Горная порода. Сцена первая

19 июля 1983 года – знаменательный день для ущелья Адыр-су. В этот день  мощный сель смёл альплагерь Джайлык.

Марат (Маратик) – неунывающий оптимист, рыцарь былых времен и насмешник, его ум настроен на интриги, которые всегда оборачиваются против него. И это его радует. Его огорчило бы невнимание со стороны окружающих.

Бородатый рассказчик – это вечный значок, он не рвется за рекордами. Ему важен собственный престиж. Для его поддержания, он готов «продать душу». Ради красного словца...

Юра (Юрчик, Юрик), он же Юрий Владимирович – скептический образ. Насмешливый взгляд, ироническая улыбка, очень дипломатичен с окружающими. Близкие друзья всё прощают, и чуть побаиваются его иронии. Посторонним представляется как Юрий Владимирович, при этом, склонив голову набок, следит за реакцией. Нравится, если собеседник смущён, ещё лучше если ошарашен. Фамилия - Андропов. После этого инициатива отношений в его руках. Этого он и добивается. Всех держит на расстоянии вытянутой руки. Не переносит вралей. Любит парадоксы. Мастер таких высказываний.

Женька (Жека) – «бесбашенный» так складывается о нём впечатление. И он таков и есть. Сначала делает, потом думает. Может объяснить своё поведение, но не оправдать потому, что это невозможно. Его судьба оборвется трагически. И как всегда оправдаться он не сможет Не смог бы...

Декламатор – человек без лица, но без него ничего не делается. Удобный человек.

«Валькирии» - Анька, Танька, Валька, девушки 20-25 лет, студентки.

Валька – Немезида, она дева-воительница, если бы у нее были крылья, то в небе от её блестящих идей (это её доспехи) возникло бы сияние (северное). Характер в меру любопытный и язвительный. На маршруте не принимала помощь от Марата. Хорошо тренирована на рельефе, но с минимальной скальной подготовкой
Танька – Эринния, то есть злюка и чертовка, она тоже «богиня мести. Её гнева опасались даже «саксаулы», для которых всё уважение обращено только на  «тёток».

Анька – Ирида, это сама грация и вестница (т.е. сплетница), поручения подруг она разносит с быстротой ветра по земле, в морские глубины и даже в преисподнюю.

Для них главное, что:
-чёрное скрывает белое, но чаще всё наоборот;
-бесстрашие бабочек, на свет летят в надежде обрести истинное счастье…;
-общительность, жизнелюбие, т.е. неограниченный оптимизм (так часто бывает у обременённых образованием, амбициозных девиц).

«Тетки» – альпинистки со стажем- сухие, изможденные лица, насмешливый взгляд. Семьи нет – «если семья мешает занятию альпинизмом – брось её!».

«Саксаулы», участники и участницы восхождений, новички, значки, разрядники. Тут все остальные виды характеров, которых недостает выше, от негодяев до простофиль. В их числе и будущий профессор.

          Сцена первая. Псефиты.

Неподалеку от развалин в импровизированном лагере близ КСП (контрольно-спасательный пункт) собрались несколько групп восходителей. В их числе были и очевидцы тех событий.
-Марат! Маратик! Где твои...?

Что именно хотели от него, заглушил разбойничий свист. Марат же сидел за камнями и, сняв очки, что-то увлечённо увязывал в таинственную связку. Искоса, сильно щуря близорукие глаза, поглядывая в сторону, он контролировал всё окружающее пространство, не подпуская любопытных. Но никому дела до него не было.

Слева от него в сумеречном затухающем свете виден цирк, образованный Северо-Восточным контрфорсом и скальными выходами левого ребра северной стены Уллутау – Восточная. Ледник, стекающий из цирка, устало затих и уже все реже  ронял со стометровой высоты наполненные камнями бомбы. Звуки падений напоминали неуклюжую поступь танцующих на королевском балу закованных в латы средневековых рыцарей. Ледяная пыль плавно оседала на склон призрачными облаками – это возлюбленные дамы благородных кавалеров кружились вокруг тяжеловесов. Их платья, руки, шеи унизаны алмазными вьюгами взметающихся ввысь осколков льда.

