Мои студенческие годы

                Мои студенческие годы.
                (Мои университеты).
                1964 - 1970 гг –               
            
            Оглавление.

1. Поступление в МЭИ.
2. Салага.
3. Первая электрификация.
4. Взросление.
5. Студенческий отряд проводников
6. Неподходящий жених.
7. Первым делом, первым делом – это дружба.
8. Моя вторая электрификация.
9. Общеобразовательный год.
10. Практика на Змиёвской ГРЭС.
11. Год решающий.
12. Присяга и сватовство.
13. Распределение и женитьба.
14. Приглашение в Польшу.
15. Отъезд к месту распределения.







                1. Поступление в МЭИ.
 
   В июне 1964 года я окончил 11 классов Средней трудовой поли-технической школы №7 в городе Жигулёвске (бывшая Куйбышевская область – ныне Самарская). Моим сверстникам (ребятам 1946-го года рождения) вообще «повезло» на реформы. Мы вместо семи классов средней школы учились восемь, точнее выпускные экзамены сдавали и в седьмом и в восьмом классе. С 1960 года началась реформа школьного образования: до 8-го класса - это общеобразовательная школа, а после вводилось политехническое образование в школах и это досталось нам первым. Эти школы стали называться «средние трудовые политехнические школы» (СТПШ). Мы (в смысле ребята нашего года рождения) первые в СССР стали учиться 11 лет. Но это ещё не всё. На одном из съездов КПСС тогдашний генсек Хрущёв Н.С. решил «доработать» идеи В.И. Ленина и объявил, что «Коммунизм – это есть советская власть плюс электрификация и плюс химизация всей страны».  Практически сразу во всех институтах страны с 1964 года ввели обязательный экзамен по химии и мы первые сдавали его.
 
   Для обеспечения производственно-технического обучения нашу школу (СТПШ №7) прикрепили к производственному предприятию - Куйбышевской ГЭС им. В.И. Ленина. Это была самая крупная гидро-электростанция (ГЭС) в Европе, её мощность была 2100 мегаватт. Эта ГЭС соединяла берега Волги между городами Жигулёвском и Тольятти (тогда он ещё именовался Ставрополь-на-Волге), длина её от берега до берега составляла 7 километров.  И вот мы, пройдя трёхлетнее (по два дня в неделю) производственное обучение на этой ГЭС, сдали экзамены по производственной профессии на уровне ПТУ и получили удостоверения электромонтёров по вторичной коммутации – это релейная защита, автоматика и электрические измерения. Экзамены у нас принимал главный инженер ГЭС - Раковский Аркадий Анатольевич. Мне, как сдавшему все экзамены на пять, он предложил поступать в МЭИ (Московский энергетический институт), который он сам окончил. Он сказал, что эта профессия не зависит от политических влияний:   энергетики нужны в любой стране и при любом типе правительства,  как при министрах-капиталистах, так и при министрах-коммунистах.
 
   Получив свидетельства об окончании средней школы,  мы с моим одноклассником Сашей Злобиным практически сразу поехали поступать  в МЭИ (Московский энергетический институт). Приехали мы с Сашей в Москву, нашли МЭИ – он находился в районе «Лефортово», подали заявления и в этот же день нас поселили в общежитие в студгородке, который в 10-ти минутах пешего хода от института. Сам институт состоял из нескольких капитальных и солидных зданий, а студенческий городок занимал целый квартал и состоял из нескольких кирпичных  шестиэтажных зданий, у каждого факультета своё здание, рядом находились и корпуса для преподавателей. Строительство основного здания МЭИ началось до войны и к 1941 году успели построить только часть главного корпуса. Значительно позже я с удивлением узнал, что приказ о возобновлении строительства всего комплекса зданий  МЭИ подписал лично Сталин в сентябре 1943 года!!! То есть это произошло всего через пару месяцев после победы советских войск на Курской дуге!  В этот период ректором МЭИ была Голубцова Валерия Алексеевна - жена секретаря ЦК КПСС, а позже председателя Совета Министров СССР – Маленкова Георгия Максимилиановича. При Голубцовой В.А. к 1952 году был построен весь комплекс МЭИ в Лефортово.

   Через день, после того как мы с Сашей обосновались в общежитии, я поехал к нашей московской родне в район метро «Фрунзенская». Я уже был с ними ранее знаком, мы у них гостили с мамой ещё в 1961 году после отдыха в Крыму. Их сын и мой двоюродный брат Володя, учившийся уже на 3-ем курсе МВТУ имени Баумана, когда узнал, что я серебряный медалист и что у меня есть рекомендательное письмо в МГУ от ГорОНО города Жигулевска, предложил мне поступать в МГУ. Он повёл меня к своему другу по двору, студенту МГУ, отличнику, перешедшему уже на 5-ый курс и работавшему в приёмной комиссии МГУ. Тот выслушал Володю, выспросил у меня мою биографию, и, узнав, что мой родной отец остался в Польше, а мать отсидела в тюрьме 4 года по 58-ой статье, сказал нам, что МГУ для меня закрыт и закрыты также  МФТИ, МИФИ и МВТУ. Он сказал, что меня, как сына «опальных разночинцев» могут принять только в МЭИ или ниже. Это был мой первый «холодный социально-психологический душ» и удар по моим амбициям - ведь в Жигулёвске меня преподаватели чуть ли не на руках носили, они дали мне разные письма-рекомендации: физик – в МФТИ, историчка и ГорОНО - в МГУ, главный инженер Куйбышевской ГЭС - в МЭИ, а немка - в педагогический институт. А тут вдруг - облом.  Я сказал спасибо брату и его другу за разъяснение ситуации, вернулся в общежитие, ночь погоревал, а утром стал интенсивно готовиться к вступительным экзаменам в МЭИ.
 
   Как мы с Cашей вскоре поняли, мы в общежитии оказались  самыми подготовленными абитуриентами. Все соседи шли к нам за решениями задач и разъяснениями по математике и по физике. Спасибо за это нашим школьным учителям, плюс в школе сработал эффект высокой интеллектуальной конкуренции между учениками нашего класса:  у нас в классе оказалось два золотых медалиста и семь серебряных.
 
   Вступительные экзамены в МЭИ мы с Сашей сдали почти одинаково: на 23 балла из 25-ти возможных. Мне за подсказку соседям снизили  оценку по математике до тройки. Это меня достал парень из соседней комнаты и  мой будущий одногруппник  Олег Зайкин – он не только отслужил в армии, но отработал ещё несколько лет электромонтёром на Ступинском металлургическом заводе в Подмосковье и, конечно, ни черта не сёк в математике и физике. Этот Зайкин на экзамене по математике сел сзади меня и вынудил написать ему все вопросы по билету, а мне за подсказки снизили оценку до тройки (кстати, эта же преподавательница на первой же сессии мне поставила пять баллов за математический анализ). А на экзамене по физике я Зайкина обдурил: я пришел на экзамен позже него, из-за угла следил, когда он войдёт, потом минут через десять и я пошёл, взял билет и сел подальше от него. Физику я сдал на пять баллов и остальные экзамены сдал на пять. В итоге мы оба с Сашей прошли. Зайкин прошёл тоже – ему достаточно было всё сдать на тройки. Меня как медалиста оставили учиться в Москве, а Сашу отправили на два года учиться в Чебоксарский филиал МЭИ.
 
   Когда мы после зачисления вернулись назад в Жигулёвск за вещами и за деньгами, никто не поверил, что мы так вот просто с первого захода поступили в московский ВУЗ. А мамаши наши плакали от радости и нас обцеловали, обкормили, приодели и через пару дней отправили назад на учёбу. Правда, через месяц мама, видимо, для проверки  приехала в Москву и неожиданно для меня появилась у нас в общежитии, посмотрела, как я живу, кто мои соседи и потом позвала меня в гости к тёте Любе (мать Володи). Там с шампанским и с хорошим ужином мы хором,  по- семейному отметили моё поступление в МЭИ.


                2. Салага.

   Сентябрь 1964 года. Начался мой первый учебный год в Московском энергетическом институте (МЭИ), начались мои студенческие годы.
 
   Вот оно, Студенчество!  Москва, Лефортово, студенческий городок МЭИ, корпус №7, здесь селили студентов Электро-энергетического факультета (ЭЭФ). Это шестиэтажное здание. У нас первый этаж, комната № 104 на четверых: я (школяр)  и трое парней: Орлов Лёва, Калмыков Гена и Валера Кораблёв. Лёва был после армии, а Валера и Гена были после морфлота. Познакомились мы вполне дружелюбно. Конечно, меня они сразу же стали называть «салага», ну, а я их – «старики». Они поступали в институт на льготных основаниях, как отслужившие в армии, а я поступал на общих основаниях, единственный плюс был в мою пользу – это серебряная медаль. Все мы с первого дня начали учиться весьма серьёзно.
 
   В конце сентября нам выдали первую стипендию (мы её называли «стипуха»): 35 рублей, из неё сразу были вычтены 1 рубль 50 копеек за общагу (общежитие), итого на руки каждому 33рубля 50 копеек. На выходе из института я сразу купил себе мороженое «Лакомку», довольный пришёл в общагу, вхожу в комнату, а мои «старики» говорят: «Салага, на тебе наши три рубля, добавляй свой рубль и беги в магазин за водкой, купи бутылку за 3-12, да не забудь закуски купить». «Вы, чо! Водка стоит 3-12, а какую же закуску я вам смогу купить на 88 копеек?». «Эх, салага, да тебя всё ещё жизни учить надо! Купишь батон за 12 копеек и две пачки жареных рыбных палочек по 30 копеек. Ясно? Вот и беги. Да, сдачу 6 копеек не забудь принести сюда, мы её в копилку положим – будет заначка на следующую бутылку».
 
   Магазин был рядом. Задание «стариков» я выполнил. Первую «стипуху» мы хором обмыли. Мне они налили для первого раза только полстакана водки – пожалели салагу. Запивал водой. А в целом это были очень хорошие парни. А Генка Калмыков был какая-то дивная смесь наций и кровей: стройный парень, примерно 175 см роста, белолицый, симпатичный, но у него были из-синя чёрные волосы и какие-то сказочные глаза – фиолетового цвета, сверкающие под большими чёрными ресницами. Мы парни и то временами пристально рассматривали его глаза, а девчата вообще с ума сходили. Но он очень сдержано относился к женскому полу, говорил, что он в Москву учиться приехал, а по девкам бегать он, мол-де, и в своём городке Ступине мог бы.
 
   В середине октября мы с ребятами возвращались  из кинотеатра «Спутник» с последнего сеанса, вдруг слышим страшный грохот и видим, как мимо нас в сторону центра города проносятся танки и военные машины. А утром из газет мы узнали, что за «волюнтаризм» сняли  Хрущёва Н.С.  В народе давно недовольство на него поднималось. Генеральным секретарём ЦК КПСС стал Брежнев Леонид Ильич, который правил Советским Союзом с октября 1964 по ноябрь 1982 года.

   В ноябрьские праздники 1964 года приехал к нам в общежитие мой  жигулёвский одноклассник Валера Ярославцев. До 10 класса он хулиганил, учился абы как, но в 11-ом классе резко взялся за ум, окончил школу на 4 и 5  и поступил в МИФИ (Московский инженерно-физический институту), чем он весьма гордился. Отец у него был кадровый офицер, что облегчило Валерке поступление в МИФИ. Мы пошли с Валеркой гулять в центр Москвы. Он заманил меня в какое-то кафе и, похваляясь хорошей стипендией (то ли 40, то ли 50 рублей), заказал нам на двоих  бутылку вина (типа портвейн 777) и закуску. У меня денег не было, только на проезд, основную часть стипухи я сразу отправлял на талоны в столовую, на месяц вперёд. Сидели мы с Валеркой в этом кафе часа три точно. Закончили, правда, нормально, на ногах и при нормальной голове. Он пригласил меня на Новый год к ним в общагу, написал в моём блокноте, как к ним добираться.

   На Новый 1965 год я приехал к нему и там у них в комнате отдыха мы впервые увидели по телевизору кинокомедию «Пёс Барбос и необычайный кросс» - животы оборвали. В МИФИ у Валеры уже появились друзья-однокурсники: Вадим и Александр, оба парня из Подмосковья, они встречали Новый год с нами.

   После Нового 1965 года, в январе я сдал первую свою сессию, сдал на все пятёрки. Получив стипуху, я поехал на каникулы домой в Жигулёвск. Ехал поездом от Москвы (Казанский вокзал) до Сызрани, билет  в плацкартный вагон по студенческому билету (скидка 50%) стоил 5 рублей. Когда приехал домой, показал маме зачётную книжку – она расплакалась и зацеловала меня. В школе на вечере выпускников мне выдали  обещанную серебряную медаль и удостоверение к ней и попросили выступить со сцены и показать всем свою зачётную студенческую книжку. Я показал книжку и страницу с пятёрками, сказал «спасибо» школьным преподавателям, а будущим выпускникам сказал, что наши школьные отличники и хорошисты спокойно могут ехать и поступать в Московские ВУЗы. И они летом поехали, по 10 - 12 человек с класса. Я до сих пор говорю, что у нас в школе были очень хорошие преподаватели: по математике – Сергей Степанович, по физике - Виталий Александрович, англичанка и классная руководительница - Любовь Евсеевна, историчка - Евдокия Павловна и т. д. Это они научили нас как надо учиться.

