Заповедь любви 29. Келейные записки иеромонаха С

Келейные записки иеромонаха Серапиона
Тетрадь четвертая

Неожиданная встреча

Выйдя из храма, я сразу оказался в окружении многолюдной толпы. Из случайно подслушанных фраз, обрывков разговоров нетрудно было догадаться, что собравшиеся ожидают Матронушку-босоножку*, вернувшуюся на днях в Питер то ли с Валаама, то ли еще откуда. На периферии сознания мелькнула мысль: «Может, и мне, как Матронушке, раздать все нищим, жить свободно, не обремененным никакими заботами, уповая на волю Божью? Никого ни о чем не просить, ни от кого не зависеть, ни перед кем не отчитываться. Жить, как птицы небесные. Не к этому ли нас призывает Евангелие**? Господь наделит меня даром врачевания заблудших душ. Ко мне босоногому, в залатанных, но безупречно чистых одежках, потянутся очереди страждущих…
В таких мечтаниях я медленно брел вдоль берега Невы в сторону лавры, как вдруг услышал женский крик:
– А-а-а-а-а! Убива-а-ют!!!
Продравшись через кусты, я увидел у кромки воды крепкого сложения молодого парня в лихо сдвинутом на чуб картузе и модной алого цвета рубахе-косоворотке, пинающего сапогами распростертую у его ног женщину. Раздумывать было некогда. Я налетел на него с разбегу всем телом и повалил в воду. Однако парень оказался сильнее и спустя несколько секунд не только вырвался из моих объятий, но и подмял под себя, норовя удержать мою голову под водой. Я начал захлебываться, и, наверно, ему удалось бы меня утопить, если б неожиданно с берега на этого детину не навалился другой мужчина. Вдвоем, после непродолжительной возни, мы уложили парня лицом в землю, заломили ему руки за спину и стали их вязать рукавами сорванной с него рубахи.
Но тут на нас неожиданно обрушился град ударов. Недавняя жертва детины, придя в себя, нашла где-то палку и с криками: «А-а-а-а-а! Ироды! Не троньте его!!!» принялась мутузить нас.
Прикрывая головы руками, пригнувшись, мы отбежали в сторону. Женщина, бросив палку и причитая: «Мишенька, зазноба моя, что ж эти ироды с тобой сделали!», склонилась над своим поверженным хахалем, развязала ему руки и помогла сесть. Детина, весь еще в пылу схватки, оттолкнул ее от себя, бормоча что-то невразумительное, но потом обмяк, поднял валявшийся рядом в траве помятый картуз, натянул на чуб, склонил голову на грудь женщины и… разревелся.
Та, одной рукой прижимая голову парня к груди, повернула к нам свое лицо, подняла другую руку вверх и, грозя кулаком, прокричала:
– У-у-у, хулиганье! Полиции на вас не хватает!
Переглянувшись, мы с моим спасителем, не сговариваясь, пожали друг другу руки и поднялись от реки по склону вверх к Шлиссельбургскому шоссе. Там при свете фонарей оглядели себя, познакомились. Я сказал, что живу в двух шагах отсюда и предложил пойти ко мне, обсохнуть после купания, залечить синяки и попить горячего чая. Он согласился.
Дома я нашел для Ильдуса, так представился мне мой спаситель, приличный, по размеру халат и оставил гостя одного в гостиной, а сам прошел на кухню развесить над плитой мокрую одежду и приготовить что-нибудь к чаю. Вернувшись с чайником и сладостями в гостиную, я застал его разглядывающим висящие на глухой стене в рамочках фотографии моих родственников и друзей.
– Это кто? – спросил он, показав на одну, где священник в черном подряснике держал за руку босоного мальчугана.
– Это Петр Кондратьевич Дьяконов, когда-то заменивший мне умершего отца, – ответил я, ставя поднос со сладостями и чайник на стол.
– А это я, – сказал Ильдус, ткнув пальцем в фигурку босоногого мальчугана.
Несколько секунд мы с удивлением смотрели друг на друга, затем крепко обнялись. Вот ведь как бывает: друзья детства целый час общались как чужие, и вдруг – будто шоры спали с глаз.
Посыпались взаимные вопросы: «А помнишь? А как ты?» Неожиданно Ильдус полуутвердительно спросил:
– Судя по порядку в гостиной, ты человек женатый. Не так ли?
Я задумался. Между мной и Алисой – непреодолимая стена противоречий. И все же... Она сейчас где-то на границе с Финляндией, но к ее сердцу прилегает подаренная мной иконка. Я только что пытался разрешить все вопросы уходом в монастырь, но не получил благословения. Мы пытаемся разойтись в разные стороны, но необъяснимая словами духовная связь по-прежнему притягивает нас друг к другу. Женатый ли я человек, если таинство венчания не скрепило наш союз? Могу ли я назвать себя холостяком, если сердце отдано ей?
– Давай наконец сядем за стол, – предложил я Ильдусу и разлил по чашкам чай. В детстве этот парень преподал мне урок мужества и веры. Может, и сейчас поможет как-то найти выход из тупика?
Мы сели за стол. Я пододвинул гостю розетки с медом и вареньем, вазочку с мятными пряниками. Некоторое время оба молча наслаждались чаепитием, а потом, когда чашки опустели в третий раз, я рассказал ему историю своей любви, поведал о письме Алисы, о короткой встрече с ней на перроне, о беседе в церкви с батюшкой и недавних мыслях об юродстве. Он долго молчал, потом сказал:
– Вряд ли я смогу посоветовать тебе что-либо конкретное в разрешении этой патовой ситуации. Но что-то похожее было и у меня. Позволь рассказать?
– Не только позволяю, но и настаиваю! – с жаром воскликнул я.
Ильдус рассмеялся, но не стал охлаждать мой пыл.
– Помнишь Анюту Белобровцеву, внучку тети Нюры? – спросил он, переворачивая стоявшую на блюдце чашку вверх дном.
– Рыжую задаваку, с длинной косой?
– Я бы не сказал, что она задавака. Впрочем… Она моя жена.
– Анютка Земскова?
– Ну, да. А что тут такого?
Внучку тети Нюры, с ее усеянным веснушками лицом и никогда не закрывавшимся ртом, вряд ли можно было причислить к числу деревенских красавиц, но я деликатно соврал:
– Ничего. Симпатичная была девчонка.
– На нее многие парни заглядывались, но она выбрала меня, – успокоившись, продолжил Ильдус. – Но давай договоримся так: впредь я буду говорить, а ты не перебивай, чтоб с мысли не сбить. Закончу – тогда, пожалуйста, и вопросы, и комментарии – все, что душе угодно. Договорились?
Я согласился.

