Первоснег

Первый снег упал на землю. Паутинки сплетённые из хрустальной нити небесным мастером. Белым - бело стелется кругом...
Он вышел на улицу и оторопел - сколько снега навалило! Неужели зима началась?...

Засыпая вчера в своей старенькой, мшивой избушке, он долго смотрел в окно. Крестообразные рамы серебрились инеем; капли воды застыли на окне прозрачными льдинками. Лес был такой же: серебрился тонкой бахромой в густых сумерках. На маленьком, будто игрушечном подоконнике, приделанного с обратной стороны окна, лежал одиноко, слетевший с осины лист; и если включить воображение, и долго смотреть, можно было разглядеть его печальные глаза - вон те две крупные чёрные точки; он будто просился в избу погреться - мне очень зябко и одиноко, пусти добрый хозяин меня к себе...               
Однако, холодает, зима в свою стужую пору просится - подумал человек.
 Где-то совсем рядом ухнул филин, от неожиданности человек слегка вздрогнул.  Ух ты, окаянный! И будто опомнившись, ворча, потянулся с полатей до кочерги.  Не вставая, открыл ею печурку, да пошурудил догорающие угли.   

 ... Не сугробы конечно, но снегу налетело порядочно. Скоро на свежем снегу уже виднелись следы - тропки:  до дровенника, до колодца, до сарая.
Утро выдалось хмурым. Солнце, будто не желая просыпаться, лишь одним глазком, на миг, сонно выглядывало из под своего одеяла - облака, и щурясь залезало обратно.
Из закопчённой трубы показался дым. Не смело, будто пробуя на ощупь студёный воздух, он нехотя выбирался из тёплой уютной печи, и уже через мгновение, подхватываемый проказником ветерком, разносил свой дегтярный дух по всей округе.
В избушке на печи засопел медный чайник. Блестя отливными боками, он зазвенел, будто в колокольчик, своей миниатюрной крышечкой. Человек подошёл к печурке, вынул с углубления в печи нагретую верхонку, и одев её, снял с жара чайник.
Из блюдечка с чаем причудливыми узорами - струйками застелился белёсый пар.  В избушке запахло томным ароматом разнотравья. Над небольшим деревянным столиком бусами свисали баранки. Человек снял с гвоздя один конец верёвочки, на которой они висели, и положил на стол два румяных кружочка.
Позавтракав, человек вновь вышел на улицу.
Скрипнула ветхая калитка сарая, и на выходе из него, на белом снегу нарисовались две ровные бороздки. Человек шёл в глубину леса. Санки послушно елозили позади него. На галоши, напяленные поверх валенок приставал липкий снег, а вместе с ним, вперемешку, опалые листья.
Человек насыпал на доски саней сушёных семечек подсолнуха, и время от времени останавливался в пути, молча наблюдая за резвой оравой лесных птиц, осаждающих санки. Поползни среди них самые смелые. Этим хоть в ладонь насыпай. Сядет к тебе такой, коготками своими острыми обхватит палец, посмотрит, прям в глаза, будто спрашивая - а ты меня точно не обидишь?  Затем горсть побороздит,  отберёт несколько понравившихся семечек, по одной укладывая в свой острый клюв. Да не клюв то вовсе - клювик, сам с семечку, куда только всё помещается! Потом порхает от дерева к дереву, какому - только ему ведомо, и в разные щёлочки те семечки прячет. И как не забывает потом что куда спрятал, вот вопрос. Где в такой малюсенькой головке столько памяти умещается?!
Клюют птицы, тоже завтракают. Звонкий перелив птичьих голосов стоит над лесом. Лишь ворона, где-то в стороне, будто обижено, каркнет. Завтра снова, на тех же деревьях, в то же время, будут они сидеть, поджидать человека.
Шелестят санки по снегу, поскрипывают галоши. Сквозь маленькую щель в досках саней сыплются семечки наземь; по одной – две, через метр - два, ровнёхонько, будто засевают их. Осторожные синицы, которые побоялись завтракать прямо с санок, порхают за ними, и отгоняя поползней ныряют в снег за чёрными точками семян.
За чёрствой, полу зелёной от мха, корягой притаилось красное пятно. Ярко выделяется оно на снегу. То старик мухомор, уже давно полусухой, сгорбившись под своею пятнистой шляпой, достаивает  здесь свои последние деньки.

Человек, добрёл до места. Кругом в избытке лежали сухие, припорошенные снегом ветки, и поваленные ветром деревья. Санки начали наполняться хворостом. Ловко орудует человек своим лихим топориком. Раз - два и вязанка готова; за ней вторая поспевает. Человек укладывает их поперёк саней, будто чурбаки, пирамидой: три внизу умещаются, две сверху и последняя - завершающая. Можно было конечно не вязать отдельные вязанки, а наложить просто хвороста на санки и затем уже обвязать, но так гораздо меньше выходит. Да и удобней в избу потом, такими отдельными вязанками заносить.
Увенчав "пирамиду" последней связкой хвороста человек обернулся в обратный путь по своим же следам. Всю дорогу обратно птицы провожают его своими дружными трелями. Лишь ворона молча сидит на толстой ободранной ветке, и повернув голову набок, внимательно наблюдает.

Лязгают, чуть слышно, железными полозьями санки по первоснегу. Лёгкий ветерок гуляет по лесу; поддувает в воз, будто в паруса, стылого воздуху. Осторожно, будто заботливо он подгоняет сани, немного облегчая человеку потяжу. Пирамида хвороста слегка накренилась набок и в таком положении замерла. Мягко ступает человек, не спеша; некуда ему торопиться. Он будто зверь, сливается с лесом в единое; будто прожил здесь всю свою жизнь…


А ближе к вечеру снова пошёл снег. Следы оставленные в лесу человеком постепенно заметает белым; будто невидимый художник, не спеша, заштриховывает лишние линии на своём полотне.  Летят хрустальные паутинки, подгоняемые ветром, кружатся в белом хороводе, а затем, мягко ложатся на землю, сплетая для неё тёплое белоснежное покрывало.
За окном темнело. Сумерки сгущаются над лесом, над избушкой и над всем миром. Приятно потрескивает печка берёзовым хворостом. Пузатый чайник, привычно стоит на своём месте. Закипая, он будто набрав полную грудь воздуха, постепенно, но  всё громче и громче, распевается. Тонкая струйка пара взметается в воздух из его точёного носика.
На столе горит небольшая лампадка. Её света с трудом хватает, чтобы осветить всё пространство внутри избы. Крошечный огонёк содрогается при малейшем шорохе воздуха. Он слабо и беззащитно горит, в этом огромном для него, тёмном пространстве. Любой лёгкий порыв сквозняка может затушить его навсегда. Но огонёк, во что бы то ни стало горит, и наполняет светом, это отведённое ему место.

Из глубины леса, чьи-то серо-зелёные глаза с тоскою смотрели на освещённое светом, будто покрытое позолотой, окно…

Человек лежал на полатях и недвижно смотрел в холодное стекло, окаймлённое по краям серебристыми узорами инея. На подоконнике, с той стороны окна, на месте осиного листа, бугорками лежал снег...