Утром в лучах восходящего солнца каждое падение сопровождалось облаком стеклянных брызг, разлетающихся на сотни метров вверх и в стороны, заполняя край небосклона многоцветными искрами. Радуги смешивались, накладывались друг на друга, соревнуясь выразительной яркостью, математически строго очерченные, секундными вспышками пронизывали колючими зайчиками затаённую предрассветную долину. Вслед за угасающими сполохами лихорадочно толпились новые, их нетерпеливые стада подгонялись растущим, по мере появления солнца, количеством падений. Потом грохот отдельных глыб сливался в непрерывный гул.
 
Яркие при солнечном свете, наполненные переливающейся палитрой, в вечернем тумане брызги ледяных крошек фосфорицируют, слабо конкурируя с сочным блеском проступающих на небосводе звёзд. При стихшем ветре разбивающиеся у подножия скалы обломки издавали уже не страшный, скорее умиротворяющий, глохнущий в наползающем тумане, звук одновременно разрываемых тысяч кусков грубого полотна. Морозный воздух гор, не торопясь, по иезуитски вкрадчиво, цементировал ледовые массы.

Долина готовилась к глубокому сну. Стихал и вспененный поток Адыр-Су, берущий начало от ледопадов. В последних лучах светила мягко угасали вершины, охранявшие долину с востока и севера. На западе и севере основания резко очерченных граней пиков Шогенцукова, Сарыкол и Джайлык накрыл мрак как до сотворения мира.

Подтягивается молодежь. Инструкторы – «аксакалы» как их за глаза называют новички, «саксаулы» - так они любовно называют себя сами, переоделись в новенькие спортивные костюмы, на головах многоцветными петушками торчат шерстяные шапочки. На плечи накинуты ярко синие, оранжевые, жёлтые пуховики, наполненные гагачьим пухом – мечта начинающего альпиниста. Спина пуховика удлинена и напоминает дореволюционный сюртук с фалдами. Такой крой позволяет легко двигаться по крутому склону и без помех задирать ноги хоть до подбородка на скальном рельефе. Неразрезанный сзади язык фалд необходим, чтобы в любом месте смело, с комфортом, усаживаться на землю, снег или лёд. Новички знают, что приложением к пуховику имеется «нога», и это позволяет не брать с собой спальный мешок («минус два с половиной килограмма!»).

Сидя у костра, инструкторы не торопясь, зашивают свою «боевую» форму, сплошь состоящую из заплаток и бахромистых, но аккуратно заштопанных дыр. Показывают пример. В суетливой толпе новичков, «саксаулы» напоминают разноцветную гальку редкой формы среди битого серого щебня.

Как и «саксаулы», псефиты - эти «горные» породы неоднородны. Есть рыхлая порода, зерна которой связаны глинистым цементом развлечений и романтики. Такие могут катиться по склону событий, испытывая удовольствие просто от самого движения. Нет, они тоже не прочь стать разрядниками или мастерами, но то ли данных не хватает, то ли упорства. Они как гравийная осыпь на крутом склоне, по которой так легко и приятно спускаться. У них и интерес поверхностный (или в пределах своих возможностей). Они образуют конгломераты по интересам – молодость и приключения, общение и воспоминания. То, о чём потом можно рассказать дома среди друзей, знакомых и коллег. Вызвать удивление, недоумение. В их глазах они герои с непонятным увлечением.

Поскольку они не достигли ещё права входить в сонм избранных, то бравируют предельно выгоревшими штормовками, готовые поверх их небрежно накинуть тщательно свернутую в связку капроновую верёвку или репшнур, с подвешенными к нему карабинами и крючьями. Но это моветон - понимание приходит при первой снисходительной усмешке, пойманной ещё днем. Впрочем, поощряется вязка узлов, их, наиболее ходовых, около двадцати. Вязать  нужно уметь из любого положения, в том числе держа руки за спиной и закрыв глаза. Большинство новичков не озаботились привезти с собой ремнабор, и потому каждая дырка на штанах для них почти (а куда деваться!) священный сувенир – свидетельство единоборства с природой.