    Когда я вернулся в институт после зимних каникул, меня пригласили на общественную работу в факультетское бюро ВЛКСМ, в секцию по работе с иностранными студентами. Я согласился и с интересом стал работать.


                3. Первая электрификация.

    Лето 1965 г. Все экзамены весенней сессии я тоже сдал на все пятёрки. После сессии весь наш курс, парни и девчонки (кто прошел медкомиссию) записались в Студенческий строительный отряд (ССО) и поехали на электрификацию в Кировскую область. Студенческая электрификация – это участие студентов в строительстве линий электропередач из районных центров в деревни и сёла плюс электрификация домов в этих деревнях.  Нас поехало много, в поезде мы заняли девять или десять вагонов. Все мы были одеты в зелёную форму, как кубинские революционеры. На время работы в студенческих отрядах был объявлен сухой закон.

   На следующий день мы прибыли в город Киров. Высадились на вокзале. Всех нас выстроили на перроне. По перрону ходили местные мужики и женщины, некоторые были в лаптях и онучах – у нас глаза полезли на лоб, это ведь был 1965 год. После построения и переклички нас колонной повели в столовую на привокзальной площади. Народа в столовой не было – видно освободили для нас, зато повсюду летали и ползали мухи. Они были везде: и на тарелках, и в супе, и на котлетах, и в пюре, и в компоте, они лезли в глаза и в нос. С потолка свисали специальные липкие ленты, так они сплошь были облеплены мухами.

   Комиссар отряда Слава Должанский (наш однокурсник, но он ещё будучи в армии вступил в партию и с первого месяца учёбы он был парторгом нашего курса) велел всем нам быстро рассаживаться по четыре человека за стол и перед началом обеда объявил: «Решением руководства студотряда сухой закон на полчаса приостанавливается в целях дезинфекции ваших организмов. Здесь не Москва, видите, мухи здесь везде: и в воздухе и в еде, поэтому всем вам налили по полстакана водки для дезинфекции. Водку пить всем: и парням и девчатам, потом каждый должен съесть обед полностью. После обеда на выходе из зала каждому получить сухой паек и затем все быстренько рассаживаемся по автобусам и долго (8 или 10 часов) едем до города «Вятские поляны», там заночуем в местной школе. В дороге через 4 часа около родника будет одна остановка, там будет вам перекур и перекус – там съедите свой сухой паёк, запьёте водой из родника».

   Мы послушно выпили водку, быстро пообедали, погрузились и поехали.  Кто не выпил водку, уже через час просили остановить автобус и начали блевать мухами. Переночевали мы в какой-то школе в «Вятских полянах» (так называется городок на самом юге Кировской области, почти на границе с Татарией). На следующий день нас стали развозить по разным посёлкам и деревням. Нас человек 20 привезли сперва в село «Малмыж», а потом нас 7 человек отделили и отвезли в соседнюю деревню «Рожки» и определили на постой в два дома по 3 – 4 человека.
 
   В первый же рабочий день опытные работники с кировских электросетей ознакомили нас под роспись с правилами безопасности и показали, как правильно насаживать изоляторы на крюки, а крюки - на столбы, как одевать монтёрский пояс и когти, как лазить по столбам и как крепить провода к изолятору на столбе. Далее мы начали работать сами. Работали с 8-ми утра и до 8-ми вечера, перерыв на обед 1 час и так шесть дней в неделю, а в воскресенье работали до обеда. После обеда стирка и баня, потом поход в кино или на танцы.
 
   К нам в деревню стали привозить столбы и бетонные пасынки к ним. И то и другое сваливали на обочине дороги  отдельными кучами. Для развоза столбов, пасынков, крюков, изоляторов, когтей и поясов председатель колхоза выделил нам трактор ХТЗ-72 и грузовик ГАЗ-53. На  машине рулил колхозный водитель Тимур (он год назад пришёл из армии, там он был танкистом), он стал учить меня водить ГАЗ-53. Через день я уже спокойно водил ГАЗ-53 по просёлочным дорогам, а Тимур сидел рядом в кабине. Тракторист Володя, когда это увидел, то вообще посадил меня за рычаги своего трактора ХТЗ-72 и сказал, давай рули, а мне водку с друганами пить надо. Работа по электрификации деревень имела свои плюсы и свои минусы. Все студенты зарабатывали там хорошие деньги себе на одежду и на дополнительное пропитание, но и каждый год на электрификации гибли два – три человека. В этом году на самих работах у нас никто не погиб, но однажды во время грозы трое наших парней спрятались под  одиноким деревом - одного молния убила на месте, а  двое других получили ожоги.

   В конце лета мы завершили установку столбов и навешивание проводов по всем улицам нашей деревни и уже делали спуски (проводов) к домам. Для местных жителей мы были как посланцы Бога - мы несли свет в дома. В этот день мы делали спуски в конце улицы, недалеко от лесопилки. Нас на этой улице было пять человек. Мы висели на столбах и вязали спуски к соседним домам. Ближе к обеду мы оказались около дома, где проходила свадьба. Хозяева стали звать нас слезть со столбов и «уважить ихних молодожёнов – выпить  «за счастье молодых». Мы, сидя на столбах, отнекивались – у нас сухой закон, но они уговорили нас выпить если не водку, то хоть «домашний квасок». На квасок мы соблазнились – стояла жара. Мы слезли. Хозяева вынесли кастрюлю с желтоватым холодным напитком. Старший из нас - Коля Демидов попробовал чуть-чуть, потом допил целый ковшик и говорит: «Квас просто класс». Мы выпили тоже почти по ковшику. Потом пошли к своим столбам, пристегнулись цепью и полезли на них. Но не тут-то было – Коля Демидов вообще сел около столба и сказал: «Я даже стоять не могу». У меня ноги почему-то размякли и не работали. Мы беспомощно сели у столбов. Тут подъехала за нами наша машина ГАЗ-53. Бригадир Коля Баринов, говорит, залазьте быстрее в кузов и поехали на обед, а мы не можем встать. Коля на нас матом, а мы сидим и глупо улыбаемся. Мужики со свадьбы с хохотом стали помогать подсаживать нас в кузов. Привезли нас к нашему дому и стали прямо в кузове поливать на нас вёдрами холодной воды из колодца – кое-как оживили. Да, коварным оказался «домашний квасок». После обеда мы никуда не поехали, отлёживались, это всё-таки было воскресенье.
 
   В последний день нашей работы, т.е. 30-го августа, меня назначили вместе с Виталием Дёминым делать спуск, точнее ввод в дом с установкой в самом доме трёх или четырёх точек, т.е. двух лампочек и двух розеток. Объём работ был рассчитан на весь день с перерывом на обед. Бригадир Коля Баринов сказал, что заявка специальная, это дом заведующего складом местного спиртзавода, работа находится под контролем комиссара отряда Славы Должанского. Туда к дому нас с Виталием довезли, как и других, в кузове ГАЗ-53. Мы с Виталием сгрузили провода, «гусака», ролики, розетки, патроны и прочее. Виталий, конечно, был за старшего и всё, что нам здесь предстояло делать, ему Слава Должанский объяснил вчера. Виталий учился на нашем курсе в группе ЭПП (электроснабжение промышленных предприятий). До института он служил на флоте, точнее как он говорил на береговой базе, в спорт-отряде. Он занимался вольной борьбой и штангой. До института он ещё на каком-то подмосковном заводе электриком поработал. В нашем институте он уже успел стать чемпионом нашего факультета по вольной борьбе.
 
   Виталий постучал в калитку. Вышла хозяйка. Поздоровались. Она нас уже ждала. Её звали Фазиля Рахимовна, ей было лет 50. Виталий скомандовал мне затащить во двор всё, что мы выгрузили.  Хозяйка показала нам, где в доме надо повесить лампочки и где поставить розетки. Работу мы начали с примерки гусака к стене дома. Я держал гусака, а Виталий наметил, где сверлить отверстия. Потом он мне скомандовал отмерить два провода и лезть на столб делать спуски, сам стал коловоротами сверлить в стене дыры. Надо отметить, что дом был из серого кирпича, а не деревянный. Вообще в этой деревне было мало кирпичных домов. Потом мы с Виталием прикрутили к стене гусака, прикрепили к нему спуски и от изоляторов протянули провода через «гусака» внутрь дома. Наметили трассу для внутренней проводки, Виталий наметил точки для установки роликов-изоляторов и велел мне прикручивать эти изоляторы к стенам и потолку. Наступил обед, мы с ним ушли пешком обедать. После обеда пришли и продолжили. Виталий готовил место для счётчика, потом подвесил два патрона в комнате и в кухне,  установил две розетки: одну на кухне, другую  под радиоприёмник в комнате (новенький радиоприёмник уже стоял на тумбочке). Я прикручивал изоляторы к стенам и потолку.
 
   Вскоре пришёл хозяин дома представился: Равиль Махмудович, тоже лет 50. Он стал с хозяйкой что-то хлопотать во дворе около летней плиты. Через час мы с Виталием скрутили «косички» из проводов и надели их на изоляторы. Довели их до розеток и патронов - внутридомовая сеть была готова.  Всю работу мы предъявили хозяевам, объяснили им о порядке установки счётчика и подачи напряжения. Хозяева были очень рады и пригласили нас поужинать - у них во дворе уже был накрыт стол. Для деревни стол был накрыт весьма богато. Я увидел на столе бутылку водки и запротестовал, сказал, что у нас до прибытия в Москву действует сухой закон. Виталий, сказал: «Не дрейфь, салага, во-первых, сегодня последний день работы, во-вторых, наш законный ужин давно уже прошёл, а в-третьих, мы со Славой Должанским это предвидели и всё обговорили. Наша с тобой задача - тихо прийти домой и тихо лечь спать».
 
   После третьей стопки хозяин решил показать нам весь свой дом, который он построил десять лет назад. В доме было три комнаты и кухня, но самое главное было внизу, в подвале. Подвал был тоже из четырёх отделений. Но нас с Виталием поразило то, что подвал был битком забит консервами всех видов, на полках стоит водка разная, стоят большие бутыли с самогоном, а под потолком на крючьях висят окорока и самодельные колбасы. Стоял насыщенный запах свино-копчёностей. В колеблющемся свете керосиновой лампы это казалось видением. Хозяин прямо в подвале налил нам по полстакана «своего фирменного». Выпили, крякнули, на закусь он тут же от окорока отрезал по куску, закусили. И ещё два – три раза повторили.
 
   Закончили мы трапезу уже часов в 10 вечера, уже почти стемнело. Мы с Виталием сложили наши монтёрские сумки, пояса и когти и прочие электро-принадлежности около крыльца и договорились с хозяевами, что мы завтра придём и заберём всё. Мы пошли домой  тихо, разговаривая вполголоса: чуть громче скажешь – собаки начинают лаять. Пришли, все ребята наши уже спали. Коля Баринов, правда, проснулся, показал нам кулак и опять положил голову на подушку.  Мы потихоньку залезли в кровати и мгновенно заснули. Утром Виталий говорит: «Мне всю ночь этот подвал снился – чтоб мы так жили».
 
   На следующий день 31-го августа мы сдавали бригадирам все инструменты и приспособления, а после обеда нам выдали аванс, рассказали, как кому добраться до ближайшей железнодорожной станции, и мы поехали по домам. Начало учебного года для нашего курса было назначено на второй понедельник сентября. Нам оставалась только неделя на посещение своих родителей.


                4. Взросление.

   Осень 1965 года, 2-ой курс, 1965/1966 учебный год. Нашей группе объявили, что с этого года в нашем институте на нашем факультете начинается обучение по новой специальности «Кибернетика электро-энергетических систем», для этого сформирована новая группа «Э-8-64», куда перевели в основном всех отличников и хорошистов. Попал туда и я. Первую лекцию по этой специальности нам прочитал заведующий недавно образованной кафедры «Кибернетика электроэнергетических систем» профессор Веников Валентин Андреевич. «Кибернетика электро-энергетических систем» - это управление электроэнергетическими системами с помощью средств вычислительной техники. В этом курсе с самого начала нам давали основы кибернетики. А основателем «Кибернетики» считался американский учёный Норберт Винер, кстати, отец его был родом из России. Мы заучили наизусть определение кибернетики по Норберту Винеру: «Кибернетика – это есть наука о строении, взаимосвязях и развитии систем механизмов, организмов и общества». Наша «кибернетика электрических систем» считалась комбинированной системой, в которой электро-механическая система управлялась органической системой (людьми) в интересах большой социальной системы (общества).
 
   Со второго курса к нам в группу подключили несколько студентов иностранцев: трёх немцев из ГДР, двух венгров, одного болгарина. Вообще на нашем курсе появилось много и других иностранцев: из Анголы, Кубы, Монголии, много вьетнамцев, пару северокорейцев ну и человек двадцать из стран соцлагеря. Все они на первом курсе учились отдельно, интенсивно изучая русский язык, а со второго курса их всех распределили по «русским» группам.
 
