Ничего не вернешь

      Ночь. Капли тёплого весеннего дождя медленно скатывались по оконному стеклу. За столом одиноко сидел темноволосый мужчина, в руках у него был рокс, наполовину наполненный полупрозрачной желтоватой жидкостью. И сейчас во всех комнатах его просторной квартиры горел свет.
      Квартира встречает нас большим коридором с бежевыми обоями, на которых можно заметить золотой витиеватый узор. По правую руку стоит длинный шкаф-купе из тёмного дерева с зеркальными раздвижными дверьми, пол же устелен дорогим лакированным паркетом из того же тёмного дерева, что и шкаф.
      Пройдя по коридору, сразу можно попасть в большой зал с чёрными обоями, на которых были незамысловатые ромбики тёмно-бардового цвета, из-за этой особенности рисунок на стенах был еле заметен и белым кожаным диваном, находящимся по центру комнаты. Около дивана аккуратно разместился маленький журнальный столик, выполненный из тёмного дерева, как и шкаф-купе в коридоре, а напротив висел большой телевизор. Если пройти до конца по коридору и перед гостиной свернуть налево, то по правую руку можно заметить дверь, ведущую в ванную комнату, выполненную в голубом цвете с белой плиткой на полу. Ещё можно было заметить стекающие капли воды по стенкам душевой кабины, которые указывали на недавнее её использование, а слева от неё нашла своё укромное местечко небольшая раковина. Выходя из ванной можно заметить ещё две двери.
      В комнате слева были тёмно-красные обои, почти такие же как в гостиной, только без каких-либо рисунков на них, а тёмный оттенок позволял почти сразу окунуться в мир Морфея, телевизор был расположен напротив массивной двухместной кровати, застеленной белым постельным бельём, что очень сильно выбивалось из общей картины спальни, да и всей квартиры. По двум сторонам от плазмы, находились два платяных чёрных шкафа, двери которых были украшены узорами, а ручки были бардового цвета.
      Комната справа являла собой мастерскую: мольберт, куча красок, полотен, три табурета, которые почти никогда не использовались по прямому назначению, различные предметы для рисования натюрмортов и различные цветные ткани служившие фоном для работ. Но окон в этой комнате, как бы это странно не звучало, не было, поэтому сейчас она была окутана кромешным мраком. Сама мастерская была закрыта на ключ. Теперь она почти всегда была закрыта на ключ. Всё потому, что она напоминает ему об ошибке, которую уже никогда не исправить. Но сегодняшней ночью дверь была открыта, позволяя запаху ацетона и красок заполнить пустоту квартиры.
      Возвращаясь обратно в коридор, проходя по залу, можно было оказаться на кухне. Она была выполнена в чёрно-красном стиле, намного темнее чем все остальные комнаты в квартире, где изначально сидел темноволосый мужчина. Кейн Хейз. Он медленно вглядывался в бокал, покручивая его в руках. Так же медленно вдыхая запах мастерской, он горько усмехнулся и осушил рокс за раз.
      В его холодильнике давно уже не было нормальной еды, теперь в этом не было необходимости, ужинал он обычно тем, что могли предложить ему рестораны с доставкой блюд на дом. Именно поэтому его плита не включалась, уже чуть меньше полугода. Кухня теперь не пахла, как ненавистной для него сладкой выпечкой, так и его любимым мясом. Теперь в комнате постоянно витал терпкий аромат сигарет и перегара. Каждый вечер, что он проводил в своём доме, он пытался забыться в алкоголе. Порой его сознание подкидывало ему идеи о том, что существуют достаточно сильные препараты, которые способны ему помочь забыть тот кошмар, в котором он живет. Но он быстро отказывался от этой идеи, потому что «Она бы не одобрила»
      Его дом, как будто навсегда, покинули уют и тепло, а время в доме застыло. А вроде бы сейчас, все было ровно так же, как и два года назад. И тогда его всё устраивало, а сейчас… Сейчас тут пусто. Кейн старался заполнить свою квартиру снова каким – либо уютом или теплом. Пытался даже готовить, чтобы вернуть былой запах кухне. Постоянно распрыскивал духи по спальне. Но всё оказалось не то.