Те же, что с энтузиазмом крутятся вокруг инструкторов, сцементированы надеждой вырваться выше собратьев. Спортивные достижения невозможны без опоры на предшественников. По проложенным ими маршрутам идут другие, учатся, но не учитывают чужих ошибок. Они ищут друзей среди опытных восходителей, готовы кружить вокруг них, остальные им интересны только как восхищённое (так им кажется) отражение  в зеркале своих достижений. Это одинокие волки, им важно показать себя, чтобы их увидели. Амбиции перехлестывают и, случается, что последствия таких действий оправдывают их призовые ожидания, но чаще их ждёт разочарование. Чтобы стать мастером спорта необходимо в течение 11 лет ежегодно совершать все более высоко категорированные восхождения, участвовать в соревнования, в спортивных сборах и альпиниадах. Этому посвящают жизнь, как профессиональные музыканты или художники. Этим надо жить! Или искать особые решения. Те, кто приехал в альплагерь за спортивными результатами, внимательно и цепко следят за повадками «патриархов». И вдруг из этой кварцевой пыли иногда выкристаллизовывается алмаз. Но не следует думать, что слово «аксакала» для них закон. Есть среди них авантюристы, для которых важнее собственное видение способов достижения успеха. Опасные люди! Бывают и печальные исходы.
 
Здесь и сейчас все равны, можно позволить себе неясные шутки. В темноте всё равно не разглядеть, кто ёрничает над «неприкасаемыми».

        Сцена вторая. Арбузная этика.

Выход на маршрут запланирован на половину четвёртого утра.
Волны тумана уже давно сползли со склонов, но, вероятно, он же, туман, разбудил ревность у Адырсу. От неё новые груды нежного утреннего флёра осели инеем на крышах, ступенях, траве,  заглушили пиццикато катящихся по ложу реки галек и грубые звуки валунов. Вершины столь глубоко упрятаны в покой, что непроглядны для сонных зрителей.

Ранние, и потому  полусонные участники предстоящего восхождения, стараясь не создавать излишнего шума, в темноте, не включая света, не зажигая свечей, натягивают на себя походную одежду, застегивают штормовки, завязав шнурки на триконях, зябко потягиваются и выходят на плац. Рюкзаки уже на плечах.

Плац равномерно укрыт тонким покрывалом утреннего инея и на нем отчетливо проступили следы спортсменов. Да, с вечера все казалось гораздо романтичнее. Но утренний холодок, негромкие команды, невнятные выбросы звуков из ущелий, как будто кто-то там неосторожно прикоснулся к большим оркестровым барабанам сделали свое дело. Глаза проснулись, молодые голоса повеселели, шаги стали тверже. Да, и здесь, вне палаток уже не возбраняется громко чихнуть, кашлянуть и подколоть еще не совсем проснувшихся друзей. У парней голоса еще слегка деревянны, немного насмешливы - еще не проснулись - срываются на фальцет, у девушек эмоции более выражены, чище и на октаву выше, они не заглушаются волнами тумана и звучат как скрипки-соло. Молоденькие девушки – флейты, пиццикато струнных, они дурачатся, и всем становится легче, настроение повышается. Незаметно за шутками и ерничаньем восстанавливается коллектив.

-Все собрались? Марат, пересчитай! – инструктор привычно басит, чуть с ленцой выходит на авансцену. Группа привычно строится  - все на месте. В полной тьме всем достается по кружке чая из термосов. Миша-инструктор в это время фонарем подсвечивает выпускной блокнот и уходит за подтверждением на выход. Вполоборота, уже из тьмы, поглотившей его фигуру, иронично советует перед выходом посетить «шхельду». Миша очень тактичен, и на маршруте он не раз будет останавливать группу в местах, где можно не привлекая ничьего внимания, уединиться на «шхельде». Вообще-то он молодой, моложе многих из участников восхождения, но не возникает даже желания подтрунивать над инструктором. Его авторитет держится на общелагерном пиетете. В группу записываются только те, кто готов и согласен ему подчиняться.