   На втором курсе меня, как отличника и как члена факультетского бюро ВЛКСМ поселили на 3-ем этаже нашего общежития в комнате на троих: я, Мануэль Сингх (третьекурсник, приехал из какой-то бывшей английской колонии) и Виктор Шаторин - третьекурсник, после армии, точнее – после морфлота. Я был самый молодой из них, но вскоре я у них стал, как говорил Мануэль, «тренером» по математике и основам электротехники. Мануэль просил называть его коротко «Мани», а меня он стал называть «Стасис», хотя Виктор и другие ребята называл меня ещё короче «Стас».
 
   Ко второму курсу мы уже научились планировать свои финансы.    Старшекурсники шутили, что студенты второго курса, начав изучение теоретических основ электротехники (ТОЭ), стали лучше  управлять своими деньгами потому, что стали применять основные правила ТОЭ:  правило правой и правило левой руки, которые применяются в ТОЭ для определения направления движения проводников в магнитном поле. А студенты, когда получили стипендию, приходят в столовую и, глядя на меню, применяют правило правой руки: закрывают правой рукой столбец с ценами и выбирают блюда по названиям. А когда стипендия разошлась, применяют правило левой руки: закрывают левой рукой  названия блюд и выбирают обед по минимальным ценам. Это студенческая шутка. Ну, а на практике просто мы, получив стипендию, сразу шли в нашу студенческую столовую и покупали талоны на месяц вперёд. На каждый день было по три талона: на завтрак - по 30 копеек; на обед - по 40 копеек и на ужин - по 30 копеек, итого на рубль в день. Купил талонов на весь месяц – выживешь, не купил – уже с середины месяца будешь бегать просить «трёшку» взаймы. Часть студентов получала ещё деньги от родителей, это в основном были те, кто сразу после школы пришёл, а «старики» в основном жили без допобеспечения.

   Зимнюю сессию (январь 1966 года) я тоже сдал на все пятёрки и решил на эти каникулы не ездить домой к маме, а купил себе студенческую путёвку и поехал в дом отдыха в подмосковное «Монино». Днём катались на лыжах по окрестному лесу, а вечером мы с соседями стали играть в карты. Сосед по номеру Валера – студент из МАИ (Московский авиационный институт) привёз с собой карты. Сперва мы играли с ним в дурака, потом пригласили парня из соседнего номера, стали втроём играть в преферанс. Сложилась весёлая компания. Детали нашей игры мы несколько неосторожно и шумно обсуждали в столовой.
 
   Дня через три вдруг откуда-то появился, прямо навязался, случайный партнёр  – молодой парень лет тридцати. Потом мы поняли, что это был картёжный жулик. Он поиграл с нами три партии просто на интерес, а потом предложил ставить по копейке. Сдуру согласились.  Мы стали ему сильно проигрывать. Сначала у меня был полный проигрыш, я примерно проигрывал 10 рублей (ну откуда у студента такие деньги). Я взмолился – и Бог мне помог. И вдруг у меня пошла игра. Не то что бы пёрла карта, а всякий раз при любом раскладе как будто кто-то мне подсказывал, что играть: шестерную, мизер или преф. Я выигрывал все игры. Я даже предложил прекратить игру, но жулик стал требовать отыграться и даже предложил вскрыть новую колоду карт. Согласились, вскрыли.  Но ему по-прежнему катастрофически не везло, а у меня пошёл кураж.  К утру я имел уже бешеный выигрыш у жулика. Я видел, что он в панике и что он что-то судорожно соображает. Я, что бы снять опасность, предложил все копейки пересчитать в спички и прекратить игру (тогда коробка спичек стоила одну копейку). Все сразу согласились. Было уже 9 часов утра. Пошли в соседний сельский магазин отоваривать проигрыш жулика.  В итоге этот жулик купил нам по бутылке шампанского, коробку конфет и две громадных коробки каких-то художественных спичек. В тот вечер голос Бога запретил мне в дальнейшем играть в азартные игры. Этот запрет я соблюдаю до сих пор.
 
   После зимних каникул вернулись из Чебоксар наши «ссыльные студенты» Злобин Саша, Нина Хребтенко и другие, человек 10. В Чебоксарский филиал МЭИ на полтора – два года отсылали студентов, которые на вступительных экзаменах набрали меньше баллов, чем те, кого оставляли в Москве. Теперь нас в группе стало очень много и нашу прежнюю группу разделили на две: группа Э-6-64 «Электрические сети и системы» и группа Э-8-64 «Кибернетика электро-энергетических систем». В группу Э-8-64 перевели всех, кто учился на 4 и 5. Попали сюда я и мой одноклассник Злобин Саша, с которым мы поступали в МЭИ и Нина Хребтенко. Одновременно к нам пришли также и успешные студенты-иностранцы: венгр Пал Ковач, немец (из ГДР) Андреас Нобис. Вообще-то, на нашем курсе  был полный интернационал: негры, монголы, корейцы, вьетнамцы, кубинцы, итальянцы, перуанцы, наши советские: узбеки, грузины, армяне и, наконец, евреи (Илья Брускин, родители у которого уже были в Израиле). Все уживались мирно, без стычек. Каких-либо признаков национализма я не замечал.
 
   Я постепенно осваивался в Москве. Как город она мне не нравилась. И летом и осенью дожди, солнца почти нет, снега мало, всю осень, зиму и весну – слякоть, грязный снег, изморозь. К метро проходишь по щиколотку в холодной снего-водяной жиже. Обувь всё время промокшая, засоленная с серо-зелёными подтёками. Из общаги в город выедешь – к ночи заболеешь.  В моём любимом Поволжье лето – так лето, зима – так зима. В те годы в Москве ещё много людей жило в подвалах, мне это казалось дикостью. Полно двух - трёхэтажных старых домов, улицы как-то странно петляют. На мой взгляд, это был некрасивый город.  Мой Жигулёвск, построенный после 1961 года, казался мне гораздо краше. В Москве для меня была одна радость – театры и музеи. У меня не было ни малейшего желания после института оставаться в Москве. Была у меня патриотическая идея: распределиться куда-нибудь в Сибирь.
 

                5. Студенческий отряд проводников.
 
   Лето 1966г.   В начале июня, когда ещё шла сессия, у нас на факультетской доске объявлений от имени факультетского бюро ВЛКСМ появилось объявление с приглашением принять участие в сводном студенческом отряде проводников от институтов МИИЖТ и МЭИ. Идея посмотреть на просторы нашей бескрайней страны меня очень захватила. Мы с моим однокашником Лёшкой Лавриненко и ещё несколько наших ребят решили для разнообразия вместо электрификации пойти на всё лето поработать в этот сводный  студенческий отряд МИИЖТ и МЭИ. МИИЖТ – это Московский институт инженеров железно-дорожного транспорта.
 
   В учебном центре недалеко от Ярославского вокзала мы прошли недельные курсы, сдали экзамен и - вперёд! Сперва город Владимир, потом город Иваново. Когда ехали во Владимир, поняли шутку наших юмористов: «Что такое – длинный зелёный извивается и пахнет колбасой?» Отгадка: это поезд из Москвы в Иваново (или Владимир). Да, наш поезд был битком забит пассажирами с рюкзаками и сумками, от которых пахло колбасой и другими продуктами. За МКАДом этих продуктов в свободной продаже тогда не было и люди ездили в Москву отовариваться. Второй рейс нам назначили в Иваново. В Иваново мы прибыли в семь утра. Уже в восемь часов  мы с Лёшкой сдали вагон на санобработку и бригадир разрешил нам выйти в город на экскурсию до 18 часов вечера. Предупредил, чтобы мы не вздумали хороводиться с местными девками. После 18 часов надо было принимать вагон, бельё, уголь и т.п., а в 20 часов ехать назад в Москву.  Мы с Лёшкой решили пойти на рынок. Там нас всё же закадрили какие-то девицы, пригласили в кино, после кино зазвали в их общагу (пообедать). Это была общага какой-то швейно-трикотажной фабрики. Там обитали одни женщины разного возраста, но в основном молодые. О Боже! Я еле выбрался оттуда в 17 часов, а пьяного Лёшку две девицы привели под руки на вокзал к вагону  уже перед самым отправлением поезда.

   Вообще, за это лето  мы с Лёшкой побывали в разных городах страны: Владимир, Иваново, Архангельск, Ухта и др. Поскольку нашу с Лёшей работу в этих поездках оценили на «оч хор», то нам в качестве премии дали возможность проехать проводниками на фирменном поезде «Россия» (Москва – Владивосток), да плюс ещё в бригадирском вагоне. В этом вагоне всего 5 пассажирских купе и три служебных купе. Пассажиров меньше, работать легче, но зато приходится исполнять поручения бригадира,  электро-механика и старшей проводницы-наставницы (она же санинструктор и сменщица, если кто-то из проводников поезда в дороге заболел). Почти все вагоны были укомплектованы студентами из МИИЖТ и МЭИ, только в первом и последнем вагонах были кадровые проводницы. Нам с Лёшкой   перед поездкой выдали фирменные рубашки, фуражки и новенькую проводницкую сумку с тремя флажками: красный, жёлтый и зелёный.

   Ещё на перроне в Москве я заметил, что в соседнем вагоне проводник - молодая симпатичная девушка, явно студентка. Познакомились, оказалось, что она из МИИЖТ, перешла уже  на четвёртый курс. За время поездки во Владивосток и назад мы с ней подружились. Перед возвращением в Москву, обменялись телефонами, договорились созвониться и встретиться.
 
   Вернёмся к поезду.  Уже на вторые сутки пути мы с Лёшкой поняли, что мы понравились и бригадиру и механику. Когда проехали Свердловск, они нас пригласили в своё купе на «вливание в бригаду». Влились нормально. Работали мы с Лёхой тоже нормально. Каждые следующие сутки мы проезжали следующий областной центр: Омск, Новосибирск, Красноярск, Иркутск, Улан-Удэ и так  семь суток до самого Владивостока.

   После Иркутска мне устроили «освящение Сибирью» - купание в Байкале. В эту ночь дежурил Лёша, а я отсыпался в нашем спальном купе. Вдруг меня будят бригадир и Лёша. Ты, говорит, мечтал умыться в Байкале, так сейчас остановка «Байкал» на 20 минут. Все могут помыть руки в Байкале. Я как спал в треннике и в майке так и выскочил из вагона и попал на крутую насыпь из щебня. Щебень подо мной «поехал» и я через полминуты оказался по грудь в Байкале. Я мгновенно проснулся – температура воды была градусов 10 не больше. Я как пингвин выпрыгнул на берег и полез на четвереньках по щебню наверх. Бригадир, механик и Лёха стоят около вагона, гогочут. Говорят, помой руки и сразу заходи в бригадирское купе, мы тебя отогреем, чтобы ты не заболел. Я быстро помыл в туалете руки и мокрый, трясясь от холода, захожу к ним в купе. Там стоит бутылка и четыре стакана, налитые по половине. Бригадир говорит, на, быстренько залпом выпей, тебе надо согреться. Мы вот за твоё крещение в Байкале тоже сразу выпьем – и хором опрокинули. Я тоже резко опрокинул стакан в рот и - меня обожгло. Глаза полезли на лоб. Дыханье спёрло. Что это? Спирт! На, запей – Лёшка протягивает мне полстакана. Что это, спирт? Нет, не спирт. Я глотнул. Блин! Водка! Я побежал в туалет, стал из-под крана пить воду. Вернулся в купе, они ржут, на, говорят, тебе пирожок местный свеженький с яйцом и с луком - закуси. Я с опаской откусил пирожок – нормально. Ну вот, говорит, бригадир, теперь считай мы тебя «окрестили в сибиряки с омовением в священном Байкале» да ещё и прогрели тебя сибирским спиртом. Оказалось, что уже на предыдущей станции в привокзальных магазинах  кроме водки разрешена была продажа спирта. Бутылки водки от бутылок спирта сразу не отличишь. Вот коллеги и решили таким способом меня окрестить.
   
   Когда мы приехали во Владивосток и сдали вагон на санобработку,  бригадир поезда отпустил нас посмотреть город и океан. Город очень живописно был рассыпан по сопкам, а вид на океан – зрелище потрясающее. Старшая проводница посоветовала нам купить в городе копчёную  красную рыбу, говорит, порадуете свою  московскую родню. Мы с Лёшкой купили штук по двадцать рыбин. Продавщица в магазине каждому завернула рыбу в обёрточную бумагу в несколько оборотов так, что каждая рыбина была завёрнута отдельно. В вагоне мы спрятали рыбу в своём купе на самой верхней полке. Лёшка положил свою рыбу ближе к окну. А на обратном пути, когда мы уже проехали столицу Еврейской автономной области - город Биробиджан, он открыл форточку для проветривания купе. Через полчаса одна пассажирка говорит: «Что-то у нас мимо окон нашего вагона рыба летает». Мы с Лёхой кинулись в наше купе: там Лёшкину упаковку ветром разматывало как конвейерную ленту и вытягивало бумагу в открытое окно, рыбины как птицы летели мимо окон.  Лёшка закрыл окно, посчитал - осталось пять рыбин. Уже подъезжая к Москве, он уговорил меня продать ему пять моих рыбин.

   Вообще, путешествие на поезде из Москвы во Владивосток оставило у меня в душе очень приятные воспоминания. Это и общение с разными людьми, и прекрасные виды из окна на необъятные российские просторы, это новые города, новые люди. Особенно Владивосток и океан. Мы с Лёшей стояли на набережной и зачарованно смотрели, как медленно вздымается и опускается безбрежная масса серой воды. Это, действительно, Великий Тихий Океан.
 
