Тайна Юрговой горы. 10. Запах шашлыка

Тайна Юрговой горы. 10.Запах шашлыка

Меня вызывали в райотдел милиции.  Вежливо,изустно, при этом подчеркнули свою отстраненность от того, что стояло за приглашением. Но официально. От имени начальника отдела кадров.  Позвонили почему-то в секретариат редакции, а не приемную главного редактора. Знать, не в своей тарелке чувствовала себя кадровичка. Она не смогла сопоставить свое служебное положение с уровнем руководителя газеты. Не хватило духу. Так въелась в нее старая субординация. Для беседы приглашаем главного редактора, объяснила Дадиху, в связи с фактом ограбления, совершенного неизвестным или неизвестными в помещениях типографии.
Почему-то народ частенько называл нас типографией, а не редакцией. Может, так сложилось почти 50 лет назад, когда редактор был руководителем прежде всего типографии с ее старинными станками, тяжелыми наборными ящиками букв, а потом уже и двумя-тремя работниками, которые писали тексты для местного партийного и советского листка.

Я поблагодарил секретаря Дадиха за то, что он передал мне это приглашение. В ответ он многозначительно выпустил кольцо дыма под закопченный потолок своего кабинета. Да, подумал я, наверху нынче столько туману, дыму напущено, что глаза выест.
 
Жива еще память о суровом первом секретаре райкома, которого все боялись. А потом партийная молодежь, когда пришли перемены, предала своего наставника и покровителя. Пинали старого больного льва. Не сам ли он виноват, думал я тогда. Первый, будучи уже в отставке, приносил ко мне свои статьи, в которых громил  своих бывших питомцев, называя их ревизионистами, предателями, которые готовы за доллары продать свою родину.
 
Я с иронией думал о том, что старик не прав, он просто не понимает, что настала новая жизнь.  Но я не пинал старого льва. У него есть право на свою правду, уверен я, которая уже в прошлом. Минувшее уже не могло повлиять на сегодняшние наши дела. В этом я был убежден. Как я ошибался. Выстрелят в прошлое из пистолета, оно ответит тебе из пушки. Это правда. В чем я убедился спустя несколько лет. Причем эта пушка оказалась скорострельной с большим запасом снарядов.

Я помнил, что первый секретарь был против моей кандидатуры на пост редактора. Пока его не сместили. Я в этом перевороте не принимал участия, не знал о нем и задумывался над его причинами, потому что жил в столице и учился в главном партийному вузе.
Сразу после приглашения, поступившего из милиции, я позвонил Стреченю. Его помощница ответила, что начальника райотдела нет на месте.

- А по селектору? – напирал я.
 
Я давно завидовал милиции, контрабандистам, службе безопасности, пограничникам, которые взяли на вооружение переносные телефоны – что-то среднее между телефонными трубками военной связи, железнодорожными аппаратами и пэйджерами. Редакция пользовалась только последними. Общаться оперативно через них не было никакой возможности.

Помощница подполковника Стреченя ответила:

- Батарейки сели.

- У Александра Евсеевича не скоро сядут, - я попытался вспышку своего гнева перевести в шутку. И пожалел о том, что завел с ней тары-бары. Кадровчика, которая, конечно, контролирует секретаршу начальника райотдела, и в правду подумает, что напрасно церемонилась со мной. Ведь Любочка была со мной на равных в этом разговоре. С журналюгами можно вести себя просто, решат в районе. И 60 лет, в течение которых она зарабатывала авторитет, пойдут насмарку. Все наши газетчики держали себя демократично с сильными мира сего, иные даже подобострастно, кроме язвительного Кордиенко. Он знал, что делает.

Сержант Любочка промолчала, потом вдруг расхохоталась, как будто до нее только дошло: умеют люди Мухтара прикидываться дурачками.