-Марат, замкни! – командует инструктор и, подсвечивая фонарем, ведёт группу по набитой тропе. До вершины 12 часов хода.

Группа вытянулась стрункой. Сверху доносятся чистые и нежные перезвоны челесты, это первыми в группе после инструктора идут девушки, они ещё полны сил, их голоса слышны в перебивку сопением парней, тянущих за плечами увесистые рюкзаки. Но это поначалу. По-мере продвижения их голоса притихнут, ноги в тяжёлых горных ботинках всё чаще будут спотыкаться о валуны, а сами они незаметно для себя постепенно сместятся из авангарда в конец,  там их смещение остановит замыкающий. Парни пыхтят от напряжения, но молчат как в бою. Марат привычно занял своё место. Ему нравится его положение в отряде. Сзади никого и это элемент свободы. В темноте, спотыкаясь  спросонья, налетая лбами на рюкзаки идущих впереди, молча топали «новички». Он не просто замыкающий, у него особая роль. Он сапер.

Небольшого роста, непоседливый, лицо с мелкими чертами, всегда подвижное, чёрные взлохмаченные волосы обрамляют и зрительно ещё сильнее уменьшают его личико. На носу очки в крепкой оправе, привязанные бельевой резинкой к голове (чтобы не потерять).

На маршруте он неутомимый балагур, его ужимки не портят его. Обычно замыкающий подбирает у изнемогающих студенток их вещи. Подбирает не потому, что их теряют или бросают. Нет, он видит, чувствует, слышит их надсаду и, без лишних слов, отцепляет с рюкзака мученицы подвешенную снизу палатку, или вынимает из-под клапана веревку, достаёт примус, канистру, консервы. Терпеливо всё складывает в свой рюкзак и безропотно прёт до самой вершины. Изредка возникает слабый протест от упрямых, нет, упёртых и потому гордых, но не перед обаянием Марата, воительниц. Одна из них настоящая Валькирия, гордилась своими  доспехами, хоккейной каской, сквозь отверстия которой торчат завитки волос («шлем с рогами» - сказал бы Юрик). Но крыльев и у неё не было. Этим пользуется Маратик.

Их два типа: авантюристки, они же  романтики (к ним относилась тигрица Валька – Валькирия), и «матрасники», то есть те, кому по разнарядке всучили путевку, без разъяснения, о каком лагере идет речь. Последние предполагали, что это спортивно-оздоровительный лагерь, с экскурсиями на море («там недалеко, за перевалом»), танцами и легкими, без последствий, развлечениями в молодежной среде, словом стриптиз-шоу на фоне снежных гор, с горным загаром. И этот загар они получали отменно.

Лагерный доктор с удовольствием отменял их выход на маршрут, лечил мазями и растираниями. Он шутник, в лагерь попал, после того, как был из кабинета «ухо-горло-нос» опущен в патологоанатомы. Все потому что, успешно применяя знания в качестве ординатора, измученный подарками и подношениями, повесил на дверь кабинета объявление: «Доктор цветы и конфеты не пьёт!». А в прозекторской клиенты были смирные и жалоб на него не писали. Следующая ступень в карьере была - врач альплагеря. Тут тоже никто не жаловался и, объявление не требовалось. Но и не любили. «Валькирии» к нему не ходили никогда, а «пляжницы» быстро превращались в мстительных злюк. Оно и понятно – доктора на всех  хватить не могло.

Есть и еще одна причина, почему Марат не рвётся вперёд: на его носу очки с толстыми линзами, но и в них он видит только ноги впереди идущего. Почти инстинктивно его ноги идут след в след, при этом пятка безошибочно находит лежащие камни и выступы. Мало кто задумывается, насколько легче подъем, если опора идёт не на носок, а на пятку. При такой опоре выпрямленная нога становится жёсткой как натянутая струна. Не верящим предлагается столкнуть с места, когда нога противника вывернута пяткой кнаружи, или проверить надежность упора при резком торможении автобуса, ну, это уж когда спуститесь домой, в цивилизацию.