      Весна – это то самое время, когда всё расцветает, время любви и время всех начал. Но не для него. Кейн потерял всё, что у него когда-то было. Нет, конечно нет, у него была стабильная работа, деньги, машины, всё о чем может мечтать обычный человек, но больше не было её. Не было глубоких зелёных глаз, которыми она смогла покорить его, такие по-детски наивные и в тоже время, такие мудрые. Белоснежная кожа иногда пахла ванилью, а порой источала аромат сладкой вишни. Не было и её теплого, звонкого смеха и её тонкого крика при ругани. Он ухмыльнулся, вспоминая как они ругались. Она так смешно кидала свои фразочки, стараясь поддержать свою правоту в очередном споре. В гневе она казалась ему забавной. Она так живо старалась доказать свои убеждения, что иногда не замечала, как переходит на крик, а порой игнорировала скопившиеся слезы от обиды. А когда понимала, что в итоге проигрывает, она так смешно и по-детски стучала ножками по полу.
      Её ноги. Он прикрыл глаза вспоминая каждый изгиб. На несколько секунд ему показалось, что он чувствует на кончиках пальцев, как проводит от щиколотки, поднимаясь до изгиба под острой коленкой, а после опускает целую ладонь на бедро. Господи, как он любил её ноги. В моменты нежности, которая со временем проявлялась всё меньше и меньше, он всегда делал ей массаж ног, упиваясь только довольным мурлыканьем, прекрасной и такой любимой девушки.
      Хейз открыл глаза и понял, это всего лишь воспоминания, всего лишь показалось… Он быстро схватился за бутылку и наполнил свой бокал. Так же быстро осушив его, он закрыл глаза и попытался вспомнить её. Каштановые мягкие волосы, в которые так приятно было запускать свои пальцы, перебирая прядь за прядью. Её руки почти всегда были в краске и частенько пахли ацетоном. И почему-то именно сейчас, он вспомнил аромат её последних духов, запах которых следовал за ней длинным шлейфом, запах луговых цветов. Такая светлая, она приносила радость всем, кто окружал эту девушку, дарила улыбку и веру. Но неожиданно, в его воспоминаниях появился он сам. Злой, кричащий, строгий, вечно упрямый и ужасно властный. Вспомнил, как ставил условия, как лишал её друзей, почти забрал из семьи, аргументируя это тем, что теперь у неё новая семья. Это он и она. Кейн запретил ей работать на том месте, которое она так трепетно любила. Он резко открыл глаза и встрепенулся. Нет, он не хотел вспоминать свои поступки, да и зачем вспоминать то, что уже не возможно забыть. Как же глуп он был тогда.
      Встав из-за стола, он сделал пару кругов по кухне, пытаясь успокоить свой гнев. Он разбил рокс о стену, схватился за голову и пронзительно крикнул, как пойманный зверь, с которого пытались снять шкуру живьём. Стало немного легче и он снова сел за стол. В голову приходили его крики, упреки и тут… Её смех, он пронзил слух Кейна, как будто сейчас она находилась где-то рядом, его глаза снова закрылись, а на лице растянулась умиротворенная улыбка. Он будто вживую наблюдал картинку того, как они познакомились.
      «Он сидел на скамье в парке, напряжение в воздухе быстро нарастало, показывая всем жителям города приближение дождя. Ветер трепал листья на деревьях, была самая, что ни на есть, настоящая весна. Кейн сидел с закрытыми глаза, запрокинув голову назад. Думал он тогда о работе, как и всегда. О ней он думал почти круглые сутки, из-за этого его друзьям редко удавалось вытащить его в бар или в любое другое увеселительное место. Сам по себе он всегда был замкнутым и мрачным. Трудоголик до мозга костей, не иначе. Он любит своё одиночество и этого достаточно для того, чтобы он часто пропадал с радара своих друзей. И сейчас, в этом сквере, сидя один на лавке, он был достаточно счастлив, по его меркам. И когда он почувствовал, что кто-то сел на скамью рядом с ним, решил проигнорировать своего непрошеного гостя и продолжить сидеть так же, как вдруг…
      — Я люблю такую погоду, а вы? — Голос был какой-то по-детски озорной и безумно нежный. Он нехотя открыл глаза и увидел перед собой её. Тёмноволосая девушка с веснушками и вздернутым носиком смотрела на него большими зелеными глазами, она была в белом сарафане, а на маленьких ступнях красовались бежевые босоножки. Она как будто светилась изнутри и была какой-то нереальной.
