Двигаясь в сторону киблы. Притча

Знакомый принес мне темно-коричневый, изрядно истертый кусок толстого картона, случайно попавший ему в руки – судя по всему, заднюю крышку переплета старинного фолианта. На его нахзаце сохранился рукописный текст, написанный мелким убористым почерком. Вот он:
*
В руинах старой завийи, разрушенной землетрясением 562 года, я, Артак Оганесян из Апарана, нашел небольшой свиток, ранее замурованный в стене. Я показал свиток многознающему вартапеду из Торгманчац-ванка, и он при мне перевел текст с листа, а мой скоропослушный внук Гагик, бывший при этом, записал за ним дословно следующее.
*
В ночь Предопределения мне, ничтожному рабу Аллаха, приснился сон, будто я в пути, двигаясь в сторону киблы, под вечер устроил со своим спутником  конак у моста Гюрджи-богаз, среди нагромождения полуистлевших костей, грудами высящихся по сторонам дороги. Белеющие скелеты людей и животных здесь густо перемешаны с изломанным оружием. Шлемы и каски, панцири и щиты, ружья, пики и алебарды, пищали и пращи, каменные и чугунные ядра, рогатины и топоры, молоты и дротики, сабли и изуродованные кулеврины еще сохраняли энергии ненависти и жажды убийства. В тишине откуда-то доносилось едва слышное чтение суры Йасин, читали согласно канону Абдуллы Абу Бакра Абу Мобеда ибн Касира. Чтец Корана был невидим. Может, то был такой же путник, как и мы, хафиз, притулившийся на ночлег с другой стороны этого поля брани?
В глубине души я был поражен – и как это нас угораздило встать в таком месте? Мой спутник – бродячий дервиш в латаной-перелатаной хырке –  был мне незнаком. Что и когда свело нас с ним? Словно прочитав мои мысли, он тихо сказал:
Путь как сират, что протянулся ниткой,
Его ль покроешь сланцевою плиткой?
Его слова вызвали во мне видение селения, подобного касабе, с домами, крытыми землей, глиной, сланцем, свинцом, медным и золотым листом – все они на моих глазах обрушились и стали прахом.
Видение растаяло, и я увидел, как мой спутник бережно и неторопливо разгребает кости в стороны, чтобы расчистить место для палатки. Уловив мой взгляд, он произнес нараспев:
Сколь ни убивай их – не умрут
Саламандры на горе Немруд.
От его слов моей душе стало покойно, я вдруг уловил как будто посланное мне мухаббат-намэ, запечатленное в холодеющем к ночи воздухе.
А дервиш, окинув взглядом поле брани окрест нашего бивака, произнес:
Те, кто здесь не лёг – те не без дара
Жить в согласье между АК и КАРА.
АК – белое, КАРА – черное. Между тем сгустился туман, и стало видно окрест не более чем на двадцать мекканских локтей.
Из тумана под звон бубенцов показался призрачный караван. Он неспешно шел мимо нас на ту сторону реки. Неспешно шагали верблюды, навьюченные мельничными жерновами. Семенили ногами ослики с юками, там позванивала утварь из тонкого серебра и поднимался аромат пряностей и душистых трав. Позвякивали оковами рабы-гяуры, кто-то пел персидские мани. Кони несли суровых гулямов, их плётки повисли, от усталости они не глядели по сторонам. Громыхали груженые повозки, каждая казалась домом на колесах. На некоторых угадывались сосуды с бузой, на других – келеки, проплыла клетка с леопардом. На последней арбе, запахнув черное аба, на цветастом килиме сидел чигйейен со своим орудием в руках, перед ним стоял развернутый байрак и бунчук с тремя хвостами. Но вот призрачный караван исчез в тумане, звуки его движения стихли. На дороге остались плевки верблюдов, конское кало, пучки грязной соломы, обрывок лопнувшего кожаного ремня и яркая цветная лента, свернувшаяся в спираль.
Я взглянул на своего спутника. Глядя в туманное марево над полем брани, он еле слышно произнес, как бы для самого себя:
То разгляди за глянцем всех мастей,
Что за пределами и плоти, и костей.
Дервиш начал медленно кружиться, подняв одну руку и опустив другую. Значит, он принадлежал тарикату Мевляны. Говорили, что кружение заменяет им питье, еду и сон. Он мог неустанно кружиться во имя Аллаха до утра.
Туман рассеялся. В послезакатном небе низко над горами висела Пастушья звезда.
*