И в связках Маратик принужден почти всегда идти вторым – это при его-то скальной технике! Ну, не видит он стену выше трех-пяти метров, а автопилот ещё не изобретён. И потому он не рвется на сложные маршруты, понимая, что не всегда партнеры оценят его иные качества. Зато на знакомых скалах или при размеченной трассе на соревнованиях мало кто с ним может сравниться. Маршрут он просматривает в бинокль и, кажется, может бежать по отвесному рельефу с закрытыми глазами. Со стороны ощущение, что именно бежит, чуть фиксируя касание зацепов своими ногами и руками. Как паучок.

На коротких привалах он с легким стоном скидывает с себя рюкзак, ложится на снег и, сняв кандалы в роговой оправе, мечтательно смотрит в небо. Через пару минут он снова на ногах, обходит изнеможённых новичков, и чтобы поднять усталое войско поет фальшиво-оптимистическим голосом; «Хорошо-о-о жить на востоке, солнце жаркое печё-ё-ёт, все лежат на солнцепеке – чешут пятками живот!».

Маратик из галантного века и потому, давая отдохнуть усталым восходителям, «Хорошо» тянет долго, на пределе, до последнего выдоха, его голос вибрирует, и в нём прорываются мелизмы, придающие звучанию древневосточный колорит муэдзина. Затянутое «печё-ё-ёт» подхватывают другие, стараясь перепеть пронзительный фальцет Паваротти, явленного нам  в восточных туфлях. Но его куртуазность не простирается далее бескорыстного служения и бесконтактной помощи отстающим. И, похоже, Валькирия это оценила.

Добравшись до вершины, Маратик ёрнически командует: «Девочки - налево, мальчики - направо». Пикантность ситуации состоит в том, что и слева и справа отвесные скалы, дно пропасти заштриховано пухом облаков - лёгким серо-голубым флёром, который на контрасте с горами представляется особенно нежным. Впечатление усиливают ползущие по склонам громады кучевых призраков, вверх протягивающих к восходителям свои в отчаянии воздетые руки.

Самые нетерпеливые, отдышавшись, жадно прикладываются к заветным фляжкам. Другие, наслышанные,  зная характер товарища, ждут. Марат, хитро улыбнувшись, лезет в рюкзак за сюрпризом. Он предвкушает тот фурор, что произведет принесенный на собственном горбу арбуз.

Арбуз, с сахарно-красной мякотью с седыми прожилками, обрамленной зелёной корочкой на фоне фиолетового неба смотрится нереально, как гималайская серия Николая  Рёриха.  И только те кто, бывал на армянском нагорье, видел такие же, не сочетающиеся меж собой цвета: обрамленные зеленью лесов горы из розового туфа на фоне горного неба с ослепительными перьями облаков.
 
Разреженный воздух усилит аромат разрезанного арбуза и он, смешиваясь с солнечным ливнем, прольётся бальзамом на измученные счастьем души восходителей.

Нарочито медленно Марат достает подброшенные ему на подъеме вещички, двумя пальцами, чуть брезгливо выпячивая губы, кривясь, как от скверного вина, разглядывает и выжидает, пока хозяйка не протянет руку, чтобы забрать временно утраченную ценность. С иными расставаться не спешит.

Вот он почти разгрузил свой рюкзак, пытается нащупать в глубине его заветное полосатое чудо. На лице появляется маска легкого недоумения, которая сменяется тревогой. Нет, он не мог забыть. Маратик никогда ничего не забывает и ничего не теряет (правда, иногда не помнит и не может найти).

Ожидание становится напряжённым. Марат свирепо смотрит на своего друга и напарника. В его голове проясняется легкое подозрение. Но Юрчик правдивыми глазами вожделенно смотрит на друга, подбадривая, кивает мол, «ищи-ищи должон быть». И, впрямь, Маратик нащупал искомое и удовлетворенно хмыкнув, вынимает завернутый в свитер круглый объект.
 
