Освободитель часть 3 глава 6

Новый след
Остаток дня полковник Дворжицкий провёл дома. За чашкой кофе и папиросой он обдумывал детали головоломки, сопоставляя разрозненные данные, полученные после допросов арестованных террористов.
- Что-то здесь не сходится… - размышлял он. - Почему главным моментом готовящегося покушения на Государя считался подкоп под Малой Садовой улицей, со взрывом мины во время проезда его кортежа, но Перовская в последний момент изменила план. По показаниям Рысакова и Тимофея Михайлова она дала знак метальщика перейти на Екатерининский канал ещё до отъезда императора из Манежа? Кто-то ей сообщил, что царь точно не поедет обратно по Садовой. Но кто этот человек, так близко стоящий к Государю? Тогда получается, что была двойная утечка информации. С одной стороны, кто-то из приближённых императора знал о мине и предупредил его, но и террористы заранее знали о смене маршрута…
С такими тяжёлыми мыслями он заснул, но спал на удивление спокойно, словно кошмар, мучивший его десять дней развеялся и наступила ясность. После завтрака в комнату вбежал слуга Прохор и испуганно сообщил:
- Капитан Кох притащил какого-то хмыря!
- Пропусти их в гостиную! - велел он.
Надел мундир полковника и вышел. Первое, что бросилось ему в глаза, то что человек с Карлом  оказался ровно на голову выше него.
- Хотя капитан выше среднего роста… - подумал Андриан Иванович.
Сравнительно с длинным туловищем голова у предполагаемого бомбиста была небольшая, мелкие черты лица, цвет кожи смуглый, глаза маленькие, серые, а рот очень большой.
- Это полицейский произвол! - возмутился он. - По какому праву вы притащили меня в этот дом? Я буду жаловаться…
- Ты подозреваешься в покушении на Государя 1 марта! - полицмейстер решил сразу пойти в атаку. - Поэтому жаловаться у тебя вряд ли получиться…
- Это ошибка! Я не имею отношения к этому преступлению!
- А твой подельник Николай Рысаков сообщил мне другое, - усмехнулся он. - Сообщил твои приметы, где искать и даже прозвище «Сугубый», по происхождению сын псаломщика.
Бомбист поник головой, обдумывая слова полковника. Он его не торопил, понимая, что деваться ему некуда.
- Зовут меня Иван Пантелеймонов Емельянов! - решился он. - Я был на Екатерининском канале в тот день, но в покушении не участвовал!
- Это теперь нужно доказать! - вступил в разговор Кох. - Как говориться, чистосердечное признание смягчает вину.
- Я всё расскажу, что знаю… - заверил Емельянов. - Только после убийства Государя я понял, в подготовке какого чудовищного преступления участвовал.
Офицер
Красавец мужчина, бывший офицер Сергей Кравчинский, рано утром вышел из съёмной квартиры на Литейном проспекте и двинулся в сторону Невского проспекта. Ночью выпал снег и дворники не успевали счищать его с бесконечных мостовых.
- Вот, чёрт! - выругался он, поскользнувшись на подмороженном и укатанном сотнями прошедших до него ног тротуаре. - Так недолго убиться и не выполнить великое предназначение…
Кравчинский всегда знал, что рождён для великих дел. Поэтому вначале выбрал для себя военное поприще.
- Буду военным! - он родился в семье военного врача и привык к жизни офицеров.
Детство прошло в провинциальных городах Российской Империи: Александрия, Елисаветград, Умань. Окончил Орловский кадетский корпус, после чего поступил в московское Александровское военное училище, откуда перевёлся в Петербург.
- Самое знаменитое военное образовательное учреждение в России! - хвастались его курсанты.
В 1870 году Сергей окончил Михайловское артиллерийское училище  и получил звание подпоручика. Товарищи прозвали его мавром, в физиономии офицера было нечто мавританское, при совершенно белом цвете кожи тёмного брюнета. 
- Страсти бушуют в его душе! - понимали родные. - Его главный враг скука…
Кравчинский попал в провинциальную воинскую часть и быстро понял, что ошибся. Рутинная служба наводила тоску. Однажды он выехал из гарнизона в город отдохнуть. Городская реформа 1870 года заменила существовавшие ранее сословные городские управления городскими думами, избиравшимися на основе имущественного ценза.
- Теперь думы заботятся о благоустройстве городов, - осматривался Сергей, - и признаки улучшения видны невооружённым взглядом!
Походил, побродил, делать нечего, возвращаться в часть рано, решил он водочки выпить и пообедать. Выпил целый штоф, мысли потекли ровнее:
- А что, если я как уставший военный схожу в цирк?! Отдохну, так сказать, душой и телом.