Ясно было, что Стречень или через него, начальника райотдела милиции, пытаются давить на меня. Запугать хотят. Понаблюдать за поведением мои. Начну ли дергаться. Проверка на вшивость. Короче говоря, подготовка к выборам началась. Человек, готовящий переворот, провел проверку своих кадров и возмутился, что в этом лагере нет главного редактора. Где этот лагерь, кто в нем разбил свой бивуак, было неясно. Если это коммунисты, то почему они так подло поступили со своим старым лидером? Если это райкомовцы, которые давно не коммунисты, то какие у них цели, кроме захвата власти. Если борьба исключительно ради власти, чтобы сохранить награбленное, то беда стране, у которой такие управленцы.

Что ж посмотрим, кто прикрывает свою некрасивую наготу фиговым листком? Это было моим первым заданием в политике. Я не хотел в нее возвращаться. Хотел служить читателю – и все. А нет. Играть по новым правилам еще никто не давал разрешения. Кто-то брал в свои руки потерянные было бразды правления. Кто? Столько милых и потерянных людей вокруг. Среди них не было активных и заметных.
 
Я поговорил с Залиманским и понял, что в политике он – ребенок. Как он мог работать в свое время вторым секретарем райкома партии, не приобрести подобный опыт и сегодня не заподозрить плетущиеся против него интриги. Залиманский – не боец. Об этом я слышу все чаще от народа районного - голодных функционеров, которые рыщут в городке после развала Союза, разгона компартии. Это означает, что партия переворота набирает в свою команду всякий сброд, обещая им должности и место у кормушек, преследуя цель увеличить свои ряды. Кого, интересно, они завербовали в моей редакции?

В это время пришла информация о том, что в соседнем квазигосударстве очередная заваруха. Стреляют. Я отложил свой визит в милицию, помчался на таможенный пост и погранзаставу, предполагая, что там пойдут первые беженцы из района конфликта. Заодно подумаю, как отбиваться от тех, кто начинает прессовать меня, молодого редактора.

Перед отъездом купил себе «мальборо» в киоске возле профтехучилища. Пошутил с продавщицей, интересуясь ее мнением о войне за рекой Донусом.

- Постреляют, деньги кончатся – затихнут, - ответила она.

Возле киоска меня подтолкнула какая-то девушка в длинном кожаном пальто, как раз в тот момент, когда я срывал с сигаретной пачки золотистую ленточку. Девушка одета не по погоде – было жарко для сентября. Девушка уставшая, ее глаза воспалены: видимо, давно не  спала. Или рано проснулась.
 
Еще один персонаж драмы на границе. Сколько их, молодых и глупых, любящих риск, не желающих мириться со своим положением выброшенных за борт жизни, игроков, поставивших на кон свои судьбы, будущее своих детей сошлись на границе?!
 
Я отбросил в сторону мысли о переменчивости судьбы. Сосредоточился на проблемах газеты «Вектор». Я бы назвал газету точнее – «Нос по ветру», но ,как все, оставался в плену стереотипов.

Еще год назад, когда я закончил вуз в столице и вернулся в родную газету, казалось, что страна успокоилась. Верхи поделили портфели, зоны влияния. И оставили в покое общество. Оказалось, что не так просто успокоить пчел, которых выкинули из улья.

Я возглавил газету как раз тогда, когда независимость коснулась и ее.  В один день я понял, что все –наступила реальная свобода слова, потому что газетчиков отпустили на все четыре стороны. С прежней материальной базой (у нас было помещение, автомашина, специальное оборудование, кадры, деньги на счету, партнеры на почте и в рекламных агентствах, стабильное число подписчиков, небольшой рынок розницы). Сохраняй и развивай – такой был мой редакторский лозунг. Я настраивал на коллектив на созидание. То, о чем я не говорил коллективу, чем был занят ежедневно, состояло в том, что искал новых спонсоров, понимая, что инфляция будет съедать доходы.
 
Быстро учился прятать от государства и рынка деньги, вкладывать их исключительно для того, чтобы они не мелькали на счету. Алчные финотделовцы, которые контролировали мои средства, не вникали в тонкости взаиморасчетов в моими вышестоящими конторами вроде облполиграфиздата. Требовались финансист, который понимал, что происходит, и имел смелость принимать неординарные решения.  И менеджер, который повернул бы к нашим берегам потоки рекламы из больших городов. На крупные деньги в районе рот не разевай, дали мне понять.
 