   Одно только не понравилось в поезде: отсутствие душевых кабин в купейных вагонах. Уже к концу вторых суток все вагоны в поезде воняли кислым потом, фруктами и овощами. Туалеты были залиты водой – люди мылись в них как могли. Это антисанитария и издевательство над пассажирами. Я считаю, что во всех поездах должен быть вагон, где есть  платный душ, а в поездах дальнего следования в каждом вагоне должно быть купе-душ. Надо уважать своих пассажиров.

               
                6. Неподходящий жених.

   Осень 1966 года, у меня начался 3-ий курс, 1966/1967 учебный год. В этом году я, как третьекурсник, сам выбирал, в какой комнате и с кем поселиться. Я решил поселиться в одной комнате с Лёшей Лавриненко (с которым мы ездили проводниками) и с моим школьным другом Сашей Злобиным. Через пару недель я, как и обещал, позвонил Ольге (которая была проводницей в соседнем вагоне). Мы договорились встретиться в ближайшее воскресенье. Встретились и прекрасно провели время на ВДНХ.
 
   В конце сентября к нам в общежитие из МИФИ приехали Ярославцев и его институтский друг Дима Каширин. Они пригласили меня к себе в общагу на  Ноябрьские праздники. Сказали, что они будут с девушками. Валерий предложил мне приехать со своей девушкой. Я пригласил с собой Ольгу. Попраздновали с нашими парнями в общаге МИФИ нормально, без эксцессов и без последствий. Парни и девушки спали в разных комнатах.

   В конце ноября, получив «стипуху», я пригласил Ольгу в театр. Кажется, это был спектакль «Маскарад» во МХАТе. Потом она меня пригласила, потом опять я её. В конце декабря, когда закончились зачёты, Ольга пригласила меня к себе домой, предложила  познакомиться с родителями. Я согласился и в субботу вечером приехал к ним в «Новые Черёмушки». Ольга встретила меня у конечной остановки трамвая, повела к их дому. Это была новая беленькая панельная пятиэтажка. Их квартира была на третьем этаже.  Познакомился с родителями Ольги. Ужин, чай, беседы. Как выяснилось, её отец работал заместителем директора вычислительного центра (ВЦ) МПС (так называлось Министерство путей сообщения СССР). Когда он узнал, что я учусь на специальности «Кибернетика электроэнергетических систем» да ещё на одни пятёрки, он сказал, что запросто организует мне распределение к ним на ВЦ, а через год нам дадут квартиру. То есть её отец «в уме» уже нас с Ольгой поженил. А её мать стала очень подробно расспрашивать меня о моей семье, где я родился и как я попал из Польши в СССР, где сейчас живут и кем работают мои родители. Лицо её как-то скисло, когда она услышала, что отец мой остался в Польше, а мои мать и отчим отсидели в тюрьме «за политику», а потом, после освобождения из лагерей, их послали  на строительство ГЭС в Жигулёвск. Дальше её мать ушла на кухню. Наши разговоры с отцом затянулись допоздна. Меня оставили ночевать у них, в зале на диване. Ночью я услышал, как из спальни доносился громкий шёпот Ольгиной матери, которая выговаривала отцу, что она хочет своей дочери счастья, а с сыном политзаключенных у неё никакого счастья не будет. Слава Богу, что мы с Ольгой не наделали детей. Утром Ольга позвала меня к завтраку, родители не вышли. Было ясно, что я пришёлся не ко двору.  Я быстренько распрощался с Ольгой и больше мы с ней не виделись. Для меня это был второй социально-психологический удар. Первый удар был при попытке поступить в МГУ. Это событие выбило меня из колеи и я вальнул первый экзамен по электрическим машинам, но потом взял себя в руки и остальные экзамены сдал на пять. Зимние каникулы я провёл дома в Жигулёвске. Прочитал книгу «Преступление и наказание». Мутотень.


                7. Первым делом, первым делом - это дружба.

   В феврале 1967 года  Факультетское бюро ВЛКСМ отправило меня в Монино на курсы комсомольских активистов по работе со студентами-иностранцами. Там я познакомился с Верой Калафати. Она тоже училась в МЭИ, на третьем курсе, но на другом факультете и самое главное она жила рядом с нашим студенческим городком. Она предложила мне встретиться в ближайшую субботу. Договорились. Мы встретились в ближайшую субботу, и в следующую, и стали встречаться дальше. Что бы заранее предотвратить повторение ситуации с Ольгой, я Вере рассказал всё про свою судьбу и про своих родителей. Вскоре она позвала меня к себе домой и познакомила со своими родителями: отец Дмитрий Дмитриевич Калафати – профессор МЭИ и мать Наталия Ивановна – профсоюзный работник в МЭИ. Её родители приняли меня хорошо. Чуть позже они сказали, что многих  в СССР постигла судьба моих родителей, но дети за родителей не отвечают. Мы продолжали с Верой встречаться. Похоже, её родителям я как жених подошёл.

   Наступило 1-е мая 1967 года.  Ко мне приехали из Тольятти мои школьные друзья Азерников Толя, Хлебущев Толя и Света Николаенко. Как мне по секрету сказал Толя Хлебущев, Свету прислала её мама по договорённости с мамой Саши Злобина (они дружили семьями), чтобы она (Света) тут в Москве оженила на себе Сашу. Я позвонил Вере и сказал, что ко мне приехали друзья из Тольятти и что я не смогу сегодня прийти к ним, предложил ей наоборот прийти к нам. Вера пришла к нам в гости в общагу. Я её познакомил со всеми своими друзьями. Когда она увидела Злобина Сашу, взглянула на него, глаза её полыхнули  как два солнца. Я понял, что она  влюбилась в Сашку с первого взгляда. Сашка вообще-то выглядел прекрасно: высокий, стройный, широко-плечий, чёрный кудрявый чуб свисает на бок, как у Гришки в «Тихом Доне». У него родители раньше жили где-то на Кавказе и в Сашке тоже проглядывало что-то от кавказских казаков. Через час Вера спросила меня, не буду ли я против, если провожать её домой пойдёт Саша. Я сказал, что я  лично не против, если и сам Саша не против. Оказалось, что Саша не против. Они ушли. Приехавшая из Жигулёвска Сашина невеста Света расплакалась, мы стали её утешать, как могли, пили, ели, песни пели, потом отвели в комнату к нашим однокурсницам на ночёвку.

   Когда Сашка поздно вечером вернулся, Лёшка стал меня уговаривать: «Стас, давай Злобину морду набьём». У них, мол-де, на Кубани за это положено морду бить. Нет, говорю, Лёша, если мы из-за каждой новой подружки будем друг другу морды бить, то и в институт нельзя будет появляться. Саша - мой школьный друг, он не виноват, что Вера в него мгновенно втюрилась, да и Веру особо винить не в чем – она ни йоту  не врала, всё сделала искренно и открыто. Да и темперамент у нас с ней разный: я холодного польского происхождения, а она - горячего греческого. Лучше мы с Сашей и с Верой останемся друзьями. И, вообще, Лёша, помнишь песню: «Первым делом, первым делом – самолёты»? Можешь продолжить. Он сказал, что понял. А вот Свету жалко!

   Весной следующего года Саша с Верой поженились, а мы все трое остались друзьями на всю оставшуюся жизнь. Когда мы с Ниной поженились в 1969 году, Саша с Верой были на нашей свадьбе и дальше мы продолжали дружить семьями.
 
   А Лёша на четвёртом курсе влюбился, да так, что вальнул полностью весеннюю сессию. Пришлось ему брать академический отпуск. Годик он остывал, работал где-то электриком. Потом пришёл учиться на курс ниже.


                8. Моя вторая электрификация.

   Лето 1967г. Студенческий строительный отряд  МЭИ «Электрификатор». Это была моя вторая электрификация и, пожалуй, самая интересная. Опять Кировская область: Уржум, Малмыж, Рожки, Калинино. Нас 20 человек разместили в школе колхоза имени Калинина – это пригород Уржума. Здесь был большой объём работ. Колхоз был передовой, богатый и они заказали полную электрификацию села. К нашей бригаде прикрепили колхозный трактор ДТ-75 с прицепом. Сперва тракторист сам по нашему заданию начал растаскивать из кучи столбы и пасынки и укладывать их на обочине для бандажирования. А мы тремя парами двигались вдоль дороги и прикручивали (бандажировали) столбы к пасынкам, правда, сперва приходилось здорово потаскать эти столбы вручную. Тракторист раскладывал их безграмотно. 

   Бригадир, наш однокурсник, Коля Баринов сказал мне, что я в прошлую электрификацию хорошо работал с трактористом и направил опять меня на трактор что бы обеспечить правильную раскладку столбов и пасынков вдоль дороги. Тракторист, как только узнал, что я сам могу рулить на тракторе, проверил меня в деле и через двадцать минут погнал трактор к магазину. Купил бутылку водки, мне велел ехать брёвна таскать, а сам куда-то двиганул. Я на этом тракторе ДТ-75 сам растаскивал столбы и пасынки, укладывая их параллельно и поближе друг к другу, чтобы меньше приходилось их таскать вручную. До обеда я аккуратно раскладывал перпендикулярно дороге столбы и пасынки, а после обеда подключался к их обвязке.

  Бандажирование – это прикручивание деревянного столба к бетонному пасынку проволокой (пятимиллиметровой катанкой). Я работал в паре с Сашей Злобиным – моим другом со школы и одногруппником. Следом шли Виктор Зверков и Толя Бондаренко. Подтягивать вручную бетонные пасынки к столбам было тяжело, но с песней Фёдора Шаляпина: «Эх, дубинушка, ухнем!» мы вчетвером легко подтягивали пасынки к столбам и ставили рекорды по бандажированию. Мы с Сашей применили смекалку - рационализировали технологию бандажирования и стали ставить рекорды: пасынковали до пяти пар (столб и «пасынок») в час. Виктор и Толя подсмотрели наши приёмы и тоже погнали в том же темпе. Всего двумя парами мы за световой день бандажировали до 100 столбов. Пот с нас тёк ручьём, раздевались мы сперва до пояса, а потом и до плавок, потому что штаны промокали от текущего со спины пота и мы приобретали «подмоченный вид». Правда, через день или два подошли к нам местные женщины и вежливо стали нас просить надеть  штаны, а то, говорят,  девчонок невозможно оторвать от окон. Ладно, штаны надели.
 
   За неделю мы забандажировали  почти все столбы по деревне, осталась одна центральная улица – это была трасса Киров - Казань. Надо было готовиться устанавливать столбы вдоль улиц. Наш бригадир Баринов Коля заказал буро-крановую машину (БКМ) из сетей. Но в предпоследний день бандажирования  мы увидели, что к нам приехала не БКМ, а три машины -специальные электросетевые лаборатории. Из каждой высыпало по 4 – 5 человек. Оказалось, что руководство электросетей, как узнало, что мы забандажировали почти все столбы в деревне и просим БКМ для установки столбов, решили привезти к нам инженеров-сетевиков и монтажников-бригадиров, смотреть, как студенты бьют все областные рекорды по бандажированию столбов. Их главный инженер при всех сказал, что мы за две недели сделали весь их областной план за летний сезон, попросил показать нашу технологию. Мы тут же двумя парами показали им как мы за час «вяжем» по 10 столбов.

   А через несколько дней у нас было ЧП. Упал анкерный столб, а на нём сидели и перевязывали провода Толя Бондаренко и Валера Белозёров, они даже отстегнуться не успели, так прицепленные и упали со столбом вместе. Конечно, они серьёзно  травмировались. Если бы за день до этого колхозники не перепахали бы это поле, то столб размозжил бы парней напрочь. Вылечились парни недели за три. Правда, через год Белозёров утонул где-то, но Толя Бондаренко жив и по сей день.
            
   Конец августа, мне пришла телеграмма от Азеры (Толя Азерников – школьный друг), вызов на свадьбу. Я по нашей пацаньей клятве должен был быть шафером у Азёры. Я пошёл к Славе Должанскому, он понял ситуацию и отпустил меня на неделю раньше, мне выдали аванс (150 руб.). Я вылетел на самолётике ПО-2 в Киров, а потом самолётом  в Москву, а потом самолётом в Куйбышев, а потом автобусом в Жигулёвск, где жили Азерниковы. На свадьбу к Толе и Лиле я пошёл со своей бывшей соседкой – Галей Дутовой. Свадьбу отыграли шикарно, второй день гуляли на Волге на прогулочном пароходе, принадлежавшем Жигулёвскому цементно-шиферному комбинату, где работал отец Толи. Сейчас, спустя почти 50 лет, Толя Азерников и его семья живут тоже в Подмосковье, в Подольске, в часе ходьбы от меня. Мы дружим семьями.


                9.  Общеобразовательный год.

   Начался 4-ый курс. 1967/1968 учебный год. Как говорили старшекурсники, кто перешёл на 4-ый курс, тот уже полноценный студент. С 4-го курса не выгоняют, уже институт держится за студента. Если кого-то и выгнали, то значит он «здорово постарался» для этого.
 