      — Что простите? — Он сделал серьезный вид и приподнял одну бровь, как будто недоволен тем, что девушка потревожила его спокойствие. Глазами он уже успел изучить её, поэтому теперь он занимался тем, что прожигал её взглядом, доставляя девушке дискомфорт. Но вскоре закрыл свои глаза, принимая позу в которой находился до появления незнакомки.
      — Ничего, простите. — Её взгляд потупился вниз, а руками она опёрлась о скамью.
      — Да, я тоже люблю такую погоду. — Он посмотрел на неё ещё раз и слегла улыбнулся. Она не стала ничего больше говорить. Они просидели так до первых капель весеннего дождя, а после она схватила его за руку и потащила в какое-то кафе. Они ещё очень долго разговаривали на совершенно разные темы. Из этого разговора он узнал, что она художник и работает в издательстве, рисуя иллюстрации к детским сказкам. Она рассказала ему, что переехала в этот мегаполис из маленького провинциального городка, а в детстве, гуляя по рельсам железной дороги своего города, мечтала уехать. И только в конце того дня, стоя около её подъезда, они решили всё-таки познакомиться.
Сили»
      Кейн встрепенулся от этого воспоминания и его кожа покрылась мурашками. Как же он её изменил и изменился сам. Первое время всё было идеально, она показывала ему тот мир, в который он никогда бы и не подумал попасть. Прогулки по паркам и скверам, посещение всевозможных выставок и спектаклей. Они ходили вместе в кафе, рестораны и даже в его нелюбимые бары. А через полгода, он неожиданно осознал, что по утрам он хочет видеть её любимое личико, хочет нежно обнимать и прижимать её к себе перед работой. Он помнит как с ужасом осознал, что его квартира не подходит ей, слишком тёмная. Кейн обустраивал квартиру для неё, у него появился смысл, ради которого он теперь работал и жил. Свой мрачный кабинет он переделал в её мастерскую, а чтобы там стало наконец-таки светло, он потратил уйму денег ради хорошего освещения. Но сказки имеют свойство заканчиваться.
      Властный характер не давал ему жить спокойно со своим счастьем, он видел как она знакомиться с людьми, свободно общается с незнакомыми людьми, например в очереди в магазине или с новыми сотрудниками на работе. Проводит слишком много времени со своими друзьями, а не с ним… Как ему тогда казалось. Ревность заполняла каждую клеточку его организма и он стал запрещать ей общаться с ними, а её бескрайняя любовь к нему отзывалась только пониманием и безграничным терпением. И она делала всё возможное, чтобы ему было спокойней и он мог доверять ей. Она ходила только на работу и сразу домой. В то место, где она строила уют для него и только для него. В очередной бытовой ссоре из – за какого –то глупого ужина он сказал, что не хочет чтобы она ходила на свою работу, за которую получает гроши, часто задерживается и тратит свои нервы. Но и тут она лишь спросила, действительно ли он хочет этого? Теперь она находилась всегда дома, выходя только на балкон, чтобы вдохнуть свежий воздух, после долгой работы в своей мастерской или в магазин. Он был доволен. Теперь она только его, никто не заберет его «смысл»! Любовь действительно слепа…
      Она поникла, а свет в глазах пропал. Угасла для его спокойной жизни. Постоянное нахождение в четырех стенах абсолютно не шло ей на пользу. Кейн часто слышал от неё разговоры о детях, но он всегда отнекивался, говорил что рано или то, что пока он не уверен хватит ли денег, чтобы обеспечить ребёнка и дать ему всё, что только возможно. Но он то знал, что денег хватит. Просто ребёнок означал то, что её придется делить с кем-то. Поэтому он старался хоть как-то отдалить этот момент. Нет, для ребёнка ещё слишком рано. Он ещё не насытился ею полностью. Уж если он смог забрать её из социума, то придержать её еще на некоторое время под своим крылом, он точно сможет!
       В какой-то из дней она попросила повесить большой крюк на потолке в её мастерской. Она объяснила это тем, что у неё есть задумка и это будет работой всей её жизни. Как он мог отказать её большим зелёным глазам и лучезарной улыбке, которая впервые за долгое время, озарила такое любимое и родное лицо. Да и подозрений никаких не возникло. В этот день он стремглав направился в магазин, потом с инструментами в руках он оказался в её обители, пыль в мастерской, смех по всей квартире, когда штукатурка падает Хейзу на голову. Всё вернулось как будто в те дни, когда девушка только переехала в его дом и разделила его с ним.