От журналистов я не требовал громких расследований. И не слушал тех, кто требовал – критикуйте коммунистов – и солидная подписка вам гарантирована. Мне было скучно добивать лежачих. И не справедливо сваливать на всех партийцев грехи их лидеров.
Я еще не понимал, что все лишения – миллионы «пустых» денег, обесцененные вклады населения в банках, развал центрального банка, уничтожение агромпромбанка, который был наследником ЦБ, а также разоренные колхозы, разворованные и остановленные заводы, раздутая свобода слова и печати – когда на читателя и зрителя хлынула мутная вода словоблудия – это атака на общество, страну. Цель атаки - проверить прочность наших устоев, нащупать в них слабые места, сосредоточить удары на тех направлениях. И, наконец, ослабить страну, захватить ее.

Я требовал от журналистов одного – не сидите в редакции. Вырвитесь из плена стереотипов. Идите к людям: на рынки, границу, в дома тех, кто остался без работы – говорите с людьми и таскайте в редакцию всю правду, которую услышите. Мы должны понять, что происходит.
 
Самая большая проблема, которая возникла в начале 1990-х, состояла в том, что к людям никто не шел. Власть заперлась в своих кабинетах в районе, не собирала людей на сходы, когда люди отбивались от «прихватизаторов» – продажных адвокатов, других юристов, бывших чиновников, других проходимцев, которые оформляли распродажу и скупку предприятий за акции. Не приезжала на их собрания, на которых решали, кому в деревне принадлежать водопроводы, сараи, склады, заводики, не помогала людям отстаивать свои водокачки, которые захватывали частники.
 
Я был участником драмы, на основании которой написал материал с красноречивым названием – «Списали на баранов» - о захвате полтысячи овец и одной кошары, которая принадлежала колхозу. Все было нормально до того момента (эх, напрасно они надеялись на «своего» бывшего председателя колхоза!), когда на собрание (для оформления передачи новому собственнику необходимо было составить документ – решение собрания). На собрание приехал новый собственник – капитан милиции. Народ возмутился! Поняли, что председатель колхоза предал их. И продал их кошару, отару.
 
После публикации, которая была едкой, Стречень-Мухтар был взбешен.

Я сам боялся своих фельетонов! Они пробирали до печенок. Хотя я не ставил перед собой такой цели. Например, в селе случилось воровство. Я написал безобидный, как мне казалось, фельетончик под названием – «Шашлык по-кошарски». Острым в нем был лишь набивший оскомину заголовок. Однако для нашего тихого омута, в котором боялись пикнуть против людей от власти, а такими были руководители хозяйств, предприятий, он произвел эффект разорвавшейся бомбы. Его все заметили, обсуждали. Я нажил врагов.
 
Прошло лет десять. Тошнотворный запашок «шашлыка» напомнил о себе – скандалом, в котором принимало участие все село. Хищник, бывший адвокат, оторвал часть предприятия и присвоил. Адвоката не испугались. Пошли суды. Судьи трудились в поте лица в пользу своего коллеги. Село восстало. Ушли годы на то, чтобы оформить разделение. А шашлычок-то оказался из подпорченного мясца.
 
И мой фельетон через два десятка лет лягнул меня так, что я едва увернулся,чтобы не получить подковой в лоб. Поплатился даже за безобидный заголовок. Об этом в другой раз.

Я понял, что мои фельетоны – оружие страшное. И зачехлил его.
 
Тогда меня волновало то, что в дни смуты, власть не рассказывала, чем занимается, какие цели ставит перед собой. Люди поняли, что представлены сами себе. 
В газетах, заполненных острыми сюжетами, рассказывалось об убийствах, хищениях, актерах, политиках. И ни слова – о причинах и следствиях тех, событий, которые потрясали страну. В печатных органах снова не было ни слова правды, хотя все кричали о свободе слова.
 
Политики районного пошиба не оставляли газету. Они хотели прибрать к рукам бывший печатный орган компартии, приручить ее аудиторию. Я понял, что сегодня надо как-то отбиваться от этих акул.
 
Для этого искал союзников. Начал поиск среди друзей.