   Мы поселились опять втроём: я, Саша Злобин и Лёша Лавриненко. Этот учебный год прошёл для меня быстро и незаметно, без особых событий. Правда, одно событие важное произошло - это переход с комсомольской работы на «хозяйственную» - в студсовет. В первых числах сентября ко мне подошёл Алик Николаев – секретарь бюро ВЛКСМ нашего факультета и сказал: «Стас, мне неудобно тебе это говорить, но особисты нашего института проверили твою биографию и сказали нам, что мы не имеем права допускать тебя к работе с иностранцами и, вообще, предложили вывести тебя из состава бюро ВЛКСМ. Честно сказать, мы сами-то не лазили в твою биографию и биографию твоих родителей. Мы ведь смотрели, как ты учишься и как ты работаешь с людьми, мы были довольны твоей работой, но мы обязаны выполнять указания особого отдела. Мы на бюро обсудили эту ситуацию и предлагаем тебе перейти на работу в студенческий совет нашего общежития, конкретно замом председателя студсовета, там вопрос уже проработан». Я не стал ерепениться и согласился. Через день Алик представил меня на заседании студсовета нашего корпуса и я в ранге заместителя председателя студсовета стал помогать молодому председателю студсовета Андро Георгадзе. Он, не мудрствуя лукаво и, видимо, будучи проинформирован Аликом Николаевым, предложил мне продолжить работу с иностранцами в нашем общежитии, но это уже была не политическая работа, а работа по контролю и обеспечению быта иностранцев в нашем общежитии.
 
  Учёба у меня шла нормально. Сессии я сдавал в основном на пятёрки, но стали появляться и четвёрки, даже одна тройка залетела. Интерес к учёбе снизился. Я больше времени стал уделять музеям и театрам: МХАТ, Оперетты, Сатиры, Моссовета и др. Уважал и наш студенческий театр МЭИ и тематические студенческие вечера в нашем доме культуры. Я стал чаще участвовать в студенческих вечеринках в своей общаге: с вином, девушками и песнями. По призывам нашего факультетского бюро ВЛКСМ мы (парни) иногда ездили на, так называемые, обменные вечера в другие ВУЗы: в медицинский, в педагогический, в МГУ. Присматривались к тамошним девчонкам. Временами встречались с некоторыми по два – три месяца. Но опять разбегались. Что-то было не так, что-то почему-то не складывалось, интересы сторон быстро расходились. А встречаться только ради секса было уже неинтересно. На четвёртом курсе парни и особенно девчата уже озадачивались подбором партнёра на жизнь после института.
 
   Саша Злобин и Вера Калафати в марте 1968 года поженились, я был шафером у Саши.  Лично я закончил 4-ый курс, не имея определённых предпочтений по женскому полу, но меня попробовала заарканить наша однокашница Таня Пряткина. Сдав в июне последний экзамен за 4-ый курс, мы всей группой устроили небольшую вечеринку у нас в общежитии в комнате у наших парней на шестом этаже. Получилось так, что за столом напротив меня сидела Таня Пряткина. Она была устойчивой хорошисткой, но видно было, что за оценками и за знаниями она особо не рвалась. Ходили слухи, что у неё папа довольно большой начальник и она просто по его просьбе зарабатывает «корочки» о высшем образовании и что её будущее уже определено. Внешне она выглядела нормально, достаточно симпатична, правда чуть полновата. Когда на вечеринке все уже начали песни петь, она вдруг по-английски обратилась ко мне, зная, что я с первого курса (по заданию комсомола) изучал английский язык, хотя в школе я учил немецкий. Она сказала: «Я хотела бы выйти покурить, прошу тебя, сопроводи меня.  Я хочу кое-что тебе сказать». Я, признаться, был удивлён её приглашением, но внешне виду не подал. Думаю: «Что-то, у неё, похоже, серьёзное, пожалуй, надо выйти». Ответил тоже по-английски: «Окей, я выйду за тобой следом».
 
   Мы вышли в коридор, она подошла к открытому окну, закурила и говорит: «Станислав,  мы уже окончили четвёртый курс, мы фактически пятикурсники, всем пора думать о женитьбе, в том числе мне и тебе (?!?!). Я знаю, что на тебя имеет серьёзные виды Галка Выходцева, но это не твоя пара. Думай что хочешь, но я скажу прямо: я хотела бы видеть тебя своим мужем. Я была бы тебе хорошей женой, такой же, как моя мама для моего отца. Мои отец и мать когда-то окончили МЭИ, а отец сейчас - директор крупного научно-производственного объединения в области энергомашиностроения. У нас с тобой было бы обеспеченное будущее. Ты не думай, с моей стороны это не просто голый женский расчёт. Я за тобой наблюдаю с первого курса, с каждым курсом ты мне нравишься всё больше и больше. Я тебя очень уважаю и буду тебя верно любить, рожу тебе двух детишек мальчика и девочку. Трёхкомнатная квартира у меня уже есть, стоит, ждёт нас. Ты можешь сразу не отвечать, подумай, а я подожду до осени». Я опешил! Ну и поворотики! Тем более, что за Татьяной весь этот год настойчиво ухаживал парень из другой группы Володя Зарубов и казалось, что  она благосклонно принимает его ухаживания. Я чуть поразмыслил и говорю: «Таня, конечно спасибо за доверие и тёплые чувства, но твой отец - большой советский начальник, конечно, член партии, а мои родители - мать и отчим отсидели при Сталине в лагерях по политической статье, а родной отец остался в Польше, не испортит ли такой зять карьеру твоему отцу. Так что ты, Танюша, тоже подумай, посоветуйся с родителями, наверное, они тебя отговорят от такого брака». Вернулись мы в комнату как ни в чём ни бывало.
 

                10. Практика на Змиёвской ГРЭС.
 
   После окончания 4-го курса нас почти всю группу отправили на 2 месяца на производственную  практику на Змиёвскую ГРЭС, это примерно в 50 км от Харькова. В то время это была одна из крупнейших ГРЭС в Советском Союзе, её мощность составляла примерно 2000 МВт. Впечатление о её громадности создавалось уже издалека: её громадные дымовые трубы по 240 метров высотой были видны за десятки километров. ГРЭС – это государственная районная (в смысле - межобластная) электростанция. Змиёвская ГРЭС обеспечивала электроэнергией несколько ближайших областей: Харьковскую, Сумскую, Полтавскую, Луганскую.

   Нас распределили в разные цеха и в разные бригады. Я попал в электроцех в бригаду по ремонту электродвигателей. В этот период эта бригада занималась заменой высоковольтного двигателя дутьевого вентилятора. Бригада состояла из четырёх человек: бригадир – дядько Петро, мужчина лет 50 невысокий, худой; Иван – мужчина лет 30, сравнительно крепкого телосложения  и два молодых парня лет 22-х Петька и Сашка, оба недавно из армии. Привёл меня в бригаду мастер электроцеха Василий Николаевич, мужчина лет 50-ти.

   Дутьевой вентилятор представлял собой огромный агрегат, состоящий из самого вентилятора и соединённого с ним муфтой электродвигателя. Весь агрегат стоял на огромном бетонном постаменте два метра в высоту и два  на два по периметру. Находились эти агрегаты снаружи котельного цеха, их поливало и дождём и посыпало снегом (изредка). Менять предстояло и двигатель агрегата «А» и агрегата «Б». Двигатель меняли очень тяжело. Огромные гайки не отворачивались, на них лили какую-то жидкость и ждали по два – три часа пока отойдёт ржавчина. Откручивали гайки огромным ключом и трубой-насадкой. Трубу тянули вдвоём и втроём. После замены двигателей вентиляторов предстояло менять двигатели дымососов. Бригада отставала от графика, нас стали выводить на работу и в ночь. В одну из таких трудовых ночей я, глядя на красные лампочки на дымовой трубе, сказал, что мне жутко хочется побывать на этой трубе и посмотреть на землю сверху. Сашко сказал: «Вам студентам никогда не долезть доверху». Я ответил: «А вот возьму и долезу». Но пока срочная работа держала нас на земле. Прошёл месяц напряжённой работы, наконец, мы заменили последний движок.
 
   Подошёл предпоследний день моей работы в бригаде, с понедельника нас освобождали для написания отчёта по практике и для сдачи зачётов. Мужики из нашей бригады сказали: «Стасько, давай завтра ставь отвальную». Я им предложил после работы сразу зайти в ближайшую «Едальню» (так на Украине называют столовые) и там опрокинуть  по сто грамм. «Нет, сказал дядько Петро - после работы ты нас уже не соберёшь, тем более в пятницу. Давай в обед и сюда. Сашко, иди, покажи ему дырку в дальнем углу забора, через которую можно пронести бутылку. Ещё лучше, если бутылку принесёт кто-нибудь из ваших девчат, их не заподозрят».
 
   Я пришёл вечером в комнату к нашим девчатам (Люда Корогод, Галя Выходцева, Нина Хребтенко), рассказал суть проблемы и сказал: «Кто из вас отважится принести мне бутылку водки, ту я в следующее воскресенье приглашаю на экскурсию в Харьков и весь день угощаю мороженым, газировкой и т.п. Хотя на мою симпатию тогда явно претендовала наша отличница Галка Выходцева, но она предпочла не рисковать. Вызвалась на эту опасную операцию Нина. Я дал ей 5 рублей.

   На следующий день к обеду Нина принесла нам тщательно замаскированную среди чертежей и газет бутылку водки. Бригадир сказал: «Симпатичная у тебя девушка и очень ответственная. Она тебя здорово выручила, сам бы ты ни за что не пронёс, у нас охрана всех мужиков до яиц обыскивает». Я ему только поддакнул: «Да, хорошая девушка». А про себя подумал: «Да, мне она и самому весьма нравится и я был бы не против, чтобы она была моей девушкой, но у неё есть одна серьёзная проблема: на втором курсе она уже выходила замуж, родила девочку и сразу развелась». Но я своё обещание сдержал - в следующее воскресенье пригласил Нину в Харьков, правда Галка и Люда тоже увязались с нами. Поехали все вместе в Харьков на вольную экскурсию. Ходили по городу, по скверам и по магазинам - смеялись над странными украинскими названиями (мисто – город, перукарня - парикмахерская, женская одежда – жиночий одяг, панчохи - чулки, шкарпетки - носки и т.п.), ели мороженое и прочее, благо мне аванс выдали. Хорошо провели время.

   В предпоследнюю ночь перед зачётами мы с Исахом  Сулаймановым и Ильёй Брускиным (мы жили в одной комнате) решили всё же слазить на дымовую трубу и оставить там какой-нибудь знак или символ нашего пребывания на этой станции. Там были трубы 180 метров и 240 метров. Мы решили лезть на трубу в 240 м. К началу ночной смены к 12 часам ночи мы прошли на ГРЭС, благо у нас действовали круглосуточные пропуска, и подошли к этой трубе. Одного из нас мы решили оставить внизу на всякий случай. Кинули на пальцах – остаётся Исах. И ещё решили, что в качестве символического знака о покорении трубы мы там прикрутим платок, только не Ильи – у него белый платок, а мой-  он был в клеточку с красно-бело-синими полосками. Около трубы нашли пару кусков проволоки, засунули их в карман и с Ильёй полезли вверх. Вдоль всей трубы снизу доверху смонтирована металлическая лестница с ограждающей решёткой. Через каждые 30 метров по окружности трубы смонтирован металлический балкон для отдыха. Поднимались мы с Ильёй, наверное, больше часа, уже начал брезжить рассвет. Устали сильно, сели прямо на решётки самого верхнего балкона и полчаса пялились с Ильёй на окрестности. Картина открывалась потрясающая: в одну сторону на горизонте был виден Харьков, в другую - бескрайние поля и мелкие городишки. Мы прикрутили на шпиль молние-отвода наш флаг-платок, он стал развиваться на ветру. Потом два часа мы спускались. Вниз оказалось спускаться тяжелей, чем лезть наверх. Кое-как мы спустились. Мышцы ног вибрировали у обоих. Ещё час сидели около трубы, приходили в себя. Исах принёс нам газированной холодной воды из сатураторов котельного цеха. Около 8-ми часов через проходную мы ушли домой.

   На следующий день, в понедельник, утром я пришёл к своей бригаде и гордо объявил: «Стас сказал – Стас сделал» и показал на платок, развивающийся на трубе. Этот платок было едва видно, тогда мастер Василий Николаевич, быстро сходил к освещенцам, взял у них бинокль – и тогда все поочередно разглядели развивающийся платок. Сашко кинулся меня обнимать. Мастер, конечно, сказал, что лазить на трубу без допуска к высотным работам – это нарушение ПТБ, но и сам мастер и все остальные члены бригады пожали мне руку и сказали, что расскажут всем, что студенты МЭИ – гиганты.

    В понедельник на станции опять появилась наша преподавательница из МЭИ Салихова А.А. – она была официальным куратором нашей практики. Она приехала организовывать и контролировать завершающий процесс – написание отчётов и сдачу зачётов. Началась пора написания отчёта и сдачи зачётов. За неделю мы облазили всю станцию и написали отчёты по практике. Пошли сдавать зачёты специалистам Змиёвской ГРЭС.