У Юрчика глаза блудливо вильнули – Маратик, вынимая, почуял, да нет, понял, до него дошло. Круглый-то он круглый, но для своего размера непомерно тяжёл. Разворачивать не было смысла. Его самого, не раз, просто так, в шутку, подкладывающего тайком «новичкам» в рюкзак круглые булыжники, в изобилии лежавшие в русле Сарыкола, разыграли - подкинули «арбуз»! И не поленились ведь достать настоящий, - он там был! - а «это», завернув, положили на дно рюкзака. Чтобы случайно не обнаружил подмену раньше времени.
 
Он сам, каждый раз перед выходом требовал, чтобы все проверили укладку своих рюкзаков, дабы не забыть нужное и удалить лишнее, принимая активное участие в досмотре. И в этот момент подбрасывал что-нибудь в меру тяжёлое (а то заметят!) и нелепое. Это мог быть камень - «что покой тебе подарил» - для атлетов, выпендривавшихся своей мускулатурой, для кокетливых молодяшек «изысканный» набор ложек и вилок, перевязанных старым изорванным репшнуром (алюминиевые они, немытые, и вес их ничтожен, зато их много). Да, мало ли какой мусор можно подобрать на базе. Но чтобы другу и напарнику? До такого макиавеллевского коварства он не доходил!

-Юрий! Ласково глядя на друга (так смотрят на проклятых сарацин), облизывает свои толстые губы Марат. Привстает и вкрадчиво придвигается к нему. Тот не понимает, отчего такой тон. Недоумённо смотрит, поворачивает свою голову к остальной группе, как бы ища поддержки.
-Юрка, паразит!

И, конечно, в диалог вступает Валька. Валька – это Немезида, она как крылатая богиня возмездия, карающая за нарушение общественных и моральных норм, всегда, как бы нехотя и отстраненно, выражает своё отношение к событию:
-Танька, а у тебя есть что попить?

Её переполняет возмущение – Маратик всенародно вернул ей её выроненную из кармана интимную вещь! А что может быть интимнее носового платка? Тоже мне кавалер! Платок это как лакмусовая бумажка, проверка, надежда, хитрость и провокация.
Ей вторит её подруга по несчастью Танька тоже «богиня мести», она охотница с факелом, потому что старается не только высветить все обстоятельства, но и при удобном случае опалить зарвавшегося прохиндея, поставить его на должное место. А если прохвост достаточно неповоротлив и туп, у нее найдется  и кнут:

-Если бы! Этот паразит сам вытащил у меня бутылку на первом привале. «На маршруте не пьют, надо терпеть…».

-Вот, гад! - складывается впечатление, что она медлит отвечать, типично для галантного стиля возвращая ей пас.
 
И это вторая тема, но уже в миноре. Всё выглядит так, будто они разговаривают друг с другом, игнорируя присутствие остальных. Этого мало, подруги не замечая сгущающихся туч, как будто меняются местами. Теперь про воду с мучительными интонациями спрашивает Танька, обращая свой вопрос к остальным. Но отвечает, естественно, только Валька. Благодаря ритмическому ядру повтора усиливается трагизм, и это должен понять «паразит».

То, что тема состоит из коротких фраз, облегчает диалог между мстительницами. Диалог всегда выразительнее в  коротких фразах. Язвительные фразы обрываются, не договариваясь, слушатели сами должны домыслить окончание. Но парни уже знают, что спаси господь сделать это вслух. Так тема получает общее развитие и весь сохнущий от жажды оркестр вступает в разговор. Всех начинает лихорадить.

Но для Юрия Владимировича уже ситуация прояснилась. Это стена. Нет, это жуть непонимания и «паразит» сдается. Ожидаемо звучит каданс.

-Да, ладно-ладно, - звучит его доминанта. Юрчик открывает клапан и достаёт арбуз, -…что вы, нате... И это уже тоника.

Вот, поросенок! Он его даже не защитил от мороза и случайного удара. Но это прощается. Прощается всё. Прощают все. Это же романтика.
Налицо совершенный каданс.
Занавес.