Любимый класс

     Небольшой городок, кажется, затерявшийся среди могучих, как это принято говорить, седых гор. Двухэтажное здание школы, провожающее своих ребят. Большинство уходило на летние каникулы, предвкушая отдых и немудреные детские развлечения вдали от школьных парт, учебников-тетрадок и ответов под строгим взглядом учителя. А двадцать три человека – вчерашние десятиклассники – прощались со школой насовсем. Всё это для них позади! А сейчас тринадцать парней и девчонок девчонок стояли вокруг немолодой уже женщины, любимой учительницы. Учительницы литературы.

    Учителей, которых любят, часто награждают добрыми и совсем не обидными прозвищами. Было прозвище и у нее – ребята между собой ласково называли «наша няня». Истинный литератор, она очень любила творчество Пушкина. И, конечно, не могла не рассказать своим ученикам об Арине Родионовне. Как та открывала воспитаннику русские сказки, так и она открыла перед классом всю красоту литературы. И сейчас, с букетом цветов в руках, провожала своих ребят в новую жизнь… Во взрослую.

Прошел год. В жизни учительницы мало что изменилось. Она также продолжала свою работу, которую выполняла уже много лет. И с радостью получала письма от своих выпускников. А они искренне делились со своей «няней» своими новыми заботами, рассказывая об учебе в институтах и училищах, успехах и трудностях на работе, службе в армии. Так пролетел еще год. Наступило лето 41-го…

Ксения Михална! Ксения Михална! – взволнованный, звенящий голос девушки из соседнего дома, донесшийся сквозь открытое окно, заставил вздрогнуть и поднять глаза от книги. – Ксения Михална! Сейчас по радио что-то важное передать должны! Скорее…

«Что там? Воскресенье же…», - все мысли оказались смяты после первых же слов: «Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу…» Под сердцем словно ударило тонкой острой иглой. А взгляд машинально упал на стол, где в рамке стояла фотокарточка того выпуска. Сделанная два года назад. Стояла на небольшой шкатулке с пачкой писем из институтов, училищ, из армии…

Время шло дальше, не останавливаясь и особо не обращая внимания на переживания отдельных людей. Маленький уральский городок не был прифронтовой территорией, но дыхание войны ощущалось постоянно. Проходили эшелоны новобранцев, вели танки, машины, оружие. По артериям железной дороги на запад текли силы страны…

А пожилая учительница русского языка и литературы также продолжала ходить на ставшую родной работу. Это тоже был ее фронт. Учить любить литературу своей страны, язык своей страны. А, значит, и любить свою РОДИНУ. Многие из ее коллег-мужчин уже сменили пиджаки на гимнастерки и, взяв в руки вместо указок и мела винтовки, тоже ушли туда, на запад… Вместе со своими вчерашними учениками.

Она часто вспоминала тот выпуск 39-го. Порой открывала шкатулку с письмами и перебирала их, словно восстанавливая перед глазами лица парней и девчонок, которые так к ней привязались… Мудрая женщина прекрасно понимала, что многие из них, если не все, сейчас – там. В беспощадной круговерти войны. Среди гари, порохового дыма, жадно визжащих пуль и горячих осколков – острых сгустков смерти… А писем приходило все меньше и меньше… Вместо них к ней приходили… матери недавних школьников. Которые приносили с собой слезы и страшную боль. Боль матери, у которой война небрежными движениями отбирала самое дорогое – детей. А еще они приносили письма. Квадратные, какие-то безликие бланки с бледными печатями в углу и несколькими строчками, заполненными лилово-чернильными словами «убит», «погиб», «убит», «пропал без вести». За казенными бумажками извещений, разлетавшимися по всем уголкам страны, не видны были последние минуты жизни тех, кого забрал фронт. Плачущая Ксения Михайловна тоже не могла знать, что случилось с ее учениками…

Она никогда не узнала о том, как Валька, лучший спортсмен в классе, лихо вертящий солнце на турнике и подтягивавшийся так, словно и не замечал собственного веса, остался один у поврежденной, но еще способной вести огонь пушки. И, превозмогая боль от вспоровшего плечо осколка и противную, валящую с ног тошноту от контузии, успел влепить снаряд в гусеницу помеченного крестом танка. Прежде чем его вместе с орудием накрыло прямым попаданием.

Зиночка… Любимица учителей, активистка. Она сама добилась зачисления на курсы санитарок. И больше года провела в батальонном медсанбате, пытаясь если не помочь (что, по большому счету, могла сделать девчонка), то хоть облегчить мучения раненых. Пробитых пулями, изорванных осколками, обожженных, контуженных. Зачастую, ее ровесников… Повзрослевшая девочка с рыжими вьющимися волосами, она отдавала этому все силы… Просторную брезентовую палатку медсанчасти в порыве животной злобы,  расстрелял пилот «мессера». Специально ударив по красному кресту. От ненависти. А, может, от страха. Словно предчувствуя полный крах нечисти, породившей ту войну…

Не узнала она и о том, как погиб лучший ученик ее класса, Сережка…Первым был не только в учебе. Еще в школе стал «юным ворошиловским стрелком». А в заснеженной Карелии – снайпером. Почти сотней захватчиков благодаря молодому бойцу стало меньше. В своем последнем бою, окруженный, с перебитыми взрывом ногами, он еще успел сорвать кольцо «лимонки»…

К пожилой учительнице приходили ее ровесницы. Вместе с которыми она перечитывала письма. Вместе с которыми плакала, вспоминая своих учеников. Ведь это были и ее дети. Которым она так искренне желала счастья в июне 39-го! И жизнь которых оказалась яркой, прожитой не зря… но такой недолгой! Из двадцати трех выпускников только четверо услышали слова «С Днем Победы!». Услышала эти слова и она, их «няня». А потом… взяла со стола пожелтевшую фотографию. И, сглотнув тяжелый, подкатившийся к горлу комок, тихо произнесла: «Спасибо вам, дети… С Днем Победы!»