   Последний зачёт мы сдавали по технике безопасности (ТБ). Принимала зачёт старшая инженер-инспектор по технике безопасности, женщина лет 40, звали её, кажется, Анна Васильевна. Когда уже остались одни парни, она с нами разговорилась. Оказывается, они с мужем 20 лет назад тоже окончили МЭИ. Она настоятельно посоветовала всем парням жениться до конца учёбы на своих однокурсницах и объяснила почему. Вот, говорит, вам конкретный жизненный пример. Мы с мужем поженились на последнем курсе, а наш друг Володя Кашаев решил побегать ещё свободным. Его и нас с мужем распределили тогда на Каширскую ГРЭС, она сильно расширялась в то время. Нам с мужем дали для начала малосемейку, а ему общежитие. Мой муж стал работать начальником смены турбинного цеха, я – инженером ПТО, а Кашаев - начальником смены котельного цеха. Я через год родила первого сына, а от Володьки Кашаева забеременела местная девчонка – она работала на ГРЭС дежурной по дымососам. Она взяла Володьку за руку и сказала: «Или ты меня ведёшь в ЗАГС или я тебя веду в партком». Володя выбрал ЗАГС. У нас с мужем один образовательный и социальный уровень, всегда есть о чём поговорить дома, а у Володи дома говорить с женой не о чем, она через слово говорит матом. У нас старший сын уже поступил в МЭИ, а у них сын с 14 лет по колониям сидит. Через десять лет нас перевели на Змиёвскую ГРЭС. Мой муж стал здесь главным инженером, а Володя всего лишь начальником котельного цеха и положение его весьма неустойчивое - он очень много пьёт. Кстати, молодые выпускники ВУЗов, приходящие на нашу ГРЭС, тоже попадают в такие же ловушки, как и наш друг Володя. Местные деревенские девки просто устраивают сексуальную охоту на молодых специалистов. Также будет и у вас, если не женитесь на своих проверенных студенческих подругах.
 
   Вышли мы с такого зачёта явно повзрослевшие. Алик Лобанов, самый старший из нашей группы, ему было уже за 30 лет, сказал: «А права тётка, надо жениться на своих. Я вот хоть сейчас женился бы на Нинке Хребтенко». Аничков Володя возразил: «Так ведь у неё ребёнок есть». «Салага ты, ни чо не понимаешь, ребёнок это даже хорошо, значит, она спокойно ещё родить может». Эти зачёты и эти беседы сильно запали мне в голову.
 
   Сдав зачёты по практике, мы устроили сабантуйчик, который организовали в комнате, где жили Галка, Люда и Нина. Собрались все наши 15 человек, кто приехал в Змиёв. Тут опять в «атаку» на меня пошла Татьяна Пряткина. Она предложила выйти и поговорить. Мы вышли в соседнюю комнату, где она жила вместе с Наташей Пчеляковой. Татьяна мне сказала, что перед отъездом на Змиёвскую ГРЭС она обстоятельно обговорила с отцом и с матерью мою кандидатуру. Отец сказал, что он не только член партии, он генеральный директор научно-производственного объединения, он доктор технических наук, он герой социалистического труда и ему никто уже не может испортить карьеру, тем более муж его дочери.  А то, что его (в смысле – мои) родители сидели при Сталине, так это не его вина, это беда всей страны. Отец ещё  сказал, что если он (потенциальный зять) почти отличник, то его без проблем можно принять хоть в научный центр Объединения, хоть в вычислительный центр, хоть в любое опытное производство, хоть оставить на кафедре в МЭИ. Если голова у него работает, то он и сам сделает карьеру. Я только не дам ему оступиться. А мы с матерью, сказал он, примем любой твой выбор. Так что я повторяю своё предложение и даже уточняю: «Я хоть сейчас, хоть здесь готова стать твоей, но тогда в течение месяца мы идём в ЗАГС, а через девять месяцев я тебе рожаю мальчика. Итак, твоё решение, мой нерешительный!»

   Я с минуту постоял у окна, подумал и ответил: «Таня, извини, но я не смогу».  «Чего не сможешь?»  «Я не смогу жить и любить в золотой клетке. Я буду всё время думать, что это не мои заслуги, а протекция твоего отца. А я должен себя уважать. Я хочу быть самостоятельным мужиком. Я хочу сам своими силами пробиваться в этом мире». «Ну, иди и бейся, дурак!» Я повернулся и вышел из комнаты.
 
   Заскочу чуть вперёд. В начале пятого курса, наверное, в первых числах октября мы услышали, что Татьяна «в классном журнале» теперь значится не Пряткина, а Зарубова. Проходя в этот день мимо меня, она сказала: «А вы, монсеньёр дон Кихот Ламанческий, теперь идите и воюйте с вашими ветряными мельницами!» Я ответил: «Йедэм дас зайнэ – каждому своё, как говорят немцы» - и развёл руками. Она добавила: «Вот, вот, теперь вперёд и флаг вам в руки!» - и гордо прошла мимо меня.

   Получилось так, что на Змиёвской ГРЭС кроме производственной я прошёл и серьёзную жизненную практику. После сдачи зачётов на Змиёвской ГРЭС у меня оказалась неделя в резерве и я поехал навестить свою бабушку в Мерефе, это рядом со Змиёвской ГРЭС, а потом поехал в Запорожье к тётке.
 
   Окончив свои украинские путешествия, я приехал в Тольятти, пошёл в гости к школьному другу Хлебущеву, а мне Толя объявляет, что они с Аллой играют свадьбу 14-го сентября. Ну, ладно, говорю, останусь на вашу свадьбу. На свадьбу к Толе Хлебущеву я опять пошёл с Галей Дутовой. Она всё ещё не вышла замуж. Она, вообще-то, была привлекательной девушкой, высокая - 172 см, стройная, спортивная, играла в школьной, а потом и в институтской волейбольной команде. В последних классах школы она встречалась со спортсменом Толей Коркиным, но тот уехал в Ленинград в институт Лезгафта  и - с концами. Все толковые парни из Жигулёвска разъехались, кавалеров не осталось. Вот и оказалось, что Галя и в этом году свободна. Поэтому я пригласил её на свадьбу к Толе Хлебущеву.
 
   Сразу после этой свадьбы её мать уговорила мою мать (моя мать была лучшей портнихой в городе) сшить Гале свадебное платье, мол де, по народным приметам раз они уже дважды вместе сходили на свадьбы к друзьям, то в третий раз должна уже быть их свадьба. Они сговорились: «Вот на следующие каникулы Стас приедет и мы их быстренько оженим». Кстати, есть другая народная примета: нельзя свадебное платье шить до помолвки  - свадьба не состоится. Так и произошло. А я на следующие каникулы уже сосватался с Ниной. В следующем году Галина вышла замуж за своего одноклассника - Валерку Мильдштейна.


                11. Год решающий.
 
   Осень 1968 г. Начался 5-ый курс, 1968/1969 учебный год. Сентябрь. Нас, студентов 5-го курса МЭИ, отправляют на сбор картошки  в дальние колхозы Подмосковья на  три недели.
 
   Привезли нас в райцентр. Разбивка по группам. В один из дальних колхозов отправили нас 7 человек: Саня Злобин, Илья Брускин, Исах Сулайменов, Виктор Зверков, Нина Хребтенко, Люда Корогод и я. Меня назначили старшим группы. Деревня на окраине Московской области, через 10 км за болотом начиналась Смоленская область. Нас поселили на окраине деревни в брошенной избе: Большая комната и кухня, в ней здоровенная плита (дровяная), есть сени. Вода рядом в колодце. Сортир, конечно, во дворе. Колхозный завхоз привёз семь матрасов, семь подушек, по два одеяла и комплекты белья. Мы положили два матраса поближе к окну (для девчонок) и пять матрасов подальше от окна – для парней. Между девчачьими и нашими матрасами пространство 1,5 метра. В дороге Люда Корогод простыла. Аптеки в деревне не было и мы купили водку в сельмаге, Нина делала Людмиле водочные компрессы на горло. Больше к водке никто не притрагивался. Водка стояла на полу у стены посередине между матрасами. По вечерам мы играли в преферанс, который тоже раскладывали посередине между матрасами. Здесь на картошке я начал кадриться к Нине – начал с обучения её игре в преферанс. Как оказалось, плита на кухне работала нормально, на ней стали готовить обеды и ужины. В сенях стояли два мешка сухофруктов и мешок изюма – это завхоз привёз нам вместо чая и сахара. Каждый день кто-нибудь из нас дежурил. Дежурный, кстати, кроме обеда и ужина ещё готовил, точнее, расписывал «пульку» - специальную карту для игры в преферанс.

   В один из дней приехали люди из райкома партии, проверять, как студенты устроились. Дежурила в доме как раз Людмила, она им объяснила, что у окна на матрасах спят девчата, подальше спят парни, водка посередине – это ей горло лечат, а карты – это мы по вечерам в «преф» играем. Представитель райкома женщина пришла в ужас: «Разврат!  Парни с девчонками спят в одной комнате, посредине водка и карты с расписанной «пулькой» в преферанс. И это советские студенты, студенты одного из лучших вузов страны – МЭИ!» Она удосужилась сообщить в партком МЭИ, нас потом в бюро ВЛКСМ вызывали. Мы объяснили, нас поняли, к тому же из семи человек четверо из нас были отличниками, а остальные хорошистами.
 
   Вернёмся в наш колхоз. Как старший в группе я получал разные продукты у завхоза. В этот раз я получал мясо в его подвале и увидел висящую на крюке коровью голову с глазами и упал в обморок. Завхоз привёз меня на телеге к нашему дому и сказал: «Забирайте коровью ляжку и своего хилого студентика и в следующий раз за мясом присылайте кого-нибудь покрепче». Опозорил меня завхоз.
 
   Но я нашёл способ, как поднять свой престиж, особенно в глазах Нины. Здесь в колхозе меня сильно потянуло к ней. Она там как-то симпатично одевалась в простую деревенскую одежду. Там на картошке нам везло с погодой – практически не было дождей. Картошку мы убирали быстро и добросовестно, всё вручную: копали лопатами, носили вёдрами, ссыпали в телегу. Мы студенты работали рядом с колхозницами, их было человек 10.  Бригадир Галина ежедневно приезжала верхом на своей кобыле проверить, как мы все тут работаем и сколько накопали. Кобыла у Галины была явно очень породистая, вся сплошняком чёрная, стройная, красивая, звали её «Сабля». Колхозницы рассказывали, что Галина на районных соревнованиях на этой «Сабле» всё время первое место на скачках берёт.
 
   Как-то, в обеденный перерыв, мы студенты отдыхали около стога с сеном, рядом стояла телега, в которую мы ссыпали картофель. Колхозницы отдыхали у соседнего стога. Приехала Галина на своей «Сабле» и привязала её к телеге рядом с нами. И тут во мне проснулся бес. Я осторожненько отвязал поводья от телеги, залез в телегу и с неё прыгнул в седло на Саблю. Я еле успел ноги в стремена вставить, как Сабля понесла. За один миг Сабля донеслась до края поля и вдруг свернула влево в сторону болота и стала прыгать с кочки на кочку. Ну, всё, думаю, сейчас она тут ноги сломает, а я - хребет. Я взмолился: «О, Господи! Останови Сабельку, мы же тут погибнем!» И вдруг Сабля остановилась. Я, прильнув к её шее, шепчу ей: «Сабелька, хорошая лошадка, давай теперь потихонечку поворачивай и пойдём спокойненько назад, к твоей Галине». Сабля спокойно развернулась и, прыгая по кочкам, выбралась из болота на дорогу и лёгкой трусцой пошла к нашей стоянке. Уже с края поля  я слышал отборную матерщину Галины. Но мы гордо подъехали к телеге и я, как заправский гусар, спрыгнул и передал поводья Галине. Извинился перед ней и перед Саблей. Галина спросила: «Ты где так по-гусарски ездить-то научился?» Я ответил, что на лошади я ехал первый раз в жизни, но раньше много на лыжах занимался слаломом, считаю, что это меня спасло. Но самое главное, говорю Галине - я Сабельке сказал два нежных слова и она меня поняла. А Нине я потом сказал, что мой гусарский выезд я посвящаю ей. Она, правда, критически спросила: «А полмешка изюма ты съел – это тоже мне посвящается?» Это, говорю, чтобы мозги в преферанс лучше работали, к тому же все наши хлопцы к этому мешку руки приложили. Остальной изюм мы великодушно оставляем вам обеим.

   Отработав в колхозе две недели, мы получили телефонограмму, что в пятницу женятся наши однокурсники Валера Карпов и Люда Борисова. Они приглашали на свадьбу четверых из нас: Нину, Люду, Саню и меня. Не дождавшись окончания картофельной страды, в  предпоследнюю пятницу мы вчетвером уехали в Москву на эту свадьбу. Остались в колхозе Виктор Зверков, Илья Брускин и наш полный отличник Исах Сулайменов (гордость Кара-Калпакии и Узбекистана). Мы на Исаха написали доверенности получить зарплату за уехавших. На этой свадьбе мы с Ниной станцевали несколько танцев, особо красиво получился танец под песню «Эти глаза напротив» Валерия Ободзинского. После этого мы с Ниной крепко и надолго задружили.
 