В губернском городе гастролировал московский цирк-шапито. Шатёр увеселительного заведения находился через дорогу от ресторана. Он купил входной билет и уселся рядом с ареной. Началось представление, выступали клоуны, дрессированные зверушки и акробаты.
- И тут скука! - зевнул военный.
На манеж вышел укротитель, вынес толстого питона и начал его вертеть. На шею надел толстую змею, покрутил, а потом рукой махнул и пригласил:
- Может, кто из уважаемой публики рискнет повторить?
Кравчинский обладал колоссальной силой, которая требовала выхода. Сердце у хмельного офицера не выдержало, вылез он на арену, схватил мощного змея и начал из него узлы морские вязать. Видя это безобразие, накинулись циркачи на Сергея, стали бедного питона отбирать.
- Удав затих, приготовился, так сказать, к смерти! - обрадовался подпоручик. - Ну, натурально чуть пополам я его не разорвал.
Вытолкали циркачи неудавшегося дрессировщика из помещения, по шее чуть не надавали. На следующий день вызвал его командир полка Кравчинского в штаб и грозно расспросил:
- А что у тебя, подлец этакий, вчера в цирке произошло?
- Видно уже артисты нажаловались… - понял он: - Господин полковник! Нет в мире такой подлой гадины, которая бы победила русского офицера!
Пришлось полковнику отпустить его с миром. В спорах он легко побивал противника, нанося моральные раны, которые никогда не заживали. Логика его доводов была так же неотразима, как и колкость шуток.
- Подлец, а умный! - махнул рукой командир.
Сергей редко говорил с заминками. Обыкновенно мысли, серьёзные, и весёлые, лились свободной, неиссякаемой струей, выражения являлись сами собой, изящные и замечательно точные.
- Не могу прозябать в глуши! - отслужив год, он ушёл в отставку.
В 1871 году бывший офицер поступил в Санкт-Петербургский лесной институт, где увлёкся революционными идеями. Это была подвижная, деятельная натура, ищущая, где бы приложить силу. Высокого роста, брюнет, с окладистой бородой, красивыми мелкими чертами лица, небольшими, но живыми, умными глазами.
- России нужны настоящие преобразования! - настаивал он на встречах с единомышленниками.
Кравчинский направлялся на конспиративную квартиру, где была создана подпольная библиотека, состоящая из запрещённых цензурой книг. Дверь ему открыл молодой человек и назвал себя:
- Николай Морозов. Я снимаю эту квартиру.
Он родился в необычной семье. Спутницей жизни его отца Петра Алексеевича Щепочкина стала дочь крестьянина Анна Васильевна Плаксина. Щепочкин даровал Анне вольную, переменив фамилию на Морозова. Она заняла должность экономки в имении. Первенец Николай родился 8 июля 1854 года и был записан мещанином города Мологи под фамилией матери. 
- Она училась грамоте у отца-кузнеца и приятельниц, дочерей священника, - гордился матерью Морозов, - обладала художественным вкусом и даже читала наизусть поэзию Пушкина, Крылова и Лермонтова.
Сергей проникся искренней симпатией к честному и умному юноше. Николай признался ему, что детство его прошло в материальном достатке.
- Дак ты барчук! - пошутил Кравчинский.
- Вовсе нет! - серьёзно ответил он. - Отец, разделяя все предрассудки сословия, не узаконил положение Анны Васильевны, несмотря на рождение семерых детей. Дети жили в отдельном флигеле. Старший Щепочкин, занимавший пост уездного предводителя дворянства, погиб вместе с женой… Дворовые взорвали барский дом, заложив пороховой заряд в печку.
- Так и надо поступать со всеми угнетателями русского народа! - воскликнул Сергей. - Особенно с царём!
- Народ просветить, - уточнил он. - Слышал о движении «народников»?
Русская молодёжь возвращалась на родину, подхватив невиданную доселе фантастическую идею «народников» идти в народ:
- Чтобы слиться с народом и разбудить его.
Одни молодые люди шли раскрывать народу глаза на царя, на угнетение, в котором жили крестьяне, чтобы поднять народ на восстание. Другие просто желали обучить народ грамоте, помочь ему выбраться из тьмы невежества.
- Нужно учиться у народа, - добавил Кравчинский, - узнавать, каков он.
- Только нужна подготовка! - заметил Николай. - Для теснейшего слияния с народом нужно переодеться в крестьянскую одежду. 
- Я куплю на толкучках зипуны, поношенные сапоги... - пообещал Сергей. - Сбросим сюртучишки и переоденемся в святые народные зипуны.
Через неделю, переодевшись в грязные зипуны, купленные у старьёвщика, они отправились изучать народные нравы в харчевню на окраине столицы. Добирались туда молодые люди на извозчике.
- Чем погибать из-за пустяков, лучше совершить что-либо покрупнее, чтобы разогнать нависшие над всеми тучи! - говорили по дороге.   
