Два пистолета на шкафу

«Что тебе там прислали такое красивое из Петербурга?» - шутливо подмигнув, поинтересовался хозяин фруктовой лавки, обращаясь к моей израильской подруге Женьке. Этот карманный человечек с мохнатыми ушами явно воспринял меня как свежий арт-объект на постоянной экспозиции. Еще бы! Тридцать градусов в тени, а тут черный сарафан до пят, конский хвост русых волос, миниатюрные очочки и… близорукий восторг в глазах человека, недавно вышедшего на свободу. Такое может прибыть только из Петербурга. Откуда же еще?

Всего год работы в школе – и ты уже источаешь мышиный запах учительской. Твоя слишком белая кожа жаждет солнца, желудок – фруктов, сердце – поклонения. А эти педсоветы, дневники, родительские собрания, все это шкрабье счастье – в набежавшую волну!

- Роза ДавЫдовна, пятиклассники Максим и Артем Леляновы во время урока вылезли в окно туалета и начисто обчистили овощной ларек. Во время ВАШЕГО урока, между прочим…
- Ах, гопота моя любимая! И что, теперь меня посадят?
 
Еще вчера все это было моей жизнью, а теперь я в Хайфе. Кстати, «Хайфа» и «кайф» часом не однокоренные слова?
 
Разумеется, моей учительской зарплаты не хватило бы на столь масштабное приключение – поездку в Израиль. Но у меня есть папа, а у него – хилый ребенок, уставший проверять пятьдесят тетрадей ежевечерне.
 
- Послушай, Давыдна, - вкрадчиво шепчет Женька, - ты не пробовала носить платья покороче? Хотя бы до колен. И расцветку бы повеселей. А еще бывают каблуки. У меня для тебя шокирующая новость: Булонский лес на нижних конечностях здесь считается дурным тоном. Ноги принято брить.
- Брить, стелить и прочие глаголы-исключения… Платье до колен не для меня: мучительно стесняюсь. Не зря мама обзывает меня старухой и грузинской вдовой.
- Да брось ты! Ноги – сильное место женщины. Можно даже сказать, ее оружие. Ты должна выглядеть современной, проявлять свою сексуальность. Вот эта жалкая кичка на твоей голове… Она тебе зачем?
- Ну, чтобы волосы в жару не мешали.
- Волосы – распустить! И немного косметики не повредит. Ты же моя подруга!
- Полчаса назад  с криком «русский балаган!» за мной бежал какой-то араб. Прицокивал, причмокивал. Может, он цирк рекламировал? Что-то бормотал про 25 шекелей…
- Предлагать 25 шекелей за любовь ТАКОЙ девушке? МОЕЙ подруге?! Стыд и срам! Это ничтожно мало.            
- Ладно, будем осваивать неведомую сексуальность.
 
Моя подруга детства выглядела соблазнительно. Мужчины то и дело приглашали ее в кафе – так было еще в Ленинграде. Будучи «институткой», я любила Женькину смелость и перченый юмор. Отъезд ее семьи в Израиль казался мне большой бедой: в то время это означало разлуку навсегда. Железный занавес был практически непроницаем. Разрешалась переписка, но не более того. Однако большая политика полна сюрпризов – и вот мы снова вместе. Судя по всему, в эмиграции Женька стала еще свободней.
 
В каждом своем письме подруга звала меня купаться в Средиземном море и обещала радость человеческого общения. Реальность внесла коррективы в мои ожидания: три месяца назад Женька обрела большую любовь. Ее избранник Рон служил в израильской полиции. В Хайфе он бывал наездами, и в эти дни Женька тонула в нем, как в Бермудском треугольнике.

Так случилось, что внезапный наскок Рона выпал на первый вечер моего пребывания в Израиле. Женька не скрывала радостного предвкушения, а я своей досады: мне предстояло «свободное плавание» в Средиземном море – в прямом и переносном смысле.
 