   Зарплату за картофельную страду в колхозе за всех получил и привёз Исах (всего примерно 120 - 130 руб.). Делить её на 7 человек было очень трудно и мы решили на эти деньги хором сходить в ресторан. Исах предложил пойти в ресторан «Узбекистон». Пошли. Перед дверями огромная очередина, точнее толпа, в основном узбеков. Исах прорвался к двери, о чём-то поговорил со швейцаром-узбеком и всю нашу компанию запустили в ресторан. В нашей компании были: Исах, Саша с женой Верой, Люда Корогод, Зверков Виктор, Брускин Илья и я с Ниной. Посадили нас за низкие столики, подавали узбекскую пищу и вина. Исах нам объяснял, что как надо есть и пить. Здорово отдохнули. Классные остались воспоминания.
 
   Весь пятый курс мы проучились нормально. За год мы с Ниной сдружились очень крепко. Мы вместе ходили по театрам, музеям, паркам и т.п. Нам было интересно и приятно друг с другом. Мы стали близки. Надо отметить, что Нина ни разу не пыталась меня склонить к женитьбе, чем ещё больше расположила меня к себе. В этот период я часто вспоминал рассказ женщины-инспектора ПТБ со Змиёвской ГРЭС, плюс влиял тот факт, что меня самого в детстве воспитывал отчим. Ближе к весне я полностью «созрел» и предложил Нине пожениться, сказав, что готов принять и её дочь, она благодарно обняла и меня и сказала: «Согласна».
 
   Май 1969 года. Последняя сессия. Сдаём экзамен «Теория автоматического управления». Лекции нам читал в основном профессор Маркович, реже – его ассистенты. Материал был начитан очень качественно, всё было логично,  учить и запоминать было легко. Пошли на экзамен с энтузиазмом. К этому времени наша группа насчитывала 18 человек, причём половина  – девчата. В этот день был редкий случай, когда к 9-ти утра практически все студенты нашей группы собрались у дверей аудитории, где был назначен экзамен. Многие рвались на экзамен первыми – они хотели получить пятёрки. У нас была устойчивая группа человек пять-шесть, которые получали пятёрки практически на всех экзаменах, а были человек семь, которые могли получить и пять и четыре и три. Девчонки Лариса Исаева, Света Мясникова и с ними Виктор Зверков упросили «отличников» пропустить их первыми, что бы преподаватель «не устал ставить пятёрки». Мы пропустили вперёд пять человек «хорошистов». Когда профессор Маркович поставил шесть пятёрок, он видимо решил, что этого «хватит» и Людмиле Корогод – нашей отличнице решил поставить четвёрку, но она резко запротестовала, заявив, что она весь курс знает на пять. Маркович позвонил в деканат, там его успокоили, сказав, что это группа отличников и на других экзаменах они получают иногда по 10 – 11 пятёрок. Тем не менее, Маркович вызвал со своей кафедры ещё двоих ассистентов на помощь. После Люды пошёл я, тоже получил пятёрку. Далее он поставил ещё три – четыре пятёрки. Когда я вышел из аудитории, я стал ждать Нину. Я стал смотреть в дверную щель, вижу, следующая идёт Нина. Мы готовились к экзамену вместе и я был уверен, что она знает всё на «пять». Вдруг через три минуты она вся красная вылетает из аудитории с «неудом». Спрашиваю, что случилось? Она говорит: «А у него нижняя губа вся синяя и на ней бородавка, я взглянула на него и мне стало плохо. Я ему сказала, что не смогу сдавать. Он сказал: «Значит, вы списали!» и поставил мне неуд». Приехали!
 
   Ладно, говорю, Нина, всё бывает, каждый студент должен хоть раз в жизни получить двойку, у меня ведь на третьем курсе тоже была двойка по «машинам». Знаешь, Нина, давай поедем в город погуляем, снимем стресс и восстановим нервы. Давай. Приехали на Пушкинскую площадь, я купил билеты на какое-то кино в кинотеатр «Россия». До нашего сеанса было более 2-х часов. Пошли, говорю, в кафе «Лира» и обмоем твою двойку. Кафе «Лира» (ныне «Макдоналдс») - это на противоположной стороне улицы Горького (ныне Тверская).  Зашли, народу было ещё не много, заняли столик. Я заказал бутылку вина типа портвейн «Алушта» и что-то горячее. Выпили, закусили, потанцевали, отдохнули, успокоились. Через полтора часа пошли в «Россию», кино тоже было приятное. Стресс сняли, настроение исправили.

   По дороге домой Нина стала весело болтать на разные темы. Когда приехали в общежитие, перед заходом в свою комнату она спросила: «А, ты серьёзно считаешь, что мы можем пожениться.  «Абсолютно, серьёзно».    «А, может быть, ты тогда после военных сборов перед началом шестого курса сможешь приехать к нам в Хромтау, познакомиться с родителями и Леночку увидишь, она у меня очень милая девочка». Я ответил: «Если ты просишь, то приеду, только предварительно предупреди родителей и извести меня, что они не против моего приезда». «Хорошо, договорились».


                12. Присяга и сватовство.

   В МЭИ была военная кафедра. Это означало, что студенты, поступившие в МЭИ, освобождались от призыва в армию и проходили обучение военным специальностям на военной кафедре МЭИ. Обучение парней военным специальностям  начиналось со второго курса. Один день в неделю парни учились на военной кафедре (а девчата отдыхали). На пятом курсе мы уже два дня отдавали военному делу, причём один день нас возили на подмосковный военный аэродром и там в натуре (на стендах и на самолётах) изучали приборное оборудование летательных аппаратов. После окончания 5-го курса, всех парней отправили на два месяца на военные сборы в армию, точнее в авиационный полк под Киев, где мы приняли присягу и прошли практическое обучение на младших авиационных специалистов. В итоге  мне, как и другим нашим парням, было присвоено звание младший-лейтенант инженер по авиационному оборудованию.
 
   После армии в конце августа я полетел к Нине в Хромтау (Актюбинская область, Казахстан) знакомиться с её родителями. Об этом мы с Ниной договорились ещё по окончании 5-го курса, но тут я на всякий случай дополнительно созвонился с Ниной, спросил, не против ли родители. Получил «добро». Нина встретила меня на аэродроме в Актюбинске. Из аэропорта она повезла меня на автовокзал. Город Актюбинск в то время представлял собой печальное зрелище: в самом центре несколько кирпичных двух и трёхэтажных домов, а в остальном одноэтажные казахские мазанки, одним словом - захолустье. С автовокзала на каком-то почти разбитом автобусе типа ПАЗ мы поехали в Хромтау, до которого было порядка 100 км пути по ровной безжизненной степи. Из Хромтау надо было ехать ещё 6 км в посёлок «Донское», где жили родители Нины. К вечеру мы с Ниной, наконец, доехали до посёлка Донское. В этом посёлке базировалась Геолого-разведочная экспедиция (ГРЭ), где и работали родители Нины: отец - Хребтенко Валентин Никифорович, ему было 49 лет, и мама Хребтенко Вера Евгеньевна, 48 лет. Оба они были дипломированными  геологами, окончили когда-то  Свердловский политехнический институт. Жили они в одноэтажном деревянном коттедже (так называемый финский домик).
 
    Встретились, познакомились. Умылись. Мать пригласила всех к столу, отец вынул из холодильника бутылку водку. Выпили одну рюмку, другую - разговор пошёл живее. После третьей рюмки отец задал вопрос в лоб: «Так ты, Станислав, зачем к нам приехал». Да вот, говорю, мы с Ниной решили пожениться, вот я и приехал по-старомодному просить у вас её руки и сердца. Отец говорит: «А у неё кроме руки и сердца ещё вот и приданное есть» - и показывает на угол комнаты, где играют девочка и мальчик, оба примерно двух лет. Чувствую, что Валентин Никифорович берёт меня на понт. Ну, говорю, про девочку-то я в курсе, в принципе решено – беру я это приданное, а мальчик-то чей. А это, говорит дед, тоже наш мальчик. Тут Нина вмешалась: «Стас, да не слушай ты его, это дед тебя на испуг берёт, мальчик это Валера - сын моей сестры Натальи, она скоро придёт за ним». Вскоре, действительно, пришла сестра Наташа, познакомились, она немного посидела с нами, потом забрала своего сынишку и ушла к сватьям – родителям мужа. Она жила с ними. Да, думаю, будущий тесть мой не прочь  пошутить с подковыркой. Кстати, домашние  его называли «дед». Два-три дня мы все присматривались друг к другу. Днём родители ходили на работу в контору ГРЭ, расположенную через дорогу в 100 метрах от дома, а мы с Ниной приглядывали за детьми, поливали  овощи в огороде и Нина готовила обеды, ужин они готовили с мамой вместе.
 
   Подошла суббота. Сосед дядя Миша пригласил всех на баню и потом на пикник. Дядя Миша был крепким красномордым мужиком среднего роста, килограмм на 120 весом, работал он буровым мастером у них в ГРЭ. Буровые установки у них располагались далеко от посёлка, ездили туда на вахтовых машинах. В степи носилось много диких сайгаков. Как сказал дядя Миша,  их вахтовая машина «случайно» сбила одного сайгака и дядя Миша решил сделать из него шашлык. Дом дяди Миши располагался рядом, их разделяли огороды, забора между ними не было. Почти посередине между домами, но в огороде на стороне дяди Миши стояла баня. Рядом с баней стояли металлические бочки с холодной водой.
 
   Отец Нины сказал: «Ну вот, Станислав, сегодня мы тебя проверим русской банькой и русской водкой». Первыми пошли париться дядя Миша, Нинын отец и я. Пока мы мылись, парились и ополаскивались, женщины (тётя Валя – дяди Мишина жена и Нинына мама) в доме у дяди Миши зажарили этого бедного сайгака.

   После бани мы мужчины пошли в дом дяди Миши. Там на столе уже красовались два больших блюда с аппетитно зажаренной сайгатчиной и тарелки со свежими овощами. Дядя Миша сел на сундук у края стола, рядом с ним у торца стола сел Валентин Никифорович (Нинын отец), а напротив дяди Миши сел я. Дядя Миша вынул из сундука бутылку водки, разлил почти по стакану, выпили за «дамс», которые нам это всё приготовили (они в этот момент уже мылись в бане). Через пять минут дядя Миша, слегка приподнявшись, опять вынул из сундука бутылку водки. Разлил опять на три стакана поровну, выпили за нас за мужиков, закусили кусками сайгатчины. Поговорили. Дядя Миша опять приподнялся и на столе опять появилась бутылка. Он разлил. Дядя Миша предложили тост за степь казахскую, которая их иногда кормит, а отец Нины добавил: «И даёт работу геологам». Опрокинули, пошёл шумный разговор. Чувствую, у меня в голове уже шумит, а душа уже петь хочет. Тем временем дядя Миша достаёт следующую бутылку, разливает.

   Тут входят тётя Валя и Вера Евгеньевна и, увидев на полу три пустые бутылки водки, обе накинулись на мужиков: «Вы что тут старые алкоголики студента спаиваете». А Валентин Никифорович и говорит: «А мы ждём, когда из него дурь полезет. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Тут вошла Нина и говорит: «Стас, да они тебя убьют, они ведь и ведро водки могут выпить, пошли скорей домой».  Мы пошли с ней домой через огороды, по пути я в бочке голову ополоснул - легче тало. Нина потом рассказывала, что только успела завести меня в дом, уложила на диван и я мгновенно уснул.

   На следующий день Валентин Никифорович передо мной извинился (видать Нина с матерью ему прочесон устроили) и сказал, что они с дядей Мишей решили, что мужскую проверку я выдержал. Потом добавил: «Мы с матерью тут посоветовались и решили, что отдаём тебе Нину в жёны с Леночкой вместе. Но если кого из них обидишь – приеду и убью».   Я ещё дня три пожил у них.  Потом мы с Ниной поехали к моим родителям в Тольятти, им тоже сообщили, что мы решили пожениться.
 

                13. Распределение и женитьба.

   Начался 6-ой курс, 1969/1970 учебный год.  Начали учёбу прямо с 1-го сентября. Нам предстояла месячная преддипломная практика и далее - дипломная работа. Мы с Ниной пошли в деканат получать направления на преддипломную практику:  мне дали в институт «Электросетьпроект», а Нине во  «ВНИИЭнерго».  И вот тут нас около деканата и встретила начальница нашего курса Васильева Е.А. Она окликнула меня, отозвала чуть в сторону и как-то настороженно спросила:  «Станислав, а вы как с Ниной планируете распределяться: вместе или порознь». Ну, говорю я,  в принципе мы решили вместе, так ещё же полгода до распределения. Нет, говорит, дорогие мои, предварительное распределение пройдёт в первых числах октября и, если нет свидетельства о браке, то мы распределим вас на общих основаниях в разные города. Если вы хотите в один город и с правом получения квартиры, то до предварительного распределения несите свидетельство о браке и заодно  свидетельство о рождении ребёнка, а на основном распределении в феврале 1970 года будет только утверждение предварительного распределения или корректировка неожиданных изменений. Опаньки! Проблемка! Говорю: «Понял, мы пойдём расписываться».
 
   В этот же день мы с Ниной пошли искать ЗАГС (отдел Записи Актов Гражданского Состояния). Недалеко от платформы «Новая» мы нашли Калининский районный ЗАГС города Москвы. Там мы попросили расписать нас до 1-го октября. Они посмеялись и нам ответили, что на ближайшие три месяца всё занято, осталась свободной только дата 13-ое сентября, суббота. Говорят, что суеверная  молодёжь не хочет расписываться 13-го числа. Здорово! В эпоху развитого социализма наш суеверный народ всё же не хотел жениться 13-го числа, а мы с Ниной тут же согласились. Написали и сдали в ЗАГС заявление, получили официальное приглашение на бракосочетание на 13 сентября 1969 года. Позвонили родителям, объявили им «радостную весть» и, конечно, попросили денег. Потом пару дней писали приглашения друзьям, родным и близким.