В харчевне сидели извозчики в аккуратных армяках, и «нигилисты» в грязной одежде выглядели странно. Хозяйка властным тоном заявила:
- Деньги вперёд!
Им подали пылающие щи в общей деревянной миске и с нею две больших деревянных ложки. В миске плавали накрошенные кусочки солёных бычьих щёк, которые назывались «щековина».
- История движется ужасно тихо, надо её подталкивать! - убеждал Кравчинский. - Иначе вырождение наступит раньше... 
Начав есть щековину, молодые люди попытались вывести извозчиков на разговор о тяжёлой жизни народа. Но извозчики торопились окончить обед, чтобы быстрее продолжить работу и отвечали отрывистыми фразами:
- А тебе энто зачем?
После чего революционеры поспешили домой, чтобы сбросить вонючую одежду и отправиться в приличный трактир заесть ужасную щековину.
- Так мы ничего не разведаем… - сказал Сергей другу.
Они решили научиться какому-нибудь бродячему ремеслу.
- Необходимо иметь предлог путешествовать по деревням, просвещая народ! - сказал Морозов.
Кравчинский предложил заняться сапожным делом:
- Хорошего шитья сапог народ не требует было бы прочно, потому и выучиться можно очень быстро.
Учить их ремеслу приходил мрачноватый финн, который верил:
- Если в России произойдёт революция, то моя родина станет свободной.
Николай съехал с квартиры. Раздал имущество, включая библиотеку, геологические и палеонтологические коллекции и одежду. Одетые по-крестьянски в полушубки, с котомками на плечах, они вышли из города.
- Сапожники в деревнях не нужны... - понял Морозов. - Нет сапог!
Всё лето перебивались случайными работами. Их прогоняли за неумение. Нанимались пахать, но не умели запрячь лошадь. Рыбачили, но не умели поставить сети. Косить не умели.
- Опять прогнали! - постоянно мучился Сергей.
Он всегда попадал впросак. Как-то нашёл в рубахе белых блох и сказал об этом работавшим с ними мужикам, а те от смеха чуть не умерли:
- Какие это блохи?.. Ты что сдурел, малый, это вши!
Кравчинский забрёл в деревню. Стояла духота перед грозой, ему хотелось спать, нужно было найти ночлег. Он поздоровался с мужиком.
- Ну, здорово, коли так... - буркнул крестьянин. - Чего тебе?
- Пусти к себе ночевать, - попросил его Сергей. - А с меня бутылёк… 
Кабак недалеко, а русскому человеку сомнителен непьющий. Мужик внутри оживился, грудь колесом.
- Да я всё могу, - заговорил он после первой рюмки, - не гляди, что голытьба, меня все богатеи-стервы у-у-у пужаются, никому от меня спуску.
Сергей косился по сторонам. В пределах слышимости находился кабатчик, ещё какие-то люди, а мужик и ухом не повёл. Градус в нём играл:
- Война в раззор нас вводит, калек да нищих как из кузова посыпало... Возмущенье скоро будет, берегись! Год Пугача наступает.
- Какой год Пугача, дядя? - удивился Кравчинский.
- А такой год, тётя, - усмехнулся мужик, - когда бар изведём наскрозь!
«Народники» пытались проповедовать. В условленных местах их ждала запрещённая литература. Печатали эмигранты на Западе и с великими трудами доставляли в Россию. Но оказалось, что крестьяне не умели читать.
- Почти все неграмотны... - изумился открытию Сергей.
Решено было читать самим вслух, но слушать крестьяне не хотели. В лучшем случае засыпали, в худшем шли доносить. Однажды во время чтения он увидел неподдельный интерес на лице крестьянина. 
- Ты что-то хочешь? - Кравчинский прервал чтение и спросил его.
- Сапоги у тебя хорошие, - сказал крестьянин. - Где купил и за сколько?
Всё чаще у них с товарищем возникали такие разговоры:
- Что мы здесь делаем?! Только время теряем... Ты же видишь, каков народ... Их в животных превратили, даже хуже.
- Животное о свободе мечтает, а это водоросли! - брезгливо скривился Николай. - Может быть, через сто лет проснутся.
- Потянуло в город с неотразимой силой, - честно признался Кравчинский. - Не могу больше жить в деревне!
- Знаешь, - поддержал его Морозов, - я тоже совсем обалдел! Тоска порой берёт, хоть ревмя реви. И хочется поговорить с человеком, книжку почитать, совсем одичал! Раз я обратился к печке и стал говорить с ней!
- Более чем три года ждать революцию я не согласен! - заявил Сергей. - Иначе буду действовать в одиночку…   
Они вернулись в Петербург и разошлись в разные стороны.
 
 
 
 
продолжение http://www.proza.ru/2018/08/28/589