      Хейз поставил пустой стакан и направился в спальню. Теперь тут пахло только табаком и его парфюмом. Из-под подушки он достал клочок бумаги и направился снова на кухню. Наполнив стакан вновь светло-желтой жидкостью, он сделал глоток и снова сел за стол. Перед ним лежала потрёпанная бумажка, на которой была краска и следы его отпечатков. Он взял её в руки и снова прочел то, что уже давно знал наизусть.
      «Я так тебя люблю. Так сильно, что отложила саму себя на заднюю полку, выдвигая тебя на первое место своей жизни. Я была согласна на всё, чтобы ты был доволен и счастлив, наплевав на свои мечты и желания. Но во имя любви... Это ведь нормально?
      Почему ты делал это всё? Хотя, это уже не важно… Мне жаль, что все твои попытки запереть меня, не увенчались особым успехом. Я правда замечала, как ты стараешься сделать всё для меня в этой квартире, но тут нет места мне.
      Я помню, как подсела к тебе в нашем сквере. В этот день я видела пролетающих ласточек. И я так хочу сейчас летать с ними… Нет! Ты не подумай, я ни капли не жалею о том дне. Мне было безумно хорошо с тобой. Я ведь люблю тебя, черт побери! Даже после всего, что было. Люблю… Но так хочу выбраться наружу…
      Прости меня за мою трусость и запомни, я люблю тебя и всегда буду рядом.
Прощай…»
      Этот крюк! Чертов крюк и петля! Как он не догадался, как не заметил в её поведение что-то странное! Она просто не смогла, не выдержала и ушла. Ушла даже не от него, ушла от этой тяжёлой жизни рядом с ним. Каждый раз перечитывая оставленное послание, он смотрел на некоторые размытые буквы от её слёз. И каждый раз его сердце так сильно сжималось в груди, что дышать было просто невозможно. Вновь и вновь читая записку, он вспоминал то, как нашёл её тело в мастерской, как смотрели её родители на него на кладбище, как её друзья не подпустили его к матери погибшей, чтобы выразить свою скорбь и извиниться. Он вспоминал, как вернулся домой, собрал все побрекушки, которые эстетично дополняли интерьер его квартиры, и выкинул их. Но когда он брал каждую вещь в руки, вспоминал, как в магазине она радостно смотрела на безделушку, и почти прыгая от радости, просила Кейна купить её. Каждый раз он смотрел в её малахитовые глаза, но отказать уже не мог. Эти маленькие вещи, составляли уют его квартиры. Теперь их не было, так же как и её.
      Сейчас Кейн залпом опустошил стакан и встал. Через минуту в квартире потух свет. Везде, но только не в мастерской. Он стоял под крюком и думал, что в тот злополучный день она стояла на этом же месте и плакала, как же ей было нелегко и как сложно далось ей это решение. А его тупо не было рядом. В этот день он очень задерживался. По пути он заглянул в магазин, который посещал уже не первый месяц. Именно в этот день о нашёл там то, что нужно. Его лицо в этот день озаряла улыбка всю дорогу до дома, а внутренний карман пиджака грела бархатная коробочка. Он наконец – таки нашёл то кольцо, которое действительно достойно её.
      Заходя в квартиру Кейн обратил внимание, что нет обычного запаха с кухни. Он окликнул её, но никто не ответил. Первая мысль «заработалась». Но открыв дверь он застыл в шоке, не веря своим глазам. В записке она смогла столько раз сказать, что любит его. Он и представить не мог, как сильно. Так сильно любила, что не смогла просто уйти, а решилась на такой шаг… Сейчас же над ним медленно качалась петля из той же самой веревки, с которой он снял такое родное, но уже холодное тело. Он пододвинул стул и встал на него, накинул петлю себе на шею и произнес:
      — Прости меня…
      Шаг. Пустота. Тело качнулось на петле. Ничего больше не было. Ни боли, ни страданий, ни слез, ни упреков. Он больше никогда не сделает кому-то больно, в особенности ей. Была лишь свобода, которую он разделил с ней.