   В пятницу 12-го сентября я лихо отгулял мальчишник. Нас парней собралось человек 7 - 8. По принятому ещё предыдущими курсами ритуалу на столе были: водка, порезанная селёдка, нарезанный лук репчатый и чёрный хлеб, ну и вода для слабаков. Форма одежды у всех - брюки и галстук на голое тело. У жениха, то бишь, у меня, последняя холостяцкая рубашка, которую после третей стопки прямо на мне порвали на сувениры. После этого все хором вокруг стола плясали танец типа «Сиртаки», обнявшись за плечи. Подружки Нины решили нас подкормить – прислали нам тазик овощей нарезанных и колбасы. Занести всё это к нам попыталась наша спортсменка, метательница дисков - Зина Валко. Мои парни втроём встали поперёк входа и весьма пьяно сказали ей: «Неразумная женщина, не оскверняй наших святых мужских обычаев, уходи отсюда вместе с твоими неуместными подаяниями».  Зина с тазом спешно ретировалась.

   На следующий день меня еле-еле подняли за час до бракосочетания. В ЗАГС ехали на такси. Нина поехали в отдельном такси с подружками. Меня посадили на заднее сиденье, рядом сел мой школьный друг Витя Дегтярёв, впереди села мама и всю дорогу (20 мин) пилила меня, говорила, что от моего перегара у неё уже голова кружится  и водитель, наверное, уже угорел и женщины в ЗАГСе, наверное, попадают. Расписались нормально, никто в ЗАГСе на пол не упал. Вышли из ЗАГСа: день солнечный, тёплый. Мама и Нина сказали, что мне надо до столовой идти пешком, авось успею проветриться и протрезветь до нового возлияния. Минут за 30  мы все спокойно дошли пешком до студенческой столовой около МЭИ. Отгуляли по полной программе. Через пару дней я отнёс в деканат и показал Васильевой наше свидетельство о браке, она поздравила меня, записала всё, что надо и сказала, что вот теперь она на полном законном основании будет требовать для нас предоставление квартиры. Я сказал, спасибо.
 
   Когда на окончательном распределении мы с Ниной единственные получили распределение с предоставлением квартиры, Коля Баринов, наш однокашник, решил подколоть меня. Вот, говорит, Жемповский, ты всё-таки еврей, а не поляк, надо же сумел так жениться, что ему единственному квартиру предоставляют. Коля, говорю, это ещё не всё: кроме квартиры я получил в жёны прекрасную женщину - комсомолку, студентку, отличницу и в придачу получил замечательную доченьку и плюс, а это редчайший в жизни случай, я получил безгранично любящих меня тестя и тёщу. Учись, Коля. Желаю и тебе удач на любовном фронте. Алик Лобанов (наш «старый хрыч», как он сам себя называл, ему было далеко за 30 лет) хлопнул Колю по плечу и сказал: «Коля, не трать зря свою желчь. Я тоже Стасу завидую, но это белая зависть. Сознаюсь, я после Змиёвской ГРЭС сразу предложил Нине руку и сердце, но она мне вежливо отказала.  А Стасу, вот, повезло».
 
   Должен сказать, что в тот период между мной и Ниной было уже очень сильное, тёплое, искреннее и даже очень большое чувство, которое помогло нам сохранить наш брак на многие годы. Мы всё ещё вместе. Светлые воспоминания молодости позволяют нам переползать через пороги семейных неурядиц.

   На последнем курсе мы с Ниной жили уже в отдельной комнате, точнее комнатушке. Это была обычная студенческая комната, разделённая стенкой на две части по середине окна. Размер её был примерно 2 на 5 метров. У окна стояла широкая кровать, за ней стол квадратный и шкаф, два стула. Около окна я из чертёжной доски соорудил себе отдельный стол. В этой комнатке мы с Ниной делали свои дипломные проекты, которые мы закончили в начале февраля и успешно защитили.


            14. Приглашение в Польшу.
 
   Где-то  в начале ноября 1969 года, когда мы вовсю трудились над своими дипломными проектами, мне пришло письмо из Польши от моего отца. Ещё осенью мама меня предупредила, что недавно отец по переписке разыскал её и просил дать мой адрес, она дала. И вот ко мне пришло письмо от него, в котором он предлагал мне вместе с женой приехать к ним в Польшу. Письмо было написано по-польски и тут же был приведён перевод на русский язык. В письмо была вложена фотография всей новой семьи отца, на обратной стороне была  его дарственная надпись.
 
   Мы с Ниной обсудили это приглашение и решили его принять. Я написал отцу ответ, в котором сообщил, что мы с Ниной согласны съездить в Польшу познакомиться с моей польской роднёй и указали, что сможем поехать только в марте 1970 года, когда у нас будет отпуск перед началом работы.

    Через месяц пришло новое письмо от отца и одновременно от его сестры (моей польской тетки) Галины. Отец писал, что в силу ряда семейных причин нам с Ниной надо будет поселиться у его сестры Галины, с которой он всё отрешил и которая сама напишет нам письмо и потом пришлёт официальное приглашение. Отец написал, что встретимся у Галины. И отец и тётка Галина попросили прислать нашу с Ниной общую фотографию и паспортные данные. Мы с Ниной пошли  специально сфотографировались и вместе с нотариально заверенной копией паспортов отослали всё тётке Галине.
 
   На новый год Нина решила на неделю съездить к дочке, т.е. к родителям в Казахстан. Я тоже решил съездить домой, поговорить с мамой на тему поездки в Польшу. Мои родители уже переехали из Жигулёвска в Тольятти. И вот тут у меня произошёл очень серьёзный разговор с мамой. Я сообщил ей, что меня с Ниной приглашают в Польшу, неделю пожить у сестры отца. Мы уже отослали тётке Галине копии паспортов и свидетельства о браке.
 
   Мать призналась, что отец связался с ней по почте ещё пять лет назад, но она решила меня не тревожить, я тогда только поступил в институт. Да и сама она не рада была этой переписке. Я спросил маму: «А как отец нас нашёл?» Она рассказала: «Лет шесть назад тётя Муся (мамина сестра) отдыхала в Крыму со своей дочкой Валюшкой и вдруг на пляже услыхала польскую речь. Тётя Муся и моя мама в 1942 году, когда им исполнилось по 18 лет, были вывезены немцами из Харькова в Германию. Там они в качестве батраков работали на селе у разных хозяев. Там моя мама познакомилась с моим отцом Станиславом, который вместе с другими поляками был вывезен из Польши ещё в 1939 году. Конечно, общалась с этими поляками и тётя Муся. И, вот, тут в Крыму, услышав польскую речь, её разъело женское любопытство - она подошла и заговорила с поляками. Разговорились, и тут оказалось, что один из поляков работает в Варшаве в одном учреждении с моим отцом. Они с тётей Мусей обменялись адресами. У тёти Муси началась переписка сначала с этим поляком, а позже и с моим отцом. Он попросил адрес моей матери, тётя Муся его дала. Вот так это и началось».
 
    На моё сообщение, что мы с Ниной запланировали в марте поехать в Польшу, повидаться с отцом, мама весьма эмоционально спросила: «Зачем ты хочешь поехать в Польшу? Показать себя и молодую жену – пошли вашу общую фотографию и хватит. Повидать отца? Что тебе от этого легче или лучше станет? Нет, станет только тяжелее и хуже. Это ему станет легче от того, что он увидит, какой у него вырос сын, получил высшее образование, женился. А какое участие в твоём воспитании и образовании  принял он? Ноль! Он и от меня уж слишком быстро отказался. Ещё три года не прошло с моего отъезда, а мне уже в тюрьму пришло уведомление из польского суда об одностороннем расторжении брака. У твоего отца уже 20 лет другая семья и уже почти взрослые дети. Вот пусть на них и любуется. Где он вам предложил остановиться, у сестры Галины? А ты не находишь, что это унизительно?»

   Немного помолчав, мать продолжила: «И потом, Галина мне недавно прислала письмо и объяснила. Приехать с супругой и со свидетельством о браке надо, чтобы ты вступил в наследство или отказался от него. Когда тебе исполнилось три года, дед, не чаявший в тебе души, переписал на тебя немыслимое, по моим понятиям, наследство. Там одних земельных угодий по площади будет два или три наших сельских района, скот, мельницы, склады, пивоварни, виноградники и винзаводы, конезаводы, стада овец, коз и коров, масло-сыроварни. Кроме того, у него была ещё движимая и недвижимая собственность в Лодзи и других городах и посёлках. По польским законам земельная собственность передаётся только старшему сыну, а другим можно передавать прочие виды собственности. Твой отец был старшим сыном, но он тогда не принял наследство потому, что был офицером государственной службы безопасности, да и не лежала у него душа к сельскому хозяйству. Там брат Янек к этому рвался. Но по польским законам латифундии нельзя дробить, они должны целиком передаваться по линии старшего сына. А ты был сыном старшего сына и первым внуком у деда и он отписал на тебя всю землю и кое-что ещё. Двадцать лет у них обо мне и о тебе не было ни слуху, ни духу, брат Янек уже спит и видит, как его отец всё перепишет ему - и вдруг объявляется наследник! Да ещё и москаль!  Да за такое наследство убивают. Учти, поляки злобный народ, чуть что – хватаются за ножи».
Я спросил: «Ну и какие варианты и предложения?»

   Мама продолжила: «В этой ситуации я вижу следующие варианты: Вариант первый: братья отца просто сразу тебя убьют. Вариант два: ты вступишь в наследство и останешься там сразу. Тогда ни ты, ни Нина никогда больше в Союз не приедете и нас не увидите. А сможешь ли ты хозяйствовать на земле, я не уверена. Скорей всего этот вариант тоже закончится бедой для тебя. Вариант три: ты примешь наследство, но вы решите приехать в Союз за дочкой и за вещами, а тут КГБ сразу отберёт у тебя всю собственность, точнее ты «добровольно» всё отдашь, а потом ты неожиданно здесь умрёшь. Во всяком случае, карьера у тебя будет ни к чёрту. Вариант четвёртый: вы отказываетесь от приглашения и от наследства и спокойно живёте и работаете в СССР».

  Потом она добавила:  «Ты только что женился, у вас уже семья, через два месяца у вас будут на руках дипломы и нормальная перспектива карьеры в СССР, а ты хочешь всё это сломать. Посмотри на свою мать: я поступила в 1950 году опрометчиво, не послушавшись добрых советов родственников, припёрлась из Польши в Союз и что получила – вместо счастливой семьи и трёхкомнатной квартиры в Варшаве я получила камеру в тюрьме, сломала жизнь себе, отцу и главное своему ребёнку. Ты хочешь повторить мою ошибку? Через мой труп».

   Я поразмышлял ночку, а наутро сказал маме, что принимаю её доводы и отказываюсь от поездки. Мать сказала: «Тогда пиши им, что ты не сможешь приехать по семейным обстоятельствам ни сейчас, ни позже и что ты готов отказаться от наследства. Они тебе пришлют нотариальную просьбу написать письменный, заверенный нотариусом отказ от наследства». Что же, сказал я, тогда я напишу письменный отказ.

   Когда мы после зимних каникул опять съехались в Москве, я сказал Нине, что поездку в Польшу придётся отменить и объяснил почему. Вскоре тётка Галина прислала заверенный нотариусом текст отказа от наследства, я его подписал, нотариус заверил мою подпись и я отослал это назад в Польшу. Эту тему мы закрыли.  Нина немного порастраивалась, но надо было срочно доделывать дипломные проекты и мы быстро забыли про наши польские планы.
 

     15. Отъезд к месту распределения.

   Официально мы окончили  институт 28 февраля 1970 г. Распределили нас с Ниной в Иркутск, в тамошний филиал Всесоюзного проектного института «Электросетьпроект» с условием предоставления квартиры. Нам был предоставлен оплаченный отпуск на месяц. К первому апреля мы с Ниной  прилетели в Иркутск. Нам предоставили комнату 9 метров. Мы сразу напомнили руководству института, что в направлении было написано – предоставление квартиры и что у нас ещё дочь осталась у родителей в Казахстане. В институте нам сказали, что в течение месяца решат вопрос с квартирой.

   А через месяц Нина тяжело заболела, у неё опухли все суставы. После месяца безуспешных лечений врачи сказали, что Нине здесь не климат. С квартирой тоже ничего не двигалось. Я взял недельный отпуск за свой счёт, слетал в Москву, обратился в Министерство энергетики с просьбой провести перераспределение, но они запросили решение врачебно-трудовой экспертной комиссии (ВТЭК).  В Иркутске медики отказались проводить ВТЭК. Я решил, что здоровье и нормальная жизнь моей семьи важнее, чем научная карьера, поэтому в июле мы с Ниной быстро собрали чемоданы и, бросив трудовые книжки, уехали из холодного Иркутска в наше тёплое Поволжье.
   Начался новый этап в нашей жизни. Но это уже другая история.

                Станислав Жемповский   21.08.2018.