Длинная зимняя ночь

На календаре глухой декабрь - я проснулся по-стариковски рано. Темень – все же самая длинная ночь в году. Только с улицы слышны первые скребки неугомонного дворника.
Умылся, привел себя в цивилизованное состояние, и вдруг обнаруживаю, что в голове крутятся старые , хорошо известные слова русского поэта, такие уместные в этот момент, и с соответствующей мелодией: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?» и далее по тексту и нотам.
Причина – сон, который я сразу отнес  к категории вещих. Такие изредка бывают.

Приснилось же  мне, будто нахожусь в квартире, где присутствуют мои живые и здоровые папа и мама, которых в жизни уже нет со мной десятки лет. Будто занимаюсь я интересной творческой работой: что-то пишу, разъясняя для себя и будущей аудитории какой-то непростой вопрос – причем, с необычайной ясностью и убедительностью.  И вдруг, когда уже как будто на-ступило 9 часов утра, я вспоминаю, что у меня занятия, что меня ждет группа. Причем, не официально оформленная, как в институте, а добровольно собравшаяся, типа вечернего университета марксизма-ленинизма. Отношения у меня с ней хорошие, меня там любят, тепло воспринимают, и мне они дороги. Подводить нельзя. Жду – вот-вот раздастся звонок Лилии Ефимовны (методиста УМЛ) с вопросом «Что-мол там у тебя случилось и не послать ли машину?» Для преподавательских нужд за ней была закреплена машина из обкомовского гаража.
Я начинаю лихорадочно собираться. И вдруг обнаруживаю, что пиджак – кстати, вполне приличный – одет у меня прямо на голое тело. Ищу рубашку, одеваю – такую светло-розовенького цвета, была у меня такая, долго и верно служила, окончила век в гараже в качестве ремонтной робы, -  и обнаруживаю, что она жутко измята, прямо изжулькана до неприличия. С трудом  и облегчением нахожу где-то в тумбочке стопку новеньких отутюженных сорочек серо-голубого цвета, он и сейчас преобладает в моем гардеробе. Наконец-то. Теперь туфли, да – еще и носки. А квартира большая, многокомнатная, но жутко захламленная и неприбранная. По углам, под  кроватями, где прямо таки мусорно, ищу свои туфли. Обнаруживаю, на мне разные носки, один из них белый. Обувь попадается растоптанная, непарная. Какие-то тапочки. И вот – наконец, нахожу то, что надо – почти новенькие, очень приличные – главное, мои. Но боже ж ты мой, в каком они состоянии. И тут я вспоминаю, что накануне добирался откуда-то в дико пьяном состоянии и шагал напрямую, невзирая на дождь и грязь – и все это засохло и отвердело. Ладно, думаю, по пути помою. И вот я уже на берегу огромного водохранилища типа нашего Новосибирского, и мыть обувь очень трудно – волна отходит на метр-полтора, все осыхает, а потом как хлюпнет обратно. Мою один ботинок – второй теряется. Нахожу его – а он не парный, какой-то другой, теряю первый. Их у меня уже 3-4 перебывало в руках, а пары не подберу. Потом вижу – бог мой, да я не на том месте маюсь, помывку свою начинал вон там, на каких-то не то мостках, не то плотах. Перебираюсь туда, с трудом подбираю пару обуви, и вижу – ботиночки приличные, но совсем не те, с которыми я пришел. С мыслью – налезут ли они мне на ногу? – просыпаюсь. Даже с некоторым облегчением.

Слышу скребущие звуки дворницкой лопаты. Неужто этот сумбур, сопровождающийся вечной озабоченностью куда-то успеть, не опоздать, кого-то не подвести, кого-то подвезти, и притом со скрытым сомнением в собственном соответствии уровню этих проблем, и есть моя почти прошедшая жизнь?