- И мы даже ни разу не искупаемся вместе?!   
- Вообще-то, Давыдна, я не люблю купаться. Ты же знаешь.
 
Не помню, как я оказалась на набережной Хайфы. От моря пахло йодом  и безмятежностью. Люди выглядели раскованными и поражали дружелюбием, а я глотала слезы и готовилась к непредвиденному одиночеству. Солнце внезапно село в лужу, то есть в море, и стало темно. Гуляющих освещали редкие фонари. Бумажка с адресом Женьки осталась на журнальном столике в прихожей…
 
- Девушка, вы выглядите растерянно. Вам нужна какая-либо помощь? – голос принадлежал молодому худощавому парню в белых брюках с крошечной тявкалкой на поводке.
- Трижды «да»! Я заблудилась. Первый день в чужой стране.
- Адрес знаете?
- Только название района – Бат Галим.
- Не густо. А еще какие-нибудь зацепки?       
- Дом на курьих ножках…
- А, ясно. Это недалеко. Там все дома такие: защита от возможных наводнений.
 
Мой спаситель сдержал свое слово. Ближе к полуночи потеряшка, вконец утомленная поисками дома на курьих ножках, слушала упреки взволнованной подруги:
 
- Давыдна, ты смертельно напугала нас! Больше так не делай! Пропасть в первый же день! Ты ведь почти не умеешь плавать!
- Больше не буду. Договорились.
 
Благодаря этому происшествию у нас с Женькой появился новый приятель Даня – так звали моего спасителя в белых брюках. Два дня спустя брутальный Рон отправился ловить преступников в другой район, а Женька вновь поступила в мое распоряжение. Через неделю с момента знакомства Даня появился на нашем пороге. Он выглядел очень огорченным: сосед по съемной квартире в приступе белой горячки угрожал бедолаге ножом. Поскольку за жилье было уплачено вперед, снять новое сейчас было не на что. Крохотная собачонка, сопровождавшая Даню в вечер нашего знакомства, оказалась питомицей буйного соседа. Так на Женькиной просторной лоджии поселился временный жилец.

Человек в белых брюках работал ночным охранником в одном из городских музеев, и когда мы втроем ходили купаться, кто-то из нас должен был караулить Данин пистолет. С целью конспирации он придумал хранить «служебный инструмент» в холщовом мешке веселенькой расцветки, а отходя ко сну, бережно укладывал на левый край высоченного шкафа в Женькиной гостиной. По иронии судьбы там его и обнаружил в один из своих визитов Рон, пытавшийся вынуть из «тайника» собственное оружие. Пара секунд – и Женькин Ромео превратился в Отелло. От ярости волосы на крепких руках полицейского встали дыбом. Глаза налились кровью.

- Кто он?! – хрипел Рон. – Я тебя спрашиваю: где он сейчас?! Признавайся. Быстро.       
- Это парень Давыдны, клянусь! Сейчас они режут овощной салат в квартире моей мамы в соседнем подъезде…
- Сюда. Обоих!
 
Женькин голос в телефонной трубке дрожал, как осина на ветру. Через пять минут Даня и я стояли пред лицом разъяренного мавра. В Даниных руках была плошка с салатом, в моих – красный болгарский перец и огромный кухонный нож. Это было железное алиби! Даня получил помилование.
 
Вечером того же дня мы с Роном безуспешно пытались отыскать «общие точки»:
- Как ты относишься к Моцарту? – фальшиво улыбаясь, вопрошала я.
- Моцарт? Знаю. Это неплохое кафе в центре Хайфы.
 
Потом Рон долго рассказывал, как его многочисленная еврейская родня бежала из ставшего опасным родного Курдистана: «Вокруг черная ночь, с тобой твой верный верблюд, где-то впереди – незнакомая земля Израиля. Кто не спасся, тот был зарезан через несколько дней. Погром…»
 
Фальшивую снисходительность институтки смыло с моего лица. Я простила Рону отсутствие общей культурной почвы.


Рецензии