрый перепих — своеобразная разрядка. Потом этот «которыймужчина» наскоро затянет ремень на брюках, дернет молнию и помашет ей ручкой. У него дома семья — любящая жена, двое детишек, лабрадор. Или шотландец. Кого там хотела на день рождения жена? А «девушка-за-тридцать-пять» опять будет реветь в новогоднюю ночь, прощаясь со своей недолюбовью, посылая проклятия в адрес всех мужчин мира и обнимая огромного плюшевого медведя, которого ей подарил на восьмое марта младший брат.

      Двадцать пятое декабря. Кажется, уже около девяти. Я сижу в полутемном кабинете руководителя, глотаю слезы, прощаясь с уходящим «еще-одним-из…» успешным во всех отношениях годом и запиваю это дело водкой с выжатым в нее лимоном. Да, в последнее время мне больше всего по душе водка. С лимоном. Это при том, что водку в чистом виде я не употребляю. Раньше не употребляла, пока… Нет, не так. Я никогда не «употребляла», до тех пор, пока не решилась на перемены в своей жизни. Какие именно? Я хотела выйти замуж и завести семью, чтобы, как в песне, иметь «домик с лужайкой в окне, щенка-терьера, камин, мягкий плед, каберне…». А началось все с переселения родителей. Конечно, бросать нажитое и устраивать жизнь — это всегда тяжело, когда тебе не двадцать. И не тридцать. И не сорок даже. Но мне нужна была помощь — а от кого ждать помощи, как не от них, своих родителей, близких людей? Разумеется, они не хотели. Разумеется, им было тяжело. Разумеется, победили доводы «неужели вы не поможете единственной дочери?» — шантаж, да. Не скрытый, а довольно явный. Но мне почему-то тогда казалось это единственно правильным. Наверное, ключевое слово тут «казалось».

      Двадцать пятое декабря. Одиннадцатый час. А вот сейчас исполняется ровно год, как я решила изменить свою жизнь. Интересно, что изменения пошли не в ту сторону, куда изначально задумывалось. Как это понимать? Вот, к примеру, я планировала поскорее выскочить замуж. Именно что выскочить. Выскочила. Мы живем в браке уже год, но счастлива я была… наверное, месяца два от силы — вот такая я… недотепа. Мне хотелось создать счастливую семью, а получилась какая-то… нервная. Отец недоволен зятем, обедом, деревенским домом и укладом жизни вообще. Ему до пенсии всего ничего, каких-то два года, но он не планировал жить так долго. В его роду мужчины живут максимум до пятидесяти, а он задержался аж на целых восемь лет! И вот теперь не знает, куда себя деть — пьет, пьет и пьет. Правда, не буянит, и на том спасибо! Хотя непонятно, хорошо это или нет — психологически он насилует мозг матери и мой каждый день. Зять недоволен тестем, то бишь моим отцом — что тот пьет, не работает, всех поносит, всем недоволен, постоянно требует сигарет с пивом-водкой и… мяса. На «закусить, а то что ж я, как алкоголик, только водку с пивом мешать должен?». Что алкоголик — это не обсуждается. Что недоволен — тоже. Внезапно мелькает мысль, что если он вдруг помрет от алкогольного передоза, то мать не сможет жить. Она и так цепляется за него, будто на нем свет клином сошелся. А если «вдруг»… то она просто — за ним. А я — убийца своих родителей, — останусь жить. И неважно, что я не прикладывала к тем смертям руку. Важно, что я не очнулась вовремя, когда им было плохо… Я нервно усмехаюсь.

      Двадцать пятое декабря. Почти двенадцать. Коллеги уже так надрались, что начали за «уважаешь?»; обычное явление, в общем. Не скажу, что моя организация — сплошь пьяницы. Просто раз в году у нас бывает такой своеобразный… корпоратив. Когда всех отпускает и накрывает. Или наоборот. И каждый раскрывается по-своему. Кто-то хочет поговорить по душам, и тут же находится тот, кто хочет послушать. Кто-то хочет выпить, и сразу появляется компаньон. А кто-то, вот как я. Прячется в кабинете, не включая света, смотрит на заснеженную улицу, высматривая там… свое счастье? Нет. Свою жизнь. В свои тридцать два я уже не жду ни принцев, ни любви. Я устала от всего — наверное, нелепо звучит это «устала», и нелепо выгляжу я сама, зайди кто-нибудь сейчас. И это не физическая — моральная усталость. Мне хочется перезагрузки, мысли наползают друг на друга, и таким манящим кажется черный прямоугольник окна, за которым — улица, заснеженный тротуар и увешанные бусами и искрящимися гирляндами разлапистые голубые ели. Я поддаюсь внезапному порыву и открываю окно, дергая ручку на себя — как хорошо, что у нас десятый этаж в престижном остекленном здании, безо всяких этих козырьков и «страховочных» москитных сеток! И без сигналки.

      Двадцать пятое декабря. Еще раз почти двенадцать…

      Я допиваю водку и соскальзываю с подоконника, попутно бросая бокал прямо на тротуар. С каким-то детским восторгом прислушиваюсь к звону стекла и матерным возгласам так некстати подвернувшегося дворника. Ну и что? С новым годом! Попробую еще раз сначала — авось получится.