*Матрона Петровна Мыльникова известна была в Петербурге под именем Матронушки-босоножки. Родом из крестьян. Во время Русско-турецкой войны ее муж был призван в армию. Она отправилась следом за ним сестрой милосердия. Свое жалование, 25 руб. в месяц, раздавала бедным солдатам. Муж погиб. Матронушка вернулась домой, продала имущество (домик и бакалейную лавку), деньги раздала нищим, а сама отправилась странствовать по святым местам. В Петербурге жила около 30 лет, последние 16 лет – возле часовни Скорбящей Божией Матери. Ее «наряд» оставался неизменным зимой и летом – босые ноги и всегда безупречно чистая легкая белая одежда. Обладала даром прозорливости, предостерегала людей от надвигавшихся несчастий, избавляла от пагубного порока – пьянства. Блаженную чтила и царская семья. Получая в дар большие средства, она раздавала их беднякам, отсылала в бедные приходы. Почила в бозе 30 марта 1911 года. По отзывам некоторых столичных газет проводить Матронушку-босоножку в последний путь собралось около 25 тысяч человек.
**Не заботьтесь ни о том, что есть или пить вам для поддержания жизни вашей, ни о том, что надеть вам, чтобы прикрыть тело ваше. Разве душа не более важна, чем пища, а тело – чем одежда? Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, а Отец ваш Небесный кормит их. А вы намного ли отличаетесь от них? (Евангелие от Матфея, 6: 25-26).

Иллюстрация: Матронушка-босоножка. Фото начала ХХ века

Продолжение: http://www.proza.ru/2018/08/20/439

К началу романа:  http://www.proza.ru/2018/08/08/630

К аннотации и оглавлению http://www.proza.ru/2018/08/19/768